Текст книги "Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)"

Глава 4
Гендерные наименования

Общие замечания

Гендерно ориентированными наименованиями (gender specific names) в современной лингвистике обозначают имена лиц мужского и женского пола. В 1980-е гг. термин понимался и в более специализированном значении, как обозначения только лиц женского пола (и в этом случае говорят о nomina feminina) [Кирилина 2004: 16–17]. Словообразование многих таких имен мотивируется в преобладающем количестве случаев словами мужского рода и, таким образом, представляет собой вторичные (в словообразовательном отношении) языковые феномены. С этим связано и лексическое своеобразие существительных женского пола: семантически они формируются на базе слов мужского рода.

Гендерные наименования (применительно к людям) имеют в русском языке обычно пять типов языковых соответствий (без супплетивных форм типа брат – сестра, человек – мужчина – женщина):[113]113
  Назовем несколько работ, рассматривающих данную проблематику: [Копелиович 1986; Долешаль 1997; Кронгауз 1996, 2005; Nikunlassi 1999; Schmid 1998; Doleschal & Schmid 2001].


[Закрыть]

1) обозначение мужчины – обозначение женщины (словообразовательный дериват от первого, нейтрального члена): учитель – учительница;

2) обозначение мужчины – обозначение женщины (маркированный член родовой оппозиции, не образованный от первого, а соотносительный с ним): француз – француженка, вдовец – вдова, дурак – дура;

3) обозначение мужчины – обозначение женщины без родовой дифференциации: пилот, пешеход, президент;

4) обозначение мужчины – нулевой эквивалент женского пола: евнух, бородач, двоеженец;

5) нулевой эквивалент мужского пола – обозначение женщины: роженица.

Если рассматривать гендерную проблематику со словообразовательной точки зрения, то нельзя не согласиться со следующим утверждением: «ни на одной словообразовательной категории не сказались в такой мере социальные факторы, породившие борьбу различных тенденций в языке и вступившие в сложные взаимоотношения с тенденциями чисто языковыми, в частности словообразовательными, как на словообразовательной категории личных существительных муж. и жен. р. в их отношении к полу лица» [РЯСОС 1968: 191]. Социальные факторы, способные влиять в XIX в. на процессы именования лиц женского пола, были крайне ограниченны: сфера занятий женщины – дом, семья; престижность женщины определялась престижностью и статусом места службы, деятельности ее мужа [Янко-Триницкая 1966; РЯСОС 1968: 191; Comrie et al. 1996: 231]. Возможности применения женского труда, особенно с развитием капиталистических отношений в России, являлись чрезвычайно сильным социальным стимулирующим фактором для появления номинаций со значением женскости: ткач > ткачиха, акушер > акушерка, учитель > учительница, актер > актриса, писатель > писательница и под.

Развитие и усложнение экономических, социальных, политических институтов страны на рубеже конца XIX – начала XX вв. радикально изменили роль женщины в обществе в первую очередь с точки зрения трудовой занятости: в 1901 г. 26 % женщин было занято в промышленности, через 15 лет, в 1917 г., – уже 40 % [Янко-Триницкая 1966: 170–171] (следует уточнить: прежде всего на неквалифицированной работе [Янко-Триницкая 1966: 170; Comrie et el. 1996: 234]). Рост занятости женщин особенно заметен после 1914 г., с началом Первой мировой войны, «в металлообрабатывающей промышленности, в промышленности пищевых продуктов, на обмундировочных заводах, в конторах, канцеляриях» [РЯСОС 1968: 192].

Именно эти экстралингвистические факторы стали решающими в процессах именования женских профессий отдельным словом. Языковая ситуация начала XX в. предлагала следующие возможности номинации женщин в сфере занятий, профессий (nomina professionalia):

1) словами мужского рода;

2) при помощи суффиксов женского рода (-ша, – иха, – ица, – ка, -уха);

3) сложными словами с «женским» конкретизатором (типа автор-женщина, женщина-летатель, редактор-издательница, женщина-врач и др.).

В нашем материале сложные наименования немногочисленны (мы обнаружили всего 4) и структурно состоят из гендерного (полового) конкретизатора женщина, дама и смыслового понятия: женщина-доброволица, женщина-смертница, дама-кельнерша, женщина-сыщик.

Ганди распорядился закрыть лагеря «женщин-доброволиц» и разослал их по разным местам (Возрождение. 1932. 2 янв. № 2405).

Вдруг двери настежь. Вбегают два палача: еще жертву забыли – женщину-смертницу (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).

То, что не удалось инспектору, распутала женщина-сыщик, идущая совсем другими путями, чем полиция (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).

На общем фоне nomina feminina такие аналитические (сложные) обозначения явно уступают в количественном отношении однословным суффиксальным производным.

Кроме того, также синтаксис может выявлять логико-семантическую категорию «женскости» (врач пришла, корреспондент сообщила, доктор выписала рецепт, эта доктор, наша врач и т. д.). Любопытно, но в нашем материале не обнаружилось ни одного случая синтаксического согласования глагола в прошедшем времени с существительным мужского рода (при обозначении пола женщины). Исключение составляют такие случаи, когда иноязычное неизменяемое титульное обозначение женщины сочетается с глаголом прошедшего времени, страдательным причастием, кратким прилагательным в женском роде.

Языковая «гендерная» ситуация в языке метрополии находится в постоянной динамике; возможны различные оценки и интенции в предпочтении или семантической согласовательной категории, или грамматической. Это зависит от многих факторов: возраста, образования, места рождения, социального положения, пола и др. [РЯСОС 1968: 27–32; Мучник 1971: 228–244; Comrie et al. 1996: 247]. О каких процессах, протекающих в категории «женскости», можно говорить применительно к эмигрантскому речевому обиходу, насколько эта категория динамична и подвергается ли она оценочным интерпретациям людей? Для сравнения приведем характерный пассаж из современной эмигрантской газеты, выходящей в Аргентине:

«Языковые уродства»

Моя грач прилетела

Из заметки П. Крючкова о Лидии Чуковской, в «Новом мире» № 3 за 2002 г., узнаем, что так называлась ее последняя прижизненная работа, посвященная защите русского языка. Как объясняет Крючков, Чуковскую «удивляло и возмущало выражение “моя врач пришла”. Удивляет и возмущает оно и нас! Меня когда-то так и передернуло, когда встретил в письме из нынешней России, от вполне культурной женщины (когда-то подруга моего детства) слова: «У меня очень милая врач». Лучше что угодно другое: врачиха, как и говорят в народе (хотя образованцы возражают, что это мол значит «жена врача») или женщина-врач. И, если уж необходим неологизм, хотя и чудовищный, то надо бы врач, когда относится к особе женского пола писать врачь и тогда уж и склонять как ночь: посещение врачи, наблюдения, сделанные врачью и т. п.» (Аркадий Рахманов) (Наша страна. Аргентина. 2003. № 2727–2728).

Конечно, можно только забавно усмехнуться, читая приведенные строки, однако можно посмотреть на вопрос, поднятый в заметке, как на один из «болевых» и острых в современном русском узусе (а именно: разграничение грамматического рода и биологического пола) не только метрополии, но и близкого и дальнего зарубежья.[114]114
  В Белоруссии, по свидетельству Н. Б. Мечковской, шире распространены некоторые фе-минативы, чем в русском языке метрополии, даже в официальных документах (заслуженная учительница, преподавательница, чемпионка, массажистка) [Мечковская 2005: 61].


[Закрыть] В задачу нашей работы не входит изучение гендерной проблематики в языке современной русской диаспоры, однако небезынтересно упомянуть экспериментально-статистическое исследование, ставящее целью выяснить интерпретацию категории рода русскоязычными, живущими в Канаде; для них, находящихся в культурной англоамериканской зоне (Pax Americana), намного более существенную роль, чем для русских, живущих в метрополии, на выбор категории рода начинает оказывать фактор политической корректности (political correctness) даже в ущерб грамматической правильности или уместности [Novikov & Priestly 1999].

Основным механизмом называния женщин в эмигрантском речевом обиходе являлась суффиксация, поэтому в дальнейшем мы и сосредоточимся на изучении суффиксальных производных nomina feminina (феминативах). Феминативы – яркий пример взаимодействия языка и социума. Производных со значением лиц женского пола в эмигрантской публицистике немного в количественном отношении, и они далеко не так разнообразны в качественном отношении, если сравнивать с русским языком в СССР 1920–1930-х гг. Это касается также имен существительных с обозначением мужчин (nomina masculina) в эмигрантской речи. Этому также есть свое объяснение, которое будет предложено в ходе рассмотрения.

Если обратиться к феминативам, то обращает на себя внимание доминирование двух моделей: с суффиксами – ица и – ка.

Итак, с рассмотрения имен существительных со значением лица женщин мы и начнем.

1. Nomina feminina

Суффикс -иц(а). Активизация суффикса – иц(а) для наименовании женщин началась в первые годы XX в., но особенно интенсивно – после революции 1917 г. С одной стороны, продолжается количественный рост модели на – иц(а) для номинации женщин по профессии (напр.: истопница, никелировщица, наждачница и под. [Протченко 1964: 109 и сл. ]), с другой – появляются гендерные производные в сфере общественно-политических отношений: подпольщица, забастовщица, стачечница, пикетчица [Протченко 1985: 192]. Тем не менее производные на – иц(а) служат для называния женских профессий, хотя и предполагающих достаточную степень профессиональной подготовки, но обычно непрестижных или с низким социальным статусом [Comrie et al. 1996: 234].

В эмигрантских газетах производные на – иц(а) распадаются на несколько групп.

1. для наименования женщин по профессии: фельдшерица[115]115
  Нейтральность была в языке XIX в.: «Когда барак закрыли, докторша предложила Матрене Ивановне устроить ее при школе и оградить от мужа. И то и другое удалось, и Орлова зажила спокойною, трудовою жизнью; выучилась под руководством знакомых фельдшериц грамоте…» (Горький. Супруги Орловы).


[Закрыть], танцовщица, певица, переводчица. В этих производных суффикс – иц(а) выполняет номинативную функцию, служа для производства слов, немаркированных в стилистическом и прагматическом отношениях; словообразовательная цепочка «производящее слово мужского рода → производное слово женского рода» выстраивается без труда.

2. несоотносительные (с «мужским» существительным) производные для обозначения физиологической, материнской природы женщины: родильница, девица, кормилица. Ср:

…в московских больницах и приютах умирает в среднем 80 % родильниц (Голос Родины. 1919. 11 мая. № 262).

…титулованные и нетитулованные, светские и полусветские дамы и девицы… (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).

Целый штат кормилиц, нянек, мамок, сиделок под наблюдением монахинь обслуживают младенцев днем и ночью (Шанхайск. заря. 1929. 12 окт. № 1169).

Слово девица сохраняло нейтральную стилистическую окраску, где суффикс выполняет номинативную функцию обозначения женскости, в то же время в русском языке метрополии слово переместилось на периферию – СУ снабжает его пометами офиц.(иальное), устар.(елое), разг.(оворное) и нар.(одно) – поэт.(ическое):

Суд в Вене признает адвокатессу девицу Тоню Шустер «отцом» чужого ребенка (Возрождение. 1932. 1 янв. № 2404).

3. производные, соотносительные с мотивирующими именами мужского рода, для обозначения лиц по осуществляемой ими деятельности, занятию: деятельница, читательница, покровительница, руководительница, возглавительница. Все они – нейтральные по стилистической окраске:

Минувшего 21-го января исполнилась первая годовщина со дня смерти незабвенной Терезины Михайловны Енко, не только исключительной покровительницы всех русских беженцев… но и замечательной всеславянской деятельницы… (Рус. голос. 1939. 5 февр. № 409).

В конце первого полугодия Августейшая Возглавительница женских групп Союза Младороссов Е. И. В. [Ее Императорское Величество. – А. З.] Великая Княжна Кира Кирилловна удостоила Своим присутствием одно из собраний парижской женской группы (Младоросская искра. 1932. 12 июля. № 20).

4. слова, мотивированные именами существительными мужского рода, для обозначения женщин по их особому, исключительному положению в общественной иерархии типа царица, императрица. Этот тип слов оставался в эмигрантском узусе, но смысловой статус этих имена изменился – у них уже не было реального содержания (денотата).

…будет отслужена панихида по Бозе почивающем Августейшем Шефе полка Императрице Марии Федоровне (Рус. голос. 1934. 29 июля. № 173).

Характеризуя в целом феминативные наименования на – иц(а) в эмигрантской прессе, нужно отметить, что наименования женщин по профессии не столь широко встречаются в газетах. Важно еще раз подчеркнуть отличие феминативов на – иц(а) в советском и эмигрантском языковом и социальном обиходе.

1. В советской жизни в 1920–1930-х гг. такие производные стали перемещаться на периферию, будучи стилистически маркированными и образуя преимущественно разговорно-профессиональные наименования для обозначения лиц женского пола. В эмигрантской публицистике гендерные производные со значением профессии малочисленны, и все они нейтральны в стилистическом отношении.

2. В эмигрантской прессе и речевом узусе много производных на – иц(а) не в сфере профессий, а в области социальной активности, общественной деятельности, занятости (этот семантический тип в советском обиходе в 20–30-е гг. XX в. был гораздо менее продуктивен).

3. В эмигрантском узусе продолжали функционировать гендерные производные, обозначающие особые, исключительные функции женщин (обычно в царской, монархической иерархии).

4. Наконец, в эмигрантском узусе отсутствовали феминативы из сферы спорта, в то время как в русском языке метрополии, начиная с 20–30-х гг. XX в., они представляли одну из активных зон номинации.

Суффикс -ш(а). В современном русском языке использование суффикса – ш(а) в современном языке ограничено разговорной речью, нейтральных лексем с этим суффиксом, по-видимому, не возникает.[116]116
  Ср. такую точку зрения: «В функции оценочного воздействия используются также имена лиц с суффиксами, обозначающими женскость: – ша, – ща, -уха, – ка, -иха и др. Названные суффиксы имеют значительный потенциал оценочности и редко встречаются в средствах массовой информации без коннотации ироничной негативности» [Трошкина 2003].


[Закрыть] Этот суффикс для обозначения лица женского пола в русском языке не столь старый, его появление относят к первой трети XVIII в. Спецификой активизации слов с данным суффиксом было то, что основную массу таких существительных составляли обозначения женщин «по мужу» [Очерки 1964а: 81]; существительные типа директорша, инспекторша имели только одно словообразовательное значение – «жена» (директора, инспектора). Образования на – ш(а) получили некоторое распространение в начале 1920-х гг.: редакторша, милиционерша, агитаторша, кассирша, докторша, секретарша, кондукторша, уже в конце 1920-х – начале 1930-х гг. в «постепенно оттесняются все больше и больше в область просторечия» [РЯСОС 1968: 210]. «В наши дни использование подобных существительных носит всегда пренебрежительный, иронический характер» [РЯСОС 1968: 211].

В нашем материале встретилось только 4 случая использования слов женского рода с суффиксом – ш(а). Отметим, что все существительные имеют нейтральную стилистическую окраску. Типология существительных такова.

1. обозначение женщины в соотношении со словом мужского рода: кельнерша (< кельнер), дама-кельнерша, агитаторша (< агитатор):

Лакей (garçon), кельнерша и посудомойник с многолетней практикой… ищут постоянную работу в русских ресторанах [объявление] (Дни. 1926. 17 нояб. № 1161).

Бывший большевистский представитель в Швеции Воровский и известная агитаторша Балабанова назначены директорами официального журнала большевистского интернационала (Голос Родины. 1919. 6 мая. № 257).

Существительное кельнерша являлось неологизмом на русской языковой почве, будучи созданным, очевидно, в конце XIX – начале XX вв. по словообразовательной модели на – ш(а) для наименования женской профессии.[117]117
  Любопытно, что слово быстро попало в словари: первая фиксация – уже в Словаре Академии Российской (Т. 4 Вып. 3; 1909 г.).


[Закрыть] Слово не было активным, функционируя в литературных текстах как экзотизм при описании заграничных реалий:

Заслужил я благоволения кельнерши десятью крейцерами вместо пяти, которые обыкновенно давала «на чай» кельнершам большая часть публики (Станюкович. «Главное: не волноваться» // Русские ведомости. 1902. № 124).

Использование существительного кельнерша в эмигрантской прессе можно объяснить двояко: 1) переносом понятия из дореволюционного языкового багажа в язык зарубежья, 2) автономной номинацией, без апелляции к дореволюционного языку, осуществленной уже внутри эмигрантского языка.

В отличие от советского языка, где понятие кельнерша представляло собой семантический экзотизм,[118]118
  Ср. в СУ: Кельнерша, – и (загр.). Женск. к кельнер. Это слово отмечено и в [РЯЗ 2001: 56] с комментарием «меньшей уместности» данного слова по сравнению с официантка. Очевидно, дело обстояло сложнее упомянутого объяснения, которое тем более не подкрепляется языковыми фактами.


[Закрыть] в эмигрантском узусе оно употреблялось в прямой номинативной функции. Интересно и то, что в эмигрантских газетах нам не встретилось существительного официантка для обозначения лица женского пола, соотносительного с «мужским» существительным официант, хотя работа в ресторане была одной из самых распространенных среди русских беженцев. Это можно объяснить внеязыковыми факторами: нахождение за границей снижало вероятность использования старого заимствования официант[119]119
  Оно фиксируется уже в начале XIX в.; см. [Яновский].


[Закрыть] для обозначения занятий лица. За границей эта название вытеснялось европейскими лексическими эквивалентами. Так в русский язык эмиграции внедрялись иностранные заимствования: гарсон (фр. garçon), кельнер (нем. Kellner).

Что касается «женского» слова официантка, то оно появилось в русском языке, очевидно, в 20-е гг. XX в., так как его первая лексикографическая фиксация приводится только в СУ.

2. обозначение женщин при отсутствии семантико-словообразовательного соотношения с существительными мужского рода – манекенша:

В последние дни в Париже были найдены мертвыми две молодые женщины. […] Одна из них была артисткой и выступала под именем Винды Ильвано, другая – Габриэла Дюрефур – была манекеншей (Руль. 1926. 14 апр. № 1630).

Любопытно, что производное манекенша появилось именно в эмигрантском узусе, а не в языке метрополии, причем слово осознавалось как стилистически нейтральное, где суффикс – ш(а) служил для передачи категории женскости. Манекенша – словообразовательный продукт эмигрантского узуса, появление которого мотивировано реальной жизнью. По мнению историка моды А. Васильева, русские модели задавали тон в Париже в 20-е и продолжили делать это в 30-е гг. прошлого века. Девушки, женщины из знатного аристократического рода, согласившиеся стать манекенщицами у самых известных модельеров, кутюрье, именовались mannequin vedette – букв.: «манекенщицы-звезды» (приглашенные известные дамы, надевавшие наряды Дома мод во время своих выходов в свет), а девушки более простого происхождения – mannequin cabine – «манекенщицы в зале», т. е. постоянно работающие на показах в Доме мод [Васильев 2001]. Вполне возможно, что востребованность русских девушек, женщин в области моды Парижа и послужила тем внеязыковым толчком для словопроизводства существительного женского рода манекенша.

В русском языке метрополии появление производного манекенша датируется только концом 50-х – началом 60-х гг. XX в., причем уже сразу с ироническими коннотациями, основанными на разговорной стилистической функции суффикса – ш(а) в современном узусе:

Встречные мужчины пристально оглядывали ее с головы до ног, так, что она чувствовала под платьем свою грудь. «Походочка у тебя!» – подозрительно сказала Катя. «Какая?» – «Как у манекенши» (Д. Гранин. Иду на грозу).

Таким образом, гендерные производные на – ш(а) в эмигрантской прессе 20–30-х гг. показывают ее живой номинативный характер.

Суффикс -к(а). Этот суффикс является одним из ведущих для номинации женщин по профессии, деятельности. Пред– и первые послереволюционные годы оставили значительный след в количественном расширении модели слов (со значением «женскости») с данным суффиксом: партийка, доброволка (из женских батальонов), большевичка, беженка, чекистка, спекулянтка, меньшевичка, эсерка-соглашательница, комсомолка, красноармейка, ленинка, партийка, пролетарка, рабфаковка = (реже) рабфачка [Mazon 1920; Карцевский 2000; Селищев 1928].

Эмигрантский узус также широко использует феминативные наименования на – к(а).

1. старые узуальные производные: модистка, студентка, пианистка, беженка, народоволка, содержанка, гражданка, проститутка, мамка, нянька, сиделка:

Первоклассная модистка для бальн[ых] вечерн[их] наряд[ов], с реком[ендациями], ходит на дом (Сегодня. 1930. 12 янв. № 12).

…в Петрограде имеются 1700 проституток и 300 тайных притонов (Воля России. 1920. 18 сент. № 6).

…старая народоволка, шлиссельбургская узница – Вера Николаевна Фигнер… (Анархич. вестник. 1923. № 2).

Целый штат кормилиц, нянек, мамок, сиделок под наблюдением монахинь обслуживают младенцев днем и ночью (Шанхайск. заря. 1929. 12 окт. № 1169).

2. слово соколка (< сокол – «член военно-патриотического общества “Сокол”») может быть отнесен либо к эмигрантскому словообразованию, либо к предреволюционному, поскольку в России общество «Сокол» было учреждено еще в 1907 г., однако в эмиграции оно обрело новую жизнь. Этот феминатив широко использовался в эмигрантской публицистике:

…выступление на «Славянском вечере» в городском театре двух групп русских соколок и соколов: сестер Общества «Русский Сокол» в Новом Саду и сестер и братьев О[бщест]ва «Русский Сокол» в Белграде (Рус. голос. 1934. 29 июля. № 173).

Производные на – к(а) в эмигрантском узусе имеют нейтральную стилистическую окраску, оттенков разговорности, фамильярности, сниженности не ощущается, так что можно утверждать о существовании существительных с «женским» суффиксом – к(а) в языке эмигрантов первой волны как именно номинативных средств для категории женскости. Ср. также другие примеры: френтка (в среде американских русских) < girlfriend [Benson 1957],[120]120
  Англ. girlfriend эмигранты в Америке передавали двумя способами, расчленяя английскую лексему и формируя из нее две производящие основы. Так появились лексическое заимствование (гёрл(а), гирла) или словообразовательный гибрид френтка (ср. подружка) по модели: оглушение в конце слова конечного звонкого согласного звука (что типично для русского языка) с последующей суффиксацией – к(а).


[Закрыть] инфирмьерка – «сиделка, нянечка (в больнице, приютах)» < фр. infirmi`ere (в муж. роде infirmier), швейка (= швея)[121]121
  Слово содержит диминутивный суффикс – к(а). В СУ дано с пометой: разг.(оворное) устар.(елое).


[Закрыть] [РЯЗ 2001: 37, 51].

Однако в эмигрантском речевом обиходе гендерные производные на – к(а) находились в явной тени «мужских» номинаций в такой тематической сфере, как политика, идеология, культура. В русском языке СССР существовали гораздо более разветвленные тематические зоны слов с гендерным суффиксом – к(а), что в первую очередь определялось социально-экономическими причинами – активной вовлеченностью женщин в промышленное производство и сферу социальных услуг.

Другие суффиксы (-есса, – чина, – ыня/-иня). В русском языке есть три иноязычных суффикса для обозначения женщин: – есса (адвокатесса, баронесса), – иса (директриса, актриса), – ина (балерина, синьорина). Они не являются активными в словообразовательном отношении. Революция 1917 г. оказала значительное влияние на их функционирование в узусе. «Начинают утрачиваться некоторые слова жен. рода, преимущественно с непродуктивными суффиксами: архитектриса, директриса, инспектриса, лектриса, авиатриса, адвокатесса и т. п.» [РЯСОС 1968: 201]. Авторы монографии [РЯСОC 1968: 201] объясняют это социальными причинами: «пока женщина на определенном посту вызывала удивление, ее обязательно стремились назвать иначе, чем мужчину; когда это становилось привычным, название унифицировалось в мужском роде». С суффиксом – есса в нашем материале встретилось нейтральное обозначение адвокатесса, однако гораздо чаще эта профессия была закреплена за мужчинами – адвокатами:

Суд в Вене признает адвокатессу девицу Тоню Шустер «отцом» чужого ребенка (Возрождение. 1932. 1 янв. № 2404).

Любопытна комбинация лексем при личном имени: профессиональное обозначение (адвокатесса) + обозначение семейного статуса (девица).

Суффикс – ыня/-иня является «полумертвым» [Виноградов 1986: 115] в русском языке. Феминативы на – ыня/-иня несут в общем языке яркую прагматическую функцию (ср. боярыня, государыня, рабыня, сударыня, княгиня, графиня, инокиня, монахиня), поэтому многие лексемы на – ыня/-иня снабжены в СУ ограничительными пометами: дореволюц.(ионное), истор.(изм). Выпадение из словаря целой группы производных с данным суффиксом вызвало стилистическую трансформацию всей словообразовательной модели и наделение суффикса – ыня/-иня стилистическим ореолом книжности [Comrie et al. 1996: 235]. В эмигрантском узусе многие лексемы сохраняли свою употребительность, поэтому и стилистического перемещения слов на – ыня/-иня в регистр устарелой или книжной лексики не наблюдалось. Ср.:

Салон графини Клейнмихель в Берлине сделал свое дело.(Возрождение. 1919. 12 окт. № 86).

В пятницу состоится перевезение останков герцогини Шарлотты Саксен-Мейтингнской в Мейнинген (Призыв. 1919. 7 (23.9) окт. № 77).

Это же явление (нейтральность слов речевого этикета княгиня, графиня в эмигрантском узусе) отмечает и Е. А. Земская [ЯРЗ 2001: 136].

Суффикс – чина встретился только в украинизме дивчина (у Селищева с пометой: ударение на первый слог), который вошел в активное употребление в революционные годы: «в комсомольской среде принято называть девушку по-украински: дивчина» [Селищев 1928: 118, 206]. Ср. характерный пассаж из эмигрантской газеты, показывающий, что украинизм уже лишился своей этнографической маркировки и по смыслу совпал с русским словом девушка (реже – девочка), однако с характеризующе-оценивающей коннотацией – «обычно с красивой, видной внешностью»:[122]122
  В СУ слово дивчина не зафиксировано.


[Закрыть]

…стремление евреев выдать своих дочерей за местных казаков и русских крестьян и самим жениться на казачках и русских дивчинах (Голос России. 1931. 1 окт. № 3).