Текст книги "«…Миг между прошлым и будущим»"
Автор книги: Александр Зацепин
Жанр: Музыка и балет, Искусство
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
«Любви все возрасты покорны…»
Постепенно жизнь входила в привычное русло. Стали появляться заказы. Сделали два фильма с Гайдаем, с Женей Хорошевцевым мюзикл «Русское Рождество в Париже» совместно с французами. Мне было очень приятно делать эту работу. Наши артисты ездили в Париж. Арию Бабы-яги прекрасно спела Людмила Гурченко. Несколько номеров исполнила Таня Анциферова, которую я очень люблю (мы с ней знакомы еще с фильма «31 июня», где она блестяще спела ряд песен). Я все это записывал дома, в своей студии.
Так что работа у меня была.
В нашей семье по традиции все учились в музыкальной школе. Но вот мой внук Саша ленился, отлынивал от рояля, хотя парень способный и играл неплохо. И тогда на помощь мы пригласили Светлану Григорьевну Морозовскую позаниматься с ним дома. Она очень хорошая пианистка, Гнесинский институт окончила и там успешно работала.
Тут уж внуку деваться некуда: педагог приходит, надо играть!.. И вот как-то я посмотрел на нее раз, другой… Женщина она симпатичная, обаятельная, прекрасно играет на рояле. И она на меня посмотрела… И так посмотрели мы, посмотрели и через какое-то время решили пожениться!..
Такая, видно, у меня судьба. Первая жена была Светлана (Ревмиру не считаю), и эта, последняя, оказалась тоже Светланой…
А тут как раз надо было ехать во Францию, где заканчивалась работа над «Русским Рождеством в Париже». И я туда поехал.
Со Светланой, Сант-Мишель, Франция, 1994 год
До этого у меня уже были кое-какие деньги. Попался богатый заказчик из Англии. Он приезжал ко мне в Москву, и я помогал ему писать, как он это называл, «симфонии». По происхождению русский, он выпивал много водки, потом играл что-то на рояле, а я делал ему из этого «симфонии». Приглашал четырех скрипачей, виолончель, альт, флейту, дирижера Сергея Скрипку и записывал в своей студии. Получал за эту работу хорошие деньги. Но не здесь, а во Франции, потому что в Союзе еще нельзя было получать валюту. И у меня там постепенно кое-что накопилось. Я поехал туда и купил домик в ста километрах от Парижа. Хороший такой домик, приятный, в два этажа, с камином. Тридцать соток земли, фруктовые и экзотические деревья… И решили мы с женой поехать туда жить.
Мне, конечно, не разрешили ни рояль взять с собой, ни картины. Хотя это моя собственность. Рояль у меня хороший – «Стенвей», у Светланы тоже хороший – «Бекштейн». Ну, нельзя – так нельзя! Сейчас все на электронике – компьютеры, синтезаторы, поэтому рояль – уже не главное.
Это был девяносто второй год. С тех пор мы бывали то здесь, то там.
Был момент, когда денег у нас там не хватало. Тогда, в 1992 году, РАО практически не платило мне авторский гонорар, и не только мне. Но у Светланы появились там два ученика, я делал какие-то аранжировки, это выручало. Надо было выплачивать по кредиту, взятому для покупки дома (своих средств не хватило) на пять лет. Три с половиной процента годовых – это чуть больше инфляции, поэтому я практически ничего не терял. В России такого получить невозможно.
Со Светланой мы жили замечательно. На нашем участке она посадила массу чудесных роз, которые благоухают почти круглый год. Когда уезжала в Москву, а я оставался на даче под Парижем, она обычно наготовит мне уйму разной вкусной еды – и пирожки, и голубцы, и коврижки, и галеты короля Людовика четырнадцатого… Я неделю ел, не переставая. Кстати, у короля, судя по Светланиным блюдам, был хороший вкус.
Почему все-таки я опять оказался во Франции? Спектакль в Париже опять давал мне шанс! Думал, может, зацеплюсь и буду дальше работать с ними. Но они, к сожалению, потом обанкротились…
Светлана, конечно, совершенно не знала французского, зато потом стала понимать лучше меня. Мы вместе ходили на курсы, чтоб ей было веселее, да и мне не мешала лишняя практика. Ведь жить в стране и не знать языка – невозможно.
Отношения с соседями здесь строятся несколько иначе, нежели в России. Когда я жил у Алена в маленькой комнатушке, то с соседями всегда здоровался, когда мы встречались в лифте. Каждый так и норовит открыть перед твоим носом дверь и нагло пропустить тебя вперед. В России, конечно, нет таких дурных привычек. Да еще и извиняются, если случайно выйдут первыми. Мол, пардон, что я вам помешал!
Ну и больше никаких отношений. Тут не принято стучаться к соседу с просьбой дать кусочек хлеба, ссылаясь на то, что сам не успел купить. Или просить десять франков до завтра.
С консьержем, естественно, здоровались. Мы с ним подружились. Очень приятный человек! Когда на месяц уезжал, я его просил посмотреть за почтой.
С внуком Сашей, 1989 год
А на даче в деревне у нас соседи – крестьяне, милые люди, просто замечательные! Вот мы сейчас уехали, а ключи от дома им оставили. Они могут к нам во двор прийти через калитку, специально сделанную между нашими дворами, проверить, все ли в порядке. Может, к примеру, ставень открылся от ветра или цветы надо полить. Они не очень образованные, простые, но с ними довольно-таки интересно общаться. Когда я уехал по делам в Москву и Света первый раз осталась там одна, не зная языка, она с ними прекрасно общалась.
У них есть взрослая дочь. Зять стрижет газоны и… рисует картины маслом. Помог мне гараж построить. Пьет по-французски. Ему нальешь рюмочку, он ее десять минут пьет. Спрашиваю:
– Еще?
– Нет, нет, – говорит. – Я же сейчас работать буду!..
За обедом может выпить один-два бокала бордо.
В деревне у нас там всего пять домов. Кругом лес, полнейшая тишина, птички поют. Когда из Парижа приезжаешь и выходишь из машины – словно вакуум давит…
Еще один сосед – португалец, плиточник, тоже очень приятный, интеллигентного вида. Если что-то нужно по хозяйству, всегда поможет.
Сын другого соседа, который к нам иногда приходил, бесплатно стриг нам изгородь из кустарника. Просто, говорит, у вас там лишнее немножко выросло…
Поэтому каждый раз я ехал туда с удовольствием. Там нет злых людей, которые смотрят на тебя через забор ненавидящим, завистливым взглядом и готовы сжечь твою дачу.
Еще километрах в пяти жила Маргарита Лурье, которая мне всегда помогала. Она русская, уже около тридцати лет во Франции. Тоже купила там дачку. Рядом – семья Миши Холтоера. Его дед, швед, служил при Петре Первом в русской армии, потом они осели в России, где и родился этот Миша. Образовалась целая русская колония…
Париж, Париж!.
И хотя так сложилось, что в последнее время я живу вместе с дочерью и ее семьей «на окраине» Франции, пару десятков лет я прожил в Париже и люблю этот город. Интересно, какой парадокс, – когда я живу в Париже, только там и хочется жить, а когда нахожусь в Москве, тоже хочется только там жить, и никакой заграницы! Там у меня осталась небольшая квартира, а дачу я продал. В Париже я бываю два-три раза в год (на скоростном поезде от Женевы – три часа).
По платной автостраде до дачи можно было доехать быстро. Сейчас, правда, очень большие ограничения ввели. Сто тридцать километров – быстрее нельзя. И следят! Некоторые гоняют – и сто восемьдесят, и двести. До запрета, было время, я тоже ездил сто восемьдесят…
Можно и по бесплатной автостраде доехать. Это дольше на десять-пятнадцать минут, но зато дорога более поэтичная. Проезжаешь маленькие красивые городки, все в зелени, в цветах. Я вспоминаю подмосковную Рузу, где у нас Дом творчества композиторов, городок такого же плана, так там все в грязи по колено. Небо и земля! Тут все чисто, красиво, в розах, асфальт везде, не надо вытаскивать машину из трясины.
В Париже вообще можно полгода ездить и машину не мыть. Дождь идет – она сама моется. В Москве же, если дождь прошел, машина пачкается.
Чем мне нравится Франция?
Нравятся люди! Я не встречал там человека, который сказал бы мне грубое слово, обидел меня. Тебя никто не толкнет ни на улице, ни в метро. Может быть, нет такого хлебосольства, как на Руси. Но у нас свои традиции, у них – свои.
Допустим, кому-то на улице стало плохо, кто-то упал – тут же толпа соберется, все будут помогать, звонить, «Скорую» вызовут. Не пройдут мимо. Мол, подумаешь, упал, сам встанет, пусть те, кому полагается, помогают…
Когда я еще работал в ночном баре и не было денег, однажды увидел, что кто-то выкинул хорошую стиральную машину. Это типично: оставляют на улице, инструкция внутри, провод приклеен скотчем. О, думаю, увезу на дачу!.. И вот хочу погрузить ее в багажник, а она какая-то дико тяжелая. Шел какой-то мужчина, увидел мои муки и говорит:
– Давайте я вам помогу!
– Да не надо, не надо!.. – стал отказываться я.
Но он тут же стал помогать.
Это приятная черта у французов – готовность помогать другим.
Очень развита добровольная помощь – бесплатная помощь (на общественных началах). Когда моя жена лежала в специальной больнице, из которой выходят только в другой мир, ее посещали четыре раза в неделю поочередно мужчина и женщина. Они беседовали с ней по два часа, вывозили на прогулку. Когда выбросило на берег моря нефть, огромное количество взрослых и детей очищали пляжи.
Мой друг Ален Прешак
Конечно, и у них есть недостатки. К примеру, они немножечко мусорят… Идет человек и что-то бросает на землю… В основном это делают приезжие – арабы, алжирцы. Пишут и рисуют на стенах… Ну, в Америке – так вообще ужасная грязь!.. Конечно, во Франции потом этот мусор подметут, все будет чисто, но…
Денежные отношения у них более четкие, чем у нас. Если в ресторане обедают три-четыре человека, то каждый за себя платит. Хотя, конечно, и у нас бывают пунктуальные люди. Вот Гайдай был таким. Допустим, взял у меня рубль на такси, так при первой же встрече (даже через 10 дней!) говорил:
– Саша, я тебе должен рубль, держи! Спасибо.
Я уже забыл про этот рубль, ему просто так дал, а он обязательно вспомнит и вернет! Это не мелочность, а культура.
Мне нравится, что во Франции все дома приведены в порядок. В любое время года чисто. То есть мне импонирует, что культурный уровень быта выше, чем у нас. И соответственно – отношения между людьми.
Правда, сейчас Москву и другие города (я недавно был в Новосибирске, Красноярске) не узнать – чисто, красиво, все отремонтировано, здания покрашены. Замечательно.
Я вот, например, люблю собранность и аккуратность. Если договариваюсь прийти в три часа, то в три и приду. Могу, конечно, опоздать на пять-десять минут. Обязательно позвоню, если в пробке застрял. А в России!.. Как-то мы с поэтом ждали Машу Распутину. Она должна была приехать в шесть часов вечера. Восемь, девять, одиннадцать часов – ее нет! Никто не звонит… Наконец – звонок! Как ни в чем не бывало, она сообщает, что только-только освободилась, сейчас пообедает и приедет… Так ведь уже ночь на дворе!.. Мы же не в покер играть собирались – песню слушать. А после двенадцати это как-то вроде не очень удобно…
Во Франции жизнь комфортнее. Климат другой. Практически круглый год зеленые деревья, розы цветут. К нашему дому, например, заходишь с улицы – во дворе большая клумба с розами. Регулярно приходит муниципальный садовник, подрезает кусты, травку стрижет. Красота!.. Ни машин, ни уродов-ракушек во дворах нет: запрещено. Машину сразу же увезут и заставят штраф платить сто долларов.
Разумеется, никто там под окнами машины не ремонтирует, не заводит. Все они стоят на бесплатных или платных стоянках. Или в гаражах. Наземных или подземных.
В Париже больше сорока подземных паркингов по четыре-пять этажей. На табло указано, сколько свободных мест и на каких этажах. Искать не надо, въехал, поставил машину, сел в лифт. Всё просто.
Конечно, дороги в Париже заставлены машинами. Но не дворы и газоны, как у нас. Как-то подхожу к своей машине и вижу: под дворником висит объявление. Читаю: сдается гараж, позвоните по такому-то телефону… Пошел, посмотрел. Оказалось, муниципальный подземный гараж. Все чистенько, аккуратненько, буквально сто шагов от меня. Я все время искал место, куда поставить машину, а тут власти сами позаботились обо мне! И все – недорого. Пятьдесят восемь долларов в месяц.
Когда я рассказываю об этом в России, мне говорят: дорого! Мой знакомый Игорь работает охранником в крупной организации, сидит у телеэкранов, хотя имеет высшее образование и знает французский прекрасно. Зарплата у него минимальная – 1300 евро, меньше платить по закону не имеют право (еще и медицина, транспорт – бесплатные). Считаем! Запарковать машину на улице – два евро, в паркинге – два пятьдесят. Если перевести в рубли – зарплата 1300 евро – это примерно 78000 рублей, гараж – 3500 рублей, парковка на улице – 120. При минимальной зарплате всё это вполне доступно.
Как-то приезжал к нам в Париж мой приятель Павел Шебалин. Шел дождичек, и мы попали в небольшую аварию. Тут же подбежал какой-то негр с мобильным телефоном, спрашивает: может, вам позвонить надо? И другие предлагали помощь. Шебалин еще удивился: как у вас тут все вежливы!.. У каждого в салоне всегда есть схема, где рисуют машины в момент аварии. Мы нарисовали, расписались, обменялись копиями и разъехались. Полиция не нужна. У всех есть страховка, поэтому никаких проблем.
Страховая компания вместо ремонта предложила выкупить у меня эту машину, причем очень выгодно. Я так и сделал и купил другую, не новую, но из первых рук, в прекрасном состоянии. Счетчик при продаже там не принято скручивать, как это бывает в России. За это можно даже в тюрьму угодить.
Кстати, во Франции у меня не было ни одного прокола колеса! Гвозди на дорогах там почему-то не валяются.
Конечно, сейчас, когда в Европу нахлынуло море беженцев из Африки, многое изменилось. Но не буду о грустном, об этом и так много показывают по телевизору.
Закаменский «Жиган»
А родился я в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Отец – хирург-гинеколог, кандидат наук. Мама – учительница русского и литературы. Отец был человеком аккуратным, пунктуальным, очень много работал. Может, мне и передалось его трудолюбие. Он заведовал отделением в городской больнице, консультировал в поликлинике. Раньше у него была практика дома (тогда это разрешали).
Какое-то время мы спали с отцом в одной комнате. По утрам он вставал в семь часов, на полчаса раньше меня. И хотя я спал без задних ног и не реагировал на посторонние звуки, отец не включал свет, чтобы меня не будить. Быстренько одевался. Здесь у него висел галстук, здесь – рубашка. У него все было очень точно, все в порядке. Потом и у меня примерно так же получалось, но не сразу. Поначалу я был неряшливым, одежду и вещи разбрасывал по дому. Мама все за меня собирала и развешивала. Отец возмущался:
– Зачем ты за него это делаешь? Он должен сам!
А у меня просто не хватало времени!.. Бабушка маме говорила:
– Ну, у тебя и сын!.. Носится как угорелый! У него шило в одном месте!..
После школы мне надо было скорей раздеться, скорей поесть и заняться, наконец, каким-нибудь любимым делом. Я и уроки делал быстро.
Мама преподавала в школе. Позднее, когда отец стал известным в городе врачом и мы уже жили в достатке, – занималась домом и моим воспитанием.
В доме, где мы жили, было четыре комнаты и кухня. Во дворе – клумба с цветами, сарай-дровяник, огород.
Какое-то время с нами жили бабушка и дедушка, родители мамы. Дедушка был фармацевтом в аптеке, но в то время уже не работал. Отец потерял своих родителей еще в детстве, когда учился в Томском медицинском институте.
Отец у мамы – поляк. Его родителей из Польши когда-то этапом сослали в Сибирь, и они шли туда, в Томск, три года. И дед мой Болислав Михайлович Оксентович родился в дороге. В Томске, когда он вырос, женился на русской, и мама моя – наполовину полька. А я, выходит, поляк – на четверть. Потом отец работал в инфекционной больнице. Так получилось, что он занес инфекцию из больницы, и два моих старших братика (меня еще не было) погибли…
Папа, мама и я
Когда я пошел в школу, меня хотели отдать учиться немецкому языку и музыке, но мама настояла, чтобы чему-то одному. «Он такой слабенький, маленький, сразу такую нагрузку не выдержит!» Поэтому решили учить меня только музыке.
Никто и не думал, что я буду музыкантом, а тем более композитором. Отец любил музыку, у него был патефон, много пластинок – Шаляпин, Собинов, оперы, Мусоргский, Глинка… По воскресеньям, когда у него иногда было время, он усаживал меня послушать какую-нибудь серьезную музыку.
В классе третьем-четвертом я уже пытался что-то сочинять. У меня было два приятеля – Вадим Миловидов и Борис Заболоцкий. Вадик учился в той же музыкальной школе, что и я. Мы с ним общались, что-то на пианино играли, весело, с юмором. Я даже «жиганскую» песню сочинил. «Жил Моркова-хулиган, по всей Каменке жиган. Он мотуху отравил, деду уши отрубил. Слушай, Моркова, зачем так сурово?..» Короче, чепуха какая-то. Но все равно ее играли…
Меня тянуло к инструменту. Поиграть, посочинять что-нибудь. Родители на это внимания еще не обращали.
Параллельно с этим я увлекался спортом. Сибиряк – значит, лыжник! У нас на улице Чехова была большая, довольно крутая гора в Каменку (Каменка – это речка). Вот туда мы все и ходили на лыжах прыгать с трамплина. На коньках я хорошо катался, на велосипеде.
Когда я пошел в школу, меня хотели отдать учиться немецкому языку и музыке, но мама настояла, чтобы чему-то одному. «Он такой слабенький, маленький, сразу такую нагрузку не выдержит!» Поэтому решили учить меня только музыке.
Высокий блондин в красных ботинках
Однажды летом, когда мы были в деревне, отец учил меня плавать. Обь – река огромная, мне тогда казалась просто необъятной, да и течение немаленькое… И вот отец мне показывает, как надо руками и ногами красиво разводить, все вроде просто, а у меня почему-то не получается… Разве что с ломом наперегонки.
Тогда отец с приятелем сели в лодку, взяли меня и поплыли. Вроде как покататься. Когда берег был уже достаточно далеко, отец неожиданно скинул меня в воду. Лодочка вмиг отплыла, я, естественно, дико заорал, забарахтался, но на дно не ушел, на поверхности все же держался. Водички, конечно, отпил из Оби немало, страху натерпелся. Барахтался, барахтался, а отец смеется и говорит:
– Ну, давай, давай к лодке подплывай! Чего ты на одном месте застрял!..
Мне пять лет
Я заколошматил руками еще сильней и поплыл. Не как дельфин, конечно, но уже и не как топор.
После этого урока обучение пошло легче: я уже не боялся воды…
Когда подрос, у меня появился немецкий, трофейный велосипед. Он был без свободного хода, то есть педали все время крутились, как в цирковом. Поэтому я мог на нем и на заднем колесе спокойно ездить.
На Красном проспекте, главной магистрали Новосибирска, мы цеплялись за машины. Внизу улицы они шли медленно, в гору. Мы цеплялись за борт и ехали. Потом я усовершенствовал эту технику. Привязал веревку к раме, на конце ее соорудил крючок. Его и цеплял к грузовикам. Как-то раз зацепился и ехал себе комфортно, посвистывал. Вдруг цепь слетела, и педали заклинило. Благо грузовик ехал медленно. Я соскочил с велосипеда и попытался догнать грузовик, чтобы отцепить крючок. Бегу во все лопатки, но догнать не могу! Потому как бежать с велосипедом в руках, хоть и трофейным, не очень удобно. Пришлось дернуть за веревку. Крючок оторвался и уехал вместе с грузовиком…
В сорок первом году, когда мне было пятнадцать лет, с приятелем Костей Федосеевым мы любили промчаться на велосипедах мимо высокого милиционера-регулировщика. Он был в желто-оранжевых, почти красных форменных ботинках американского производства. Машины тогда в городе тоже были американские – «Студебеккеры», «Виллисы».
Милиционер стоял на посту в конце площади Ленина. И вот появляемся мы на железных конях!.. Он нас видит. Уже приготовился свистеть. Идет на нашу сторону, останавливается. А мы бесстрашно целимся прямо в него, у нас такая тактика была… Он – в полной растерянности. Сшибут, чего доброго, сумасшедшие!.. А мы лихо объезжаем его с двух сторон… Вот это класс!..
Сочи, 1933 год
А из школы домой я почти всегда ездил на подножке у какой-нибудь машины или автобуса. Подножки тогда были удобные, не то что сейчас. Уцепишься как следует и едешь с ветерком. Если же попадался под руку грузовик, то цеплялся за борт, залезал в кузов, а потом, когда надо, спрыгивал. Ногой отталкивался назад, чтобы скорость гасить. В соответствии с законами физики.
А из школы домой я почти всегда ездил на подножке у какой-нибудь машины или автобуса. Подножки тогда были удобные, не то что сейчас. Уцепишься как следует и едешь с ветерком. Если же попадался под руку грузовик, то цеплялся за борт, залезал в кузов, а потом, когда надо, спрыгивал.
Как-то мы с приятелем сели на прицеп грузовика, который вез длинный, свисающий рельс. И вдруг при переключении скорости крюк от прицепа выпал, и прицеп отцепился. Водитель ничего не заметил, едет себе по дороге, а мы на прицепе едем самостоятельно. Тут прицеп начинает заворачивать направо, а там лошади везут бочки с пивом. Я с ужасом думаю: ну, сейчас рельсом попадем прямо в лошадей и проткнем их насквозь!.. Мне стало так страшно!.. И ничего сделать не можем. Ни порулить, ни спрыгнуть… Прицеп повернул-таки и лишь выбил бочку из-под возчика. Возчик упал, к счастью, не сильно. Мы вышли из оцепенения, соскочили – и наутек. Шофер почему-то побежал за нами, как будто мы виноваты, что прицеп отцепился. Но попробуй нас догони! Через забор – в парк и – поминай как звали! Вот такое мелкое хулиганство…
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?