Текст книги "100 великих крылатых выражений"

Любовь Аттилы к подаркам порой принимала гротескные черты. Так, убедившись, что его посланников, отправленных к императорскому двору, щедро одаривают, Аттила, по словам византийского историка Приска, стал выдумывать любые пустячные предлоги, чтобы отправить делегации к императорам. Привезенные назад дары он пересчитывал, пересматривал – как ребенок. Но это дитя сразу же превращалось в бестию, если его пытались провести. Аттила велел распять своего секретаря Констанция, когда тот кое-что утаил от него, вернувшись из столицы.

По сути, большую часть времени, что Аттила со своим воинством пребывал у границ Римской империи, этот свирепый гунн был не «бичом Божьим», а какой-то ненасытной утробой – можно сказать, «преисподней, где исчезали римские богатства».

Аттила превратил основное занятие гуннов – войну – из страшной молодецкой забавы в прибыльное предприятие, «промышленную отрасль» эпохи первоначального накопления. Вместо того чтобы покорить всю Византию или Италию, он предпочитал втридорога сбывать чужой покой и свободу, получая за них сотни фунтов золота ежегодно. Кроме того, византийцы согласились, например, открыть свои рынки гуннским купцам. Как пишет Шрайбер, подобное соглашение дало гуннам счастливую возможность превратить золото, взимаемое в виде дани, в различные товары.

Обоих императоров это начинало тяготить. В 448 г. Феодосий II задумал устранить своего обиралу, подослав к нему убийцу. Но затея не удалась, а Аттила наказал двуликого обидчика-императора не «огнем и мечом», а крупной контрибуцией.

Вопреки своей репутации «великого воина», Аттила добывал себе богатства не военными походами, а – по обыкновению – шантажом. Он был для Рима не мечом карающим, а мечом крадущим. За ущерб, понесенный в стычках с римлянами, Аттила предпочитал не мстить, а брать мзду. Золото было лучшим средством в делах чести, нежели слепая ярость. Лишь одно приводило его в бешенство – и с этим нельзя было ничего поделать: если император, пусть невольно, пусть невзначай, относился к Аттиле свысока. Для него мир был устроен по его логике: где два императора, там и третий. Если же римляне не согласны с тем, что мир земной поделен между тремя императорами, пусть они расплачиваются золотом за свое неведение.

«Бич Божий» искал лишь одного – земной власти. Власти над всеми землями от Кавказа до Дуная и Рейна, что римлянам не принадлежали. Власть эта оказалась недолговечна.

17 лет сохранялось шаткое равновесие. 17 лет «бич Божий» нависал то над Западной, то над Восточной Римской империей, но не опускался, не наносил ударов. Под властью Аттилы сплотилась вся Великая степь – от Каспийского моря до Германии.

Но летом 451 г. громадная армия, состоявшая из гуннов и их союзников-германцев, пришла в движение – направилась в сторону Италии.

Именно тогда у стен города Труа якобы и прозвучали памятные слова: «Я – Аттила, бич Божий». Так, согласно позднесредневековому преданию, Аттила молвил святому Лу, архиепископу Труа. Молвил – и пощадил город.

На равнине, расстилавшейся за ним, на так называемых Каталаунских полях, его армия встретилась с римской армией, которую привел сюда Аэций. Под командованием «последнего из римлян» в одном строю сражались римляне, галлы, франки, вестготы. На стороне Аттилы боролись гунны, остготы, франки. Жестокая сеча продолжалась до ночи. Победитель в этом кровопролитном сражении так и не был выявлен, хотя гунны и понесли громадный урон. По словам Иордана, в тот день с обеих сторон пали до 165 тысяч человек, не считая 15 тысяч гепидов и франков, которые «перекололи друг друга в схватке» накануне («Гетика», 217).

В принципе Аттила остался непобежденным. Ему удалось спасти значительную часть своей армии от разгрома и истребления. Вместе с верными ему войсками он проделал долгий путь из Галлии в Паннонию, и на всем этом пути никто не отваживался напасть на отступавшую армию.

Весной следующего года гунны снова разграбили ряд городов Верхней Италии, но не пошли на Рим. «Бич Божий» просвистел над страной и умолк. А год спустя Аттила умер в разгар очередной брачной ночи, буквально захлебнувшись в крови: она пошла носом и горлом так сильно, что остановить ее было уже нельзя.

Империя гуннов пережила самого грозного и славного из своих царей всего на какой-то десяток лет. Его рожденные во грехе сыновья впали в грех раздора. В их братоубийственной войне погибла вся их держава, распавшаяся на части, – как глиняный сосуд, по которому откуда-то свыше ударил тяжелый «бич Божий».

В 469 г. погиб последний известный нам царь гуннов Денгизик, сын Аттилы. «Его голова была доставлена в Константинополь, пронесена в процессии по главной улице и установлена на шесте на площади. Весь город сбежался, чтобы посмотреть», – подвела итог триумфу и трагедии гуннов «Пасхальная хроника», анонимная византийская хроника, написанная около 630 г.

Империя, выстроенная Аттилой, превратилась в «дикое поле», населенное вольными, враждующими племенами. Пройдут века, прежде чем на этих землях вновь возникнет своя государственность.

Внезапно гунны ворвались в мировую историю, внезапно они исчезли из нее. Они не оставили потомкам ни памятных храмов, ни многочтимых законов, наследуемых народами. Они лишь «явили миру поразительный пример вторжения дикой, необузданной первородной энергии в давно устоявшееся цивилизованное пространство» (Шрайбер).

Подлинной же угрозой для Рима были все-таки германцы. Их племенам – остготам, вестготам, вандалам, франкам, лангобардам – и пришлось делить части поверженной державы.

Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет

862 г.

Эта фраза вот уже третий век разжигает споры в рядах отечественных историков. В 1749 г., к тезоименитству императрицы Елизаветы, российский академик немецкого происхождения Ф. И. Миллер написал работу «Происхождение народа и имени российского». Обстоятельно, опираясь на материалы исландских саг и русских летописей, он доказывал, что династия Рюриковичей, более 700 лет правившая на Руси, имеет скандинавское («норманнское») происхождение.

Его работа вызвала возмущение среди русских ученых, включая М. В. Ломоносова и исследователя Камчатки С. П. Крашенинникова. Неужели гордые славяне, еще недавно, при Петре Великом, разбившие шведов, в древности униженно просили их пращуров «княжить и володеть нами»?

Директор Петербургской библиотеки Академии наук, бывалый царедворец И. Д. Шумахер, некогда покровитель Миллера, а затем его заклятый враг, насмешливо писал про своего бывшего протеже, вздумавшего «умничать»: «Дорого он заплатит за свое тщеславие!»

По Шумахеру, «происхождение народов весьма неизвестно». Современные историки охотно добавят, что с глубокой древности у многих народов бытовала традиция считать себя потомками людей, переселившихся в эту страну издалека. Например, в основе «римского мифа» лежало предание о том, что после гибели Трои бежавшие из нее Эней и его спутники сумели достичь берегов Италии. От них, как считалось, и вел свое происхождение римский народ.

Столь же устойчивым было мнение и о том, что правящая династия в той или иной стране имела иноземное происхождение или опиралась на пришлых людей. Это мнение подкреплялось обычно фактами.

Рюрик, Трувор и Синеус.

Радзивилловская летопись. XV в.

Немецкий историк Х в. Видукинд Корвейский в составленной им хронике «Деяния саксов» (I, 8) приводит рассказ о том, как некогда жители Британии прибыли к саксам со слезной просьбой. «Обширную, бескрайную свою страну, изобилующую разными благами», они готовы были вручить вождям саксов, чтобы те правили ею и защищали от «постоянных вторжений врагов».

В 878 г. Альфред Великий, правитель англосаксонского королевства Уэссекс, заключил мирный договор с Гутрумом, предводителем отряда датских викингов, разорявших его страну, после чего многие викинги расселились в Уэссексе. Так на востоке Англии возникла «Дания в миниатюре», Денто – «область датского права», просуществовавшая до 955 г., когда был изгнан последний скандинавский правитель Йорка Эйрик Кровавая Секира.

В 911 г. французский король Карл III Простоватый заключил похожий договор с Хрольвом (Роллоном), предводителем отряда викингов (норманнов), осевших в долине Сены. Прирученные королем Карлом скандинавы должны были защищать Францию от нападения других, «хищных аки звери», викингов. Этот договор положил начало образованию герцогства Нормандия.

Знаменитый рассказ из древнерусской исторической хроники, Повести временных лет, описывавший события середины IX в., был схож с этими историями. В то время северные и северо-западные области расселения восточных славян, как и побережья Англии и Франции, подвергались нападениям викингов, приходивших сюда искать богатства, а то и власти. Ведь предводитель подобной «бродячей дружины», придя к славянам, в IX – середине Х вв., тоже легко мог стать правителем целой области, завоевав ее или получив приглашение «княжить» от жителей какого-либо города. Тогда «княжеское достоинство на Руси определялось не только знатностью происхождения человека, но и тем, обладал ли он этим статусом фактически», – пишет российский историк А. С. Королев («Святослав», 2011).

С одного из таких приглашений и начинается история государства Российского. В год 6370 (862), в разгар междоусобиц, одолевавших славян, они решили следующее: «„Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву”. И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы […]. Сказали руси […]: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”. И избрались трое братьев со своими родами и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля».

Историк Ф. И. Миллер первым обратил всеобщее внимание на этот летописный рассказ и был обвинен в том, что не любит русский народ. С его усердных исторических разысканий берет начало, как выразился современный исследователь Д. Н. Верхотуров, «старинная забава русских историков – спор о варягах» («Valla», 2018, № 4).

Еще «отец русской истории» Н. М. Карамзин, с большим почтением относившийся к трудам Миллера, полагал (и обстоятельно доказывал), что «варяги», приходившие на земли восточных славян в IX–X вв. или же нападавшие на них, имели скандинавское происхождение, то есть были викингами, как те, кто разорял в те же годы берега Англии или Франции.

Но если в Западную Европу викинги приплывали по морю на парусных кораблях, то в глубь Восточной Европы продвигались по рекам на гребных судах. Здесь они звали себя Ruotsi, «русь», что переводится как «воины-гребцы» (кстати, финны и эстонцы до сих пор зовут шведов «руотси», «руосси»). «Те варяги назывались русью». Это надплеменное наименование «становится впоследствии обозначением княжеской дружины, а затем распространяется на подвластные первым варяжским князьям земли и племена, превращаясь в название страны – “Русь”», – пишет российский историк Е. В. Пчелов («Рюрик», 2010). Точно так же область расселения норманнов во Франции стала именоваться Нормандией.

Зато свой родной язык викинги со временем забыли, растворившись среди коренных жителей тех мест, где обосновались: во Франции они говорили теперь на французском, в Русской земле – на «словенском», или русском. Лишь отдельными блестками-словами напоминает о себе давно забытое, почти онемевшее прошлое. Ряд широко известных нам слов в русском языке имеет скандинавское («варяжское») происхождение. К ним относятся витязь, стяг, кнут, якорь, ящик, скот, сельдь.

И еще их присутствие напоминает о себе многочисленными находками, которые сделали археологи за последние десятилетия. Предметы скандинавского происхождения найдены во всех древнерусских торгово-ремесленных поселениях (Ладога, Тимерево, Шестовица) и ранних городах (Новгород, Псков, Киев, Чернигов). «Скандинавы не просто бывали на Руси, торговали с Русью, но и жили, работали и умирали здесь», – подчеркивает Е. В. Пчелов. Более 1200 скандинавских предметов вооружения, украшений, амулетов и предметов быта, а также орудий труда и инструментов VIII–XI вв. происходят примерно из 70 археологических памятников Древней Руси. Известно около 100 находок граффити в виде отдельных скандинавских рунических знаков и надписей. Масштабные археологические раскопки, проводившиеся в советское время, привели к признанию значительной роли скандинавов в становлении Руси.

Итак, история призвания варягов обсуждалась в научных кругах России с середины XVIII в., но то, что долгое время замыкалось в рамках академических споров, с 1930-х гг. легко могло стать «академическим делом». Научный спор превратился в идеологический. В нацистской историографии подчеркивалось, что славяне, расселившиеся в великой и обильной стране, не способны были навести здесь порядок до тех пор, пока на их землю не пришли истинно нордические люди – норманны, давшие им государственность. Теперь все повторялось…

В свою очередь, в СССР стало опасно утверждать, что история нашей страны начинается с того, что «княжить и володеть ей» пришел отряд викингов, то бишь германцев. Сомневаться в исконно славянском характере Русского государства отныне было запрещено. Любое противное мнение считалось ненаучным, а факты, его подтверждавшие, замалчивались или толковались превратно.

Что ж, как шутил недавно умерший российский историк Л. С. Клейн: «Если бы татарское иго было менее освещено источниками, то признание его тоже бы отвергалось ультрапатриотами как унизительное для восточных славян, и были бы в науке татаристы и антитатаристы…» («Антинорманизм как проявление “научного патриотизма”», 2018).

Лишь с 1960-х гг. идеологические фантазии сталинской эпохи начинают уступать место анализу реальных фактов. Теперь в кругах серьезных историков уже никто не оспаривает тот факт, что государственность среди славянских племен Восточной Европы зародилась лишь с появлением здесь пришлых воинов – варягов, которые, впрочем, быстро «ославянились», смешались с местным населением, когда захватили власть над ним. Сегодня споры ведутся вокруг национальности варягов. Археологические находки и лингвистические данные однозначно свидетельствуют, что это были скандинавы, но ряд историков считают такой вывод «непатриотичным» и говорят о прибалтийских славянах-ваграх. Что ж, во все времена история была очень идеологизированной наукой!

Иду на вы

964 г.

В парке уездного города Серпухова по соседству с памятником Петру Аркадьевичу Столыпину, последнему рыцарю Старой России, спасшему страну от разрушительной революции 1905 г., воздвигнут памятник первому рыцарю Древней Руси, князю-витязю Святославу (годы княжения: 945–972). Воин-герой молча смотрит на деятеля-героя, и их разделяет славная тысячелетняя русская история.

Святослав и впрямь, как никто другой из князей русской старины, пробуждает в памяти образы рыцарей средневековой Европы – тех, кто через сто лет с лишним лет после его гибели, будучи обуреваем такой же, как и он, жаждой сражаться, отправится в поход на Святую землю. Свою «землю обетованную» всю недолгую жизнь искал и он, Святослав, походя круша чужие царства с той же легкостью, с какой ломают стулья.

Князь Святослав.

Скульптор Е. А. Лансере. 1886 г.

История его жизни умещается на нескольких страницах Повести временных лет (далее курсивом выделены цитаты из нее), и почти все, что рассказано там, посвящено военным походам Святослава, до которых он был жаден, как настоящий политик – до интриг. Но Святослав, если подводить итог его свершениям, политиком не был. Почти все, чего он добивался, было после его смерти утрачено: и языческая вера, которую он отстаивал, смеясь над крещеными («ибо для неверующих вера христианская юродство есть»), и низовья Волги – хазарская земля, пройденная им, стремительным, как кочевник («быстрым был, словно пардус»), и завоеванное им болгарское побережье, где он замыслил осесть («не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае – ибо там середина земли моей»). Даже могилы своей он не обрел после смерти. Убитый печенегами в пути, он стал добычей их, как иной зверь становится добычей волков. Они «взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него».

В стольном граде Киеве Святослав, пожалуй, всегда чувствовал себя витязем на распутье. Отсюда, из Киева, ему открывался путь в далекие земли, к славе и богатству, которых он всегда искал с тех пор, как, возмужав, стал во главе дружины. И, по словам летописца, любой поход Святослав начинал, как доблестный, благородный рыцарь. Он «посылал [гонца] в иные земли со словами: “Хочу на вас идти”» (в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин передал эти слова так: «Иду на вас!», а цитируются они обычно: «Иду на вы!»).

Эту благочестивую картину портят только историки, древние и современные. Например, византиец Лев Диакон на страницах своей «Истории» (Х в.) не устает презрительно ругать «Сфендослава» (Святослава), наделяя его и «варварской наглостью и спесью», и «бесчеловечной свирепостью», и «варварским бешенством и безумием» (VI, 10). Современные же историки, рассказывая о походах Святослава, стараются избавить его от дипломатичной предупредительности: «Каким был Святослав на самом деле, определить по летописи трудно. Вот и на болгар он напал внезапно, без предупреждения, вновь противореча летописному “хочу на вас идти”» (А. С. Королев. «Святослав», 2011).

Вероятно, так ошеломительно начинались почти все его походы, и почти все они очень скупо описаны летописцами. Подчас трудно, а то и невозможно выяснить не только подробности походов, но даже их сроки, маршруты и конечные цели.

Сделав все эти оговорки, расскажем о жизни Святослава. Он родился, считают многие, в 942 г. Этому противоречит, впрочем, ряд дошедших до нас сообщений. Например, в Повести временных лет говорится, что в 970 г. у Святослава (в 28 лет?) было три взрослых сына: одного из них, Ярополка, женившегося годом ранее на «грекине», он оставил княжить в Киеве, Владимира отправил в Новгород, а Олега – к древлянам.

В 945 г. Святослав осиротел после расправы восставших древлян над его отцом, князем Игорем. Вплоть до 969 г., почти до самой своей кончины, он правил страной вместе с матерью, княгиней Ольгой. Первые два десятка лет его правления мы видим, правда, лишь глазами его матери, которая долго «пребывала с ним в любви», а приняв крещение в Константинополе в 955 г., молилась за Святослава «всякую ночь и день, воспитывая сына до его возмужалости и до его совершеннолетия».

Когда же сын повзрослел, с ним фактически не пришлось делиться властью, ибо он готов был властвовать над всем миром, но только не над материнским Киевом. С 964 г., собрав «много воинов храбрых», он ринулся, как барс, в походы.

В 964–966 гг. вся центральная и южная часть современной России, не принадлежавшая тогда Киеву, стала театром военных действий. Их точная хронология вызывает нескончаемые споры среди историков. Вкратце же ход войны, затеянной Святославом, можно описать так: после столкновения с вятичами русское войско на кораблях спускается по Дону к хазарской крепости Саркел и, разорив ее, движется по течению реки и вступает в Азовское море. Русы достигают Керченского пролива, захватывают город Таматарху (будущая Тмутаракань) и наносят поражения ясам (аланам) и касогам (адыгам). При этом, как отмечает А. С. Королев, «исследователи обратили внимание на то, что практически сразу Святослав нарушает приписываемое ему летописцами правило – предупреждать врагов о своем появлении заранее».

В 967 г. византийский император Никифор Фока отправляет к Святославу своего посланника Калокира, снабдив его большим количеством золота. Уговоры посла и неотразимая прелесть его даров сделали свое дело. Святослав согласился завоевать для императора Болгарию, в то время очень враждебную византийцам.

Летом 968 г. Святослав внезапно напал на Дунайскую Болгарию во главе войска численностью, по некоторым оценкам, до 40 тысяч человек (Лев Диакон писал о 60 тысячах). Летопись сообщает, что «одолел Святослав болгар, и взял городов их 80 по Дунаю, и сел княжить там в Переяславце». Историки же поясняют, что Святослав, высадившись в устье Дуная, занял лишь территорию нынешней Добруджи, в том числе крупный торговый город Доростол, но до декабря 969 г. даже не пытался захватить Великий Преслав (столицу Дунайской Болгарии), находившийся всего в 100 километрах от него.

Необходимость вернуться домой весной 969 г., чтобы отогнать печенегов, а затем и кончина «у него на глазах» матери – все это вынудило Святослава приостановить войну. Он оставался в Киеве до конца лета. Зато потом разгромил болгар, а после того как пригласивший его император Никифор Фока был убит и почти сразу умер болгарский царь Петр, Святослав изменил цель своей военной кампании, нисколько не считаясь теперь со стороной, пригласившей его. Судя по отсутствию разрушений в Великом Преславе, новый болгарский царь Борис II не стал оборонять столицу, а сдал ее на милость победителя.

Этот успех вскоре был закреплен новым военным союзом, объединившим русов, болгар, венгров и печенегов. Союзники начали войну с Византией, но удача быстро изменила им. Новый император Иоанн Цимисхий методично подчинил себе Болгарию. Летом 971 г. был заключен мир. Столица Болгарии была переименована в Иоаннополис в честь императора, и там был поставлен византийский наместник.

Святослав известил Иоанна Цимисхия о том, что «идет от вас» – что он готов покинуть Болгарию, страну, которой еще долго мог бы править, если бы не его лихая рыцарская безоглядность, побудившая его захватить все и сразу.

Император же решал все сразу. Легко покорив при помощи русов Болгарию, так долго досаждавшую византийцам, он теперь хотел наказать и самих русов. По договоренности с ним печенеги напали на поредевшую армию Святослава, возвращавшуюся домой, и у днепровских порогов перебили многих воинов. Пал и Святослав, сложив свою голову, ставшую варварским трофеем.