Текст книги "Память осени"

41. Джермай-Качик. Дом Ревиде

К дому подъезжает машина с гитлеровцами и полицаем. С ними Лариса. Она хорошо выглядит. Ревиде и Фирузе наблюдают за ними в окно. Когда раздается стук в дверь, они прижимаются друг к другу. Стук все громче.

Лариса. Открывайте, бабушка Ревиде! А то они сломают дверь!

Ревиде идет к двери, открывает, немцы вваливаются в дом. За ними заходит Лариса. Она уверенно идет к шкафу, открывает его.

Лариса. А где передатчик? Он был здесь.

Ревиде и Фирузе молчат, прижавшись друг к другу.

Полицай. Оглохла что ли? Передатчик где? Куда спрятали? Будете молчать, спалю к чертовой матери дом, партизаны проклятые!

Лариса. Бабушка Ревиде, скажите им… Зачем он вам? Так и для Алиме будет лучше…

Ревиде смотрит на Фирузе и кивает. Та идет к сараю, показывает на пол. Полицай отдирает половицу и находит там передатчик.

Полицай. Есть, вот он…

Лариса. Ну, вот и правильно. Молодцы.

Ревиде. Алиме… Что с ней?

Лариса. Все хорошо. Со мной же все в порядке. Вот смотрите – жива и здорова…

Лариса показывает себя со всех сторон, на нее вдруг нашел какой-то приступ веселья. Она не больно щелкает Фирузе по носу.

Лариса. Так что не беспокойтесь, вернется ваша Алиме, никуда не денется… Вернется… В общем, держи хвост пистолетом.

Гитлеровцы и Лариса уходят. Фирузе прижимается к Ревиде, та гладит ее по голове.

Ревиде. Вернется, наша Алиме, вернется… Не плачь, мы будем ждать, и она вернется.

Обе плачут.

42. Старый Крым. Коридор гестапо

Алиме ведут на допрос. Навстречу ведут Абдурагима. Он тяжело хромает, лицо в крови. На мгновение они приостанавливаются, обмениваются взглядами. Абдурагим через силу пытается улыбнуться. Конвоир толкает его прикладом в спину.

Алиме вводят в кабинет. Там только Роде. На столе стоит изъятый передатчик.

Роде. Садитесь.

Внимательно разглядывает Алиме.

Роде. Вам два месяца назад исполнилось двадцать лет… Всего двадцать лет. Значит, когда вас забрасывали, вам и вовсе было девятнадцать… Никак не мог поверить, что у русских не найдется более опытных и подготовленных людей для выполнения столь ответственной работы… Вы незаурядный человек, Алиме Абденанова. Каких-то несколько недель в разведшколе, один прыжок с парашютом… И готов резидент. Если бы мне рассказали, что так готовят резидентов, не поверил бы… Вы хорошо работали, отдаю вам должное, но теперь все кончено.

Алиме молчит.

Роде. По сути, вы уже мертвы. Труп, пока еще как бы живой. Чтобы действительно остаться живой, вам надо согласиться сотрудничать с нами. И тогда вы останетесь живы. Понимаете – живы. Это самое главное. А если умрете, вы даже не узнаете, кто победит…

Алиме. Я знаю.

Роде. Что?

Алиме. Кто победит.

Роде. А-а… Уверены, что ваши… А я вот не уверен. Ну даже если ваши, вы-то этого не увидите. Понимаете? Потому что вас уже не будет. А еще вы не узнаете, что такое семья, у вас не будет своих детей… У вас уже не будет ничего. И потом, неужели вы думаете, что от того, согласитесь вы или нет, изменится результат войны… Смешно? Ничуть. Он не зависит от вашего согласия. Ваша гибель ничего не решает. Вой на будет идти своим чередом, к своему закономерному концу…

Роде (после паузы). А самое глупое знаете что? Вы все равно расскажете все, что нам надо. Потому что если вы не расскажете мне, я отдам вас в руки настоящих палачей. И им вы расскажете все. Потому что человек не может выдержать и перенести тех страданий, которые они умеют доставлять. Это выше человеческих сил. От вас останется мешок костей… Переломанных костей. От невыносимой боли вы перестанете что-либо ощущать и понимать. Вас сломают, забьют, растопчут… Над вами надругаются… Вы выложите им все, но после нечеловеческих мук… Зачем?

Алиме молчит.

Роде. У вас не так много времени. До завтра. Или вы завтра соглашаетесь сотрудничать с нами и остаетесь живой… Или вас все равно заставят говорить, причиняя нечеловеческие муки… Все просто: жить или сдохнуть?

43. Камера в гестапо

Алиме сидит на полу. Гремит замок. Входит Лариса.

Лариса. Да, обстановочка… Ну здравствуйте, товарищ резидент.

Алиме. Тебя специально прислали? Пугать меня?

Лариса. Да нет, я сама предложила – давайте я с ней поговорю… Вот и пришла. На самом деле, я пришла попрощаться. Все-таки вместе жизнью рисковали. Вряд ли еще увидимся… Я же знаю, уговаривать тебя бесполезно.

Алиме. Тогда что ты мне можешь сказать?

Лариса. Слушай, мы с тобой честно работали, сделали, что могли… Нас даже орденом наградили за боевые заслуги… Так что им нас не в чем упрекнуть. Но вот так взять и сдохнуть – я не желаю… Черт с ним, быть убитой в бою, там выбора нет, а тут… Режьте меня, пытайте меня? Нет уж… Я жить хочу, я любить хочу, мужа хочу, детей… Почему я должна отказаться от всего этого?

Алиме. А ты сможешь потом жить? И чувствовать себя счастливой?

Лариса. А почему нет?

Алиме. А те, кого ты предала? Кого отправила на смерть?

Лариса. А нас разве не отправили не смерть? Ты думаешь, нас кто-нибудь попробует спасти, когда узнают, где мы? Хоть кто-нибудь? Пошлют за нами армию? Десант?

Алиме. Ну, живи, если сможешь… Только что ты будешь делать, когда наши придут?

Лариса. Посмотрим, там видно будет. Может, останусь, затеряюсь где-нибудь – страна у нас большая, а после войны такой бардак будет… А может, с немцами уйду, на Германию посмотрю, как они там, фрицы несчастные, живут… Пока ты жив, у тебя есть варианты.

Алиме. Я так не могу.

Лариса. Ты не выдержишь. Ты не представляешь, что они делают тут с людьми.

Алиме. Я знаю.

Алиме закрывает глаза, давая понять, что разговор окончен. Лариса пожимает плечами и уходит. Алиме сидит одна, закрыв глаза. Тихо почти шепотом начинает напевать: «Нам нет преград ни в море, ни на суше, нам не страшны…»

44. «Процедурная» в гестапо

На отдельном столике разложены инструменты для пыток. Роде разглядывает их. Кауш сидит за столом, пишет.

Роде. И вы что – все это используете?

Кауш. Все редко. Чаще хватает одного…

Роде. Черт его знает, что это за люди! Как они все это терпят? И люди ли они вообще…

Кауш. Они-то как раз люди…

Роде. А кто же тогда мы?

Кауш. Мы? (Усмехается.) Арийские сверхчеловеки.

Роде. Кауш, я надеюсь, после моего возвращения с ней можно будет еще разговаривать…

Кауш. Я тоже надеюсь. Не волнуйтесь, к вашему возвращению она поведает нам все. Так вы готовьтесь к радиоигре с русскими…

Роде. Кстати, Кауш, а зачем ваши костоломы упражняются с другими бандитами – с ее дядей, с ее родственниками? Что, просто из любви к искусству? Они же ничего не знают, ничего не могут сказать. Они только выполняли ее задания и доставляли ей сведения.

Кауш. Да они мне и самому надоели. Надеялся вытрясти из них что-то о партизанах… Молчат, как немые.

Роде. Ну так вывезите их в горы и закопайте там. Чем быстрее, тем лучше. Кстати, нашлась ваша «бумажная мышь»? Унтерштандартен Крюгер?

Кауш. Пока нет.

Роде. Странная история.

Кауш. Только не убеждайте меня, что это был агент русских, Роде. Таких агентов не бывает. Этот сопляк не высовывался из канцелярии… Он… Он боялся всего на свете!.. Агент! Этого не может быть!

Роде. Что ж, будем надеяться на это. Хотя, признаться, я и сам не могу поверить, что этот мальчик столько времени водил вас за нос.

Кауш. Выбирайте выражения, Роде! Я не позволю…

Полицаи вводят Алиме.

Роде. Здравствуйте, Алиме Абденанова. Не хотите ничего мне сказать? Учтите, я спрашиваю вас в последний раз. Дальше вы остаетесь вот с этими господами, и они будут говорить с вами иначе.

Алиме. Мне нечего вам сказать.

Роде. Что ж, я, как Пилат, умываю руки. Это ваш выбор.

Роде выходит.

Кауш. Дорогу нашему Пилату! Ну, а мы, грешные, займемся делами.

В «процедурной» повисает тишина. Полицаи ухмыляются.

Кауш. Значит, ничего не хотите нам сказать? Ну-ну… Дубогрей, поухаживай за нашей красавицей… Так, знаешь, аккуратно, для знакомства…

Полицай Дубогрей, улыбаясь, подходит к Алиме, в руках у него резиновая дубинка. Алиме сжимает зубы и кулаки. Размахнувшись, он сильно бьет Алиме в бок, она падает со стула. Дубогрей продолжает избивать ее…

Кауш смотрит на избиение из-за стола, время от времени просматривая какие-то бумаги и насвистывая «Лили Марлен».

45. Краснодар, разведуправление

В кабинет Трусова входит взволнованный Вергасов.

Вергасов. Сообщение от «Софие».

Трусов. Ну, давай.

Трусов изучает сообщение, поднимает глаза на Вергасова.

Трусов. Ну, что скажешь?

Вергасов. Товарищ генерал, есть большие сомнения, что это «Софие». Во-первых, в тексте нет кодового слова, которое она всегда вставляет, чтобы подтвердить, что работает не под контролем. Во-вторых, слишком большой перерыв в сообщениях – больше десяти дней. В-третьих, просит разрешения уходить в Старый Крым. Но у нее есть жесткие указания, куда уходить в случае опасности. Только не в Старый Крым, где комендатура, гестапо, абвер…

Трусов. А почерк? Чей почерк?

Вергасов. Почерк радистки «Гордой».

Трусов. Точно?

Вергасов. Несомненно.

Трусов. Несомненно… Получается, «Гордая» работает под контролем немцев. А «Софие» в этом не участвует…

Вергасов. Получается, товарищ генерал. «Гордую» они склонить к сотрудничеству смогли, а «Софие» нет…

Трусов. Получается. Плохо получается. Плохо… Есть данные, где она сейчас может быть?

Вергасов. Есть сообщение от партизан, из Северного отряда капитана Кузнецова, куда ушел наш агент. Из Джермай-Кашика доставлена целая группа задержанных в Старый Крым. По времени совпадает с невыходом Софие в эфир.

Трусов. Судя по всему, это они. Ее группа. Взяли всех… Жалко девчонку! Как же она так!.. Что мы можем сделать для ее спасения? Раз она молчит, то…

Вергасов. Товарищ генерал, несколько дней назад в Крыму был взят разведчик Борисов из отряда Кузнецова. Мы прорабатывали возможность внезапного ночного рейда на комендатуру Старого Крыма для освобождения Борисова и других задержанных…

Трусов. Так форсируйте это дело, ждать нельзя! Привлеките к операции спецотряд «Баст». Привлеките других, если надо. Людей надо спасти.

46. Расположение партизанского отряда в горах

Аганин сидит за грубо сбитым столом, разбирает документы из портфеля Кауша.

Входит командир отряда «Баст» и боец.

Командир. Ну, разведчик, складывай свои секретные бумаги и собирайся – через час самолет.

Аганин. Товарищ командир! Отправьте вместо меня раненного… Я должен участвовать в рейде на комендатуру! Я должен!

Командир. Не могу. Твои бумаги в центре ждут! У меня приказ!

Аганин. Портфель может летчик передать. А я… Я же знаю комендатуру, я там был… Там есть тайные помещения, которые сразу не найдешь! Наши могут быть там, в них… А ребята проскочат мимо в темноте…

Командир. У меня приказ: срочно доставить тебя в Центр. Самолет за тобой прислали! За тобой!.. А в комендатуре и без тебя разберемся. Расскажешь, что там и как запрятано.

Аганин. Товарищ командир, не полечу я! Что хотите делайте, а не полечу!..

Командир (внимательно смотрит на Аганина). Это немцы, что ль тебя научили приказы не исполнять?

Аганин. Товарищ командир, там моя девушка! Понимаете! Я должен ее спасти! Как я могу сейчас улететь?.. Когда она… Как мне жить потом?

Командир (после долгой паузы). А у меня там брат… Но я не могу туда сам идти… Ладно, под мою ответственность. А потом – первым же самолетом… И башку побереги, она Центру нужна…

47. Старый Крым

Тени скользят по улочкам Старого Крыма, стягиваясь к зданию комендатуры. Бесшумно ликвидировав с помощью ножей постовых, партизаны врываются внутрь. Несколько выстрелов, короткая автоматная очередь. Фашисты, не понимающие, что происходит, даже не способны в первое время сопротивляться.

Партизаны врываются в помещение тюрьмы, распахивают двери камер, из них выбираются ошарашенные, замученные пытками люди. Их провожают к выходу. «Борисов! Где Борисов?»

Один из партизан гонит прикладом автомата полицая. «Где Борисов?» «Там, в конце коридора! Там камера смертников…»

«А где девушка из Джермай-Кашика?» «Их расстреляли всех! Всех!» «Когда?» «Вчера! Вчера приказали – раз молчат, всех расстрелять!» «Где?» «Их вывезли в горы! К Агармышу!»

Наконец можно разобрать, что срывающийся голос принадлежит Аганину. Он в гражданском с немецким автоматом в руках.

Из камеры смертников выводят еле идущего Борисова.

Аганин бросается к нему.

Аганин. Ты про Абденанову что-нибудь знаешь? Где она может быть?

Борисов. Их гнали по коридору, в грузовик погрузили, всех увезли… Никто не вернулся…

Аганин. Не успел… Один день… Один день…

Один из узников бросается на полицая: «Это он, он меня пытал!» Полицай падает на пол, сучит ногами: «Мне приказали, я не хотел!»

Звучит приказ: «Уходим, все уходим!»

48. Краснодар. Разведуправление

Генерал Трусов садится в машину. Из разведуправления выбегает Вергасов.

Вергасов. Товарищ генерал!

Трусов. Ну?

Вергасов. Опоздали… Их накануне увезли на расстрел… Всю группу… Борисов подтверждает. Прямо накануне увезли… Не успели.

Трусов. Опоздали… Опоздали… Поехали.

Машина отъезжает. Вергасов, оставшись один, какое-то время глядит ей вслед, потом, сгорбившись, идет в управление, опустив голову.

49. Крым. Феодосия. Генуэзская крепость

Генерал фон Горн и Роде на крепостной башне. Смотрят на пейзаж внизу.

Горн. Весна… Вы чувствуете ее дыхание, Юрген? Как красиво! И эта старинная крепость, как твердыня германского духа… Крепости, монастыри, рыцарские плащи, море… Какая жизнь могла бы здесь быть!

Роде. Вам кажется, что все уже решено?

Горн. Увы. Надо смотреть правде в глаза. Крым мы не удержим. Еще пара недель, и русские будут здесь. Ну, три недели, ну, месяц…

Роде. В сорок втором мы сюда вернулись.

Горн. С тех пор многое изменилось… Все…

Роде. Мы, наверное, так и не поняли русских… Вы знаете, мы взяли русского резидента. Девушку двадцати лет… Она не сказала ни слова. Вы не представляете, что с ней вытворяли Кауш и его мясники из местных… На это невозможно смотреть. Она не выдала никого и ничего. Не могу понять, как она вынесла все это? Что ею двигало? Ради чего?

Горн. Какая теперь разница. Нам теперь должно быть все равно, потому что наша задача убраться отсюда живыми. Увы, вот все, что нам осталось. Так что думайте об этом, Юрген, а не о загадках русской души… Теперь уже поздно.

50. Симферополь. Здание полиции

В своем кабинете Роде просматривает документы. Какие-то складывает в портфель, какие-то откладывает в сторону для последующего уничтожения. Входит офицер.

Офицер. Господин гауптман, что нам делать с человеком, которого прислал комиссар Кауш?

Роде. Каким человеком? И причем тут Кауш?

Офицер. Его привезли из Старого Крыма. Кауш по телефону сказал, что этот русский агент числится за вами и вы хотите продолжить с ним работать. Чтобы я доложил вам об этом, как только вы появитесь.

Роде. Черт знает что! Какой еще русский агент?!

Офицер. Вам стоит взглянуть на него… Пока не поздно.

Роде. Хорошо, где он?

Офицер. В подвале, в камере. В одиночной, как приказал Кауш.

Роде. Ну, хорошо, показывайте, куда идти!

Офицер и Роде спускаются в подвал. Офицер открывает дверь и пропускает Роде. Тот входит в камеру. На топчане лежит человек укрытый с головой темным одеялом.

Роде. Пусть он встанет.

Офицер. Боюсь это невозможно.

Роде. Почему?

Офицер. Смотрите сами…

Офицер подходит к топчану и откидывает одеяло. Роде смотрит и болезненно морщится. Офицер закрывает тело одеялом.

Роде. Черт, этот Кауш со своими мясниками окончательно сбрендил… Мне здесь делать нечего.

Офицер. А что нам с ней делать?

Роде. На вашем месте я бы постарался избавиться от этого… Как можно быстрее. Причем так, чтобы этого никто не видел. Понимаете – никто. У вас же есть тут за городом какой-то «колодец смерти»?

Офицер. Так точно.

Роде. Ну так и отправьте ее туда. И никаких следов, никаких записей в документах. Слышите – ничего! Никто ничего не должен знать.

Офицер. Слушаюсь.

Роде и офицер уходят.

И вдруг в полной тишине мы слышим, как Алиме поет едва слышным, прерывающимся шепотом:

«Нам нет преград ни в море, ни на суше, нам не страшны…»

А еще она видит, как краснозвездные самолеты разносят укрепления врага, как идут к Крыму боевые корабли, как яростный десант опрокидывает немецкие войска в море и красный флаг возносится над крымскими городами.

Она все-таки видит это.

51. Крым

– Алиме! Алиме! Где ты?

Маленькие сестренки Алиме ищут ее глазами. И она выходит из кустов в ожерелье из гармалы, обнимает их.

Алиме. А вот и я. И никуда не делась. Я с вами.

Сестры. Алиме, а мы думали, ты пропала, ушла… Зачем ты ушла? Не уходи больше!

Алиме. Эх, вы! Помните, что нам мама говорила? Тот, кого помнят и ждут, обязательно возвращается…

2016 г.

Свидание с привкусом разлуки

Она положила ладонь на его руку и чуть сжала пальцы. Потом подняла веки и долго спокойно смотрела ему в глаза, прекрасно понимая, что с ним происходит и какие думы обуревают его. И он понял – она готова быть с ним рядом, что бы ни произошло. Это был тот взгляд женщины, которого всегда ждет мужчина.

А. Г. Звягинцев

1. Берлин, май 1945 года. Подвалы рейхсканцелярии Гитлера

Бесконечные коридоры, похожие на лабиринт, темные закоулки, потайные комнаты. Всюду следы торопливого бегства, бумаги, чья-то брошенная второпях форма, сапог… За одной из дверей – множество красных футляров, внутри которых Железные кресты. За другой – горы книг «Майн кампф».

Майор Андрей Вологдин и капитан Михаил Карпович – сотрудники особого отдела, оба лет двадцати пяти – сосредоточенно осматривают помещения, готовые в любой момент стрелять из автоматов. Они небриты, грязны, крайне усталые. Кресты и гитлеровские книги брезгливо разбрасывают ногами.

Карпович (морщится). Запах тут…

Вологдин (усмехнувшись). Нормальный запах для преисподней.

Карпович. Еще бы знать, чего мы тут ищем…

Вологдин. Любые доказательства, что господин Гитлер действительно кончил жизнь самоубийством. Сам понимаешь, победа будет неполной, если окажется, что Гитлеру удалось сбежать… Народ нам не простит.

Карпович. Да уж чего только не болтают! Будто он добрался до моря, где его ждала подлодка, и его увезли в Антарктиду, а там ему новое логово приготовили…

А еще я слышал, что он улетел на самолете, а вместо него двойника застрелили и сожгли… Так уже два трупа его нашли!..

Вологдин. В том-то и дело, что два! А должен быть один! Настоящий! Двойников нам не надо…

Они распахивают очередную дверь и невольно отшатываются. Посреди комнаты небольшой стол, на котором лежит покойник в парадной форме эсэсовского офицера. Вологдин и Карпович осторожно входят в комнату.

Вологдин. Не трогай. Может быть заминирован. Уж больно хорош…

Карпович (осматривая труп). Пулевое отверстие в виске.

Вологдин. Вижу… Черт его знает, кто это, но точно не Гитлер… Представляю, что у них тут творилось. Давай отметь дверь, и вызовем саперов.

Карпович. (рисуя мелом на двери большой крест, бормочет). Да уж, помирать после войны никому неохота. Не хватало еще после победы…

Они идут по катакомбам дальше.

Карпович. Когда же нас с тобой домой отпустят, а?.. Слушай, а что бы ты с ним сделал, если бы мы его нашли? Представляешь – открываем вот эту дверь, а там Гитлер сидит… Собственный персоной!

Вологдин (кивая на очередную дверь). Давай открывай!

За дверью лучи фонариков выхватывают фигуру съежившегося на полу человека, который закрывается рукой от света.

Карпович и Вологдин. Руки вверх!

Немец послушно поднимает руки, его трясет от страха.

Немец (умоляюще бормочет). Не стреляйте!.. Я без оружия.

Карпович (по-немецки). Ты кто?

Немец. Рядовой Иохим Фиш, господин офицер.

Карпович. Где служил?

Немец. Бегляйткоммандо СС «Адольф Гитлер»…

Карпович и Вологдин многозначительно переглядываются. Немец, заметив это, торопливо продолжает.

Немец. Я занимался связью – передавал депеши, письма, газеты… Выполнял мелкие поручения… Последнее время я был телефонистом, работал на коммутаторе…

Вологдин, осматривавший комнату, подходит к немцу. Тот боязливо втягивает голову в плечи.

Вологдин (по-немецки). А что за труп лежит в комнате у пожарного крана?

Немец. Это Йозеф Трушке. Он застрелился.

Вологдин. От страха? Или не мог пережить гибели тысячелетнего рейха?

Немец. Нет, из-за жены.

Карпович (изумленно). Из-за чего?!

Немец. Из-за жены. Она у него беременна, должна рожать скоро, а он вдруг узнал, что ребенок не от него. Что жена ему изменила… Он надел парадный мундир и…

Вологдин (по-русски, усмехнувшись). Скажите, страсти какие!..

Карпович (по-русски). Ничего себе история из жизни эсэсовца! Слушай, Вологдин, пошли наверх! Там допросим. Не могу я уже тут находиться! Мутит!

Вологдин (по-немецки). Пошли!

Немец. Вы меня расстреляете?

Карпович (хохотнув, по-немецки). Зажарим и съедим!

Офицеры выводят немца в коридор. Раздается автоматная очередь. Немец, шедший впереди, падает первым. Вологдин и Карпович падают рядом. Еще одна очередь сотрясает коридор. Затем наступает тишина…

Из-за угла появляется полусогнутая фигура с немецким автоматом в руке. Крадучись и приседая, человек направляется в сторону лежащих. Подпустив нападающего поближе, Карпович открывает огонь. Человек, дернувшись, замирает кучей на полу.

Карпович (не вставая). Вологдин! Андрей! Ты как?.. Чего молчишь?

Вологдин едва слышно стонет в ответ.

Карпович, привстав, всаживает еще несколько пуль в нападавшего. Потом бросается к Вологдину.

Карпович. Андрей, ты что? Андрей!.. Браток! Ты не умирай, не надо! Терпи, родной! (Плача от бессилия). Гады, после войны!..