Текст книги "Прокурор идет ва-банк"

«Что это со мной? – спросила она себя мысленно. – Грублю, смущаюсь от взгляда. И это смятение чувств. Неужто влюбилась, девочка?»

Чтобы скрыть смущение, она обратилась к старику:

– Павел Тарасович, я вам валокордин принесла, ведь кончился?

И протянула деду пузырек с лекарством. Дед взял пузырек и, задержав руку Ольги, нежно и старомодно ее поцеловал.

– Вот спасибо! И действительно кончился.

Он ушел в дом, вероятно, чтобы положить в аптечку валокордин.

Ольга, все еще не глядя на Оболенцева, села на скамеечку и только тогда рискнула посмотреть на него.

– Отдыхать приехали? – спокойно спросила она. Оболенцев утонул в ее глубоких глазах, и до него не сразу дошел смысл сказанных слов. Наконец он опомнился:

– Отдыхать! Конечно, отдыхать!

– А с Павлом Тарасовичем давно знакомы? – ненавязчиво поинтересовалась Ольга.

– Первый день! – как школьник отрапортовал Оболенцев. – Но слышал о нем раньше.

– Надеюсь, что только хорошее! – опять заершилась Ольга. – Плохому все равно не поверю. Это такой человек…

– Очень хороший человек! – подтвердил Оболенцев. – Не ломитесь в открытую дверь, Оленька! Я на вашей стороне.

Голос Оболенцева звучал так нежно и ласково, что, казалось, еще мгновение – и он замурлыкает.

Ольга просто физически ощутила волну энергии, идущую от него, и отчего-то густо покраснела. Впрочем, она-то прекрасно знала – отчего: уже больше года прошло, как она разошлась с мужем, и лишь во сне иногда ощущала объятия неведомого ей мужчины – молодого, красивого, сильного.

Ее темпераментная натура истосковалась по мужской ласке, и много усилий приходилось прилагать, чтобы не пуститься во все тяжкие, чему весьма способствовала обстановка на работе, где некоторые из ее сослуживиц коллекционировали высокопоставленных чиновников как коллекционируют монеты или марки.

И вот перед ней стоял сильный, хотя уже не молодой мужчина, но от него исходила такая жизненная сила, что, возьми он ее сейчас на руки и унеси в заросли сада, она бы не сказала ему «нет».

– А кто вам о нем рассказывал, если не секрет? – спросила Ольга, чтобы только говорить с ним, слышать его завораживающий голос.

«Пора пришла, она влюбилась!» – вспомнила она.

– Секрет, Оленька! – пытался заинтриговать Оболенцев. – Но, если очень хотите, поделюсь им.

– Конечно! – подтвердила Ольга. – Можете мне доверить даже такую великую тайну, что вы – женаты! – не выдержала она. Выпалив эту для нее самой неожиданную фразу, Ольга густо покраснела и опустила глаза, стыдясь своего откровения.

– К счастью, разведен! – ответил Оболенцев, увидев ее заинтересованность.

– Почему к счастью? – не поднимая глаз, спросила Ольга. – Развод – это всегда трагедия, или драма, или…

Она замялась, и Оболенцев, смеясь, закончил за нее:

– …или комедия!

Ольга не выдержала и тоже звонко засмеялась.

– Это уж точно! – согласилась она с его утверждением. – Если брать мой случай: в суде, во время развода, мой муж был очень расстроенным, мне даже стало жаль его и немного стыдно. А вышел из суда и говорит мне: «Слушай, я проигрался на бегах, не одолжишь мне некоторую сумму? Выиграю, отдам!»

– Адам хороший был человек! – усмехнулся Оболенцев.

– А почему вы думаете, что Адам был хорошим человеком? – вздохнула Ольга. – Из рая-то его выгнали!

– Из рая его попросили, потому что Ева его подбила вкусить от древа познания, – пояснил Оболенцев. – Женщины – такой народ: на что хотите могут подбить мужчин – и на плохое, и на хорошее!

– Ну конечно! – возразила Ольга. – Как что, так сразу женщины виноваты! Но если бы Адам сам не посмотрел на сливы, Ева не соблазнила бы его яблоком. Своей головой думать надо.

Из дома вернулся Павел Тарасович, держа в руках большую эмалированную миску.

– Сейчас черешни нарву! – пообещал он Оболенцеву. – Вряд ли в столице такую отведаешь…

Ольга решительно забрала у него из рук миску.

– Я сама нарву! – И убежала. Скорина задумчиво посмотрел ей вслед.

– Золотой человек! – сказал он, когда Ольга скрылась в саду. – Докторша она… Все у нее, как надо, – и стать, и характер…

– Ну, характер у нее ершистый! – заметил, улыбаясь, Оболенцев.

– Не без того. Но без иголок кто, так наши щуки того мигом слопают и не подавятся… Золотой человек, говорю тебе! – опять перешел он на «ты». – А вот жизнь у нее не сложилась. За племяшем моим замужем была… Пустой оказался малый. Игрок!.. Развелась, а теперь вот одна. А ты это, сам-то как, семейный?

– Что? – рассеянно переспросил Оболенцев.

– Женатый ты, спрашиваю?

– Разведенный! – усмехнулся Оболенцев.

Павел Тарасович сразу же оживился, в глазах его заискрились огоньки. Он вновь налил вина.

– Давай выпьем за этого золотого человека! – предложил он и, стукнув своей кружкой по кружке Оболенцева, выпил залпом до дна. Правда, налил он и себе и гостю понемногу.

Остатки – сладки!

– Так ты, того, не теряйся! – заговорщически произнес дед. – Я чего говорю-то, не подумай, гордая она… просто редко сейчас можно найти такую девку…

Ольга не слышала их разговора.

Схватилась она за миску, чтобы нарвать черешни, не только потому, что хотела помочь деду. Главное было для нее – разобраться, что с ней происходит.

Привычно обрывая с веток спелые ягоды, она автоматически складывала их в миску, а мысли ее были далеко.

«Пойдет он меня провожать или нет? – думала она. – А если пойдет и напросится в гости? Хватит ли у меня сил отказать ему или нет? А если нет, не поймет ли он это как доступность: если ему не отказала, значит, и всем другим не отказываю?»

Руки ее задрожали от одной мысли, что она останется наедине с этим мужчиной и…

О том, что может случиться дальше, она старалась не думать, миска с черешней сразу же становилась такой тяжелой, что приходилось удерживать ее уже двумя руками.

«А, ладно! – решила Ольга. – Что будет, то и будет! Зачем загадывать?»

И она вернулась к беседке, уже влюбленная по уши.

– О-о! – заметила она, глядя, как Павел Тарасович и Оболенцев допивают последние капли из кружек. – Пьянка в самом разгаре. А потом на сердце будете жаловаться? – улыбнулась она.

– А что на сердце жаловаться, – улыбнулся в ответ ей Оболенцев, – если «ему не хочется покоя»?..

– Это говорите вы или выпитое вами вино? – ехидно спросила Ольга.

– Это говорит мое сердце! – искренно ответил Оболенцев.

И его искренность понравилась Ольге.

– Что ж! – удовлетворенно заметила она. – Будем считать, что вино осталось в желудке и кровь доставила его в сердце лишь в незначительном количестве.

– Сразу видно – доктор! – одобрил Скорина. – Так мудрено, что я ничего и не понял. Стар стал, соображаю уже туго! – пожаловался он печально.

– Еще одну бутыль разопьете с гостем, совсем перестанете соображать! – укорила деда Ольга. – Вам уже нужно довольствоваться качеством, а не количеством. Ясно?

– Ясно, Оленька! Я же не каждый день! Гость редкий, из самой Москвы! Зашел, уважил! И человек какой! Ну, я и увлекся…

– Ладно уж! – сменила гнев на милость Ольга. – Раскаяние – первый шаг к исправлению…

Выпитое вино начало сказываться, и Оболенцев зашептал что-то на ухо деду.

Но выпитое вино начало сказываться не только на Оболенцеве, поэтому и дед перестал понимать сказанное шепотом.

– Не понял! – взглянул он пьяными глазами на Оболенцева. – Ты громчее!

Ольга расхохоталась, поняв его затруднения.

– Если вам туалет нужен, то, извините, все удобства за углом! Вон по той тропинке идите, не промахнетесь!

Оболенцев виновато улыбнулся и пошел по тропинке, Павел Тарасович закричал ему вслед:

– Погодь! Компанию составлю!

Скорина поднялся и поплелся вслед за гостем. Тот остановился, дожидаясь его. Ольга с улыбкой смотрела им вслед, хоть ей и было немного неловко.

– Знаешь, почему Майер хоть и жулик, но хороший человек? – неожиданно спросил у Оболенцева Скорина, едва поравнявшись с ним.

– Довольствовался… – начал было вспоминать прошедший разговор Оболенцев.

– Не только! – прервал его старик. – Майер никогда не хватал за глотку подчиненных. Нужно, например, дать приезжей комиссии, он вызовет всех и прямо так и скажет: «Кто сколько сможет!»

– С миру по нитке, голому – рубаха! – заметил Оболенцев, идя рядом с дедом.

– Это же копейки по сравнению с тем, что делается сейчас! – пьяно заворчал Скорина. – Одно дело пользоваться несовершенством правил торговли, другое – грабить все и вся.

Павел Тарасович долго еще высказывал Оболенцеву свои взгляды на новую администрацию, даже тогда, когда гость обживал уютный кирпичный домик, что служил деду не только туалетом, но и подсобкой, где можно было хранить садовый инвентарь.

И когда сам дед поменялся с ним местами, все равно его голос не умолкал.

«Соскучился старик по разговорам задушевным, – подумал Оболенцев, – вот и не может остановиться. Но все по делу говорит, это – не словесный понос, которым отличаются наши горе-руководители».

Ольга встретила их замечанием строгой воспитательницы:

– Руки, надеюсь, вымыли?

– Так точно, доктор! – вытянул руки по швам Скорина.

Но тут же покачнулся, и Оболенцев был вынужден подхватить его под руку, иначе старик грохнулся бы на землю.

– Ну-у! – протянула обеспокоенно Ольга. – Кажется, Павлу Тарасовичу пора в постельку! Кирилл, помогите мне отвести его в дом.

Скорина безмолвно дал увести себя и даже согласился лечь на диван. Когда он услышал, как Ольга стала прощаться с Оболенцевым, объясняя, что ей, пожалуй, надо уже уходить, чтобы домой попасть засветло, старик неожиданно решительно поднялся с дивана и заявил:

– Я пойду тебя провожать!

– Еще чего! – возмутилась Ольга. – А кто вас потом доведет до дома? Не иначе, мне придется, а потом вы опять пойдете меня провожать, и так до бесконечности.

– Павел Тарасович! – успокоил старика Оболенцев. – Я провожу доктора до самого дома. Она будет в полной безопасности.

– Думаешь, это ей нужно? – неожиданно спросил Скорина и молодцевато запел: – Где мои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где мой черный пистолет? На Большом Каретном…

Ольга взяла плед и укрыла деда.

– По-моему, вы оба несколько перебрали! – сказала она, внимательно глядя на Оболенцева.

– Я в форме, Оленька! Только если вы не хотите, чтобы я вас проводил, то скажите смело, я не обижусь. Это ваше право, и обижаться глупо.

– Хочу! – твердо сказала Ольга, не заметив двусмысленности слов. – Очень хочу. Проводите меня, пожалуйста!..

Ольга закрыла калитку на внутреннюю щеколду, и они пошли по дороге, серпантином бегущей к шоссе.

На юге ночь опускается мгновенно черным покрывалом. И звезды загораются такие огромные, каких в Москве никогда не увидишь.

Но Оболенцев если и видел звезды, то только в глазах Ольги.

– Как быстро стемнело! – заметил он, пытаясь начать разговор.

– Вы мне лучше откройте тайну: кто вас познакомил с Павлом Тарасовичем? – напомнила Ольга. – Серьезно, я умею хранить тайны!

Оболенцев подумал несколько секунд и, поскольку тайны в этом не было, сказал:

– Майер!

– A-а, понимаю! – сдавленно произнесла Ольга. – Вы, наверное, из той следственной группы, что посадила Майера? Так Павел Тарасович к его делам никакого отношения не имеет!

– Защитница! – улыбнулся Оболенцев. – Кто же вам сказал, что имеет?

– Но почему вы только сейчас явились сюда? Вы следователь?

– Да, следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР! – на полном серьезе ответил Оболенцев. – Так полностью звучит моя должность.

– Если особо важное дело и вам Павла Тарасовича порекомендовал Майер, зачем же надо было столько ждать? – не понимала Ольга. – Или смерть Майера нарушила какие-то планы?

– Майер меня заочно познакомил с Павлом Тарасовичем, когда я был в Нью-Йорке, а до этого я не слышал о Скорине. Я имею в виду Павла Тарасовича, разумеется, – поправился Оболенцев, – а не белорусского просветителя.

– Разве Майер жив? А весь город считает, что он умер в заключении, в лагере. Где-то на Магадане…

– В Воркуте! – усмехнулся Оболенцев.

– И как он выглядит? Постарел?

– На тень отца Гамлета не похож! – засмеялся Оболенцев, вспомнив свое удивление при встрече с Майером. – Когда я его там увидел, то сначала принял за призрак. Правда, Майера, а не отца Гамлета. Физически выглядит прекрасно, по-моему, даже помолодел! А вот тоскует по родине сильно.

– Все они тоскуют по родине, – тихо заметила Ольга. – Не тот возраст, чтобы шастать по заграницам. О душе думать пора.

– Поездить по миру не вредно в любом возрасте. Американцы как выйдут на пенсию, так из-за границы не вылезают. Другое дело, они всегда могут вернуться.

Оживленно беседуя, Ольга с Оболенцевым и не заметили, как подошли к трехэтажным, с облупленной штукатуркой кирпичным домам.

Ольга остановилась, и Оболенцев вдруг понял, что все, они уже пришли и надо расставаться.

– Уже пришли? – обиженно протянул он. – Как быстро!

– Действительно быстро! И не заметила, как дошли!

– Может, еще погуляем? – предложил Оболенцев, глядя в глаза Ольги. Но девушка уже не слушала его, она смотрела на свои темные окна и представляла, что сейчас опять останется одна, а он уйдет и, может, они никогда уж не увидятся.

И эта мысль сводила с ума.

– Хотите кофе? – вдруг спросила Ольга, вспомнив, что героини почти всех фильмов всегда предлагают в таких случаях кофе или чай. – Или чай? – добавила она и густо покраснела.

– Хочу! – обрадовался Оболенцев возможности еще какое-то время побыть вместе с Ольгой.

И тоже не заметил, как двусмысленно прозвучало его «хочу».

Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице, каких уже, наверное, лет пятьдесят не ставят, и очутились в крошечной однокомнатной квартирке.

Одного взгляда на обстановку было достаточно Оболенцеву, чтобы определить: здесь живут честно. С одной стороны комнаты стояло несколько книжных полок, сплошь забитых подписными изданиями, с другой стороны, у стены, полутораспальная тахта, а между ними стол, стулья и два кресла. Вот и вся обстановка. Да еще небольшой коврик, лежащий у тахты, и несколько фотографий и гравюр, висящих на стенах.

Но Оболенцеву у Ольги сразу понравилось.

На всем лежала печать хорошего вкуса, все вещи были подобраны так, что составляли единое целое. Красиво, тепло, уютно.

Не говоря уж о том, что на книжных полках совсем не было ерунды, а журналы, которым не нашлось места на полках, лежали рядом ровными стопочками. Это были медицинские журналы, и они, очевидно, требовались ежедневно.

Кухоньку, метров в пять, Оболенцев не успел разглядеть. Заметил он только царящую там чистоту и порядок.

Едва закрыв за собой дверь, они бросились друг другу в объятия, словно два путника, случайно вышедшие из пустыни к чистому роднику, которые бросаются пить, позабыв обо всем на свете.

Так Ольга с Кириллом, измученные жаждой ожидания любви, слились в первом поцелуе и захлебнулись в нем, не в силах оторваться друг от друга.

Когда они оба судорожно набрали в легкие воздуха, Ольга тихо шепнула Оболенцеву:

– Не торопись!

Но он осыпал Ольгу такими жаркими поцелуями, что у той не хватило ни сил, ни желания оказать хоть малейшее сопротивление, когда он стал ее раздевать…

Два свидания

Куда менее приятная участь ожидала в этот день Ярыгина. Но он за долгие годы службы привык ко всему Квартиру Каменковой Надежды Николаевны нашел быстро, в рабочем поселке, рядом с рыбзаводом.

Но на его звонок долго никто не открывал.

Он уже собрался уходить, повернулся даже, и тут за дверью послышались шаркающие шаги, а хриплый голос, принадлежавший неизвестно кому, мужчине или женщине, неожиданно спросил:

– Кого черт несет?

– Мне Надежда Николаевна нужна! – закричал Ярыгин так, что и глухой бы услышал. – Каменкова…

– Не ори, не глухая! – ответил голос, как оказалось, старухи. – Нет ее дома!

– А когда она будет дома? – спросил уже потише Ярыгин.

– Не знаю! – проворчала старуха. – У нее сегодня вторая смена.

– А где она работает? – поинтересовался Ярыгин.

– По соседству! – засмеялась за дверью старуха. – На рыбзаводе!

И шаркающие шаги удалились от двери.

Ярыгину ничего не оставалось, как идти на рыбзавод.

«Хорошо, что недалеко!» – подумал он.

У проходной рыбзавода стоял стрелок вневедомственной охраны. Старик-охранник курил, грел на солнышке свои больные кости и как будто не замечал, что через распахнутые ворота, совсем рядом, в двух метрах от него, мимо проходной входят и выходят все кому не лень.

Ярыгин решил тоже не выяснять отношений с охранником.

«Меньше движений, больше достижений!» – усмехнулся он про себя.

Пройдя в распахнутые ворота, Ярыгин сразу же наткнулся на гору разбитых ящиков из-под рыбы, издающих отвратительный гнилостный запах.

Увидев движущийся по двору электрокар с подъемником, он пошел за ним, решив, что тот обязательно приведет его в цех, где можно будет найти Каменкову.

Электрокар действительно привел его прямо в разделочный цех, где женщины в темных халатах, оранжевых фартуках и низко повязанных разноцветных косынках пластали рыбу огромными блестящими и острыми ножами, сталкивая со столов рыбьи внутренности в большие пластмассовые ведра, а иногда, промахиваясь, и на пол.

В цехе было грязно до отвращения. Рыбьи внутренности на полу и в ведрах беспрерывно атаковали полчища отъевшихся жирных мух.

Ярыгин подошел к одной из работниц.

– Подскажите, где Каменкову найти? – попросил он, широко улыбаясь. Его вопрос услышали несколько работниц и весело рассмеялись.

– Зачем такому молодому и красивому Каменкова? – игриво спросила одна из них.

– Разуй глаза! – завопила другая. – Мы красивше во сто раз. Бери любую.

Ярыгин поспешил уточнить свой интерес:

– Мне по служебному делу! – сказал он с самым серьезным видом.

Но его вид никого не привел в серьезное настроение. Работницы явно обрадовались возможности нарушить монотонность своей скучной работы.

– От служебных дел дети не бывают? – улыбаясь, задала вопрос самая молодая из пластовщиц.

– От служебных дел бывают служебные дети! – смеясь, ответила ей пожилая подруга.

– Кончай перекур! – зычно вмешалась работавшая поодаль бригадирша. – Не тронь Каменкову, она и так пострадавшая от властей! А ты, парень, ступай в морозильный бокс, там и найдешь Надежду.

Ярыгин направился в морозильный бокс, но дорогу ему преградил электрокар, который вывез оттуда целый штабель ящиков с мороженой рыбой.

Водитель электрокара, неопределенного пола существо в телогрейке, ватных штанах и зимней шапке, ловко манипулировал рычагами управления. Электрокар резко затормозил перед Ярыгиным, и он услышал разгневанный голос:

– Какого черта под колеса лезешь?

Ярыгин опознал в обладателе голоса женщину.

– Мне Каменкова нужна! – крикнул он водителю электрокара.

Неопределенного пола существо, оказавшееся действительно женщиной, спрыгнуло с электрокара.

– Это я!

Каменкова сняла шапку, и он увидел миловидное лицо женщины бальзаковского возраста. Глаза ее выдавали любительницу горячительных напитков.

Ярыгин сразу ощутил, что Каменкова находилась уже в небольшом подпитии.

– Что надо? – бесцеремонно спросила она. – И не принюхивайся! Выпила я, попробуй в такой холодрыге не выпить, окоченеешь, пока нагрузишься.

– Поговорить мне надо с вами! – твердо сказал Ярыгин. – Вы не можете сделать перерыв?

– Перекур можно устроить, – согласилась Каменкова, направляясь к выходу из цеха во двор. – Только о чем мы будем говорить? О любви? – засмеялась она своему вопросу.

Выйдя во двор, Каменкова устроилась на перевернутых ящиках и, достав из кармана штанов пачку «Примы», закурила.

– Что стоишь? – окинула она его оценивающим взглядом. – В ногах правды нет!

– Но нет ее и выше!

Каменкова шутку оценила и засмеялась, отчего сразу же помолодела.

– Садись, шутник! – и показала место на ящиках рядом с собой. – Здесь кресел нет даже в кабинете директора рыбзавода.

Ярыгин достал свое удостоверение и показал его Каменковой, затем, спрятав, сел на перевернутом ящике рядом.

– Мне вас рекомендовали! – сказал он серьезно.

– Кто?

– Майер! – ответил Ярыгин. Каменкова иронично оглядела Ярыгина.

– На черта ты не похож, неужели Майер заслужил своей мученической смертью рай?

– Ну, на ангела я тоже не тяну! – усмехнулся Ярыгин. – Впрочем, ни ад, ни рай пока на Майера не претендуют, он прекрасно устроился на нашей грешной земле, в Америке.

– Старик бежал? – обалдела от такой новости Каменкова.

– Ему устроили смерть, но это не наша с вами проблема! – уточнил Ярыгин. – Он вас отрекомендовал как человека, который сможет помочь следствию.

– Опять по его делу? – спросила Каменкова, беспомощно глядя на Ярыгина.

– Насколько я наслышан, обидели вас крепко! – вспомнил он разговор и кое-какие намеки пластовщиц. – И вы ничем не связаны с ними.

– С кем? – все еще не «врубалась» Каменкова.

– С властью… местной властью, – догадался уточнить Ярыгин.

– Делами я с ними не связана, – судорожно затянулась дымом Каменкова, – в этом вы правы, но есть кое-что, что потянется до самой моей смерти.

– Что? – удивился Ярыгин тону, с каким было это сказано.

– Ненависть! А ненависть, как любовь, может быть одна на всю жизнь.

– Что ж! – обрадовался Ярыгин. – Ненависть ходит рука об руку с возмездием. Вы можете своими свидетельскими показаниями помочь следствию.

– А справитесь вы с ними? Они же все повязаны друг с другом. Тронете одного, все бросятся на подмогу.

– Не бойтесь, справимся! – убежденно ответил Ярыгин.

– Тогда спрашивайте! – решилась Каменкова.

У Ярыгина уже созрел приблизительный план беседы с Каменковой.

– Вы дружили с Борзовой?

– Были на «ты»! – Каменкова затушила окурок и бросила его тут же, под ящики. – Вместе «Грот» открывали. Дружили!

– А что случилось потом? Какая черная кошка пробежала между вами?

– Не кошка, а кот! – усмехнулась Каменкова.

– Ну и как, везло этому черному коту?

– Коту-то везло! – добавила она доверительно. – Не везло лишь тем, кому он переходил дорогу. Мне вот перешел. Тамарин муж.

– Ну-у! – протянул понимающе Ярыгин. – Дело ясное.

– Дело ясное, что дело темное! Она ему изменяла не только с Липатовым, там у них все было по договоренности…

– Муж ее толкнул на измену?

– Толкнуть не толкал, но «добро» дал! – усмехнулась Каменкова. – Он мне многое порассказал в постели. Тамарка ему рога наставляла с каждым смазливым пацаном. А этих смазливых в городе-курорте много бывает. Сынки всяких больших людей приезжают. Есть из кого выбирать и где разгуляться.

– И Борзова сразу же вас засекла? – допытывался Ярыгин.

– Нет, конечно! Она помогла «Прибой» принять сначала…

– И сколько за «Прибой» пришлось отстегнуть? – быстро нашелся Ярыгин.

– Чего? – делано возмутилась Каменкова.

– Надежда Николаевна! – строго сказал Ярыгин. – Не святая, чай! Лапшу мне на уши не вешайте.

– Четыре «куска»! – нехотя созналась Каменкова. – А потом моя же товарка меня заложила…

– И сразу уволила?

– Сразу-то зачем? – горько усмехнулась Каменкова. – Приняла я «Прибой», а Юрпалов, директор комбината «Москва», тут как тут: «Надеюсь, – говорит, – Тамаре Романовне будешь отстегивать каждый месяц!» – и такую сумму мне рисует, что не поднять!

Она замолчала, опять горько вздохнув, и Ярыгину даже стало жаль ее. Он подумал: не наставь она «рога» Борзовой, до сих пор работала бы за милую душу под чутким руководством подруги.

– Сами передавали Борзовой четыре «куска» или через посредника?

– Сама! – вздохнула Каменкова. – Мне она доверяла. Но когда я услышала от Юрпалова, сколько я должна отстегивать, у меня просто ноги подкосились.

– Вы мне, Надежда Николаевна, не про ноги! – заторопил ее Ярыгин. – Что было дальше, рассказывайте!

Каменкова так разволновалась, что опять полезла за сигаретами, закурила и несколько раз жадно и глубоко затянулась.

– А дальше известно что! – выдохнула она со словами клубы дыма. – Проверки пошли, выговора ни за что… Не помогло, так они такую штуку придумали: с лотошником моим договорились…

Каменкова всхлипнула от нахлынувших воспоминаний, и Ярыгину пришлось задавать наводящий вопрос, чтобы вернуть ее к нити повествования.

– Лотошник-то тут при чем? – заволновался он.

– От «Прибоя» торговал мясными изделиями, – пояснила Каменкова. – У меня было разрешение на розничную торговлю полуфабрикатами. Выгодное дело. Да невыгодным никто и не занимается. Они его уговорили, не знаю уж, что там посулили, но парень меня подвел под монастырь. Котлеты стал толкать по цене бифштексов…

– А ОБХСС тут как тут?

– Спрашиваете! – всхлипнула Каменкова, готовая опять зареветь.

– Его арестовали, а он показал на вас? – продолжал Ярыгин.

– Он, паскуда, легким испугом отделался: строгим выговором, а мне статью впаяли…

И, уже не стесняясь Ярыгина, она во весь голос заревела, вытирая обветренными от холода кулаками слезы.

Ярыгину ничего не оставалось, как терпеливо ждать, пока свидетель наревется. Утешать здесь, по его мнению, было уже бесполезно, надо дать человеку выплакаться, может, и полегчает.

Наконец Каменкова немного успокоилась и прекратила рыдания, жадно затягиваясь сигаретой.

– Сколько ни доказывала, – шмыгнула носом Каменкова, – отправили дело в суд, а там, без всякого моего согласия, применили амнистию…

– Какую амнистию? К сто десятой годовщине рождения Ленина?

– Картавого! – вздохнула она. – Лысяры!.. И вышло все равно по-ихнему: виноватая я и судимая, а не посадили лишь благодаря амнистии. Да еще писаки из «Черноморки» и вовсе с грязью смешали, фельетон поместили, ввек не отмыться. Обратно в торговлю не сунься. На пушечный выстрел не подпускают… Вот здесь и корячусь…

– Ладно! – покровительственно похлопал Каменкову по ватнику Ярыгин. – Слезами горю не поможешь! Вы мне вот что скажите: на допросе не заюлите? Не пойдете на попятную?

– Здешним ничего не скажу. Здешние все повязаны, – решительно заявила Каменкова. – Сдадите меня им, буду одно твердить: «Я – не я, корова – не моя, моя хата с краю, я ничего не знаю!»

– А если из Москвы приедет следственная бригада?

– Из Москвы приедут, скажу слово в слово, как вам, обещаю, клянусь, как на духу!

– Договорились! – удовлетворенно сказал Ярыгин. – Разбегаемся!

– Да, пора перекур заканчивать!

Каменкова встала и, махнув ему рукой на прощание, пошла к своему электрокару.

Ярыгин отправился в гостиницу, где договорился встретиться с Оболенцевым. Войдя в холл, он заметил, что Белянка приветливо машет ему рукой, подзывая к себе. Секунду подумав, Ярыгин решил подойти, поздороваться, заодно наладить деловые отношения, вдруг пригодятся.

– Мой друг не заявлялся? – спросил он у настырной блондинки.

– Не видела! – поправила она декольте так, что грудь едва не выскочила из платья. – А где это вы его потеряли?

– На пляже!

– Боже! – ужаснулась она. – Уж не утонул ли, не приведи господь!

– Скажете тоже! – засмеялся Ярыгин. – Кирилл плавает, как рыба, а в некоторых случаях даже лучше. Даму красивую увидел, и все! Пропал парень!

– Ну, не такой уж и парень! – возразила Белянка. – Ему за сорок. А что гласит пословица? Сорок один – навек один!

– Эта поговорка не на все случаи жизни, – поправил Ярыгин. – Может, ему повезет? Хороший человек, а в семейной жизни осечка вышла: развелся недавно.

– Бедный, бедный! – по-бабьи пожалела администраторша Оболенцева. – Надеюсь, эта красотка его приголубит. А вы, значит, еще женаты?

– Неужели вам встречались женатые мужчины на отдыхе? – сделал удивленный вид Ярыгин, уклонившись от прямого ответа.

Белянка рассмеялась.

– Глупая я! – заявила она виноватым голосом. – Какая разница? Мне очень хочется распить с вами бутылочку шампанского, вы, надеюсь, не против?

«Разведка боем!» – подумал Ярыгин.

– Как я могу быть против! – как можно галантнее ответил он.

– Тогда сейчас договорюсь, чтобы меня подменили, – заговорщически громко сказала Белянка, – поднимусь к вам в номер вместе с бутылкой и закуской.

– Гулять будем? – засмеялся Ярыгин.

– Начнем с гулянки, а потом по желанию сторон! – игриво сообщила план дальнейших действий Белянка. – Для хорошего человека ничего не жалко. Ждите меня, я скоро.

«Ничего себе напор», – подумал Ярыгин. Он направился в свой номер, а Белянка лихорадочно стала набирать номер телефона капитана Цвяха.

Когда-то она любила этого человека, но постепенно поняла, что большего мерзавца, чем он, на земле найти трудно. Но он держал ее крепко, не вырваться. Белянка знала, что служит капитану Цвяху чем-то вроде подстилки, которую он подкладывал под любого, кто был ему нужен или интересовал, или для того, чтобы выполнить какое-нибудь поручение начальства.

Чувства Белянки постепенно атрофировались, и она покорно выполняла задания Цвяха.

Капитана, как всегда, на месте не оказалось.

«Ну и черт с тобой! – злобно подумала Белянка. – Сама справлюсь! Впервой, что ли, мужика охмурить? Не первый и не последний!»

И через десять минут с бутылкой шампанского и закуской она уже стучалась в номер к Ярыгину. Он ждал ее и открыл сразу же с широкой и радостной улыбкой.

– Что за сладкая жизнь настала для мужиков! – приветствовал он Белянку. – Лозунг «Берегите мужчин» нашел в сердцах женщин столь широкий отклик, что теперь даже угощают их на свои деньги. Какая хорошая традиция в вашем отеле! – добавил он насмешливо. – Раньше, чтобы охмурить даму, мужику приходилось раскошеливаться хотя бы на портвешок…

– А теперь женщины стали настолько самостоятельны, – перебила его Белянка, – что могут взять понравившегося им мужчину на содержание. Равноправие должно быть равноправным. За что боролись?

Белянка поставила поднос с бутылкой шампанского, двумя хрустальными бокалами и с блюдцами, на которых лежала закуска.

Ярыгин такое великолепие вкушал не часто. Оно привело его даже в некоторое смущение, которое он, впрочем, легко преодолел.

«В интересах дела можно кое-что позволить женщине! – думал он, успокаивая себя, вернее, свою совесть. – Она хочет что-то выведать, и мне это не помешает, – решил он окончательно. – Посмотрим, кто кого?»

Изобразив радость на лице, Ярыгин схватился за бутылку шампанского.

– Берите бокал! – начальственным тоном сказал он. – На всякий случай!

– Шампанское охлаждено! Фонтана не будет!

– Береженого Бог бережет! Куда прикажете направить пробку?

– Так, чтобы не разбить плафон люстры или окно! – засмеялась Белянка, однако на всякий случай взяла в руку бокал.

– Внимательно наблюдайте за пробкой! – серьезно велел ей Ярыгин. – Я ее направлю точно в верхний край занавески. Смотрите!

Белянка, улыбаясь такому мальчишеству, стала внимательно следить за его действиями. После легкого встряхивания бутылки пробка угодила точно в верхний край занавески.

– Профессионал! – одобрила Белянка. – Хоть сию минуту готова рекомендовать вас официантом к нам в ресторан. В месяц будете иметь столько, сколько и за год не заработаете майором милиции.

Она залпом, как-то жадно выпила бокал шампанского, Ярыгин, не раздумывая, тут же налил ей еще.

– Впрочем, – многозначительно улыбнулась она, – майор майору рознь! Есть и в вашей епархии знатоки жизни. За месяц выбрасывают такие суммы на гулянки, будто им выдали жалованье за пятьдесят лет вперед.