Текст книги "Ждущий"

А. Ясинский

ЖДУЩИЙ.

– А ну, пошевеливайся, где ты там застрял?! – раздался голос отца, и замечтавшийся Ромка испугано вздрогнул.

Оглянувшись в последний раз на Дверь, он заторопился к выходу, таща непомерно тяжелую сетку с порожними трехлитровыми банками. Отец стоял, ухватившись рукой за дверной косяк, и слегка покачивался. Дневной свет, проникавший в подвал, оттенял его грозную фигуру, которая казалась дырой вырезанной в ослепительно белом листе бумаги

Стараясь угодить отцу, скорее из страха, чем из уважения, Ромка заторопился и неловко ударил ношу о выступ стены.

– Дзинь! – раздался противный звон разбитого стекла.

Ромка затаил дыхание.

В течение нескольких секунд показавшихся вечностью стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием отца, и Ромка уже облегчено выдохнул, однако, когда он уже протискивался наружу тяжелая рука отца ухватила его за ухо.

– Показывай, что натворил, – прошипел отец, обдавая облаком кислого перегара, и Ромка непроизвольно поморщился, окунаясь в ароматы дешевой водки и лука, и тут же получил затрещину.

– Идиот! Урод бесполезный! – орал отец, тыча отколотым горлышком под нос Ромке. – Вырастил на свою голову недоноска. Бездельник! Марш домой и жди меня! Бесполезный! Посмотри на него: сумку отцу помочь донести не может!

– Руки не из того места растут! – неслось вслед, пока Ромка поднимался на третий этаж.

* * *

B день своего семнадцатилетия Роман вернулся домой позже обычного. Дверь открыл отец. Он был в майке и семейных трусах до колен, глаза, покрасневшие от алкоголя, с трудом сфокусировались на сыне.

– А, приперся, наконец, гулена. Почему поздно? Тихо! Мать спит, – и, переходя на громкий шепот. – Я тебе сколько раз говорил не шататься по ночам. Он сделал шаг назад, позволяя сыну зайти, и едва не упал.– Аккуратно! Смотри куда наступаешь: мать полы только мыла.

Глупо улыбаясь, Роман стягивал туфли, затем направился в уборную.

– Ты что, пил? – вдруг подозрительно спросил отец, заметив странное поведение сына.

Роман обернулся – отец попал в точку. Конечно, он пил, и пил весь день, и теперь хотел только одного – скорее добраться до кровати.

– Ну, в свой день рождения, я имею право немного посидеть с друзьями!?

– Имеешь?! Ни хрена ты еще не имеешь! Не заслужил! Права у него! Только и знаешь, как спускать родительские деньги. Я в твои годы уже давно работал, а не по подворотням шлялся. И спиртного до 31 года в рот не брал! И тебе не позволю! Вот женись сначала, на ноги встань, блин, а потом уж – пожалуйста. По праздникам. Ты, что не понимаешь, что у тебя дети потом недоносками родятся! Ходит он, блукает, помощи от него не дождешься.

– Короче, пап, отстань от меня, а? Завтра давай поговорим, – устало подвел итог Роман – Ишь как заговорил! – повысил голос отец, разъяряясь. – Я тебя научу родного отца уважать. Совсем от рук отбился! Ни какой помощи! «Короче»! Я тебе дам короче! – отец ударил наотмашь раскрытой ладонью, но промахнулся и лишь слегка задел подбородок.

Руки Романа сжались в кулаки, кровь тяжело пульсировала в ушах. Потеряв осторожность, он прорычал, выпуская весь накопившийся годами гнев:

– Жаль, что ты мне отец, а то бы…

Отец тупо посмотрел на сына, соображая, затем взорвался:

– А то бы…? А ну пошел вон из дома ублюдок! Я для него все-пашу, кормлю, в институт устроил, чтоб он, бездельник, в армию не загремел, а он мне такие слова говорит, – он уже давно орал, забыв о спящей жене. – Вон! И приди у меня только. Иди и подумай о своем поведении. А утром, чтоб как штык был.

Уворачиваясь от затрещины, Роман выскочил на площадку.

Захлопнув дверь, отец подождал некоторое время для острастки, однако никаких просьб не последовало, и он выглянул в глазок, но Романа и след простыл. Бормоча угрозы, он прошел на кухню, где налил из початой бутылки. Крякнув, подцепил из стоявшей туже, на столе, банки тощую кильку и уселся смотреть футбол. Где-то за стеной натужно кашляла жена.

Сбежав по ступенькам, Роман помочился в подъезде, матерясь сквозь зубы, и вышел под звездное небо.

– Что, опять п..ды получил? – сочувственно поинтересовался Игорь по прозвищу Окурок. Закадычный друг и корешок сидел на бордюре с неизменной папиросой в зубах.

Вместо ответа Роман снова выматерился и сел рядом. Игорь извлек из нагрудного кармана припрятанный бычок, и критически осмотрев, прикурил от уже имеющейся папиросы, которую затем протянул Роману.

– На, покури.

Роман взял. Затянулся и закашлял. На глаза навернулись слезы. То ли от мерзкого табака, то ли обиды.

– Ничего, – утешил Игорь,– Это оно так всегда бывает, когда в первый раз.

– Почему он так со мной? – ни к кому конкретно не обращаясь, заговорил Роман.

– Кто, пахан твой херов? Да плюнь ты на него, – посоветовал Игорь.

– Он меня за сосунка держит, – продолжал жаловаться Роман. – Все уши

пропердел, какой он у меня заботливый, а может я вообще не просил его, меня на свет этот поганый рожать.

– Это оно конечно так, да только всем тр.хаться хочется. Залетел, небось, в свое время, а теперь отрывается.

– И с матерью тоже каждый день ругается, – не замечая реплики Игоря, продолжал Роман. – Совсем житья не стало!

Помолчали.

– Да уж, пахан у тебя…

– Да что там, – внезапно распаляясь, заговорил Роман, – мне, что выбирать кто позволял? Хрен там! Не то, что у тебя: чуть ли не каждый год новый.

– Ты, это, давай базар фильтруй, – набычился Игорь.

– Нет, чувствую, когда-нибудь я не удержусь. Или сбегу. Хотя бы за ту дверь.

Игорь покосился на него как на сумасшедшего. Отбрасывая окурок, он сказал:

– Не, у тебя точно крыша поехала на почве семейных проблем. Сдалась тебе эта фигня! Сколько раз уже пытались ее открыть, еще по малолетству, помнишь? Там рама стальная, не сковырнешь, а скважина гадостью какой-то забита. Да и что ты там найти пытаешься? Клад, что ли? – Игорь заржал.– Что, мультики до сих пор смотришь? Остров, мать его, сокровищ? В котельных, брат, бабки не зарывают.

– Не котельная то вовсе, – зло огрызнулся Роман.

– Ну а чему еще быть в подвале?!

– И не сарай ни чей, я еще давно спрашивал.

– Ха! Опросчик нашелся хренов. Не, тебе определено завязывать надо, Ромочка. Алкоголь вкупе с уроками тебя до добра не доведут.

Роман воткнул окурок в наплеванную лужицу и поднялся.

– Че, по домам? – одобрил Игорь, – Давно пора.

Однако Роман не пошел покорно домой той ночью. Он спустился в подвал, благо, что входную дверь выломали с незапамятных времен, на ощупь прошел по коридору, ведя рукой по шероховатой поверхности стены, цепляя ногами обрывки газет, пластиковые бутылки, и прочий мусор, пока не остановился перед Дверью.

Привалившись лбом к холодной, ржавой железяке, он стоял и думал. Думал о жизни. Родителях, друзьях, родителях друзей… Затем в сердцах ударил кулаком по двери…

В этот момент что-то изменилось в его жизни, но поймет он это намного позже, а пока мысли Романа приобрели несколько другое направление. Он думал, что же скрывается за Дверью, воображение рисовало желанные и невероятные картины. Он готов был продать душу, как говорит спившейся ветеран какой-то там войны Федорович из четвертого подъезда, когда по утрам клянчит мелочь, лишь бы узнать, что же там внутри. Любопытство. Страстное желание и, пожалуй, странная тяга не давали ему покоя многие годы. Ему никогда не приходило в голову, что Дверь может таить опасность, ведь та была мечтой всего его детства, а детские мечты, как известно, не могут таить ничего дурного.

Внезапно он обратил внимание на шорох. Он возник как отклик на его пусть и не осознанный стук, как эхо, которое было всегда, но долгое время оставалось за порогом восприятия, но, тем не менее, подсознание фиксировало и тянулось к нему; и вот теперь шорох сделался ясно различимым. Он приближался откуда-то издалека, как будто кто-то изможденный и неуклюжий, приволакивая ноги, шел к обратной стороне двери. Словно хрустели замороженные простыни, трясь друг об дружку.

Мыши, подумал Роман, гадские мыши, и собрался, уже было припугнуть обнаглевших грызунов, когда шорох вдруг прекратился.

И он явственно услышал, как щелкнул, открывшись, замок.

У Романа перехватило дыхание, он открыл и закрыл рот, по сердцу словно ударили молотом, и оно, содрогнувшись, затрепетало, подступив к самому горлу. Он не был готов сделать последний шаг, равно как открыто противостоять тирании отца. Потом, не здесь, и не сейчас. Самому принять решение? Потом… Позже.

Ему показалось, что свистящий шепот произнес его имя.

Уже мало что соображая от нахлынувшего на него ужаса он отпрянул, захрипев что-то нечленораздельное, зацепился в впотьмах о какую-ту трубу, и едва не упал. Перспектива оказаться лежащим здесь, в ставшем вдруг каким-то чужим и зловещем подвале, подвале где они, бывало, торчали зимы напролет, опьяненные свободой от постоянного присмотра взрослых, ведя собственную, понятную только им самим жизнь, в подвале где поселился кто-то чужой, поджидающий во тьме, ужаснула Романа до глубины души.

И поэтому он бежал прочь от того, кто стоял за Дверью, не разбирая дороги и не чувствуя боли, преследуемый собственным страхом, который казалось

вот-вот вцепится в незащищенную спину острыми когтями. Сбывшаяся мечта почему-то пугала.

Роман остановился, лишь забежав на первый этаж. Тяжело осев на ступеньки, долго не мог отдышаться, и все косился на темнеющий прямоугольник улицы. Тусклый свет потолочной лампочки – спасение и защита; пропади он – рассудок отключится навсегда. Холодный пот выступил у него на лице и подмышками, но Роман не замечал, уставившись в одну точку, он находился в умственном и физическом оцепенении. Так он и уснул.

Пробудившись рано утром, он практически не вспоминал события прошлой ночи, даже взбучка, устроенная отцом, прошла как бы стороной. События той ночи он запер в крошечную каморку, затерянную в глубинах памяти и повесил табличку:

...

конец ознакомительного фрагмента