Текст книги "Прокурор идет ва-банк"

– Гуляют в вашей гостинице?

– А где же? – удивилась Белянка и обиженно посмотрела на Ярыгина. – У нас столичный комфорт.

– Давайте тогда за комфорт, – поднимая бокал, предложил Ярыгин.

– Давайте, – решительно сказала Белянка и выпила еще бокал.

Шампанское заканчивалось. Ярыгин, достав из чемодана бутылку «Белого аиста», открыл ее и обратился к Белянке:

– Под такую закуску и коньячок не грех выпить.

– Наливай, – переходя на «ты» и подставляя охотно бокал, сразу ответила Белянка.

– За что пьем?

– За любовь! – сверкнула глазами Белянка.

– За любовь еще рано! – усмехнулся Ярыгин. – Давай выпьем…

Но Белянка его уже не слушала. Она залпом осушила бокал коньяка.

«Ничего себе баба, – думал Ярыгин. – Темп взяла больно крутой. Десять минут не прошло, даже познакомиться толком не успели, а уже за вторую бутылку принялись».

Он решил растянуть свой бокал на несколько тостов, видя, как быстро хмелеет Белянка.

– Говоришь, вся номенклатура у вас здесь гуляет, – умышленно передергивая слова, возвратился к начатому разговору Ярыгин.

– Настоящая номенклатура не здесь, а на «Белой даче» развлекается, – пьяным голосом возразила Белянка.

– А ты что, там бывала?

– Ха! – рассмеялась Белянка. – И не один раз. Старикашки там в основном собираются. На отдых из Москвы. Но все такие важные… Беседы ведут… Там от доверенных людей такое узнаешь…

Язык у Белянки начинал заплетаться. И пока Ярыгин раздумывал, наливать ли ей еще коньяка, она подставила ему бокал и требовательно сказала:

– Давай выпьем…

После очередного бокала она закурила. Глаза помутнели, и, забросив ногу на ногу, она уставилась на Ярыгина.

– Если хочешь что-то узнать, читай «Правду» и слушай «Последние известия», – пытаясь вытянуть информацию, заметил Ярыгин.

– О чем на «Белой даче» говорят, ты и от Би-би-си не услышишь, – сказала Белянка и выпустила тонкую струйку дыма в лицо Ярыгина.

– О чем же это? – тут же задал вопрос Ярыгин.

– Брежнева уже два раза с того света возвращали! – заплетающимся языком хвастливо зашептала Белянка. – А как они подготовят захват власти, то возвращать его больше не станут, останется там, куда ушел. Думаю, что не в рай!

– Ну, по пьянке чего не скажешь!

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке! Понял! – решительно возразила Белянка. – А эти все могут. И потом, что это ты все интересуешься? – запальчиво спросила она.

– Говорим, да! – с грузинским акцентом ответил Ярыгин.

– А я отвечаю, так? – засмеялась Белянка. – А потом ты куда-нибудь напишешь, а мне будут делать секир башка!

– Ладно! – успокоил ее Ярыгин. – Ничего ты мне не говорила, ничего я не слышал. И вообще, я на отдыхе.

– Жена дома, а ты на отдыхе! – забазарила неожиданно Белянка.

Она опьянела прямо на глазах. «Ни фига себе! – удивился Ярыгин. – В момент закосела баба. Алкоголичка, что ли?» – подумал он.

– Шо смотришь? – разозлилась Белянка. – Щас как вмажу. Кобели чертовы, все вы одним миром мазаны. Вот не буду с тобой трахаться, и все тут. Иди, жалуйся!

И она, шатаясь из стороны в сторону, вышла из номера столь стремительно, что Ярыгин не успел ей ничего сказать.

– Дура баба! – громко возмутился он, подозревая, что его записывают и подслушивают. – Наболтала спьяну что ни попадя, специально, наверное, чтобы в постель не ложиться.

«Действительно, дура баба! – подумал он. – Цвях ей холку намылит, если узнает об этих откровениях». На Ярыгина спиртное не действовало, да и закусывал он, в отличие от Белянки, основательно. Всю закуску умял без остатка.

«Не пропадать же добру! – подумал он. – Пусть плохое брюхо лопнет, чем хорошему кушанью пропасть».

Отсутствие друга стало его уже беспокоить.

«Интересно! – размышлял он. – Неужели старик демонстрирует ему свои кулинарные способности? Хотя если выставил бочонок вина, то можно много съесть!»

Но беспокойство его не оставляло. Недолго думая, он собрался и пошел к Скорине.

Дом Скорины Ярыгин нашел очень быстро, но на настойчивые звонки никто не выходил. Он перемахнул через забор и прокрался в дом, на всякий случай держа под рукой пистолет.

Увидев лежащего на диване старика, Ярыгин бросился к нему, решив, что старик мертв. Однако, приблизившись, понял, что тот мертвецки пьян. Ярыгин попытался растолкать старика. И это ему, как ни странно, удалось. Павел Тарасович очумело уставился на него и спросил:

– Ты кто?

– Друг Оболенцева Кирилла Владимировича! Он был у вас?

– Ушел твой друг! – прошептал обессиленно Скорина. – Увели!

– Кто увел?

– Женщина. Лучшая женщина! Лесная, одиннадцать! – Скорина вновь рухнул на диван и захрапел.

Ярыгин понял, что от старика добиться других пояснений вряд ли удастся, и, оставив его в покое, покинул дом.

Несколько секунд он сомневался – идти на Лесную или не идти. Ярыгин не знал, что это за женщина похитила друга, но чувствовал: произошло что-то серьезное.

Через полчаса он стоял у дома Ольги.

В ресторане

Оболенцев был счастлив.

Он никак не мог оторваться от Ольги, ласкал ее и целовал. Это уже не было просто физическим влечением. Это было полным слиянием двух бродивших по белу свету половинок, наконец-то нашедших друг друга и соединившихся.

– Ты можешь остаться у меня? – спросила тихо Ольга.

Оболенцев поцеловал ее долгим поцелуем и честно ответил:

– Нет, не могу! Я приехал с другом. Он сейчас, наверное, с ума сходит, не зная, где я. А если не вернусь в гостиницу, он, боюсь, весь город на ноги поднимет. А то и на уши.

– Хороший у тебя друг! – ревниво проговорила Ольга. – Но мне хочется для тебя стать не только другом.

– Женой? – вдруг выпалил, сам того не ожидая, Оболенцев, радуясь ее откровенности.

– И женой, и любовницей, и другом, и товарищем! – засмеялась Ольга. – Всем, всем, всем на свете!

Оболенцеву пришлось собрать все свои силы, чтобы отказаться от ее предложения.

А она не могла оторвать от него взгляда, не могла даже помыслить о том, что он может не вернуться, исчезнуть навсегда. Она чувствовала, что потерять его – это значит потерять себя.

– Отлично! – сказал, одеваясь, Оболенцев. – Будь для меня всем!

И он нежно поцеловал ее в губы. Ольга отпустила его с таким чувством, будто сердце разорвала на две части…

Не успел Оболенцев выйти из подъезда ее дома, как услышал голос Ярыгина:

– Бум, бум, бум! Герой убит! Герой, штаны с дырой!

Оболенцев очень удивился появлению Ярыгина возле дома Ольги. Настолько удивился, что у него вырвалось:

– Профессионал!.. Ну, ты даешь! Если даже я затрепетал, то представляю, как трепещут уголовники.

Они направились в гостиницу.

Район, в котором жила Ольга, был так же мало похож на центр всесоюзной здравницы, как спальный район Тушино на Красную площадь. Здесь даже было еще непригляднее: редкие фонари создавали идеальную атмосферу для влюбленных и грабителей, а об асфальте здешние улицы не имели и представления.

Сельская тишина была, может, и целительна для аборигенов, но попавший сюда из шумного и сверкающего центра сразу же начинал чувствовать себя изгоем, которого специально потеряли и забыли найти.

Однако достаточно было проехать минут пятнадцать на автобусе, который в это время шел полупустой, и вновь тебя встречали огни большого города, шум и гам людских масс.

– Кто-то в Москве клялся мне, что мы едем исключительно по делу! – заметил Ярыгин, глядя в окно автобуса. – А сам небось влюбился!

– Сердцу не прикажешь. Достань пистолет и застрели меня! – предложил неожиданно Оболенцев. – Я настолько счастлив сейчас, что, кажется, ничего лучше в жизни уже не будет.

– «Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!» – процитировал Ярыгин, испытывая жгучее желание немедленно, срочно увидеть свою молодую и любимую жену, добрую и ненаглядную Машу. – У тебя сначала всегда бывает прекрасно.

– А что потом? – обиделся Оболенцев.

– «Ты спрашивала шепотом, а что потом, а что потом? Постель была расстелена, и ты была растерянна…» – нараспев процитировал Ярыгин строки Евтушенко.

– Ваня! – строго остановил друга Оболенцев. – Мы уже не в том возрасте, когда вершина отношений «дала – не дала». Нам не шестнадцать лет!

– Мне минуло шестнадцать лет… – не унимался Ярыгин.

– Не ерничай, Ваня! – оборвал друга Оболенцев. – Мне кажется, это серьезно!

– Серьезно, серьезно? – обрадовался Ярыгин. – Ну что ж, дай Бог!

– Ты бы еще перекрестился! – подначивал Оболенцев. – Верующим заделался?

– Может, и верующим, – отбивался Ярыгин. – А вообще поговорка есть такая. Не слышал, что ли?

– Слышал, слышал! Лучше скажи, чем закончился твой поход к Каменковой? Удачно?

– Удачно! Правда, ее дома не оказалось, пришлось на работу к ней идти. Она согласилась дать показания, но только нашей бригаде, местным ничего говорить не будет.

– Это хорошо… А еще что ты мне хочешь сказать?

– Ко мне сегодня в номер заявилась Белянка с шампанским и со жратвой, – похвастался Ярыгин.

– У Маши рога не выросли, надеюсь? – засмеялся Оболенцев.

– Вроде умный, а шутки дурацкие! – обиделся Ярыгин. – Я же ради дела!

И Ярыгин стал рассказывать про Белянку и Каменкову.

Когда они вошли в холл гостиницы, Ярыгин испытал чувство облегчения, если не радости, увидев протрезвевшую Белянку на рабочем месте. Оболенцев наклонился к Ярыгину и сказал:

– Девушка твоей мечты сохнет у стойки. – Но в эту минуту он почувствовал исходящий от Ярыгина запах рыбы и продолжил: – Кашалот ты вонючий, понял?

– Это почему еще? – весело спросил Ярыгин.

– Пахнешь!

– Чем?

– Рыбзаводом! Вот чем.

– А-а-а, сэр! Это вам не Нью-Йорк. А ты взял на себя повышенное обязательство, социалистическое по форме, коммунистическое по содержанию, что будешь меня сносно кормить.

– Но мыться, Ваня, все равно надо… – продолжал укорять друга Оболенцев.

Ярыгин замолчал. Не стал доказывать, что он принял душ, а запах шел от волос, которые не успел вымыть.

В номере он сразу же пошел отмываться. И через двадцать минут был готов идти хоть на прием к английской королеве.

– Ты куда это собираешься? – подозрительно спросил Оболенцев, глядя, как друг одевается.

– Туда же, куда и ты! – весело сообщил Ярыгин. – Собираюсь тебя выставить! В гостинице ресторан работает до пяти утра. Теперь твоя очередь меня выгуливать.

– Ты уже коньяк из энзэ раздавил, – намекнул Оболенцев, показывая глазами на недопитую бутылку «Белого аиста».

– Жмот! Я же для дела! – мгновенно откликнулся Ярыгин. – А от самого как от винной бочки несет. Видел я у деда, какую бутыль вы вдвоем выдули. Еще меня попрекаешь…

– Ладно! – причмокнул Оболенцев. – Будешь хорошо себя вести, свожу к деду, выпьешь настоящего вина, такое лишь на приемах в Кремле подают.

– Забыл с пьяных глаз, – засмеялся Ярыгин, – про певичку-то из ресторана?

– A-а! Тогда я тоже под душ!

– Под холодный! В форму немного придешь.

– Приду! – согласился Оболенцев. – Только ты меня не особенно там выставляй. А то придется мне срочно лететь в Москву. Мало денег захватил с собой, на певичек не хватит!

– У меня есть, не боись! – подмигнул Оболенцеву Ярыгин.

Оболенцев быстро принял холодный душ и смыл с себя почти весь хмель. Можно было идти в ресторан…

Ресторан встретил их громом оркестра, клубами табачного дыма и пульсирующими разноцветными лучами цветоустановки. Под потолком вращался зеркальный шар, разбрасывая по залу причудливые блики.

Друзья заметили небольшой столик у стены, за которым как раз было два свободных места.

– Чур, я лицом к эстраде! – крикнул Ярыгин и бросился к столику.

Оболенцеву осталось лишь молча пожать плечами и, улыбаясь, последовать за другом.

Не успели они усесться, как к ним подлетел официант.

– Что будем заказывать? – спросил он, одаривая друзей ослепительной вышколенной улыбкой.

– Бутылку «каберне» и… – Оболенцев замялся. – Два салата «Оливье»!

– Слушаю-с!

Неподалеку расположилась дюжина чопорных немцев. Плешивый толстяк из компании, бражничавшей рядом с ними, громко позвал официанта:

– Паша! Живо тащи три банки черной икры, деревянные ложки и «Столичную»! Покажем колбасникам, как русские гуляют!

– Слушаюсь! – Официант Паша одарил толстяка ослепительной улыбкой.

Ярыгин окинул внимательным взором зал и шепнул Оболенцеву:

– Народ икру ложками хавает и косорыловку жрет, а мы… Кто-то обещал суточные!

– Проверка слуха! – улыбнулся Оболенцев.

– Вот так всегда девушек и обманывают! – горько заметил Ярыгин.

– И не женятся! – в тон ему продолжил Оболенцев.

Оркестр на сцене уполовинил свой состав и громко заиграл канкан. На сцену выпорхнули юные полуголые танцовщицы и стали лихо отплясывать. Подвыпившие посетители одобрительно загудели. Кто-то даже захлопал.

Официант принес друзьям бутылку «каберне» и два салата «Оливье». Привычно, даже с изяществом открыл бутылку и налил в бокалы до половины. Вытер салфеткой бутылку и поставил ее на стол. Затем тихо и незаметно исчез.

– За что выпьем? – спросил Оболенцев.

– Чтобы нам питаться тем, чем все эти трудящиеся питаются! – нахально заявил Ярыгин. – Ты только посмотри, столы ломятся.

– На ночь много есть вредно! – сурово проговорил Оболенцев.

Он выпил бокал вина и стал жадно поглощать салат. Ярыгин последовал его примеру, проговорив с набитым ртом:

– Ты мне напоминаешь нашу советскую прессу!

– Это еще почему?

– Когда в стране исчезает мясо, – пояснил Ярыгин, – появляются многочисленные публикации об огромном вреде мяса. Когда исчезает сахар, все кричат о «белой смерти». Когда грядет голод, пишут об избыточном весе граждан и о том, что сзади мужчину трудно отличить от женщины.

Полуголые девочки, отплясав канкан, во время которого они умудрились раздеться почти совсем догола, покинули сцену, оставив на себе лишь минимум одежды, позволяющий дирекции ресторана говорить об отсутствии стриптиза в Советском Союзе.

На сцене появилась певица, при виде которой Ярыгин толкнул ногой Оболенцева и изобразил улыбку до ушей.

– Наша! – шепнул он другу.

Певица, оглядев сидящих в зале, кивнула кому-то из знакомых и запела:

На зеленом сукне казино, Что Российской империей называлось вчера еще, Разливается кровь, как когда-то вино, И не свечи горят там – полыхают пожарища…

Капитан Цвях, появившийся в зале, сел за соседний столик и искоса поглядел на друзей. Оболенцев перехватил его взгляд.

На сцене, за спиной певицы, появились опять полуголые девицы. Они стали старательно исполнять танец воронов, кружащих над добычей, но в глазах полупьяной публики сами выглядели желанной дичью.

Певица, держа в руке микрофон, сошла со сцены в зал и пошла между столиков. Ее голос, нарастая, перекрывал легкий шум в зале:

Гусарская рулетка – жестокая игра, Гусарская рулетка – дожить бы до утра!..

Певица пела с таким чувством, что многие заслушались ее, тем более что она обладала красивым, хорошо поставленным голосом.

В зале появился дородный мужчина в дорогом импортном костюме. Вальяжной и степенной походкой он неторопливо расхаживал между столиками.

Как из-под земли перед ним возник метрдотель. Дородный мужчина на минуту остановился, что-то тихо объяснил ему, и тот исчез. А мужчина отправился кружить дальше. Официанты почтительно уступали ему дорогу.

Оболенцев кивнул в его сторону и сказал Ярыгину:

– Юрпалов – директор ресторана «Москва», собственной персоной!

– Хозяин! – мрачно заметил Ярыгин, не скрывая презрения.

Певица подошла к их столику и, уронив голову на грудь, спела с надрывом, глядя прямо в глаза Ярыгину:

Ставки сделаны, Ставки сделаны, господа! Ставки поздно менять!

Закончив, певица повернулась и торопливо пошла из зала под гром аплодисментов.

Ярыгин как завороженный смотрел ей вслед до тех пор, пока Оболенцев не толкнул его под столом ногой. Тот стал подниматься из-за стола, но Оболенцев, едва друг загородил собой капитана Цвяха, тихо шепнул ему:

– Ваня! Смуглый!

Капитан Цвях усиленно делал вид, что люди за соседним столиком его совершенно не интересуют.

– Не слепой! – так же тихо ответил другу Ярыгин, делая вид, что ищет что-то в кармане.

– Не наломай дров! – поучительно предупредил его Оболенцев.

– Во дворе трава, на траве дрова… – шепнул Ярыгин. – Попробуй быстро произнести десять раз подряд.

Он неторопливо направился за кулисы, куда только что исчезла певица.

Возле служебного входа никого из служащих ресторана в эту минуту не оказалось, поэтому Ярыгину не составило никакого труда оказаться за кулисами, где располагались уборные.

Краем глаза он все же успел заметить, что Цвях поспешно сорвался с места и направился следом за ним.

Ярыгин постучал в дверь уборной и, не дожидаясь разрешения войти, открыл ее.

Гримуборной громко назывался маленький закуток, столь маленький, что в нем не было места даже платяному шкафу и все немногочисленные туалеты певицы висели на плечиках прямо на железных крючках, вбитых в стену. В углу стояла высокая ваза с давно увядшими гладиолусами. Маленький столик, на нем зеркало да пара табуреток – вот и вся мебель гримуборной.

Певица сидела на одной из двух табуреток и, глядя в старое зеркало, поправляла расплывшийся от жары грим.

Увидев отражение вошедшего Ярыгина, певица заорала грубым голосом:

– Куда? Куда прешь?

Ярыгин приложил палец к губам, а затем прошептал:

– Тихо, Натуля!

Он протянул ей фотографию Майера и показал на обороте фотографии надпись.

– Тебе кланяется этот человек!

– Боже мой! – вырвалось у певицы. – Он жив?

На лице ее появилось такое изумление, как будто покойник встал при ней из гроба. Певица еще несколько секунд вглядывалась в фотографию Майера, затем вернула ее Ярыгину и, приложив в свою очередь палец к губам, написала на зеркале помадой: «Почтамт в два часа».

Ярыгин согласно кивнул и спрятал фотографию Майера.

Она торопливо стерла мокрой тряпкой надпись с зеркала. И закричала:

– Катись, катись отсюда! Пьянь! Во обнаглели! Сегодня же заявлю администратору: не починит замок на двери – уволюсь.

Ярыгин, подмигнув певице, словно ошпаренный вылетел из гримуборной и чуть не сшиб с ног прислушивавшегося за дверью капитана.

Цвях, притворяясь пьяным, отшатнулся к противоположной стене и, ухмыляясь, попытался схватить за руку проходившую мимо акробатку. Акробатка, даже не сделав попытки возмутиться, ловко вывернулась и убежала на сцену.

– Во зверь-баба! – обиженно пожаловался Цвяху Ярыгин. – Еще секунда, и не было бы либо головы, либо табуретки.

Ярыгин подмигнул Цвяху и вернулся в зал ресторана.

– Все в порядке! – сообщил он другу.

– Согласна? – поинтересовался Оболенцев. – За тобой капитан помчался.

– Нормально! – рассмеялся Ярыгин. – Я опрометью вылетел несолоно хлебавши от певички, а капитан получил афронт от акробатки. Так что мы с ним товарищи по несчастью.

Оболенцев тоже рассмеялся:

– Вон твой «товарищ по несчастью» топает.

Цвях, «переживая» фиаско по любовной части, тоже уселся на место, сконфуженно качая головой.

Ярыгин разлил остатки вина по бокалам.

– Давай за удачу! Я чувствую, что она нам светит.

– Если бы еще грела! – пошутил Оболенцев и поднял бокал.

– Елавное, чтоб не нагрела! – хмыкнул Ярыгин. – У меня в два часа свидание.

– С Натальей? – удивился Оболенцев. – Как бы нам от этого хмыря избавиться?

– Ты его возьмешь на себя! – глядя по сторонам предложил Ярыгин. – А я тихо выйду в туалет, а после на свидание.

– В облегченном виде? – засмеялся Оболенцев.

– Не помешает!

Ярыгин залпом выпил вино и доел остатки салата с хлебом.

– Порции, однако, здесь дают не богатырские! – пожаловался он другу.

– Да, явно не американские! – пожалел его Оболенцев. – Там одним салатом можно наесться вдвоем, а бифштекс натуральный – во всю тарелку, у нас такой на четверых делят.

– «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна!» – пропел Ярыгин, так что с соседних столиков на него оглянулись.

– Не буянь! – усмехнулся Оболенцев. – По-моему, тебе действительно пора в туалет!

– Почему? – стал изображать из себя обиженного Ярыгин.

– А ты перед этим всегда петь начинаешь.

– Считаешь, время?

– Время! – утвердительно кивнул головой Оболенцев.

Ярыгин поднялся из-за стола и отправился в сторону туалета.

Цвях растерялся. Его насторожило, что Оболенцев никуда не уходит.

«Может, у него свидание с кем-нибудь? – мелькнула у капитана шальная мысль. – Опер пошел отливать, это ясно, как божий день, а этот все сидит. Посижу и я, может, чего-нибудь высижу».

И он остался «пасти» Оболенцева.

В туалете Ярыгин вляпался в очередную историю: на полу сверкающего чистотой и никелем помещения, на которое, в отличие от гримуборных артистов, были затрачены немалые деньги, распластался плешивый очкарик, а над ним склонился длиннорукий верзила, торопливо шаря в его карманах. Ярыгин сразу же заметил следы крови на белом кафеле стены.

Верзила с бумажником очкарика выпрямился и собрался покинуть туалет. Однако, увидев Ярыгина, на секунду растерялся.

Этого оказалось достаточно для того, чтобы тот ударом ноги в пах заставил верзилу согнуться пополам. Следующим ударом Ярыгин отправил бандита под умывальник в бессознательном состоянии.

Сделав спокойно то, ради чего, собственно, он сюда и пришел, Ярыгин осторожно выглянул из туалета и, не заметив поблизости Цвяха, отправился в сторону выхода.

Возле гостиницы два молодых милиционера разбирались с пьяным юнцом.

– Ребята! – обратился он к ним. – Наркоманы пошли в туалет колоться! Возьмете, благодарность в деле обеспечена!

Милиционеры опрометью бросились в туалет, а обрадованный юнец срочно ретировался с места разборки…

Площадь, на которой находился почтамт, освещалась тускло. Почтамт был закрыт. За его широкими окнами горели ночные лампочки.

Ярыгин огляделся.

Площадь была практически пуста: ни людей, ни машин. Лишь на противоположной стороне две человеческие тени слились в любовном порыве. Но Натальи нигде не было.

Ярыгин честно подождал минут двадцать, а затем, взглянув на часы, решил, что певицу что-то задержало.

Когда он собрался уходить, увидел, как на большой скорости на площадь вылетела иномарка. Машина подлетела к Ярыгину и остановилась возле него как вкопанная. За рулем новенького «Пежо» сидела Наталья. Она открыла переднюю дверцу, и Ярыгин вскочил в машину. Так же стремительно Наталья умчалась с площади.

– Если бы не фото, ни за что не поверила, что Майер жив… – после долгой паузы задумчиво произнесла она.

– В Штатах он! – коротко пояснил ситуацию Ярыгин.

– Поняла! – хмуро ответила певица. – Вы оттуда?

Ярыгин молча протянул Наталье свое удостоверение. Она внимательно изучила его и, вздохнув, спросила:

– Что вы хотите от меня?

Ее сухой тон не свидетельствовал о готовности к сотрудничеству.

– Всего чуть-чуть! – усмехнулся Ярыгин. – Правду о развеселой жизни на «Белой даче».

– На фиг мне это нужно! – нахмурилась певица. – У меня, между прочим, муж – француз. И вообще…

– Но ты-то, – перебил ее Ярыгин, – пока «гомо советикус».

– И вы можете подпортить мне жизнь и не дать выездной визы, – хмуро продолжила она. – Знаю я вас.

– А знаешь, помоги!

Навстречу вынырнула милицейская машина, патруль на «уазике». Ярыгин, пока фары милицейского патруля не осветили машину Натальи, залег вниз, так, чтобы его нельзя было с ходу разглядеть.

– Боитесь встречи с коллегами? – усмехнулась певица.

– Для пользы дела! И для твоего же блага.

– Понятно! Может, на пляж поедем?

– Можно и на пляж!

Наталья свернула на дорогу, ведущую к пляжу, и через пять минут они, оставив машину на обочине дороги, спустились на каменистый берег. Усевшись на больших валунах, некоторое время молчали.

Полная луна заливала окрестности призрачным светом. Размеренный гул прибоя отвлекал от мрачных мыслей, успокаивал нервы. Волны с шумом обрушивались на каменистый берег, подымая в воздух соленые брызги, и отбегали, оставляя на гальке клочья белой пены.

– Что вас интересует на «Белой даче»? – устало спросила Наталья.

– Все, что там происходит! Наш разговор останется в тайне! – очень размеренно и доброжелательно сказал Ярыгин.

– Дом отдыха с интимуслугами. Туда семьями не ездят, только поодиночке – погулять. Знаете такой анекдот? Француза в Париже спрашивают, есть ли в СССР публичные дома?.. Есть, отвечает француз, только они почему-то называются домами отдыха!

– Да уж, слышал я про развеселую здешнюю жизнь! – заметил Ярыгин.

– А что прикажете делать? – продолжала Наталья. – Юрпалов вызывает к себе и приказывает: «Чтобы гость на даче не скучал!» А панельные девки не для господ, им артисточек подавай…

– А если откажешься?

– Откажешься – завтра же коленкой под зад, и чтобы духу твоего не было, со свету сживут. Это я теперь им не по зубам, а раньше… – Наталья достала из маленькой сумочки пачку «Кента» и серебряную пластинку-зажигалку. Щелкнув зажигалкой, она прикурила сигарету и несколько раз жадно затянулась, вспоминая гадости, через которые пришлось пройти.

– Всех девочек из ансамбля задействовали? – задумчиво спросил Ярыгин, перебирая рукой гальку пляжа.

– Да, практически всех! – ответила Наталья. – А для самых дорогих гостей им подавай самых «дорогих» девочек. И не только артисток. Проверенных училок, переводчиц, очень врачих уважают.

– И идут? Никто не взбрыкнул?

– Одна, знаю, взбрыкнула!

– Кто?

– Северина… – нехотя сказала Наталья. – Врач-невропатолог из санатория XX партсъезда.

Наталья замолчала, попыхивая сигаретой. Ярыгин не мешал ей вновь переживать прошлое.

Но поскольку Наталья не спешила, Ярыгин стал задавать ей вопросы, выяснять подробности. Она, не смущаясь, охотно рассказывала обо всех, кого знала, отмечая их слабые стороны, смешные привычки, и Ярыгин поразился точности и меткости ее описаний.

Они проговорили около часа.

– А Липатов? – спросил под конец Ярыгин. – Что о нем можешь сказать?

– Я с ним не спала! – усмехнулась Наталья. – Борзова крепко держит его в руках.

– Он, значит, никакого отношения не имеет к «Белой даче»? – напористо поинтересовался Ярыгин. – Выходит за его спиной все делается?

– Смеетесь? – обиделась Наталья. – Он здесь полный хозяин. Всех держит в руках.

– А Борзова ему помогает? – уточнил Ярыгин.

– Борзова работает на себя! – усмехнулась певица. – И мечтает отсюда в Москву перебраться.

– А ты о чем мечтаешь? – неожиданно спросил Ярыгин.

– Считаю дни, когда мне разрешат выехать во Францию, к мужу, – с какой-то усталой горечью в голосе ответила Наталья.

– У меня в центральном ОВИРе есть приятель, попробую тебе помочь. А взамен ты дашь показания.

– Здесь – нет! – отказалась певица. – Только в Москве! И то перед отъездом!

Ярыгин понял, что настаивать бесполезно. Наталья была не первой, кто заявлял о своей готовности сотрудничать только со столичными представителями, несмотря на то, что столичные их и предавали.

– Думаешь, в Москве тебя не достанут?

– Труднее будет это сделать!

– А здесь?

– Проще простого… – глухо ответила она и потянулась за следующей сигаретой, которую и прикурила от предыдущей. – Море, вот оно, рядом!

Ярыгин поднялся с камня и потянулся. Хотелось спать.

– Надеюсь, вы меня отвезете в гостиницу? – спросил он у Натальи, переходя почему-то опять на «вы».

– Разумеется. Но не до самой гостиницы. Не надо, чтобы нас видели вместе. Впрочем, вы и сами в этом заинтересованы. Вон как нырнули с сиденья вниз, когда патруль выехал навстречу.

Ярыгин рассмеялся.

– Это я ради вас, – стал он оправдываться. – Ведь патруль сразу отметит, что известная певица ехала в «Пежо» с мужчиной.

– Ну и что из этого? – пожала она недоуменно плечами. – Я – женщина красивая, за мной многие хвостом ходят. Могу и я увлечься.

– Цвях слышал, как вы меня из гримуборной шуганули! – напомнил ей Ярыгин. – Не надо давать ему пищу для размышлений.

– Так вы знаете и Цвяха, – насторожилась Наталья.

– Я многих знаю, Натуля! Работа такая!

– Этого оборотня, по-моему, они сами боятся. Беспощадный человек. Есть у него, правда, еще двое подручных.

Они вернулись к машине, оставленной на обочине дороги, сели в нее, и Наталья отвезла Ярыгина почти к самой гостинице. На параллельной улочке она высадила его и исчезла.

Когда Ярыгин вошел в номер, Оболенцев еще не спал. Лежал в постели и читал книгу.

– Ты куда пропал? – строго и громко спросил он. – Опять за бабой увязался? Я уже думал, что тебя смыло или засосало…

– Тогда уж было бы наоборот! Сначала засосало бы, а уж потом смыло!

– Ладно, умник! – продолжал отчитывать Оболенцев друга на тот случай, если их подслушивали. – Я волновался, пошел в туалет, а там милиция, два человека на полу лежат, а тебя нет…

– Такой кадр попался, не смог удержаться! Как магнитом потянуло. Помимо моей воли, клянусь тебе!

– Ясно! – засмеялся Оболенцев, не в силах более держать суровый тон. – На юге течка бывает даже у кобелей! Удачно хотя бы сбегал?

– Мимо кассы! – вздохнул печально Ярыгин. – Разрешила лишь проводить, а у дома ее муж ожидал…

– Это чтоб знал, как без друга ходить, – зевнул Оболенцев. – Утро вечера мудренее!

– Сейчас уже ночь! – уточнил Ярыгин и направился в ванную комнату.

Через пять минут, почистив зубы и приняв душ, он уже лежал в постели, сладко зевая. День все-таки выдался хлопотный.