Текст книги "Пехота Апокалипсиса"

Глава 6

А ночь все не заканчивалась. Казалось, снег не просто сыплется на землю, а как пыль забивается в шестеренки времени, замедляя его течение.

Ильин думал об этом, валяясь на раскладушке, подложив руки под голову. Инфоблок лежал на ящике возле кровати и беззвучно демонстрировал танки, мексиканские флаги, пыль, грузовики, солдат, упакованных в легкие кирасы, увешанных системами связи, обнаружения и корректировки.

По-хорошему, нужно было инфоблок выключить. Можно было бы еще инфоблок разбить об пол, а еще лучше – растоптать, с наслаждением вслушиваясь в треск ломающихся схем и модулей.

Но инфоблок – имущество казенное. Это во-первых. Само по себе это, во-первых, Ильина остановить не могло. Но было еще «во-вторых».

Инфоблок был единственным более-менее современным средством связи и координации в Богом спасаемом сто двадцать четвертом отдельном местном батальоне.

Поначалу, двое суток назад, Ильин не поверил ни себе, ни своему начальнику штаба, капитану Кудре, когда тот, знакомя командира с положением дел, сообщил, что в их распоряжении находится один автономный центр развертывания на базе «Урала», шесть допотопных сто тридцать первых «ЗИЛов», командирский тентованый «УАЗ» и три древние, еще советского производства, рации.

Батальон все еще находился в стадии развертывания, посему из личного состава Ильину было предъявлено четыре офицера, пять прапорщиков и пятьдесят семь сержантов и солдат.

Сержанты, слава богу, были все на втором году службы, а вот рядовой состав прибыл в расположение батальона, успев разве что принять присягу.

За три дня до приезда командира батальона капитан Кудря сумел кое-как организовать внутреннюю службу и подготовить какую-никакую базу для приема новых солдат.

До комплекта, сказал Кудря Ильину. До ста семидесяти человек списочного состава.

Ильин прошел вдоль строя, старательно не замечая иронию в глазах офицеров. Их, конечно, можно было понять. Бывший мент, гаишник, каким-то недобрым чудом ставший их командиром...

Шел, не прекращаясь, мелкий холодный дождь, пространство между палатками залило водой, вымерзшие за трое суток до приезда командира солдаты вяло реагировали на команды сержантов и офицеров...

Не просто дремучий гарнизон, а классический бессмысленный дремучий гарнизон.

И было совершенно понятно, что батальон через пару дней начнет пожирать себя сам, от безделья, неустроенности и общей потерянности.

Тут не помогут приказы и крики. Вирус бессмысленности уже попал под кожу солдат и офицеров, и выжечь его можно было только очень сильной эмоцией. Лучше всего – ненавистью.

Например, к своему командиру.

Солдаты могут сделать все, что угодно, только в двух случаях: когда командира любят и когда ненавидят. Полюбить Ильина личный состав батальона просто не успевал.

В первую же ночь Ильин лично прошел по всем четырем постам, отобрал у дремлющих часовых автоматы и вступил в неуставные отношения с разводящим, сержантом Петровым, который попытался вякнуть что-то о холоде и усталости.

Начальник караула, командир первого взвода второй роты прапорщик Морозов, при своих подчиненных был выматерен по всем правилам и с соблюдением всех ритуалов, а подоспевший на шум начальник штаба батальона был поставлен вместо прапорщика начальником караула, что вообще ни в какие ворота не лезло.

Увидев изменившееся выражение лица Кудри, Ильин громко предложил ему выбрать одно из трех: застрелиться, стреляться с ним, комбатом, или засунуть свою офицерскую честь в свою офицерскую задницу и взяться за превращение этого сборища хотя бы в подобие воинской части.

Утром, сразу после подъема, Ильин приказал произвести заготовки дров в березовой роще в пяти километрах от расположения батальона, но транспорт использовать запретил в целях экономии горюче-смазочных материалов.

Затем Ильин лично осуществил пробу обеда, обозвал варево помоями и приказал все вылить в овраг, а солдат накормить сухим пайком.

В глазах подчиненных появилось осмысленное выражение. Наверное, матросы на броненосце «Потемкин» так же смотрели на своего командира минут за тридцать до начала восстания.

Устроив перед ужином личному составу неожиданный спортивный праздник с кроссом на десять километров, Ильин принял участие в забеге, бежал перед строем демонстративно легко, не оглядываясь, подпрыгивая и срывая на бегу пожухлые листья с деревьев.

Как и следовало ожидать, отставших не было.

После ужина все рыли туалеты и мусорные ямы. К мозолям на ногах прибавились пузыри на руках.

А ночью снова пострадал караул.

Комбат изъятое оружие лично опустил в выгребную яму и приказал часовым по очереди оружие вылавливать. Сам же стоял рядом и пояснял разбуженному начальнику штаба, как именно по его, майора Ильина, мнению, называются солдаты, позволяющие себе спать на посту.

Дождь, как полагается, усилился, когда батальон был поднят по тревоге и построен в две шеренги. Ильин сообщил личному составу, что не может обеспечить ему безопасность, посему приказывает оцепить расположение и бдительно охранять себя и товарищей, до самого рассвета, всем коллективом.

– С рассветом опасность нападения потенциального противника значительно уменьшится, и я смогу сократить вдвое количество постов,– сказал Ильин, медленно двигаясь вдоль строя и с брызгами печатая шаг по раскисшей земле.– Вопросы, жалобы, предложения?

– Это издевательство...– тихо, но отчетливо прозвучало из темноты с левого фланга.

– Кто сказал? – осведомился Ильин.

Тишина.

– Значит, это мне послышалось? – спросил Ильин.

– Не послышалось, мент поганый,– снова донеслось с левого фланга.

Хорошо, подумал Ильин, вот мы и достигли максимума. Теперь главное – дожать, но не перегнуть.

Полевой психолог в Управлении был большой специалист в подобных забавных штучках. На практических занятиях он мог за пять минут довести учебную группу до белого каления, потом одной-двумя фразами успокоить, а потом объяснить, как он сие проделал, и продиктовать для записи в конспект основные схемы работы с коллективом.

Ильину разрешили эти занятия не посещать, после того как на одном из занятий психолог бросился на него в драку и лишь в последнюю секунду опомнился.

– Это значит, в хозяйственном взводе у нас появился чревовещатель.– Ильин двинулся к левому флангу.– Значит, есть кто-то, кто умнее остальных. Значит, нормальные люди стоят и молчат, внимая, что я говорю, а кто-то из хозвзвода...

Ильин прекрасно понимал, что сейчас нужно разделить недовольную массу на тех, кто терпеливо молчит, и на тех, кто покрывает говоруна.

– Значит, хозвзвод...– снова протянул Ильин и увидел, как левофланговый второй роты чуть-чуть принял вправо, увеличивая дистанцию между собой и хозяйственниками. Всего сантиметров на десять. Но дистанцию.

Во всем хозвзводе было десять человек, вместе с командиром.

– Значит, так...– Ильин остановился перед ними.– Я могу сейчас вздрючить весь личный состав батальона. Типа – ночные маневры. Действия по тревоге и прочие радости. Уверяю вас, через три часа семнадцать минут две роты постараются объяснить взводу свое видение правил Сближения и Сосуществования. Это называется воспитанием через коллектив. Я мог бы также вздрючить весь взвод, и меньше чем через час болтуна научили бы молчать его соратники по хозяйственной службе. Но я гуманист.

Кто-то хмыкнул в строю на правом фланге.

– Да, гуманист! – повысил голос Ильин.– Кто не согласен – выйти из строя!

Никто не вышел.

– Вот видите! – крикнул Ильин.– Я и говорю – гуманист. Более того, я – доверчивый гуманист. Я просто начну опрашивать хозвзвод. И буду верить каждому ответу. Ведь болтун обязательно скажет, что это именно он хамил комбату. Ведь скажет?

Тишина.

– Он же смелый – скажет. Он же будет знать, что последнего в строю я спрашивать не буду. Ведь если его товарищи не врали, то виноват последний, не опрошенный. Методом исключения. Не так? – Ильин подошел к первой шеренге и осветил фонарем лицо крайнего.– Ты сказал?

– Нет.

Луч фонаря скользнул в сторону.

– Ты?

– Нет.

– Ты?

– Нет.

– Ты?

Солдат замялся.

– Рожай, боец, чего нервничать? Я ведь не заставляю стучать, обрати внимание. Я не спрашиваю – кто сделал. Я спрашиваю, не ты ли это. Не ты?

– Нет, но...

– Ну и все, можешь молчать. Следующий? Ты умничал?

– Я.

– Точно?

Солдат переступил с ноги на ногу, бросил быстрые взгляды на сослуживцев.

– Я.

– Можешь повторить то, что говорил?

– Это издевательство,– сказал солдат, на скулах вспухли желваки.– Мент поганый...

Фонарь упал в лужу, солдат вылетел из строя, обрушился в грязь, подняв фонтаны брызг.

– Обратите внимание, уважаемые зрители.– Ильин шагнул, наклонился, подхватил солдата за воротник и хлястик бушлата и запустил его вдоль строя, как торпеду.– То есть я не прав, а он – молодец. Он – молодец, не испугался сказать правду в лицо.

Ильин рывком за воротник поднял солдата на ноги.

– Ты знаешь, что находится в пятнадцати километрах отсюда? Во-он в той стороне. Знаешь?

Солдат мотнул головой.

– А там находится Внешняя граница Территории. Вам этого не говорили?

– Не... не говорили,– выдавил солдат.

Воротник врезался ему в горло, мешал дышать.

– Так я говорю. А вы слушаете. Знаете, что такое чужекрыса? Слышали? Двадцать килограммов голодной ярости. Группа из трех голодных особей съедает человека за три минуты. Полностью. А сытые рвут всех, до кого могут дотянуться, не останавливаясь. Еще месяц назад твари появлялись в этих местах. Спящий часовой будет для чужекрыс только закуской. А потом они займутся вами. Значит, это я не прав, отлавливая спящих часовых? Не часовые, которым насрать на свою жизнь и вашу, а я? Не начальник караула, который не следит за часовыми, а я? Значит, это он прав,– Ильин встряхнул солдатика,– а не комбат, который пытается вдолбить в ваши головы...

Ильин отпустил воротник и дал солдату подзатыльник.

– Стать в строй!

Солдат вдруг вытянулся, откозырял:

– Есть стать в строй!

– Вот так,– сказал Ильин.– Вот именно таким образом. Всем собраться в столовой. Кроме нового состава караула, естественно.

А потом два часа рассказывал батальону о том, куда они попали.

Чужекрысы. «Верблюды», волокущие товар с Территории и готовые убить любого, оказавшегося на пути. Корабли, имеющие гнусную привычку менять свои маршруты. Красно-коричневая чужая растительность, почти неотличимая сейчас от жухлой земной листвы и методично, метр за метром, вползающая в земные леса. Голоса, уводящие за собой в глубь Территории.

И чем больше Ильин говорил, тем яснее понимал, что пять десятков плохо вооруженных пацанов не смогут ничего сделать, если произойдет что-то настоящее, что их пребывание здесь – нелепость, бессмысленная и, возможно, беспощадная.

Понимал это Ильин. Понимали это офицеры батальона и солдаты.

– Раньше здесь были Террвойска и Патруль. Сейчас – только вы.

– Передавали, что чужекрыс больше нет...– подал голос один из солдат.– В Сети передавали. Нет, правда! Еще в октябре... Что на самом деле крысами... чужекрысами управляли эти, из Клиники... а потом...

– Километрах в пятидесяти отсюда есть деревня... Была деревня. Пять лет назад.– Ильин невесело улыбнулся.– Передавали, что ее и не было. А еще говорили, что где-то в этих местах был подземный военно-научный комплекс. Говорили, что десять лет назад, когда Территория только-только появилась, с комплекса передали, что из всех щелей потекла черная липкая гадость... И комплекс замолчал. Четыре с половиной сотни человек, в многоярусном бункере, с самыми совершенными на тот момент системами безопасности. А еще говорили, что там кто-то уцелел. Говорили, что Братья очень падки до наших земных баб, и одновременно с этим говорили, что на самом деле этих баб мы сами использовали для экспериментов...

В большой брезентовой палатке, служившей столовой, было тихо. Только дыхание.

Ильин посмотрел на часы.

– Всем отбой. Офицеры – ко мне.

Весь следующий день шла работа. Под дождем валили деревья и, хотя гвоздей не было, собирались сооружать вышки, Ильин приказал поднять все, что можно, на высоту трех-четырех метров. Если пойдут чужекрысы, объясняли офицеры солдатам, это даст шанс уцелеть.

– И это поможет? – спросил начальник штаба, когда они вечером остались с Ильиным вдвоем.

– Это займет людей,– ответил Ильин.– А если что и начнется, то шансов у этого батальона не будет никаких.

– И на хрена кому понадобился такой батальон? – спросил Кудря.

– А хрен его знает,– сказал Ильин и предложил выпить.

Отправляясь к новому месту службы, он загрузил в багажник своей машины несколько ящиков всяческого пойла.

После второй бутылки разговор пошел веселее.

Никто из офицеров и прапорщиков не понимал, зачем возродили из архивного забытья этот батальон, расформированный еще в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, сразу после вывода из Польши.

Даже батальонная печать была еще с гербом СССР.

– И какого черта? – в который раз повторил Кудря.– Здесь нет ничего. В радиусе десяти километров – пустота.

Капитан повторил это слово несколько раз, по слогам. Пу-сто-та.

В десяти километрах к югу – бывшая база Территориальных войск и сразу за ней – собственно Территория.

– В автономном центре развертывания у нас из оружия имеются две сотни «калашей» калибром пять сорок пять, десяток пистолетов Макарова, по полторы сотни патронов на автомат и десять ящиков гранат РГД.– Кудря достал из кармана блокнот, заглянул в него и бросил на стол.– Ну, и стальные шлемы времен Второй мировой войны...

А мексиканские солдаты демонстрировали в Сети военное снаряжение предпоследнего образца. С оборудованием Патруля им, естественно, было не тягаться, но где именно сейчас оборудование Патруля, Ильин даже представить себе не мог.

Допивая последний тост, капитан Кудря не сдержался и задал-таки вопрос, мучивший и его, и остальных офицеров батальона.

– А это правда, товарищ майор, что вы...– Кудря замялся, пытаясь подобрать максимально корректную формулировку.– Вы недавно перевелись в армию?

Ильин допил водку из кружки. Поставил ее на стол перед собой. Потом снова взял в руку.

– Точнее, капитан! – потребовал Ильин, чувствуя, что трезвеет.– Не из ментов ли я? Это хотел узнать?

– Ну...

– Из ментов,– сказал Ильин.– Из жирных, ленивых инспекторов дорожного движения. Полосатую палочку привез с собой, лежит в багаже до лучших времен. Еще какие вопросы? Чего переметнулся и сменил рыбные места на это вот сокровище? Захотел. Родине долг отдать. Всегда мечтал пострелять. Еще – по состоянию здоровья. Здоровье у меня для регулировщика слишком крепкое. А тут еще дуэль. Хотели сослать на Кавказ, но пожалели кавказцев. Прислали сюда, чтобы родственники убитого мной монакского князя меня не нашли. Понятное дело, будет международный скандал, если монакцы застрелят сводного брата Правителя Всей Рассеи, который построил вечный двигатель и научил свой автомобиль ездить на смеси воды и зубной пасты с отбеливающим эффектом...

Кудря ничего не сказал. Он, конечно, слышал все, что говорил комбат, но глаз не сводил с его пальцев, которые мяли эмалированную кружку, словно кусок пластилина.

– Я сейчас пройдусь по батальону, покричу на личный состав,– сказал Ильин,– а ты прикажи прибрать это свинство.

Майор бросил останки кружки на стол и вышел.

Вымотавшиеся за трое суток солдаты спали, часовые бодрствовали, живо пританцовывая на постах под усиливающимся ветерком и морозцем. Ильин приказал, если мороз усилится, менять часовых каждый час, а если будет нужно, то и полчаса.

На фига было присылать сюда эту ублюдочную воинскую часть, в который раз подумал Ильин, улегшись наконец к полуночи.

Достаточно было прислать одного только майора Ильина. По боевой ценности один майор был куда круче, чем тот же майор, вынужденный командовать отдельным местным стрелковым... и так далее батальоном.

...Танк в кадропроекции над инфоблоком остановился, из башенного люка высунулся танкист и с деловым видом принялся озирать запыленные окрестности.

Клоуны. На хрена тебе бинокль, если на шлеме закреплен боевой модуль? Если вся видеоинформация поступает на монокль и дублируется на оперативный пульт? Чтобы лихо выглядеть на картинке. Вот такие мы героические солдаты.

Ильин протянул руку к инфоблоку, тронул настройку. Что-то на испанском говорил комментатор. Ильин поискал русский вариант.

– ...Двадцать семь тысяч жителей. Теперь же здесь только пустыня. Не сохранилось ни домов, ни деревьев. Лишь остатки дороги ведут дальше, в неизвестность. Город был основан в тысяча восемьсот пятнадцатом году, а погиб в результате подлого нападения инопланетян в период с две тысячи седьмого по две тысячи семнадцатый. Мы будем помнить о жертвах...

Ильин выключил звук.

Какие мы смелые! Герои! Подлые инопланетяне, как же! А куда подевались Братья, которые вели нас к вершинам Сосуществования? С кем мы десять лет сближались?

И ведь прошел всего месяц. Один гребаный месяц.

Ильин две ночи подряд через свой инфоблок ползал в Сети, пытаясь понять, что произошло за те дни, пока он сидел в камере.

Он не пытался понять, что происходило в мире или в стране. Его интересовали дела местные. Вести с малой родины, так сказать.

Да, исчезли лозунги о Сближении и Сосуществовании, появились призывы уничтожать сбляжателей и сосулизаторов. Понятно.

Виновников бойни в городе арестовали, их хозяев в Брюсселе – тоже, и на днях должен начаться в Нюрнберге суд над этими преступниками и их покровителями.

Почти вся верхушка Евросоюза и командование Территориальных войск. Патруль не упоминается совсем.

Как Патруль.

Говорят и пишут о некоей секретной военизированной организации, контролировавшей российские Территории, цели и задачи которой еще не прояснены. Ведется расследование.

В народе – все почти нормально. Бунтов нет. Люди с пониманием относятся к происходящему, требуют разобраться и наказать.

Вскользь, очень глухо, проскакивает информация о проявлениях народного, исключительно праведного гнева по отношению к предателям и коллаборационистам, сообщения о вспышках которого заканчиваются лаконичным «имеются жертвы».

И целый ряд загадочных вспышек насилия.

Молодой человек, вооруженный ножом, вошел в здание городского совета и нанес восемнадцать ударов, прежде чем был застрелен охраной...

Девушка плеснула кипящей водой в лицо своей соседке по общежитию...

Водитель автобуса был убит во время движения, автобус занесло на встречную полосу, от столкновения с грузовиком начался пожар, погибло...

Трое школьников ворвались в учительскую... охотник открыл огонь по проезжающей электричке... повесили писателя...

Ильин просматривал кадры, вглядываясь, пытаясь отыскать что-то общее. И отыскал.

Странно, но журналисты на это внимания не обращали. Показывали, но не называли. Официальные сводки внимания на этом не акцентировали, но в каждом подобном кадре...

На груди у школьников, убивших двух учителей,– семиугольные значки космополетов. На футболке парня, стрелявшего в водителя автобуса,– семиугольный значок. Плакат с семиугольником на стене комнаты мальчишки, покончившего с собой.

В каждом кадре.

В каждом.

И ни слова об этом. Камера снимает значок в упор, медленно, тщательно фиксирует крашенные в перламутр волосы мальчишки, серебристые комбинезоны на убийцах...

И ни слова об этом.

Словно и не вдалбливают в головы людям настойчиво, не запихивают вглубь, в подсознание, не закладывают рефлекс: космополеты – убийцы. Они виноваты во всем...

Все, что связано с Братьями, смертельно опасно.

Все, что связано с Братьями, должно быть уничтожено.

Все, что связано с Братьями...

– Здравствуйте, майор,– сказал чей-то голос.

Ильин вздрогнул. Пистолет оказался в руке, дулом к выходу.

– Не нужно так нервничать,– посоветовал голос.– Я не причиню вам вреда. И не нужно оглядываться, я – здесь!

Кадропроекция над инфоблоком мигнула несколько раз.

– Увидели? Вот и славно. Наконец-то мы можем спокойно поговорить.

Ильин положил пистолет на ящик и выключил инфоблок. Ровно на пять секунд.

Через пять секунд инфоблок снова включился.

Самостоятельно.

– И опять скажу – не нужно вам так нервничать.– Голос был знакомый, но Ильин не мог вспомнить, где и когда его слышал.– Я хотел у вас узнать – все в порядке? Вы нормально доехали, вступили в командование?

– С кем имею честь?

– Да какая вам разница? – почти искренне удивился голос.– С доброжелателем.

– У меня за последнее время выработалась привычка посылать доброжелателей...

– Я знаю – в ж... И знаю, что один ваш недавний собеседник объяснял такое однообразие нежеланием и неумением выражать свои эмоции, так сказать, вербально...

– Пошел ты на хрен! – сказал Ильин.

– И клац трубку на телефонный аппарат! Или выключателем. Только сейчас это не получится. Свой инфоблок вы уже выключали. Он, кстати, и сейчас выключен. Можете проверить.– В голосе зазвучала ирония.– Я, собственно, чего вам звоню... Посоветовать. И не нужно говорить, куда мне засунуть свой совет. Я вам хочу посоветовать... не напрягаться. Вы как-то слишком близко принимаете судьбу этого вашего возрожденного батальона. Зачем?

Ильин не ответил. Сунул пистолет под подушку – от греха подальше, чтобы не поддаться соблазну влепить пулю в ни в чем не повинный инфоблок.

– Нет, вы можете не отвечать, но ведь себе самому вы врать не будете. Ведь не будете? Вы же сами вот недавно трепались с капитаном на эту тему – какого хрена возродили, за каким бесом пригнали сюда... Вы что – не поняли? Ну подумайте! У батальона нет нормального зимнего обмундирования. Палатки и чугунные печки не спасут от морозов, а ведь именно морозы начинаются. Можете сами проверить в Сети. До тридцати пяти. До минус тридцати пяти. У вас три топора, одна двуручная пила и саперные лопатки. У вас машины, не подготовленные к морозам, счастье, что Кудря ваш сообразил и теперь все машины стоят с включенными двигателями... А, простите, горючее? Тут даже воды нет. Ближайший водоем – болото в семи километрах. Колодец в вымершей деревне закрыт Биопатрулем. А водички у вас в баках осталось литров сто. Снег топить будете? Рискнете в пятнадцати километрах от Территории? В лесу, на сорок процентов пораженном чужой растительностью? Не отвечайте мне, сами подумайте, взвесьте.

Ильин снова не ответил. Нечего было отвечать.

– А я вам подскажу.– Голос стал мягче.

Каким-то вкрадчивым стал голос, проникновенным.

– Я – подскажу. Никто не будет с вами делиться информацией, а я – поделюсь. Вы личные дела своих подчиненных просмотрели уже? Обратили внимание, что все они – офицеры, прапорщики, солдаты – все из больших, многодетных семей. Кудря – отец пяти детей. У всех остальных офицеров – по два-три ребенка. Солдаты имеют по три-четыре брата или сестры. Обратили внимание?

– Обратил,– сказал Ильин.

Он действительно обратил на это внимание. Отметил про себя как некую странность.

– А в документах еще не указано, что все они без исключения имеют очень много родственников и родственные связи поддерживают неукоснительно. Того самого языкатого рядового, которого вы на днях швыряли в грязь перед строем, Максима Палина, на службу провожали полторы сотни родственников...

– И при чем здесь это? – не выдержал Ильин.

– Не спешите. Не нужно меня подгонять или перебивать. Я могу вообще обидеться и замолчать. А вам ведь только-только стало интересно... Ведь стало?

Ильин хотел промолчать. Но все-таки ответил:

– Стало.

– Во-от! Интересно! Любопытство, между прочим,– одно из самых сильных и полезных качеств человека. Знаете, сколько всего было совершено из любопытства? Но я сейчас не об этом. Я о вашем батальоне. И еще о трех десятках подобных ублюдочных формирований. Да, о трех десятках. Взгляните на карту.

Над инфоблоком развернулась карта. Вся страна – от Балтики до Камчатки. Четыре Территории – черные кляксы на розовом фоне. И ярко-красные пульсирующие звездочки вокруг черных пятен.

Не вплотную, не на самых границах Территорий, но – неподалеку.

– Вот ваш батальон,– сказал голос, и одна звездочка на карте засветилась чуть сильнее.– И еще девять по периметру Территории. Почти на равных расстояниях друг от друга. И во всех – те же самые проблемы, что и у вас. И во всех, что показательно, личный состав набран из больших дружных семей, поддерживающих близкие отношения даже с самыми дальними родственниками.

– И что? – спросил Ильин.

– Ну... Представим себе, что погибает человек. Одинокий, никому не нужный...

– Вот как я? – уточнил Ильин.

– Ну что вы! – возмутился голос.– Вы одинокий, но очень-очень-очень нужный человек. Вы даже представить себе не можете, насколько вы нужны человечеству. А? Оценили, как сказано? Человечеству! Вам когда-нибудь говорили, что вы очень нужны всему человечеству?

– Регулярно.

– Врете! А я – говорю правду. Но об этом – позже. А сейчас вернемся к одинокому и никому не нужному человеку.

Умер он. В морге в нем немного покопались на всякий случай, небрежно зашили крупными стежками и зарыли. Дай бог, чтобы отдельно, а не в братской могиле.

И никто ведь о нем не вспомнит и не узнает.

А вот в случае с членом большой семьи, клана, можно сказать, этот номер не пройдет. Эта смерть прозвучит. Прозвучит и аукнется.

Согласны?

А если согласны, прикиньте, что произойдет, если вдруг ваш батальон возьмет да и умрет в одночасье? Во-первых, это само по себе замечательный информационный повод – гибель батальона. И никого из обывателей не будет интересовать, сколько именно народу было в батальоне – сотня или полтысячи.

Погиб целый батальон.

А если таких батальонов будет три десятка? Это уже целая война получается. Такие потери! А тут еще у каждого из погибших семьи, дети, родственники... Вот в Патруле все было наоборот.

В вашей группе девяносто процентов личного состава были одиноки. А остальные десять имели кто мать, кто отца. Кто брата двоюродного. И умирали в результате тихо, без шума.

Вот вы, например. Взяли да и выстрелили себе в лицо в собственной однокомнатной квартире.

– Что? – не понял Ильин.

– Говорю, взяли да и выстрелили себе в лицо. Перед этим исписали все стены в квартире – «найти Грифа!» А потом выстрелили в себя из незарегистрированного охотничьего ружья. Я уж и не знаю, картечью или жаканом... Жуткое зрелище...

Картинка в кадропроекции изменилась.

Знакомая комната, тело посередине. Надписи на стенах. Разбитый телевизор. Тело одето в милицейскую форму, лица практически нет.

– Это, между прочим, вы,– сказал голос.– Выстрел услышал сосед, бросился к вам в квартиру, дверь оказалась открытой... Вызвали кого полагается. В прессу или Сеть информация не прошла. Да и особых кривотолков не вызвала.

Так, мент с четвертого этажа застрелился. Какой? Ну, тот, на старой «тойоте» с правым рулем. А, этот! И почему? А хрен его знает – «белочка», наверное...

Ильин сел на кровати, не спуская взгляда с кадропроекции.

Чушь какая-то.

– Когда? – спросил Ильин.

– Смертушка когда пришла? – переспросил голос.– А сразу после того, как вы уехать изволили на новое место службы. В семнадцать часов с минутами.

Ильин потер руки, словно пытаясь согреться.

– Да вы не волнуйтесь – никто не плакал. Тело кремировано. Дело закрыто, так толком и не начавшись. Вам ведь обещали, что спасут. А мы слово держим.

Спасут, мысленно повторил Ильин. Обещали – спасут. Тот «паук» говорил что-то подобное.

– Ну, не нужно так убиваться,– сказал голос.– Если бы не эта нелепая смерть, вас бы искали-искали-искали, пока не нашли и не убили бы. Те двое из космоса не оставят вас живым.

– Но ведь отпустили тогда... Приказали найти Грифа и отпустили...

– Они тогда еще не все знали. Но все равно – подстраховались. Программка-то в ваших мозгах вас чуть не убила... А если бы к моменту той вашей незабываемой встречи они знали то, что знают сейчас...

– А что...– Ильин откашлялся.– Что они знают сейчас?

– Первое и самое главное – вам нельзя встречаться с Грифом. Это они так думают. Они в этом уверены, и этого они ужасно боятся.

Ильин потряс головой.

Чушь. Галиматья полнейшая... При чем здесь Гриф? Нет, он был нужен тем двоим на космической станции, нужен настолько, что они поставили на след Ильина, лично разговаривали с ним, показывали станцию, демонстрировали свои возможности.

Понятно, что это они делали не для Ильина – для Грифа. Они хотели заинтересовать свободного агента, привлечь его внимание. В конечном итоге – заманить на станцию.

А теперь?

Убить Ильина, чтобы... чтобы Гриф не узнал о них?

Ильин встал с кровати, подошел к печи, подбросил дров. Вернулся на место.

Вот такие дела. Все понятно, осталось выяснить, кто разговаривает с ним, почему испугались те двое... И что вообще происходит.

Кроме того, что сформированы эти дурацкие батальоны, мексиканцы поперлись через свою северную границу искать приключений, кого-то убили вместо майора Ильина... А в остальном, прекрасная маркиза...

– Можно подробнее? – спросил Ильин.

Оказалось – можно.

Для начала Ильина попросили обратить внимание на его новое удостоверение. Даже не на удостоверение, а на опечатку. В отчестве Ильина была изменена всего одна буква. Вместо «Андреевич» – «Андриевич».

Из Министерства внутренних дел увольнялся Ильин Игорь Андреевич, а в Министерство обороны был принят Ильин Игорь Андриевич. Просто и эффективно.

На станцию поступила информация о смерти майора. И все. Ибо поисковая система искала все только об Игоре Андреевиче.

Такие дела. Это, естественно, ненадолго. При желании такое легко ломается, но...

Все решится гораздо быстрее. Нужно только найти Грифа и сообщить ему об этих двоих на орбите. И – самое главное – рассказать о кольцах. Описать подробно тот сферический зал с множеством колец на внутренней поверхности. Постараться не упустить ни малейшей подробности.

Зачем? Это не важно. Если Ильин хочет отомстить тем двоим... ну, хотя бы за попытку его убить, то нужно просто все рассказать Грифу.

А где найти Грифа?

С одной стороны, это очень просто. Гриф сейчас в Крыму, у него проблемы, но ничего опасного. Совсем недавно его пытались достать, но неудачно. Он не просто выжил, но даже стал намного опаснее для тех двоих.

Кто пытался его достать? Трудно сказать однозначно. Сейчас вообще трудно найти однозначность.

Вот, например, было принято решение возродить батальоны с одной только целью – уничтожить их. А в результате Ильин смог временно спрятаться в одном из этих батальонов от всевидящего глаза из космоса.

Вот и в Крыму...

Кто-то действительно пытался убить Грифа. Кто-то проводил испытание техники. Кто-то готовил демонстрационный фильм. Каждый был уверен в том, что он один знает правду, и каждый ошибался.

Не исключено, что все там вообще затевалось не по поводу Грифа, а... Ну, да это, на самом деле, не важно, сказал голос Ильину. Существует большая степень вероятности, что Гриф в течение ближайших дней, может, даже часов окажется в районе деревни Понизовка.