Текст книги "Юмор в науке, в истории и в жизни"

Практическая ценность научной работы

Химия – надежда биологии. Недаром биологи завели даже свою химию – биохимию. А химики от этого не пострадали. Это они в результате тысяч опытов установили, что при воздействии ионизирующих излучений у животных во всех органах и тканях среди других соединений образуется перекись водорода или другие перекиси, очень на нее похожие.

Перекись водорода – почти та же вода. У нее по сравнению с водой только один лишний атом кислорода в молекуле. Один атом. А что делает?! Водой вы спокойно умываетесь, и даже плавать в ней некоторые могут. А попробуйте вы палец сунуть в перекись водорода! Такой волдырь вскочит – целую неделю на бюллетене просидите и уж, во всяком случае, никуда больше собственный палец совать не захотите.

И волосы от перекиси водорода цвет меняют. Можно себе представить, что переживают облученные животные, когда у них перекиси во всем теле образуются!

Очень хотелось бы, чтобы это испытали на себе (прежде чем другим предлагать) сторонники локальных войн с применением миниатюрных водородных бомб.

Спасти от перекисей может только химия. Для химиков вопрос этот, в принципе, не очень сложен. Все дело в технологии. Как разрушить перекиси, они знают. Для этого имеется целый ряд веществ-восстановителей или, как их еще называют, антиоксидантов. Нужно только подобрать и синтезировать подходящие.

За этот благородный труд и взялся Дмитрий Дмитриевич Канифолин. Химики – народ трудолюбивый и систематичный. Дмитрий Дмитриевич работал долго и упорно. В течение трех лет он синтезировал новые препараты антиоксидантов и один за другим передавал их для испытаний биологам. Всего было приготовлено и испытано свыше шестидесяти препаратов из двадцати различных классов соединений.

Результаты оказались крайне неутешительными. Облученные в дозе более 1200 рентген животные гибли вне всякой зависимости от качества и количества большинства введенных им препаратов, а также времени их воздействия.

В душу Дмитрия Дмитриевича закралось сомнение. Может быть, его препараты совсем даже не антиоксиданты и не разрушают перекисей? Это надо было установить точно и детально проверить на моделях.

Проверка дала положительные результаты. Препараты Дмитрия Дмитриевича разрушали перекиси в жире, воде, белках, кислотах – вообще везде, где только перекиси могли образовываться, и особенно хорошо в каучуке, но не в живом организме.

Работа практического значения явно не имела. Дмитрий Дмитриевич не решился писать статью и результаты опытов добросовестно изложил в отчете под скромным заголовком: «Возможные пути подхода к постановке опытов по изысканию защитных средств от радиационного окисления».

По решению партбюро института, дирекция направила этот материал в печать. Партбюро исходило из государственных интересов: нельзя было допустить, чтобы где-нибудь еще в Союзе проводилась подобная бесцельная работа, потребовавшая массу денег и времени.

Отчет был напечатан. Автор его – «за кардинальное решение проблемы длительного хранения каучука и защиты его от окисления» – был представлен к Ленинской премии Министерством резиновой промышленности.

Все ли люди есть могут?

Чего только люди не едят! Всякую дрянь жуют. Индусы 5 тыс. лет свиней не ели, теперь едят; китайцы – червей; французы – лягушек; русские – медведей; американцы – устриц. Едят люди и уголь, и глину, и даже черную икру.

Вот и поспорили в Америке два клуба – «Все съешь» и «Ничего не ешь» – по вопросу: все ли люди есть могут? Ставку крупную поставили. Остряки из «Все съешь» утверждают, что так оно и есть, и предлагают клубу «Ничего не ешь» найти такую штуку, которую бы люди не съели. В «Ничего не ешь» тоже не лыком шиты. «Водородную бомбу, – говорят, – люди не съедят».

Задумался «Все съешь». Есть над чем задуматься. Да просиял. «Дайте срок», – говорит.

Забрался «Все съешь» повыше, заложил в водородную бомбу запал и рванул ее на мелкие кусочки. Разлетелись частички радиоактивной пыли по всей земле и равномерно на ее поверхности упали. А каждая частица – это та же водородная бомба, только очень маленькая.

Так ведь съели люди водородную бомбу! Да как чисто съели! Все кусочки, которые на хлеб, кукурузу, гречку и просо упали, они с зерном собрали и с хлебом и кашей съели. Те частички, которые на морковь, лук, свеклу, репу попали, они из земли выкопали. Что рыбы в море подобрали, вместе с теми рыбами проглотили. Что на луга и ботву попало, они вместе с сеном и силосом скоту скормили и с его мясом и молоком съели. Ничего не упустили. А молоком тем даже детей своих начали поить.

Объединились тогда клубы «Все съешь» и «Ничего не ешь» и образовали новый клуб – «Ешь бомбу» – с филиалами в США, Англии, Франции. И пошла потеха! Рванут где-нибудь бомбу, а клубы время засекают, как быстро люди бомбу съедят.

Поучаствовали как-то все они в объединенном заседании клуба и разъехались по домам. Приехали, а их дети пьют молоко с бомбой. Задумались тут некоторые. Что же делать-то, когда бомбы в молоке и других продуктах больше будет?

И решили: бомбы испытывать только под землей. А другие, как дурачки, смеются и до сих пор бомб просят, чтобы их в космосе и в других местах подорвать.

Серьезный вопрос решили раки

Серьезные вопросы выдвигают иногда в международных комитетах умные люди.

Однажды в одном из таких комитетов рассматривался вопрос о превращении Черного моря в место захоронения всех отбросов мировой атомной промышленности. Дельное с виду предложение. Лучшего места, чем Черное море, вроде бы, на всей Земле не сыщешь, глубокое море.

Действительно, известно, что десятки и сотни тысяч лет в глубинах Черного моря покоятся массы сероводорода. Они там всю подводную жизнь уничтожили, и нет поэтому в Черном море никаких глубоководных рыб и животных, и ущерб наносить некому, и никто эти отбросы наверх не вынесет.

Воды с сероводородом в глубоком Черном море миллиарды тонн. Если уж эти миллиарды тонн сотни тысяч лет наружу не выходят, значит, не перемешиваются воды Черного моря, и уж лишний миллиончик тонн радиоактивных отбросов тем более не всплывет.

Исключительные перспективы открылись в связи с этим перед трудящимися России. Раньше вода в Черном море только летом от солнца была теплой, а теперь от атома и зимой может быть не холодней. Особенно интересно было бы аквалангистам. Самые любознательные из них смогли бы познакомиться с производственными секретами всей атомной промышленности мира. Стоит им только нырнуть поглубже. Прочие нормальные люди могут на такую удачу разве что только после сильной бури рассчитывать.

Нашлись, однако, скептики, которые усомнились в том, что воды Черного моря не перемешиваются только из-за того, что сероводорода сверху нет. По их заказу построили шхуну «Заря» без единого гвоздя, чтобы приборы на ней лучше работали, и пустили ее в море-океан. Замерила «Заря» все моря и океаны и показала, что воды в Черном море посильней, чем в других морях перемешиваются.

Вот те раз! Вода перемешивается, а сероводород наружу не выносит. Скажите это кому-нибудь – засмеют.

С сомнением жить нельзя. Полезли скептики в глубину Черного моря с микроскопами. Лезут, а сами все в микроскоп разглядывают и опасаются, как бы в сероводород не попасть и там не задохнуться. Добрались до сероводорода, глядят, а там, на границе этого слоя, собрались серные бактерии. И ждут. Как только воды перемешиваться начнут и станет сероводород в чистую воду поступать, так серные бактерии его сразу пожирают. Быстро вода в море перемешивается, а серные бактерии его еще быстрее потребляют.

Когда эти бактерии течением повыше относит, на них сразу водоросли морские набрасываются и полностью усваивают. А когда тех самих выше выносит, то тут уж их раки поедают. Не наши речные раки с усами, которых вареными к пиву подают, а маленькие морские рачки, но тоже с усами.

А уж с рачками течению не справиться: быстро они плавают и опять на свое место возвращаются. Так и стерегут свой слой. Многих из них рыбы поедают, но они все равно ничего наверх к курортникам, кроме этих рыб, не пускают.

Вот из-за них и пришлось пока в Черное море ничего лишнего не бросать. Не будет Черное море зимой теплым.

Новый вид консервов

Радиоактивные излучения действуют сильно и незаметно. Сильно – на все живое, уничтожая больших и малых животных и даже микробов. Незаметно – на все неживое, в том числе и на пищевые продукты.

И вот, чтобы избавиться от микробов, портящих пищевые продукты, физики предложили пищевикам новый вид консервов – облученные в дозе 1–2 млн рентген, чтобы уж наверняка все микробы погибли.

Облучали яблоки, картофель, горошек, варенье, фруктовые соки – все хранилось долго и даже в конце хранения, через год, выглядело аппетитно. Цвет, вкус и запах были как у свежих продуктов.

Пищевики обратились в Госсанинспекцию с просьбой разрешить выпуск новых консервов. Перестраховщики из этой бюрократической организации потребовали протоколы всесторонних биологических испытаний.

Пришлось связаться с биологами и провести такие испытания.

Брали молодых и старых животных мужского и женского пола, кормили их много и мало облученными и необлученными продуктами. Результат был один: никакого различия между подопытными и нормальными животными установить не удалось.

Они хорошо себя чувствовали, так же быстро росли, в меру дрались с соседями и имели нормальные показатели по крови, давлению, температуре и дыханию. Ясно, что продукты от облучения токсичными не становились.

Оставалось только выяснить, как такая диета влияет на потомство до седьмого колена.

Парочки племенных мышей начали кормить отборным облученным сливочным маслом. Все мыши благополучно скончались в глубокой старости, но потомства не дали.

У других мышей, которых кормили другими облученными продуктами и необлученным сливочным маслом, на свет появились удивительно милые розовые мышата, как две капли воды похожие на своих родителей.

Все, значит, можно облучать, а вот с чистыми жирами – вопрос.

Радиоактивные излучения разрушают витамин Е, а он, как известно, находится в жирах и влияет на количество и качество потомства.

Эксперимент

Радиоактивные лучи проходят свободно через мышей, крыс, собак и даже более крупных животных. Если этих лучей будет достаточно, то животное гибнет. И человек не является исключением.

Даже верующие, несмотря на их глубокое убеждение в превосходстве человека над прочими животными, ведут себя так же.

В этом, как утверждают они, и заключается трагедия японцев, никак не ожидавших попасть под лучи от атомных бомб и вскорости скончавшихся от этого зверского эксперимента. Другие считают, что масса японцев погибла потому, что они питаются главным образом рисом, недооценивая другие продукты, вследствие чего у них изменен обмен веществ. И к тому же они легко одеваются.

Для получения более достоверных данных сторонники локальных войн усиленно ратуют за повторение этого эксперимента над частью человечества.

Молоточкин, как убежденный противник войн, решил найти средство для лечения лучевой болезни и тем исключить страдания людей.

Знакомства с многочисленными литературными данными не дало четкого ответа на вопрос, как действуют радиоактивные лучи на живые организмы и почему те умирают, да еще иногда через год после облучения.

Однако многие ученые склоняются к мысли о том, что при облучении что-то где-то в организме окисляется, да так, что уж потом восстановиться не может. Где и что окисляется – этого ученые точно установить пока не могут.

Молоточкин решил: раз само восстановиться не может, надо помочь и подействовать восстановителем. А чтобы не промахнуться и восстановить, что надо, необходимо взять восстановитель, который бы действовал сразу на все и везде.

Вот таким восстановителем является газ – водород. Что водород восстановитель, каждый школьник знает. И он, как газ, через легкие и кровь может легко разноситься по всему телу.

Опыт был поставлен на мышах. Их сажали в специальную камеру, куда насосом подавали водород.

Как и во всякой работе, встретились трудности. Если водород подавали в камеру с мышами, где уже был кислород, которым мыши дышали, и потом их облучали, то они от облучения дохли. Очевидно, потому, что кислород под действием радиоактивных веществ все-таки сильнее окислял, чем водород восстанавливал.

Если же из камеры совсем удаляли кислород и после облучали мышей в чистом водороде, то мыши все равно дохли, но на этот раз не ясно почему – от облучения или от того, что им дышать было нечем.

Чистый водород от облучения не защищал. Нужно было найти такой восстановитель, который бы действовал в присутствии кислорода.

Исследуя химические справочники, Молоточкин обнаружил, что такими свойствами обладает газ сероводород. Опыт был поставлен заново. Однако результаты оказались неопределенными. Сероводород был слишком сильным восстановителем. При подготовке к опыту он разъел насос, ворвался в рабочее помещение и привел экспериментатора в бесчувственное состояние.

Поскольку Молоточкин не предусмотрел самооблучение перед опытом, влияние сильного восстановителя на облученный организм выяснено до конца не было.

А ученые всего мира так и не знают пока, чем полностью можно восстановить то, что окисляется в живом организме при высоких дозах облучения.

Психология и оргвопросы

Всемирная слава

Коллектив в лаборатории Петра Ильича Молодцова работал хорошо, но дружным не был.

Причина была, очевидно, в заведующем. Петр Ильич был способным, рано защитившимся кандидатом наук, но все-таки молодым человеком, а не профессором. Последнее очень стесняло Петра Ильича, особенно на заседаниях ученого совета, где он часто видел и чувствовал диспропорцию между званиями и знаниями, а тем более умением работать. Потому-то он и относился к числу кандидатов, желающих стать докторами гораздо сильнее, чем хороший солдат – генералом.

Однажды из Академии наук на имя Левы Смиренного, самого скромного сотрудника его лаборатории, пришел пакет из Британской Академии наук. Лева не верил своим глазам. Он ушел в библиотеку, обложился англо-русскими словарями и методично, буква за буквой за двое суток перевел сначала все надписи на конверте, потом на штампах и печатях, потом вскрыл конверт и перевел текст письма, которое было напечатано на чисто английском языке.

В письме говорилось, что Президиум Британской Академии наук высоко ценит две работы мистера Смиренного по изучению метаболизма нуклеиновых кислот.

Полное перечисление всех научных работ всегда благоприятно действует на любого, даже самого скромного, научного работника. Подобный акт со стороны авторитетной организации, такой как Британская Академия наук, явно поднял Леву в собственных глазах.

Британская Академия сообщила, что по этой проблеме собирается симпозиум (ученое совещание), на который приглашаются ведущие в этом направлении ученые всего мира, в том числе и он – господин Лев Смиренный. Далее сообщалось, что ТРУДЫ ученого совещания выйдут отдельным изданием и что для доклада мистера Смиренного специально отведено и оставлено 50 страниц печатного текста. Сообщалось, что уже имеется договоренность с издательством, бланки для договора с которым прилагаются. Гонорар был гарантирован в свободной валюте.

Отказаться было невозможно. Это была сама мировая слава. Ведь труды симпозиума будет читать весь мир. К тому же и фунты не помешают. Не знал бедняга, что слава – товар неходкий. Дорого стоит и быстро забывается.

Письмо вместе с заявлением о предоставлении командировки в Кембридж Лева выложил для подписи на стол Петра Ильича в надежде на подтверждение своих особых заслуг в науке. Бедняга! Он был плохим психологом. Результат оказался прямо противоположным. В отличие от Левы Петр Ильич разобрался в письме без словарей. Чтение письма окончилось взрывом.

– Как?! Приглашение прислано не ему, кандидату, основоположнику направления, автору 13 работ, заведующему лабораторией, наконец, а какому-то самозванцу, который и в вопросе-то еще не разобрался. Его работы только потому и напечатали, что на них стояла подпись его, Петра Ильича Молодцова. И вот результат! Нет. Хватит с него заседаний ученого совета. У себя в лаборатории от такого не допустит.

Немедленно было созвано общее собрание научных сотрудников лаборатории. Петр Ильич ставил вопрос ребром и притом в двух плоскостях сразу. Во-первых, он считал, что на симпозиуме должны быть отражены достижения всей лаборатории в целом, а не какие-то изолированные опыты Смиренного. Должен быть представлен всеобъемлющий доклад, и понятно, что такой доклад может и должен делать заведующий лабораторией, то есть он, Петр Ильич Молодцов. Ну а, во-вторых, чтобы Лева не очень-то упирался и шумел, ему недвусмысленно было сказано, что обычно отношения с заграницей, да и с другими институтами, идут все-таки официальным путем. Плохо ли, хорошо ли, заведующий лабораторией и дирекция института должны знать об этом, хотя бы для того, чтобы такие молокососы не опозорили науку. А то, что выкинул товарищ Смиренный, должно, по мнению Петра Ильича, заинтересовать уже не научные круги, а кое-какие другие организации.

С небес Лева был сброшен на землю, и у него хватило ума, чтобы сообразить, что это еще далеко не предел падению. Бедняга потерял дар плавной речи.

– Может, вы все-таки объясните, с кем из иностранцев вы подписали контракт на фунты? – спросил выведенный из себя Петр Ильич.

– Я еще не подписал его. Его тоже прислало издательство.

– Какое?

– Не знаю. Этого я еще не перевел.

– Переведите ему, пожалуйста, – обратился Петр Ильич к научному сотруднику Дубчику, который из любви к мировому юмору изучил почти в совершенстве все самостийные языки мира и сильно отстал в прочих науках.

– Дословно говоря, – перевел Дубчик, – здесь написано: «Типография “Свист”, издательство “Утка”».

– Когда вы получили это письмо? – спросил Дубчик у Левы при всеобщем молчании.

– Первого апреля.

Монография

Слабость питал Олег Раздуваев к монографиям. Очень уж ему хотелось монографию написать. Он мечтал о будущем. До чего же, наверно, приятно быть автором солидной научной книги, которую подчас одной рукой и не удержишь.

Будущее – это мечты и надежды на их осуществление. Нет мечты – не может быть надежды. Без мечты и надежды нет будущего.

Смущали два обстоятельства. Авторами всех солидных монографий были, как правило, профессора и академики. Потом, очень уж много писать надо было. Работая по проблеме ревматизма, Олег просто не представлял себе, чем и как можно заполнить такой солидный том. Раньше он хотел понять этот фокус и даже пытался прочитать целиком несколько монографий, но дальше середины продвинуться не мог.

Это и заставило его уважать солидные монографии. Теперь Олег без ущерба для дела осваивал суть таких монографий, прочитав оглавление, введение, заключение, выводы и ознакомившись со списком литературы.

Перелом в мировоззрении наступил после того, как Олег установил, что все профессора, не говоря уже об академиках, становились профессорами после выхода в свет их монографий.

Теперь и насчет объема можно было попробовать. Да и случай помог. Взялись тут серьезно лечить ревматизм. Но ведь прежде чем лечить, проблему необходимо осветить. И предложили Олегу написать монографию про ревматизм.

Раздуваев с усердием взялся за работу. Ревматизм развивался в организме в результате какого-то воспалительного процесса, а может быть, и сам являлся воспалительным процессом. Следовательно, одну из глав необходимо было посвятить общей теории воспалительного процесса и его развития. Однако известно, что в организме нет ничего изолированного. Раз где-то что-то развивается, изменяется и весь организм. Поэтому следующая глава была названа «Изменение организма при воспалении». Так-то оно так, но… Организм – живое существо. Он всякое изменение стремится на нет свести, компенсировать. Так родилась следующая глава – «Компенсаторные реакции организма при воспалении».

Итого с оглавлением, введением, заключением и выводом было семь глав, значительная часть которых была переписана из других монографий.

Теперь Олег с удовлетворением вспоминал о ПРОШЛОМ напряженном труде. ПРОШЛОЕ – это память о выдающих делах и эпизодах. Если нет дел, нечего вспоминать – нет памяти, нет прошлого.

Свою монографию Раздуваев озаглавил «Суть и лечение ревматизма». С удовлетворением получив гонорар и авторские экземпляры, Раздуваев нашел, что все в порядке. Его монография была ничуть не тоньше тех, которые он раньше сам не мог осилить. В ней было более пятисот страниц, достаточное количество глав, массивный список литературы, шикарная обложка, авторитетное заглавие и звучная фамилия автора.

Вот только в чем «суть и лечение ревматизма» из монографии ясно не было.