Текст книги "Музыка в камне. История Англии через архитектуру"

Казнив Уэнтворта, парламент вытребовал себе и судьям постоянные полномочия. Карл помирился с шотландцами, он даже распевал с ними пресвитерианские гимны. Но в Англии росло недовольство пуританами. В какой-то момент показалось, что парламентская оппозиция слабеет, кое-кто из фанатичных ее членов, вроде малоизвестного пока депутата от Кембриджа Оливера Кромвеля (1599–1658), хотел бежать за океан. Очередную «Ремонстрацию» приняли с огромным трудом, и тут король вновь совершил ошибку. Не заручившись поддержкой армии и симпатизировавших ему пэров, он попытался арестовать пуританских главарей – Пима, Хемпдена и др. Те скрылись и сразу же подняли против короля Лондон. Карл не успел оглянуться, как очутился в Йорке, откуда стал взывать к своим сторонникам.

Присланные королю «Девятнадцать предложений», фактически лишающих его верховной власти, ознаменовали начало Гражданской войны. Считается, что в поддержку Карла выступили север и запад страны, но даже в таких сплошь протестантских графствах, как Кембриджшир, многие замки и укрепленные усадьбы выдержали осаду войск «круглоголовых» (так называли солдат парламента за их стрижку). Объяснялось это не только роялистскими симпатиями крупных землевладельцев, но и склонностью к грабежу, которую питали простолюдины, составлявшие основу парламентской армии. Разорению подверглись даже некоторые поместья, принадлежащие парламентариям. Вопреки устоявшемуся мнению, поддержку королю оказали университеты. В Оксфорде расплавили драгоценную утварь, пущенную на нужды роялистской армии, а подобное намерение Кембриджа (!) Кромвель предотвратил силой.

В то же время симпатии горожан, за редким исключением (Йорк, Бристоль), были отданы парламенту, а в городах оседала львиная доля национальных богатств, поэтому парламентская армия оказалась более многочисленной и лучше снаряженной. Даже после битвы при Эджхилле (23 октября 1642 г.), чуть было не завершившейся победой Карла, королевской армии преградила путь на Лондон в два раза превосходившая ее группировка противника. Города в итоге и решили исход кампании 1642–1643 гг. Глостер, Плимут, Гулль – эти очаги парламентаризма в тылу королевской армии истощили ее силы. Англичане еще в Столетнюю войну разучились осаждать города, а их воинская доблесть оставляла желать лучшего с эпохи противостояния Ланкастеров и Йорков.

Умирающий Пим вторично предал свою родину, подписав договор с шотландцами, и в январе 1644 г. многочисленная шотландская армия вновь пересекла реку Твид. А Карл продолжал действовать «по закону». Когда шотландцы маршировали по английской земле, он вместо мобилизации и подготовки войск созывал «контрпарламент» в Оксфорде. В этих обстоятельствах верх взяли самые стойкие – индепенденты с их лидером Кромвелем. При Марстон-Мур (2 июля 1644 г.) «железнобокие» одолели кавалерию принца Руперта Рейнского в тот момент, когда их союзники – шотландцы бежали с поля боя. После победы Кромвель занялся не поиском компромисса, а формированием новой армии – той, которой не хватало Карлу. При Нейзби (14 июня 1645 г.) судьба престола была решена «горсткой бедных, невежественных людей», как лицемерно охарактеризовал Кромвель своих солдат, великолепно экипированных и вдвое превосходящих противника численностью.

Отныне помазанник Божий становился разменной картой в игре двух протестантских группировок – английских индепендентов и шотландских пресвитериан. Шотландцы, которым отдался Карл, оставили мысль о британском Ковенанте, точнее, продали ее за немалую сумму вместе с королем. Напуганный фанатизмом индепендентов, парламент теперь не прочь был примириться с пленником, пользовавшимся к тому же симпатиями народа, как всякий неправедно обиженный и страдающий. Как ни странно, генералы Кромвель и Томас Ферфакс, видя, что армия перестает им подчиняться, тоже захотели договориться с Карлом. И лишь «железнобокие» не желали мира, справедливо опасаясь, что именно их сочтут козлами отпущения.

В этот момент подобно паразитам на теле больного в армейские круги просочились левеллеры, вещающие, что «самый бедный человек в Англии должен жить так же, как и самый великий». Заразившиеся «социалистическими» идеями солдаты становились неуправляемыми, но Кромвель своей железной волей сумел остановить сползание страны в революционный хаос. Протрезвевшие «железнобокие» отбросили нелепые мечты о всеобщем равенстве и вновь сплотились вокруг своих командиров. Немногочисленное королевское войско потерпело поражение при Колчестере, а шотландцев и валлийцев, как всегда, легко поколотили. Карл, безвольно пересидевший все эти события в замке Карисбрук, отправился оттуда на плаху.

Викторианские историки пытались выставить триумф «железнобоких» и диктатуру Кромвеля как победу демократии и парламентской системы над традиционным божественным правом. Но усилия «борцов за свободу» всегда приводили к торжеству властолюбцев и тиранов, которые пролагали дорогу будущим хозяевам жизни – предприимчивым и бессовестным. Впервые такое случилось в Англии XVII столетия. По итогам Гражданской войны «новая денежная сила Сити взяла верх над феодальной верностью» (определение Черчилля).

Необходимо, впрочем, сделать оговорку. Произошел передел земельной собственности. Но не тот, что осуществляется в истинной революции, полностью лишающей земельный класс его владений, а лишь затем вручающей эти владения новым собственникам. Роялистам и даже католикам разрешили заплатить огромный штраф и сохранить за собой разоренные поместья. Земли же, конфискованные у «государственных преступников» и неплательщиков, после Реставрации были возвращены им или их потомкам. Но только эти земли! А ведь были еще те, что скупили у отчаявшихся и обедневших хозяев нувориши – представители городских слоев, разбогатевшие во время войны. Таким образом, сформировался двойной слой землевладельцев. Прежняя аристократия, выстоявшая в годы ненастий и затем составившая основу партии тори, и новая – горожане и торговцы, сформировавшие ядро партии вигов.

А как же «борцы за свободу»? Никому теперь не нужные, они были удалены из парламента. Республика с ее олигархическим «Охвостьем» оказалась востребованной лишь до тех пор, пока армия была занята в Ирландии и на севере Англии. Ликвидировав угрозы военного мятежа и социальной анархии, Кромвель заслуженно посмеялся над «победившей» демократией. Когда он разгонял палату общин 20 апреля 1653 г., его взгляд упал на булаву, символ власти спикера: «Что нам делать с этой безделушкой? Уберите ее!»

Помимо созывов и разгонов парламента, диктатура лорда-протектора сопровождалась искоренением «порока» (например, отменой Рождества) и постоянными сомнениями в правомочности своей миссии. А еще Кромвель разрешил вернуться евреям. «Мы ищем не принуждения, а просвещения и разума». То есть денег, конечно. У режима Кромвеля есть одно несомненное достоинство: он до такой степени надоел англичанам, что приблизил Реставрацию.

После казни отца юный Карл II (1630–1685) попытался вернуть престол с помощью шотландцев, испытывая отвращение к их религии. Именно эта религия делала их неуверенными в собственных силах, ведь они поддерживали сына неправедного короля. Исход битвы при Вустере (3 сентября 1651 г.), как и всей английской кампании Карла, был предрешен.

Во время последовавших скитаний Карл узнал, что у него есть друзья, для которых ничего не значат ни мифическая свобода, ни социальная справедливость, ни стоящая за всем этим страсть к деньгам и почету. Эти люди, английские католики, жестоко преследуемые Тюдорами и Стюартами, оказывается, хранили верность своему королю. Но Карл, будучи человеком равнодушным, ничего не мог противопоставить пуританскому аскетизму с его показной праведностью. Слабость духа короля дала себя знать не только в его личной жизни, но и в судьбе государства. Этот Стюарт в гораздо большей степени, чем его отец, повинен в разложении монархического института.

После смерти Кромвеля армия продемонстрировала палате общин, что не собирается расставаться с властью. Но она не могла существовать без командиров, от образа мыслей которых зависел дальнейший ход событий. Командиры же, не обладающие силой воли лорда-протектора, вскоре вынудили солдат кричать: «Жить и умереть с парламентом!» Так возродился парламент, от лица которого Джордж Монк пригласил Карла вернуться.

Теперь парламентарии отбросили пуританство и полностью сосредоточились на честолюбивых проектах. Подменив в концепции Кока право судей собственным правом на интерпретацию законов, они озаботились своей неприкосновенностью. Бредская декларация, которую составил Эдвард Хайд, канцлер Карла II и будущий граф Кларендон, гарантировала прощение всем, воевавшим против Короны, и – что немаловажно – правомочность сделок купли-продажи, осуществлявшихся в 1650-х гг.

На этих условиях Карл возвратился. Современники разукрасили его въезд в Лондон в патетические тона. Тут и ликующая депутация горожан, и покорные пресвитериане, преподнесшие монарху Библию, и «железнобокие», сдержанно, но послушно приветствовавшие Карла. А между тем насколько горьким показался бы этот мнимый триумф любому уважающему себя монарху! Но Карл не слишком себя уважал. Годы изгнания ослабили его, и он униженно просил парламент взять на себя часть королевских забот, например изыскание средств на содержание армии. Какие там средства! «Слуги народа» сразу же уничтожили армию. Еще недавно грозные воители покорно разбрелись по домам.

Первый реставрационный парламент (так называемый Кавалерский) выступил с рядом инициатив, призванных ликвидировать брожение умов в обществе. Так, «Кодекс Кларендона» (1662) должен был укрепить позиции англиканской Церкви, а в результате еще резче обозначил раздел между «придворной» и «сельской» партией (тори и вигами). В 1670-х гг. страну захлестнула истерия под названием «Папистский заговор», которую никто из английских историков почему-то не окрестил кровавой, хотя в результате фальсификаций Титуса Оутса и тех, кто за ним стоял, приняли мученическую смерть множество католиков.

Что же произошло? Может быть, Англии вновь угрожала агрессия со стороны католических держав? Нет, с ней была готова сотрудничать ведущая европейская страна. Дуврский договор в перспективе позволял Англии вместе с Францией поделить ослабевшую после религиозных войн Европу. Но у этого договора имелся секретный пункт, из-за которого историки провозгласили его предательским. По нему Карл II намеревался перейти в католическую веру. Король мудро поступил, доверив истинное содержание договора лишь двум своим советникам из состава «Кабального министерства»[25]25
  Его название образовалось из аббревиатуры CABAL, составленной из начальных букв титулов или фамилий пяти лордов.


[Закрыть], наиболее здравомыслящим барону Клиффорду и графу Арлингтону.

Несмотря на это, по кабакам поползли слухи, по улицам шатались сумасшедшие кромвелевские ветераны, вновь забурлил парламент во главе с наследником пимовских провокаторских традиций графом Шафтсбери. Карл распустил его в 1678 г., но теперь времена изменились, и король не мог долго править один – он должен был вновь и вновь назначать выборы и иметь дело с теми же личностями, назло ему избранными народом.

Когда младший брат короля Иаков (1633–1701), герцог Йоркский, стал католиком, гордящаяся своей прогрессивностью оппозиция приняла знаменитый акт «О присяге», требующий от всякого, занимающего государственный пост, отречься от доктрины преосуществления. Естественно, будущий Иаков II, далеко не гениальный, но религиозный человек, отказался принести клятву. «Патриоты» тут же занялись изысканием другого кандидата на престол. Карл невнятно возражал, но его никто не слушал. Оставалось выбрать между бестолковым, но храбрым герцогом Монмутом и хитрой бестией Вильгельмом Оранским (1650–1702), женатым на дочери принца Марии (1662–1694). Виги первоначально сделали ставку на Монмута. Их противники – тори выжидали.

Кстати, в этих прозвищах присутствует неясность. «Whigs» происходит от слова «whigamore», клички шотландских пресвитериан – угрюмых, фанатичных стяжателей и ханжей. «Tory» образовано из «tóraighe», слова, используемого для обозначения ирландских повстанцев-католиков – широколобых, недалеких и драчливых. Первые виги, несомненно, соответствовали оригиналу, лишь в XVIII в. они смягчились. Но тори никогда не были защитниками интересов римской Церкви, и даже Иакова II поддерживали немногие из них. Скорее, первых тори надо ассоциировать с придворными тюдоровской закалки – стойкими приверженцами англиканства и монархии, вроде Кларендона.

28 марта 1681 г. быстро стареющий Карл совершил, пожалуй, самое яркое из своих деяний. Палата общин, ждущая от покорного короля признания билля «Об исключении» (герцога Йоркского от наследования престола), вдруг услышала: «Парламент от имени короля объявляется распущенным!» Депутаты поняли, что на этот раз им нескоро дадут собраться. Шафтсбери чуть не лопнул от возмущения. Теперь он жаждал крови, причем и королевской тоже. В Англии зрел так называемый Ржаной заговор, предусматривающий покушение на жизнь короля и герцога Йоркского. Они чудом спаслись, вернувшись в Лондон прежде срока. Почему же благодарные судьбе англичане не справляют их спасение наряду с Пороховым заговором? А потому, что в 1605 г. не нашлось того, кто осмелился бы возразить пропаганде, заклеймившей католиков. Зато теперь за Уильямом Расселом и Элджерноном Сидни, казненными за участие в заговоре, стояла партия вигов – та самая, что в дальнейшем разрабатывала официальную историю. Поэтому Гай Фокс – злодей, а Рассел и Сидни – мученики за идею.

После смерти брата Иаков II попытался осуществить давно назревшую меру – усилить армию для того, чтобы приструнить болтливый парламент. Конечно, в сложившейся обстановке Иакову следовало действовать осторожнее, на что ему указывал даже папа Иннокентий XI. Именно иезуитской мудрости не хватило королю. Его окружение оставалось враждебным к нему, а значит, надо было изворачиваться и сдерживать эмоции, как поступал его умный противник Вильгельм Оранский, но при этом гнуть свою линию. Организовать регулярную армию необходимо. Но не надо обращать ее командиров в католичество, как это попытался сделать Иаков с Джоном Черчиллем. Контрреформация добилась немалых успехов в Европе и без применения грубой силы.

Адепты парламентаризма, восхваляющие «Славную революцию», стараются не замечать, с чего она началась. А началом послужила… Декларация о веротерпимости (4 мая 1688 г.), восстанавливающая в правах не только католиков, но и диссентеров (то есть отклоняющихся от официальной Церкви, в основном пуритан). Разве не лицемерят те, кто воспевает осанну голландцу, спасшему Англию от «папистской» угрозы? Англиканские епископы, отвергнувшие декларацию, возведены чуть ли не в святые! Когда король их отпустил, народ бросался к ним за благословением. Следующим актом стали нарочито распускаемые оппозицией слухи о подложном наследнике – маленьком сыне короля, родившемся 10 июня 1688 г. Теперь Стюарты были обречены…

Англия в XVIII–XX вв.

Вильгельм III – один из первых политиков новейшей эпохи, терпеливый и пронырливый. Когда затевалась авантюра Монмута, он выгнал герцога из своей страны и даже предложил поддержку Иакову II. В его интересах было дождаться, когда конкуренты передерутся и, наконец, подует «протестантский ветер». Первым же его порывом в Голландию занесло письмо семи состоятельных английских вельмож, содержащее слова: «Если обстоятельства складываются так, Ваше Высочество, что вы сможете прибыть сюда, чтобы оказать нам помощь, в этом году, мы, подписавшие это письмо, не преминем встретить Ваше Высочество при высадке». Обстоятельства сложились так, что французы, обижавшие «Его Высочество», повернули на Рейн, и Вильгельм прибыл. Авторы письма не преминули встретить его, а с ними и множество других аристократов, предавших своего короля.

В некотором смысле воцарение Вильгельма Оранского действительно оказалось революцией, в отличие от смуты сорокалетней давности. Карл II и Иаков II все же могли себе позволить шесть лет править без парламента, несмотря на ужасы Гражданской войны и жесткие условия, поставленные при Реставрации. Теперь же собрание депутатов обеих палат, объявившее себя парламентом, в качестве особой милости само даровало корону Вильгельму.

При этом парламентарии не желали акцентировать внимание народа на своих расширившихся полномочиях, поэтому постарались скрыть революционный характер происшедшего. Они представили дело так, что свергнутый Иаков добровольно отрекся от престола и не оставил осиротевшим англичанам иного выбора, кроме как искать защиты у голландца. «Билль о правах английских граждан» (1689) недвусмысленно отверг право наследования, заменив его взлелеянной юристами «волей нации», выраженной через парламент. Именно эта воля возвела на престол сначала Вильгельма и Марию, затем Анну (1665–1714) и, наконец, ганноверскую династию.

С одной стороны, после «Славной революции» роль аристократии резко возросла, но с другой – следует задаться вопросом: можно ли считать господ, заседающих в парламенте, преемниками средневековых родов, или потрясения XVII столетия вызвали окончательный разрыв между старым и новым? В Средневековье знатным человеком мог быть только благородный по своему происхождению владелец замка или поместья, связанный с другими знатными людьми вассальными взаимоотношениями. При Тюдорах речь идет еще и о тех, кого «доблесть и удача вывели из грязи людской». Теперь же все определяется мнением общества, которое продавалось и покупалось с самого момента своего возникновения.

В XVIII в. человека знатного стали называть эсквайром, или джентльменом. Это просто самостоятельный (сейчас сказали бы «успешный») человек, живущий на свою ренту или за счет какого-нибудь «респектабельного» промысла и располагающий определенным доходом. Что собой представляет эта самая «респектабельность» и сколь высоким должен быть минимальный доход, предоставлялось решать «общественному мнению». Как писал Даниэль Дефо, «понятие о торговле весьма далеко от того, чтобы быть несовместимым со званием джентльмена, и ясно, что она-то в Англии и создавала джентльменов, попросту наводнила эту страну джентльменами».

Правда, в начале века считалось, что для принадлежности к высшему слою одного богатства мало, а требуются определенные не буржуазные качества, в первую очередь соблюдение семейных (родовых) традиций. Поэтому разбогатевшие лавочники отыскивали фамильные гербы и просматривали список своих предков в надежде отыскать среди них праотца «из благородных». Связь между богачами и представителями старых аристократических фамилий становилась крепче за счет межсословных браков. Первые такие случаи относятся к эпохе Стюартов, впоследствии они получили широкое распространение. Дефо поименно перечислял 78 браков между сыновьями дворян и дочерьми лавочников.

Отныне при формировании внутренней и внешней политики Великобритании[26]26
  Великобритания образовалась в 1707 г. после слияния Англии и Шотландии. В 1801 г. появилось Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии. С 1922 г. оно именуется Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии.


[Закрыть] интересы коммерции ставились во главу угла. Парламент трепетно охранял свои права в финансовой сфере в соответствии с традициями, заложенными еще при Эдуарде I. В середине XVIII в. родилось такое понятие, как «бюджет», и парламент занялся его выработкой и принятием, параллельно вводя и отменяя налоги, таможенные и акцизные пошлины и т. д. На заседаниях бушевали поистине базарные страсти, выливающиеся в продолжительные дебаты и торги. Ведущие политики теперь не пытались избавиться от парламента, они искали способы манипулировать им. В Европе все время отстаивались чьи-то «свободы», но уже первые войны – Девятилетняя (1688–1697) и Война за испанское наследство (1702–1713) – защищали интересы тех, кто боролся с торговыми конкурентами (французами) и утверждал права на участие в торговле (с Испанией).

Подписанная в 1707 г. уния с Шотландией предоставила северным соседям реальные коммерческие выгоды от включения в английскую имперскую систему. Как следствие, в 1715 г. вигам удалось протолкнуть кандидатуру протестантского курфюрста Ганноверского[27]27
  Его мать приходилась внучкой Иакову I.


[Закрыть] в ущерб законным правам Стюартов на английский престол, а якобитское восстание не получило повсеместной поддержки в Шотландии.

Виги заключили с Георгом I (1760–1727) выгодный договор, гарантирующий их правительству и парламенту непрерывный семилетний срок работы. Стараясь не пропустить тори в палату лордов, в 1719 г. они приняли билль, ограничивающий количество ее членов. Тори подверглись репрессиям: их изгоняли с административных постов, с военной и гражданской службы.

Однако партии вигов не хватило сплоченности. Виги попросту передрались из-за доходных мест. Новая династия конкурировала с ними в этом отношении. Георг I использовал свое положение для обеспечения интересов Ганновера на Балтийском море. Его сын, будущий Георг II (1683–1760), с готовностью плел интриги против отца, встав на сторону оппозиционной фракции вигов. Та, впрочем, была столь же постоянна, как и симпатии принца. Роберт Уолпол (1676–1745) и виконт Тауншенд сегодня вместе противостояли могущественному Джеймсу Стенхопу, а завтра уже не смогли поделить доставшуюся им власть.

Уолпол, считающийся первым британским премьер-министром, по иронии судьбы вошел в историю как образчик коррумпированного до мозга костей политика. В то же время он являлся типичным сельским джентльменом и не желал покидать палату общин, обеспечивавшую регулирование созданной им системы взяток и подкупа. Критикующие его тори сами оказались вовлечены в грязную историю с компанией Южных морей, взвинчивая цену ее акций выше границ реальных инвестиционных возможностей, и Уолполу пришлось приложить немало усилий, чтобы избежать публичного скандала. Он был вынужден поддержать участие Великобритании в Войне за австрийское наследство (1740–1748), поскольку та затрагивала достославный Ганновер и, как обычно, задевала некие «свободы». В разгар этой кампании было жестоко подавлено восстание якобитов (1745), за которым большинство джентри наблюдало с позиций мрачного нейтралитета.

Выработанных Уолполом методов оказалось недостаточно для сохранения лица того или иного деятеля, не говоря уже о партии, поэтому в 1750-х гг. была пущена в ход изобретенная Тюдорами пропаганда. Для этого времени характерна фигура Уильяма Питта Старшего (1708–1778), одного из первых английских национальных лидеров. Он начал рекламировать себя во время антиганноверских выступлений в 1740-х гг., а во время Семилетней войны (1756–1763) агитационные листки уже превозносили его как «министра, данного народом королю», в отличие от Уолпола, «данного королем народу» (выражение Сэмюэла Джонсона). Забавно, что для Уолпола все-таки нашлось место: его как-никак дали народу, а не кому-то еще!

Массовую поддержку Питту обеспечили друзья из лондонского Сити и новые союзники-тори, обретенные в провинции. Во время войны бедняга Питт балансировал на грани между интересами тех и других, то выделяя средства на содержание прусской армии, то планируя «патриотический» военный десант на побережье Франции. До 1759 г., когда Англии удалось добиться успеха в колониях (чего не ожидал сам Питт), ему грозила отставка ввиду чрезмерной траты денег на провальные операции.

Георг III (1738–1820), пожалуй, самый привлекательный из Ганноверов, добился временного примирения вигов и тори, а также прервал военные действия не слишком выгодным для Великобритании миром с Испанией. В этих условиях «лидерам» пришлось туго, и Питт, желая сохранить репутацию патриота, демонстративно подал в отставку. Новый король питал неприязнь к людям, заправлявшим при дворе его отца, поэтому его начинания не нашли сторонников в среде влиятельных семей, чьи родословные претендовали на «древность». Слишком самостоятельный правитель (их Англия не наблюдала со времен Стюартов) вызвал неприязнь партии вигов. Королевские креатуры, такие как граф Бьют (1713–1792) и лорд Норт (1732–1792), подверглись сильнейшей обструкции и быстро пали.

В 1782 г. вигам с помощью маркиза Рокингема (1730–1782) и Эдмунда Берка удалось протолкнуть через парламент некоторые реформы, обеспечивавшие более тщательный контроль над финансами Короны. Наиболее радикальные из вигов во главе с довольно неприятным на вид Чарльзом Фоксом собирались установить полный контроль над кабинетом министров и монополию на власть. К счастью, виги вновь не поладили друг с другом. Противником радикалов выступил Уильям Питт Младший (1759–1806), которого не устраивала либерализация Ост-Индской компании, предложенная Фоксом. Георг III выбрал меньшее зло, и «независимый виг» (так величал себя Питт) в 1783 г. сделался премьер-министром.

Важнейшим театром пропагандистских баталий на последующие сто пятьдесят лет стала колониальная политика Великобритании. По окончании Семилетней войны англичане впервые ощутили себя владельцами обширных колоний. Но их рассуждения об имперском величии, с одной стороны, и переживания о вверенных им народах – с другой, скрывали под собой заботу о лояльном рынке для британских промышленников, мелких торговцев и предпринимателей. Всю страну волновало поступление новых доходов в казну, поэтому правительство строго придерживалось благородного принципа парламентского суверенитета. Те страны, что не признали власть парламента, казались не просто бесполезными, но и опасными для прогрессивного человечества.

Лишь американцы показали себя подлинными наследниками парламентских традиций XVII в. Они сопротивлялись гербовому сбору с рвением Хемпдена и других «антикорабельщиков». Вот почему Война за независимость США (1775–1783) вызвала неоднозначную реакцию в Великобритании. Большинство англичан, конечно, поддержало начало военных действий против Америки, но лелеющие свои далекоидущие планы виги были настроены иначе. Тот же Фокс появился однажды в подобии американского военного мундира и произнес тост в честь сил Джорджа Вашингтона – «нашей армии».

Лавирующему между радикалами и патриотами Питту Младшему пришлось столкнуться с не меньшими трудностями, чем его отцу. Он готов был предоставить Ирландии торговое равенство с метрополией, но вот беда – производители из центральных графств и Ланкашира не позволили этого сделать, и пришлось примерить маску «реакционера». Правда, в 1793 г. Питт надавил на протестантский парламент Ирландии, заставив его наделить католиков правом голоса, вполне логично рассчитывая на их поддержку против революционной Франции. Однако эта мера вызвала еще большее упорство местных протестантов, сформировавших Оранжистскую ложу.

Были предприняты шаги по направлению к свободной торговле и составлен договор с Францией (1787), но революционеры, которые поначалу действовали правильно, зашли слишком далеко, и политические реалии потребовали выступить против бывшего партнера. Когда в 1791 г. в Париже прибегли к насилию, обуревавшие англичан чувства выразил Берк, сказавший, что реформы вполне допустимы (грозный взгляд в сторону Георга III), если они не затрагивают основ существующей политической структуры (вздох облегчения на парламентских скамьях).

Разрешилась проблема Ост-Индской компании, в делах которой право решающего голоса было предоставлено правительству с весьма любопытной оговоркой: если они не касались чисто торговых вопросов (ими ведали те, кто стоял за этим самым правительством).

Война с Францией вынудила Питта взять на себя роль очередного национального лидера. В 1794 г. он даже провозгласил «режим террора» и ликвидировал радикальные организации. Вновь поползли слухи об иностранном вторжении, а три небольших французских отряда даже высадились в Уэльсе и Ирландии, напугав местных фермеров.

Эпоха регентства и единоличного правления Георга IV (1762–1830) характеризуется послевоенным затишьем и первым длительным периодом власти тори во главе с графом Ливерпулем (1770–1828). Его правительство, просуществовавшее целых пятнадцать лет (1812–1827), было довольно либеральным для колоний и примирительным у себя дома. Спокойно решая проблемы, связанные с послевоенным спадом производства, тори не получали поддержки от оппозиции вигов, активно использовавшей новые средства давления на избирателей – газеты и журналы.

Сначала вигов привлекали скандалы в королевской семье, и в 1820 г. попытка короля добиться развода вылилась в отмывание грязного белья на страницах прессы и в судах. Видя, что англичане пока «не доросли» до понимания столь важных проблем, виги избрали другую стезю. Отныне их любимым коньком стала парламентская реформа, расширяющая права избирателей. В отчаянии они пошли на соглашение с рабочими профсоюзами, хотя и шумными, но опасающимися власти организациями. Теперь виги могли действовать в парламенте, требуя себе дополнительных полномочий, а их сообщники буянить на улицах. Перед такой силой не смог устоять даже народный герой герцог Веллингтон (1769–1852)[28]28
  Он стал последним премьер-министром, носившим герцогский титул.


[Закрыть]. Когда он воспротивился переменам, его подвергли публичному оскорблению и побили стекла в его лондонском доме. В 1829 г. Веллингтон принял закон, освобождающий католиков от ограничения политических и гражданских прав, но и этот закон поставили ему в вину, ведь в тот момент католики не являлись союзниками вигов.

После вступления на престол Вильгельма IV (1765–1837) виги и их лидеры граф Грей (1764–1845) и Джон Рассел (1792–1878), наконец, прорвались к власти. Когда палата лордов отклонила их законопроект о реформе, так называемые политические союзы тут же провели в ряде городов массовые митинги, а полупьяная чернь атаковала замок в Ноттингеме и дворец епископа в Бристоле. Тори и Роберт Пиль (1788–1850), сформировавшие кабинет в 1834 г., должны были обещать работать в рамках проводимых реформ.

Реформами увлекались также королева Виктория (1819–1901) и ее либерально мыслящий супруг Альберт (1819–1861). Ряд преобразований ознаменовали начало Викторианской эпохи. Реорганизация на корпоративной основе профсоюзов, чьи лидеры грозили разрушить капиталистическую систему в ходе всеобщей забастовки, сопровождалась не менее полезной реорганизацией Английского банка. «Народная хартия» чартистов, якобы сторонящихся политики, вносила в парламент петиции, где наряду с требованиями всеобщего избирательного права и отмены имущественного ценза обсуждались важнейшие вопросы о зарплате депутатов и порядке их переизбрания. Во всем этом легко угадывалась идеология английской респектабельности и ее пророков – вигов.

Постепенно этой идеологией заразились и тори. Пиль попытался поставить в правительстве вопрос о введении свободной торговли, а одним из его учеников являлся Уильям Гладстон (1809–1898), самый радикальный из британских премьер-министров XIX в. Возвращение правительства вигов (Либеральной партии) Рассела в 1846 г. означало наступление эры либерализма, чьи ценности разделяли даже оппоненты. Лидеры тори (Консервативной партии) граф Дерби (1799–1869) и Бенджамин Дизраэли (1804–1881) являлись соответственно бывшим вигом и бывшим радикалом. Бравирующий своим либерализмом виконт Пальмерстон (1784–1865) представлял собой тип политика Викторианской эпохи, напыщенного и самоуверенного, с манерами выскочки и полным отсутствием аристократической культуры поведения.