Текст книги "Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922"

Хотя содержание разведывательной сводки отчасти не соответствовало действительности, так как на момент ее составления гарнизон Порт-Артура включал 2 (4-ю, 7-ю Восточно-Сибирские) стрелковые дивизии и 5-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, в районе Ляоян – Хайчэн дислоцировалась 5-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия с 2 пехотными бригадами и 2 казачьими полками, а еще 2 соединения – 1-я и 9-я Восточно-Сибирские стрелковые дивизии с Приморским драгунским полком находились в Инкоу, Кайчжоу и Дашицяо¹⁸⁹, общий вывод был правильным: командование русской Маньчжурской армии не предприняло каких-либо активных шагов, чтобы воспрепятствовать высадке частей генерала армии Оку Ясуката¹⁹⁰.

Закрепившись в начале мая севернее Порт-Артура, 2-я армия перерезала ведущую к крепости железную дорогу и после прорыва обороны на Цзиньчжоуском перешейке блокировала крепость с суши, для штурма которой Ставка сформировала 3-ю армию генерал-лейтенанта Ноги Марэсукэ.

В мае 1904 г. органы военной разведки Японии окончательно восстановили работоспособность своего аппарата в Маньчжурии, и с этого момента в еженедельных сводках Ставки о царской армии стали все чаще появляться фразы «по заслуживающим доверия сведениям» и «опираясь на проверенную информацию». Японская военная разведка своевременно вскрывала организационно-штатные изменения русских войск, мероприятия командования Маньчжурской армии по усилению частей и соединений на ТВД, объемы войсковых перебросок с запада на Дальний Восток.

Так, резюмируя сообщения агентуры в Маньчжурии и донесения военных атташе в Европе и Америке, в первой декаде мая Ставка констатировала переформирование 8 Восточно-Сибирских стрелковых бригад в дивизии и образование новой 9-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, переход стрелковых полков с двух– на трехбатальонную организацию и спланированное доведение их численности до 4 батальонов, усиление артиллерийского компонента армейских корпусов за счет придания каждой дивизии (за исключением 7-й и 8-й) по 1 артбригаде. Была вскрыта активная подготовка сухопутной обороны Порт-Артура, ядром которой являлась 7-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия, но не было выявлено прибытие туда новых резервов. Оценивая силы противника в Южной Маньчжурии, Ставка предположила наличие 8 стрелковых дивизий (около 96 000 человек), 60 кавалерийских сотен (10 000 человек) и 150–200 орудий, однако уточнила, что после поражения на реке Ялу их списочная численность сократилась до 7 дивизий.

Фактически органы военной разведки Японии оперировали точными данными, поскольку к 13 мая 1904 г. русская Маньчжурская армия насчитывала 107 000 военнослужащих, 60 кавалерийских эскадронов и сотен, 218 артиллерийских орудий. В Южной Маньчжурии дислоцировались 1, 3, 5, 6, 9-я Восточно-Сибирские стрелковые дивизии, 1-я Сибирская пехотная дивизия, Забайкальская казачья дивизия и две бригады 31-й и 35-й пехотных дивизий¹⁹¹.

Тем не менее, анализируя в 1925 г. деятельность органов военной разведки в первые месяцы после высадки японской армии на Ляодунском полуострове, начальник отдела зарубежной истории ГШ полковник Тани Хисао критически оценивал их работу: «Разведывательная служба 2-й армии после высадки на материк еще не функционировала в полном объеме. Хотя ею и использовались подготовленные агенты, все же основную ценность для понимания ситуации представляли доклады кавалерийских разъездов кавалерийской бригады и совершавших вылазки в русский тыл переодетых армейских офицеров. Кроме того, нельзя не отметить слабую постановку агентурной разведки на тот моменту Императорской верховной ставки». Поводом для подобного рода оценки стала несогласованность в данных Ставки и 2-й армии о русских войсках на ляоянской равнине в июне 1904 г., вызвавшая задержку с вводом японских частей в наступление против отряда генерал-лейтенанта Г.К Штакельберга¹⁹².

Сравнивая деятельность разведорганов двух противоборствующих армий в начальный период войны, необходимо отметить несомненный приоритет японской разведки в постановке агентурной работы на ТВД, гибкость используемых ей методов сбора данных, высокое качество получаемой информации. Образованная после войны Военно-историческая комиссия Главного штаба по описанию боевых действий так характеризовала организацию русской разведки: «Вследствие того, что с нашей стороны заблаговременно, в предвидении разрыва с Японией, не было принято никаких мер к продолжению тайной разведки в Японии и Корее, штабы Наместника и Маньчжурской армии значительный период времени не получали сколько-нибудь точных сведений о противнике и питались случайными донесениями, передававшими большею частью слухи, циркулировавшие в местном населении»¹⁹³.

Поражение русских войск под Вафангоу 14–15 июня 1904 г. позволило 3-й армии окончательно блокировать Порт-Артур с суши и начать подготовку к его штурму и уничтожению Тихоокеанской эскадры. 1-й и 2-й армиям предстояло разгромить русскую группировку в Южной Маньчжурии.

В это же время японское командование провело реорганизацию органов управления сил вторжения, поскольку нахождение Ставки в Токио, на значительном удалении от театра, затрудняло оперативное руководство войсками. По указу императора от 20 июня 1904 г. начальник Генерального штаба начал формирование на базе Ставки командования Маньчжурской армии, которое спустя месяц выдвинулось в Маньчжурию и подчинило себе управления 1, 2, 3-й армий и 10-й отдельной пехотной дивизии¹⁹⁴.

В организационном плане штаб армии включал три отдела – 1-й (оперативный), 2-й (разведывательный) и 3-й (тыла). 2-й отдел возглавлял генерал-майор Фукусима Я сумаса. Его костяк составили срочно переброшенные в Маньчжурию офицеры разведки армейского управления Ставки. Согласно «Правилам распределения обязанностей в штабном управлении командования Маньчжурской армии», за каждым из них были закреплены определенные сферы разведывательной деятельности. Майор Коикэ Ясуюки отвечал за сбор разведывательной информации и составление информационных сводок, контролировал военно-административные и дипломатические вопросы. Майор Танака Кунисигэ изучал дислокацию, передвижение, боевой состав и организационно-штатную структуру русской армии, осуществлял надзор за деятельностью местного населения, иностранцев и военнопленных. В задачи капитана Окады Сигэхисы входили рассылка и хранение оперативной документации. К работе разведывательного отдела периодически подключался майор Танака Гиити, который, формально числясь за 1-м отделом, занимался изучением трофейных документов и планированием разведывательной работы¹⁹⁵.

В подчинение Маньчжурской армии перешел личный состав пекинского и чифуского разведывательных центров. К концу февраля 1905 г. разведывательную и диверсионную деятельность в интересах объединения вели 13 офицеров и 36 военных переводчиков, прикомандированных к армейскому управлению¹⁹⁶.

Таким образом, с лета 1904 г. в руках 2-го отдела штаба армии сосредоточились все нити по сбору данных о русской группировке на материке. Японские разведорганы в Южной Маньчжурии окончательно разделились на две самостоятельные группировки, действовавшие на главных стратегических направлениях. Пекинский разведывательный центр совместно с 1, 2 и 4-й армиями оперировал в районе Ляоян – Мукден, чифуский центр и 3-я армия вели разведку Ляодунского полуострова. Ставка сохранила за собой функции сбора и обобщения информации военных атташе из Западной Европы и докладов Маньчжурской армии, выпуская на ее основе декадные разведывательные сводки «Последняя информация о русских войсках», которые отражали дислокацию и численность царской армии в Маньчжурии¹⁹⁷.

При этом деятельность русской контрразведки по сравнению с предвоенным периодом не претерпела качественных изменений. Наряду с организационной разобщенностью, выражавшейся в том, что с японским шпионажем боролись жандармско-полицейское управление КВЖД, жандармская команда при Маньчжурской армии, разведотделение штаба этой же армии, разведотделение штаба тыла войск Дальнего Востока, начальник транспортов действующей армии, разведка штаба Заамурского округа пограничной стражи, агенты русского предпринимателя китайского происхождения Е(зи Фэнтай (Тифонтай), царские спецорганы испытывали острую нехватку военных следователей, жандармских офицеров, тайных полицейских агентов, переводчиков с китайского, корейского и японского языков. Кроме того, у русской контрразведки отсутствовали надежные агентурные позиции среди местного населения, что не позволяло ей разоблачать японскую агентуру на этапе легализации. Положительные изменения в деятельности отечественных спецорганов на Маньчжурском театре произошли только в начале 1905 г., когда судьба войны была фактически решена¹⁹⁸.

Реализуя задачи обеспечения войск своевременными и достоверными сведениями о противнике, японские разведывательные органы всех уровней активно и массово вербовали китайскую агентуру на основе материальной заинтересованности привлекаемых лиц. Для ее подготовки была организована сеть краткосрочных разведывательных школ, в которых курсанты в течение недели изучали русский алфавит и римские цифры, обозначавшие на погонах солдат номер части и род войск, получали элементарные знания по географии будущего района заброски. Китайцы действовали в русском тылу в одиночку либо в составе небольших групп из трехчетырех человек. Их возглавляли наиболее образованные, владевшие русским языком резиденты, которые получали от японской разведки средства для открытия торговой лавки или хлебопекарни. Подчиненные им агенты действовали в определенном районе под видом бродячих торговцев, сезонных рабочих, погонщиков при обозах и т. и., запоминая или зарисовывая условные знаки на погонах военнослужащих, расположение воинских частей, тип и количество вооружения. Собранная информация переправлялась через линию фронта специально подготовленными курьерами. За каждую ходку связник получал от 6 до 10 рублей. Ежемесячная зарплата агентов доходила до 40, резидентов – до 100 рублей¹⁹⁹.

С другой стороны, понимая изъяны массовой заброски во вражеский тыл малообразованной, работающей только за деньги агентуры, пекинский и чифуский разведывательные центры искали потенциальных агентов среди лояльных Японии китайцев. Майор Морита Тосито позднее так характеризовал одного из завербованных им на идеологической основе китайцев Чжан Юйчжая: «Данное лицо завербовано мною 6 февраля 1904 г. в г. Чифу. Будучи человеком интеллектуально развитым, он обучался в японской школе г. Окаяма и практически ничем не отличался от японца знанием языка, образом мыслей и поведением. С момента вербовки он получил приказ перейти на нелегальное положение в Порт-Артуре и вести разведку русских войск. Умело решая эту задачу, данное лицо обычно передавало ценную информацию. В частности, получив приказ о разведке района Инкоу – Пуланьдянь, он отправился на территорию противника под видом [пропущено. – Авт.]. Перед угрозой разоблачения этот человек строго придерживался правил конспирации и ревностно решал поставленные задачи, чем способствовал выполнению задания. Затем он занимался перехватом нелегальной морской контрабанды в Порт-Артур и добывал важные русские документы»²⁰⁰.

В целом Морита проявил себя зрелым и подготовленным разведчиком-агентуристом, который не только наладил в условиях насыщенности прифронтовой полосы контрразведывательными органами получение необходимой командованию информации, но и умело сбивал спецслужбы противника со следа, периодически подбрасывая им ложные сведения о работе чифуского центра. Это вынуждало русскую контрразведку концентрироваться на второстепенных объектах, облегчая японским разведчикам проникновение в тылы Маньчжурской армии. Так, 17 сентября 1904 г. разведывательное отделение этой армии уведомило нижестоящие органы о якобы запланированной переброске из Чифу небольшими группами в Мукден и другие районы более 100 японских агенток, которые свободно владели русским и китайским языками и должны были под видом китаянок открывать публичные дома²⁰¹.

И все же главным вербовочным контингентом японской разведки являлись хунхузы. В мае 1904 г. майор Хасигути Юма с помощью резидента в Цзиньчжоу капитана Кавасаки Рёдзабуро наладил контакт с лидерами крупнейших хунхузских банд в Южной Маньчжурии и организовал на их базе так называемую «Восточноазиатскую армию воинов за правое дело». В начале июня армия в составе 600 человек выдвинулась к Ляояну, где успешно вела агентурную разведку в русском тылу, поддерживая связь с японским командованием через курьеров-китайцев. Позднее группа Хасигути вслед за русскими войсками отступила через Мукден в тыловые районы Чанту, продолжая собирать информацию и совершать диверсионные вылазки. Ее успешная деятельность завершилась только после подписания перемирия в 1905 г.²⁰²

Аналогичным образом, правда, в меньших масштабах, действовал капитан Итогава Тацудзо, организовавший в районе Сыпин – Чанту «Монгольскую армию воинов за правое дело» («Мокогигун») из примерно 460 хунхузов китайской и монгольской национальностей.

Стоит отметить, что в полной мере задействовать обе «армии» для решения разведывательных и диверсионных задач японцы смогли только в июле 1904 г. Оперируя в полосе наступления 2-й и 4-й армий во время сражений под Ляояном и на реке Шахэ, японо-маньчжурские группы собирали информацию о царских войсках и их оборонительных укреплениях, а также выявляли переброшенных в японский тыл русских разведчиков.

Однако не все спецгруппы пекинского центра сумели выполнить поставленные перед ними задачи. Так, в мае 1904 г. капитан Е[укуи Хэйкити сформировал из хунхузских отрядов Цдинь Шоушаня и Фэи Лингэ партизанское соединение численностью 500–600 человек, которое через месяц выдвинулось в район Мукден – Телин для диверсионно-разведывательных операций в русском тылу, но через некоторое время было рассеяно частями царской армии²⁰³.

До сих пор не получила должной оценки работа зарубежных разведаппаратов Генштаба в Европе, действовавших во время войны под руководством военных атташе в Австро-Венгрии, Великобритании, Германии и Швеции. Так, например, внимание абсолютного большинства исследователей сегодня приковано к тайным переговорам полковника Акаси Мотодзиро с представителями российской оппозиции, притом что серьезного влияния на политическую жизнь нашей страны и ход боевых действий в Маньчжурии они не оказали²⁰⁴. Куда более значимой для Японии была деятельность Акаси по контролю за железнодорожными перевозками царских войск с запада на Дальний Восток.

Покинув Санкт-Петербург 10 февраля 1904 г., Акаси временно обосновался в Стокгольме, продолжая под крышей японской дипломатической миссии руководить работой созданного им агентурного аппарата. Несмотря на арест Ивкова, с марта по июль 1904 г. Акаси систематически получал информацию о русских железнодорожных перевозках от находившихся в Самаре, Челябинске и Иркутске агентов через групповода венгерского инженера Миклоша Балога-де-Галанта. К концу Русско-японской войны в агентурную сеть Акаси входили 6 информаторов в России, 1 – во Франции, 5 связников в Швеции и Франции. Общие расходы резидентуры на поддержание связи с агентами, вознаграждение за информацию, отправку секретной корреспонденции в Токио и прочее составили беспрецедентную для того времени сумму в 240 000 иен золотом²⁰⁵.

Акаси также принадлежит заслуга в налаживании тайного сотрудничества Генеральных штабов Японии и Швеции в совместном ведении разведки против России. Несмотря на формальный нейтралитет Стокгольма в Русско-японской войне, в феврале 1904 г. полковник Акаси установил контакт с офицером 2-го бюро Генштаба капитаном Иваном Аминоффым и через него познакомился с руководством шведской разведки. Поскольку шведское правительство не испытывало дружеских чувств к Петербургу, аннексировавшему в XIX в. Финляндию, начальник 2-го бюро полковник Эрик Оксеншерна и его преемник подполковник Пер Хассельрот санкционировали негласный обмен информацией о России с японцами, назначив офицерами связи с Акаси лейтенанта Класа Клингенштерна и капитана Аминоффа. Последние двое были перевербованы военным атташе и привлекли, в свою очередь, к сотрудничеству с ним младшего лейтенанта Карла Берггрена, который, не ставя в известность своего военного министра, тайно выехал в Россию для сбора данных о перебросках русских войск на Дальний Восток по Транссибирской железной дороге. За плодотворную работу в области японо-шведского разведывательного сотрудничества полковник Оксеншерна и младший лейтенант Берггрен в 1909 г. были награждены орденами Восходящего солнца, а подполковник Хассельрот, капитан Аминофф и лейтенант Клингенштерна – орденами Священного сокровища²⁰⁶.

Важным элементом японской разведывательной организации в Европе являлся аппарат военного атташе в Берлине во главе с полковником Оои Сигэмото, который с началом войны принял на себя часть функций по поддержанию связи с агентурой Акаси: с февраля по май 1904 г. на имя Оои поступала корреспонденция находившейся на одной из крупных станций Транссиба агента Хедвиг Эксштейн (Ханна)²⁰⁷.

Используя свои контакты с начальником германского ГШ Альфредом фон Шлиффеном, Оои также установил партнерские отношения с главой русского отделения немецкой разведки капитаном Леоном Линденау, периодически обмениваясь с ним мнениями о тактике действий японской и русской армий²⁰⁸.

Кроме того, Оои регулярно готовил для Токио разведывательные обзоры о русской армии, составленные на основе газетных публикаций, статей из журнала «Русский инвалид» и сведений, полученных от немецких журналистов. В этой работе ему помогали стажировавшиеся в немецкой армии подполковники Тамура Окиносукэ и Кодзима Содзиро. Последний, как отмечал позднее начальник Генштаба, систематически анализировал германскую и выходившую в Санкт-Петербурге немецкоязычную прессу, черпая оттуда данные о русских вооруженных силах, а также выезжал в Гамбург для уточнения характера секретных немецких поставок кораблям 2-й Тихоокеанской эскадры²⁰⁹.

Аналогичной работой занимался военный атташе в Австро-Венгрии майор Дзёходзи Горо. Направлявшаяся им в Генеральный штаб информация содержала сведения о дислокации, боевом расписании, командном составе русской армии и основывалась главным образом на анализе открытых печатных изданий²¹⁰.

Лондонская резидентура во главе с полковником Уцуномия Таро выступала связующим звеном между Токио и военным министерством Великобритании. Несмотря на высылку из России всех подозрительных иностранцев, английская разведка сохранила значительную часть своей агентуры на Дальнем Востоке и в Китае. Поступавшая от нее информация позволяла японцам иметь достаточно полное представление о российском военном потенциале благодаря регулярно передаваемым англичанами Уцуномия сведениям об оперативных и мобилизационных мероприятиях русского командования. Аналогичный обмен шел по линии военно-морских разведок двух стран²¹¹.

Справедливости ради необходимо отметить, что сведения военных атташе не всегда соответствовали действительности, а в ряде случаев являлись откровенным пересказом специально подготовленной для японской разведки дезинформации русских спецорганов: так, в марте – апреле 1904 г. Акаси и Уцуномия со ссылкой на агентуру проинформировали Токио о переброске в Порт-Артур и Владивосток по Транссибирской железной дороге и в составе подготавливаемой к выходу Балтийской эскадры 14 подводных лодок, что вызвало серьезное беспокойство у МГШ, хотя первая субмарина появилась на российском Дальнем Востоке только в ноябре того же года²¹².

Деятельность разведывательных органов армии со второй половины 1904 г. была целиком направлена на получение исчерпывающей информации о противнике в интересах скорейшего завершения невыгодно затянувшейся для Японии войны. Если на северном – ляонин-мукденском – направлении японская разведка в целом успешно решала эту задачу с помощью японо-маньчжурских спецгрупп, многочисленных китайских агентов и военных атташе в Западной Европе, то на южном – порт-артурском – участке она испытывала серьезные трудности с получением достоверных сведений о крепости.

После начала сухопутной осады Порт-Артура летом 1904 г. разведкой крепости занимались чифуский разведывательный центр и 3-я армия, к которым впоследствии присоединилась резидентура в Цзиньчжоу. С целью получения информации в крепость забрасывалась китайская агентура – либо проникая сухопутным путем через русские передовые позиции, либо высаживаясь с джонок на побережье Корейского залива. Другими источниками разведывательных сведений выступали эвакуировавшиеся из крепости китайские жители и попавшие в плен русские военнослужащие.

В соответствии с откорректированным 17 июня 1904 г. императорской Ставкой генеральным планом боевых действий в Маньчжурии захват Порт-Артура с последующим выходом войск перед сезоном дождей на линию Фынхуанчэн – Сюянь – Тайчжоу и продвижением по его завершении к Ляояну определялся главной оперативной задачей японской армии на материке²¹³.

К началу первого штурма разведорганы 3-й армии собрали значительный объем информации о Порт-Артуре. На ее основе 15 июля 1904 г. штаб армии подготовил и разослал в подчиненные части подробную справку с боевым расписанием гарнизона крепости, оценкой количества, типа и дислокации ее артиллерии, состояния артиллерийских фортов сухопутного фронта, складов вооружения и продовольствия. Однако полученные сведения были явно занижены: правильно установив наличие в Порт-Артуре 2 Восточно-Сибирских стрелковых дивизий, Восточно-Сибирского стрелкового полка, 7 артиллерийских батарей и казачьей сотни, японская разведка грубо ошиблась в оценке огневой мощи крепости, которая составляла 646 артиллерийских орудий вместо заявленных 250. Кроме того, общая численность гарнизона была оценена в 13 000 человек, тогда как на самом деле она превышала 41 000²¹⁴.

17 августа штаб 3-й армии составил на основе опроса прибывшего из крепости китайского населения подробную карту фортификационных сооружений Порт-Артура с описанием минно-взрывных заграждений, системы коммуникаций и дислокации артиллерии²¹⁵. Ее ценность определялась тем обстоятельством, что, несмотря на все усилия разведорганов армии получить в предвоенный период достоверные сведения о крепостных укреплениях, сделать им этого не удалось в силу достаточно жесткого контрразведывательного режима в Порт-Артуре²¹⁶.

Тем не менее предпринятые частями генерала армии Ноги два штурма крепости (август – сентябрь 1904 г.) из-за несогласованности в действиях войск, недостатка тяжелой артиллерии и боеприпасов привели к большим потерям среди атакующих. Разведывательные органы армии продолжили изучение обстановки в Порт-Артуре, накапливая информацию к третьему штурму. Однако поступавшие сведения продолжали вводить в заблуждение штаб Ноги относительно истинного состояния крепостной обороны: в подготовленном 3-й армией расписании артиллерийского вооружения Порт-Артура на 17 октября 1904 г., то есть за неделю до третьего штурма, значилось порядка 270 орудий, в то время как парк артиллерии в действительности насчитывал 646 единиц²¹⁷.

Не стоит, однако, переоценивать роль разведки в провале трех штурмов крепостных бастионов Порт-Артура. Решающее значение в судьбе крепости сыграли мужество ее защитников, изоляция ТВД с суши и моря и численное превосходство японской армии в людской силе и тяжелом вооружении, которого она добилась к началу четвертого штурма.

Положительным примером работы японской разведки на завершающем этапе войны является ее участие в ляоянском сражении, которое протекало при изначально неблагоприятном для Японии соотношении сил. В разведывательной сводке штаба Маньчжурской армии от 5 августа 1904 г. по этому поводу отмечалось, что на ляоянском направлении на 123 японских батальона приходился 181 русский, на 35 кавалерийских эскадронов – 156, на 66 артиллерийских батарей – 67 или 396 орудий против 530 у противника. Превосходство царской армии над японскими войсками составляло почти 5 пехотных дивизий и 4 артиллерийских полка, однако, как полагал 2-й отдел штаба армии, фактически после поражений под Вафангоу и Дашицяо этот перевес составлял всего лишь 1 дивизию. Поэтому армейское командование решило как можно быстрее дать генеральное сражение на равнине Ляояна, до прибытия туда к концу августа одного армейского корпуса²¹⁸.

Опасения штаба армии были нелишними: 1 сентября военный атташе в Германии Оои сообщил в Токио о значительном усилении русской группировки войск на маньчжурском плацдарме за счет переброски туда 1, 5, 6, 10 и 17-го армейских корпусов в составе 10 пехотных дивизий²¹⁹.

Накануне ляоянского сражения Маньчжурская армия заблаговременно провела доразведку русских фортификационных сооружений, используя ранее собранные резидентурой Эги материалы. Для этого в тыловые районы противника были заброшены маршрутные агенты и опрошено прибывшее оттуда китайское население, что позволило штабу армии к 10 августа составить подробную схему расположения, степени готовности и вооруженности артиллерийских фортов²²⁰. Уже в ходе сражения армейское командование оперативно корректировало свои действия с учетом разведывательных сведений о противнике, поступавших от штабов полевых армий.

Однако успех в битве под Ляояном вызвал эйфорию в оперативном отделе Маньчжурской армии, который начал недооценивать данные разведки. И это чуть было не привело к поражению японских войск в сражении на реке Шахэ в октябре.

Еще в сентябре военный атташе в Лондоне подполковник Уцуномия Таро получил от британских коллег сведения о формировании в северной части плацдарма на реке Шахэ 2-й русской армии и наращивании там группировки войск до 17 пехотных дивизий, которые должны были атаковать японские тылы в районах Синцзин и Фынхуанчэн. Об этом же Токио сообщили военный атташе Оои, черпавший сведения от немецких представителей при русской армии в Маньчжурии²²¹, и китайский агент в штабе Куропаткина У Пэйфу. Однако начальник оперативного отдела Маньчжурской армии полковник Мацукава Тоситанэ проигнорировал эти данные, считая их фальшивкой, и вплоть до начала русского наступления не подозревал об истинных замыслах Куропаткина. Вскрыть направления главных ударов и численность русских войск японцы сумели путем экстренной заброски на правый берег реки Хуньхэ большого количества маршрутных агентов 1-й армии, которые, спрятавшись в подполье китайских домов, считали выдвигавшиеся на юг царские части²²².

Сражение на реке Шахэ обнажило проблему недостаточного взаимодействия командования Маньчжурской армии и Ставки в вопросах обмена и анализа разведывательных данных. Поэтому 26 декабря 1904 г. Ставка запросила штаб армии об оперативной отправке в Токио оригиналов всех донесений агентов объединения относительно перебросок и перемещений русских войск на Маньчжурском театре²²³. Получив положительный ответ, с января 1905 г. Ставка стала регулярно выпускать в дополнение к декадным обзорам «Последняя информация о русских войсках» ежемесячные обобщающие доклады «Русские вооруженные силы на текущий момент», в которых аккумулировала все имевшиеся у японской разведки сведения о численности, дислокации, боевой подготовке, вооружении, мобилизационных мероприятиях, перемещениях командного состава царской армии как в Южной Маньчжурии, так и в Российской империи в целом.

В целом, как свидетельствуют архивные материалы, японские разведорганы со второй половины 1904 г. имели достаточно точные данные о противнике. Расхождение с реальной картиной по числу пехотных батальонов и орудий составляло 1–2 процента, в то время как общая численность царской армии в Южной Маньчжурии (кроме Квантунского полуострова), как правило, занижалась на 10–12 процентов, а кавалерийских эскадронов и сотен, наоборот, завышалась на 20–25 процентов. Однако эти погрешности являлись допустимыми и не могли серьезно повлиять на оперативное планирование Маньчжурской армии и Ставки.

Таблица 3

Оценка штабным управлением Императорской верховной ставки русских войск в Маньчжурии без гарнизона Порт-Артура с сентября 1904 г. по июнь 1905 г.

(в скобках – реальное положение)²²⁴

Обратной стороной успешной деятельности разведывательных органов армии стало осознание Ставкой после мукденского сражения пагубности дальнейшего продолжения войны. Данные разведки свидетельствовали о непрерывном подвозе русских резервов из европейской части России по модернизированной Транссибирской железной дороге, пропускная способность которой возросла с 8 до 14 воинских эшелонов в день, и быстром восстановлении боеспособности царских войск. По подсчетам командования Маньчжурской армии, для окончательного разгрома противника ей требовались еще 6 пехотных дивизий и 1 000 000 000 иен, в то время как Япония только в мукденском сражении потеряла 72 008 человек убитыми, ранеными и пленными, а ее затраты на войну составляли уже 1 730 050 000 иен²²⁵.

Поэтому в середине марта 1905 г. активные боевые действия на суше практически прекратились. Заручившись согласием императора, начальник Генерального штаба маршал Ямагата Аритомо 23 марта обратился к премьер-министру, министру иностранных дел и министру финансов с предложением срочно начать переговоры о мире с Россией, которые инициировали выработку условий мирного соглашения²²⁶.

Спустя три месяца командование Маньчжурской армии приступило к поэтапному сокращению личного состава разведывательных органов, отправляя офицеров разведки в строевые части или назначая их военными комендантами на оккупированной территории. К середине октября в армейской агентурной сети осталось 37 китайских агентов и связников, оперировавших в Харбине, Чанчуне, Чжэнцзятуне, Хайлуне и Фэнхуа²²⁷. Окончательно разведывательная служба Маньчжурской армии прекратила существование в декабре 1905 г., став основой для органов оперативной разведки Квантунского генерал-губернаторства в Маньчжурии, Забайкалье и на Дальнем Востоке.

Таким образом, организованная в 1871 г. и прошедшая сквозь полосу многочисленных реформирований в 1874–1899 гг. японская военная разведка приобрела первый практический опыт агентурной работы против крупной державы уже в 1894–1895 гг. Это позволило ей заблаговременно развернуть на российском Дальнем Востоке, в Маньчжурии и Корее сеть легальных резидентур под прикрытием дипломатических миссий. В своей деятельности они опирались в первую очередь на японских мигрантов, которые в условиях дефицита трудовых ресурсов на Дальнем Востоке работали на российских военных объектах и передавали интересовавшую Генеральный штаб информацию.