Текст книги "C'est La Vie. Три года осени"

…Однажды по случайным обстоятельствам я поверила в жизнь.

Благодарю за вдохновение К.М.Ж.

***

Не грусти, – сказала Алиса. – Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно.

Льюис Кэрролл

«Один день – три осени» – китайский фразеологизм, означающий то чувство, когда ты настолько скучаешь по человеку, что один день тянется как три года.

Глава I. Бессонница

Во избежание путаницы мне лучше раскрыть своё имя – я есть жизнь. Чаще всего меня замечают и начинают ценить, когда сталкиваются с моей противоположностью, люди нарекли её… это смерть. Между нами издавна заложена сакральная тайна бытия, которую проще осудить, нежели понять: можно ли оправдать смерть и её последствия, когда не прожито и полвека? Унять боль, пережить скорбь, увы, таков удел не каждому посилен. И как дальше жить, если надежда уходит и приходит разочарование, а вслед за ним пустота? Люди перестают верить, осуждают меня, что я не справедлива и полна неправильных стечений обстоятельств. Благо всему своё время, оно и расставляет на круги своя. Я поведаю историю человека, для которого ожидание смерти стало длиной в его долгую, но по-своему короткую жизнь.

Время за полночь, но кто-то ещё бродит по сумеречным комнатам. Бродит как тень незавершённого дня. Отчего же эти беспокойные полуночники в столь поздний час не спят? Сновидения ходили за ними следом, по пятам, а люди отворачивались от них и вручали свои мысли бессоннице.

По лабиринтам улиц бродил последний месяц лета. Осень уже захаживала в город, стучась в окна грустным дождём. Я пыталась продлить жизнь зелёного цвета и вдохнула себя в цветы: расцвели хризантемы, заблагоухав пленительным ароматом, но деревья меня подвели – их крона пожелтела и стали падать листья. …Листопад, как путеводные крошки для наступающей тихо зимы.

В эту ночь город сладко дремал. Его улочки, пустые парки и скверы освещались призрачным белым светом, что рассеянно испускали высокие уличные фонари. Их раскалённые огромные лампы манили к себе мотыльков, которых я напрасно пыталась спасти. Безутешно они продолжали лететь на обжигающую горячую лампочку и, опалив крылья падать во мрак. Эта отчаянная настойчивость дарила погибель, но мотыльки видели свет их желанной мечты, о который не суждено им согреться.

Согреться от сердечного холода пытались и люди. Они укрывались с ног до головы одеялом, словно пытаясь завернуть остывшие чувства в обёртку. Кто-то долго ворочался и не мог уснуть. Мелькающие во тьме экраны телевизоров отпугивали *Морфе́я – повелителя снов. Постели ещё долго оставались холодными, и даже рассвет не мог спасти тех, кто забывал о течении времени.

***

Она сидела на подоконнике, укутавшись в плед, и крепко сжимала в руках холодную кружку. Девушка пыталась согреться, но, увы – чай остыл. Ночь близилось к рассвету, а Мадле́н всё так же сидела одна словно ожидая ответа от глухих стен, давно уснувшей комнаты. Сегодня воскресный день, ей не надо торопиться и идти на работу. Следовало бы выспаться, отдохнуть, но эта ночь привела с собой бессонницу, и сон вместо сахара растворился на дне остывшей кружки.

Полусонный рассвет озарил спящий город. Солнечный свет стал проникать в окна комнат и медленно красться по стенам, прогоняя тени. Пылинки из россыпи света крались и по квартире Мадлен. Они желали коснуться её тела: придать сил, обогреть, убаюкать и чем ближе подступал рассвет, тем сильней ей хотелось уснуть. Грозди солнечных зайчиков запрыгнули на подоконник, Мадлен зажмурилась, и свет рассеялся в одно большое доброе утро.

*Морфе́й – бог сновидений в греческой мифологии.

Этот, как и, впрочем, прошлый выходной Мадле́н провела не покидая комнат. Ей редко кто звонил, да и писем она не получала. Иногда так бывает. Такова жизнь, которая делится на периоды: то белое, то чёрное, то невезений сплошная полоса, словно кто-то удалил тебя из списка счастья, а в телефонной трубке вместо привычных голосов твердит автоответчик громкие слова – «абонент вне зоны действия…». Вне зоны действия любви и не один раз приходилось кому-то быть, забывая чей-то номер.

Так и сейчас с Мадлен. Она грезила, она мечтала. Она выдумывала свой ещё недописанный список счастья. В чём же он заключается? Конечно же, этот список должен быть бесконечно длинным, но главное верно составленным и написанным без единой ошибки. …Я видела Мадлен. Я видела её счастье, только пока она ещё не знала насколько может стать счастливой. Она пыталась придумать это самое счастье, представить свою собственную будущую жизнь.

На протяжении всего воскресного вечера, девушка бесшумной поступью ходила по комнатам. Казалось, она проверяет акустику, прислушиваясь к своему голосу. Ей нравилось петь. Добавлю, эту юную особу обожали книги, которые она привыкла находить в своей сумке, на полках и даже под подушкой в постели, но на самом деле больше книг её любила мечта. Да, Мадлен мечтательница! И на правах жизни, которые присуще мне, я осмелюсь заверить каждого человека на земле, что не стоит сомневаться в выборе своего пути, ибо однажды всё непременно случится! Пусть даже кто-то смеётся, называя тебя фантазёром!

Ты береги в себе себя, и тогда сбережёшь весь мир.

С наступлением сумерек над городом зависли тяжёлые хмурые тучи. Спустя пару минут на асфальт пали крупные капли воды. Люди раскрыли зонты, заторопились под крыши. Я бросилась к опавшей листве, которая безропотно лежала на земле, стараясь прилипнуть к обуви прохожих. Кто-то остановился и посмотрел в небо – безмерно широкая, глубокая даль. Она поглощала, дотрагиваясь холодными линиями дождя, и этот смелый человек смотрел в неё, раскинув руки. Он стоял один как гора. Стоял, задрав голову. Небо падало, а он стоял, представляя себя под настоящим водопадом.

С заходом солнца я покинула улицы города. Вернувшись к Мадлен, я обнаружила её укутанной в плед. Мне захотелось забрать её, усадить на плечи и унести в обетованный рай. Я присела рядом, заболтала ножками и прошептала на ушко ободряющие слова. В ответ она лишь зевнула и закрыла глаза.

Этой ночью мне всё же удалось убаюкать бессонницу, и уставшие полуночники погрузились в царство сна. Дождь, превосходно исполнив свою колыбельную под булькающие переливы водосточных труб, тихо ушёл на рассвете, уводя за собой свору туч.

По всем законам природы утро начинается с восхода солнца, но эта условность в меньшей степени распространяется на людей. По человеческим меркам утро начинается с нападения будильника, с самого безжалостного и раннего пробуждения, когда всем своим невыспавшимся нутром только начинаешь спать. Благо, что утро Мадлен наступало без жертв, ибо просыпалась она раньше, чем начнут звонить заводные часы. Довольствуясь выкраденными минутками, она успевала понежиться в постели и в полусонном томлении заварить вкусный чай.

Хуже злосчастного будильника воспринимается сам факт рабочих будней. Как оказалось, Мадлен из тех людей, кто жаждет заниматься любимым делом, но по несправедливости судьбы или по стечению обстоятельств, вынуждена растрачивать свою жизнь. Понимание этой столь обыденной и житейской участи, подталкивало её к поиску своего предназначения, другими словами, Мадлен искала себя, своё место под солнцем и в этом ей помогал шёпот сердца. По пути на работу, следуя привычным маршрутом, она встречала бедного скрипача, который закрыв глаза, играл на изношенной временем скрипке.

Проходя мимо уличного музыканта, Мадлен забывала дышать. Её сердце с замиранием слушало тонкую, грустную с мелодичными переливами музыку. Сам скрипач был седым, но не старым, да и молодость не виднелась на его впалых щеках. Возможно, просто бренность лет сыграла с ним злую шутку, окрасив некогда чёрные волосы в пепельный цвет.

Едва переступив порог рабочего кабинета, Мадлен тут же смотрела на часы. Отсчитывая время, она нестерпимо ждала завершения дня, чтобы поскорей оплатить мечту, за проживание в этом огромном и незнакомом ей городе. Эта была не та работа, ни те дела. Она хотела петь, брать уроки вокала и скрипач, словно напоминал ей об этом желании.

Признаюсь, моя ирония причиняет людям боль, что ж, не всё хорошо, что с виду кажется прекрасным. Жизнь скрипача показывала рваные раны не сложившейся судьбы. Именно по этой причине, нестабильной работы, родители Мадлен запрещали ей заниматься вокалом. Они считали, что только деловые профессии при офисном укладе могут обеспечить удобствами быт. В надежде обрести своё счастье, а не удовлетворение родителей, девушка покинула родной город, продолжая добиваться новых вершин.

Жить с миром в довольно-таки враждёбном мире сложно. Следуя за мечтой, Мадлен осталась одна. По счастливой случайности ей удалось снять простенькую и уютную квартирку почти в сердце города, на улицах которого и случилась вся эта история. После монотонной работы Мадлен запоздало возвращалась домой. Увидев скрипача, она так и не осмелилась подать ему денег. Ей показалась, что её желания ровным счётом ничего не стоят – всё зря и впереди лишь горькое разочарование.

За всё существование людей, человека никто так преданно не любил, как может любить бродячий и обруганный пёс. Это прискорбно, ибо четвероногий друг предан и верен. Предан и самим человеком, который достигнув своей апогеи в цивилизованном мире, так и не познал науку души. Стоит только приласкать собаку, и она сочувственно расскажет о безвозмездной любви. Она отдаст всю себя, всю свою собачью нежность, если конечно тот, кто её приручил, не доведёт до травли и остервенения.

Пёс брёл за Мадлен. Брёл следом, как мать полная любви желающая уберечь своего ребенка. Мадлен заметила его, но не подала виду и лишь изредка улыбаясь, оборачивалась назад. Осмелившись, она всё же остановилась и дружелюбно взглянула преследователю в глаза. Пёс радостно взвизгнул, завилял хвостом и услышал, как смеётся Мадлен. От сердца к сердцу был этот смех. Пёс игриво обежал вокруг неё и вполне счастливым скрылся из виду.

Мой замысел удался, ибо бродячему псу удалось разбавить обыденность этого вечера, что стало похожим на то, как кто-то невидимый и большой зажигает давно перегоревшие лампочки. Мадлен вновь поверила в жизнь.

В этот вечер она больше радовалась, чем вчера и даже предчувствовала на завтрашний день удачу. Мадлен, улыбаясь, ходила по квартире, вспоминая мелодию скрипки и жёлто-карие глаза пса, в которых увидела столько преданности и ласки, что её сердцу захотелось петь. Поддавшись такому искушению, ведь в пении и заключалась её мечта, Мадлен запела, прислушиваясь, как внемлет ей эхо в полупустых комнатах.

Глава II. Дождь

На закате дня догорали последние часы августа. Лето, прощай! Осень стала полноправной хозяйкой очередного пасмурного вечера. Набухшие тяжелые тучи серыми клочьями висели над городом. Внезапно золотой луч солнца пробился сквозь их пелену и, осветив сонный парк, исчез. Всё стихло. От этой тишины сердце сжалось в груди, люди словно очнувшись, прислушались и кто-то вздрогнул, услышав раскатистый грохот грома. Заморосил мелкий дождь. Ветер с силой заворошил листья и, сорвавшись с земли, они закружились в вихре, порываясь всё выше и выше, но растрепавшись от ветра, обречённо пали на грязный асфальт.

Мной обуяла тоска, пора возвращаться к людям. Я вспомнила о Мадлен, …что с ней?

Я смотрела на неё сквозь окно. Она сидела на подоконнике, укутавшись в плед. Наши глаза встретились, и Мадлен увидела слезоточившее стекло, за которым стучался дождь. Непогода разгоняла непослушных прохожих, словно торопила вернуться домой. Осень беззастенчивости напрашивалась в гости, но кто позовёт её за собой? Капли дождя стряхнут, высушат обувь и кто-то, задёрнув шторы, спрячет комнату от взора хмурого неба.

Отпрянув от окна, я увидела, что город промок. Промокший насквозь, смотря себе под ноги, одинокий человек уверенной, но усталой походкой брёл по мостовой. Он нёс с собой боль и прятал её за пазухой, никому о ней не рассказывая. К чему слова, если он уличный музыкант, который профессионально играет на скрипке.

Мы дошли с ним до красивых резных ворот. Тяжело вздохнув, скрипач открыл их и направился к унесённому сумерками дому. Я осталась на распутье рядом с осенью, которая ревела навзрыд, роняя с неба огромные капли воды.

Следующим утром солнце даже и не думало показываться из-за тучного покрывала тёмных небес. К середине дня хлынул проливной дождь, мелодично забарабанив по черепичным крышам. Нагулявшись и сполна измерив, все лужи, я заглянула в окна к беззаботному, как думали люди человеку. Я не помню его имени, поэтому условлюсь родом деятельности. Он мечтал стать клоуном, но по сложившимся обстоятельствам получил профессию композитора.

По счастливой случайности зонта у этого человека никогда и не было. А для покупки столь нужного в хозяйстве атрибута не хватало времени либо памяти. Следует заметить, что композитор не родился в рубашке, но ему всегда и во всём везло. В общем, удача как обычно была на его стороне и ему выпала честь в такой ливень решать важные дела, которые не могли потерпеть до завтрашнего дня. Догадываясь, за что же досталось такое наказанье, он с недовольным видом покинул дом.

– Бр-р. Холодно, – пробормотал он, накидывая капюшон. – Дойти всего лишь до другой улицы, такси вызывать смешно! Но я промокну до нитки!!

Продолжая ворчать под нос, он не заметил, как угодил в лужу. – Хорошо, что не захлебнулся! – И с обидой оглядев свой промокший ботинок, он нарочно наступил в очередную ловушку.

Изрядно подмочив внешний вид, наш счастливчик всё-таки приплыл к месту назначения, как вдруг у его ног, возник маленький комочек шерсти. Котёнок испуганно смотрел по сторонам. Он был таким крохотным, грязным, промокшим. Брошенным. Когда-то этим зверьком дорожили, но потом за ненадобностью выбросили, его бросили, как ненужную или вышедшую из срока годности вещь.

– Позор – подумал про себя композитор. – Человек – уже звучит не гордо. А сколько таких бездомных, умирающих с голоду и не только животных? Но на что он мне? Что с ним буду делать? У меня работа, важные, неотложные дела, …тем более я спешу. Не нравятся мне кошки.

– Не смотри так на меня! – Бросив в котёнка холодные слова, он отправился дальше по курсу.

Как я и запланировала, встреча, на которую спешил композитор, оказалась не значительной. Встреча, которую следовало бы отложить, вычеркнуть из ежедневника без зазрения совести. Расстроившись из-за попусту потраченного времени, композитор принялся от безделья сетовать на жизнь. Его настроение всецело погрузилось в омуты луж, и теперь он угрюмо волочился обратно.

В таком же пасмурном настроении затаился и комочек шерсти. Он в отчаянном уединении сидел на мокром асфальте и, дрожа всем тельцем, поджимал озябшие лапки.

– Ты ничей и никому не нужен, – пробормотал композитор, приблизившись к котёнку. – Они всегда бегут, у них нет времени даже на самих себя. – Договорив, он заострил взгляд на мелькающих так быстро прохожих. – Вечно недовольные и обделённые чем-то существа.

Грязный комочек тревожно посматривал на незнакомца. Он боялся и помнил недавний удар лакированного ботинка. Жёлтые листья метались из стороны в сторону, а люди бежали наперегонки с дождём. Наверное, во всём виновато это унылое время года, которое научилось сжигать и разводить костры. Осень умеет забирать жизнь.

Больше чем нужно слёз досталось ему одному. А ведь он на счастье кошки рождён, но, к сожалению, обижен человеком. Благо, что у промокшего насквозь композитора не нашлось под рукой зонта. Недолго думая, он подобрал котёнка, прижал к груди, как прижимают к себе в детстве плюшевого медведя и довольно зашагал по глянцевым лужам.

***

Через несколько часов, набегавшись под дождём, я заглянула в окна Мадлен. Свет погашен, её нет. Приплясывая, на цыпочках я пустилась к одной почтенной даме. О, да! Как я и предполагала Мадлен записалась на уроки вокала. Теперь по будням после работы она исправно посещает занятия. Следует сказать, Мадлен прилежно старалась, и словно страдая от жажды, жадно впитывала знания. Такое рвение тронуло сердце бескорыстной дамы. Без лишних слов не требуя дополнительной платы, она намеренно стала продлевать часы занятий. Так бывает, когда денежный эквивалент меркнет перед благородным сердцем. Преподавательница строго относилась к своим подопечным, требовательна она была и к себе. Ей хотелось, чтобы дар Мадлен расцвёл, как в утренние часы раскрывают цветы свои спящие бутоны.

Поздний вечер очаровывал белой туманной мглой. До съёмной квартиры оставалось совсем немного, Мадлен уже видела окна своей комнаты, как вдруг остановившись, посмотрела в небо – звёзды, едва выглядывающие из-за размазанных по небу серых облаков, грезились тусклыми почти незаметными огоньками. Мадлен прислушалась к тишине, к её звенящему беззвучию, и мне почудилось, что она читает меня как нотную грамоту, где каждый цвет и каждое движение – это мелодия, которая сливаясь с голосом Бога, создаёт симфонию под названием жизнь.

Мадлен так похожа на взрослого и наивного ребёнка. У неё робкие, плавные движения, лёгкий стан. Её скульптурные черты лица изящно подчёркивают большие зелёные глаза. Да, она ещё ребёнок и навсегда останется им, а всё потому, что искренно смеётся. Когда её губ касается улыбка, эта улыбка похожа на тысячу солнц! Это как, не обжигаясь держать в руках пламя, это как видеть свет, который не слепит глаз. Именно так она и смеётся. Именно собой не боится быть Мадлен. Мне думалось, что она ждала кого-то или кто-то ждал её.

Через несколько часов, музыка дождя торжественной дробью озвучила ночь. Всё стало правильным. Налакавшись молока, пушистый котёнок, свернувшись калачиком, сладко задремал. А там за окном, в которое, задумавшись, смотрел композитор, кто-то обронил зонт, и он раскрытый плыл по луже, как по маленькому океану, разлившемуся на пол-улицы.

Глава III. Пробуждение

Когда облетела вся листва и дни стали холоднее, уличный музыкант перебрался играть в подземный переход. Теперь Мадлен могла слушать дольше обычного голос скрипки и не потирать озябшие руки от колких поцелуев первых морозов.

Прошёл целый месяц. Я, как и прежде вместе с осенью заглядывала в окна, стучалась в закрытые двери. Мы сидели на сотнях тысяч подоконниках, согреваясь от доброты людей. Иной раз нам становилось до дрожи холодно, особенно в тех домах, где непринято говорить о любви. …Есть такие дома, присмотритесь: у них грустные окна, скрипучие двери, за которыми бьют посуду, кричат, закатывают истерики. Мне тесно, мне неуютно и душно в таких домах. Тесно и самим обитателям.

Последнее время в окнах композитора я стала видеть пушистого домоседа, который развалившись на подоконнике, привык высматривать силуэт своего добродушного человека. Композитору надлежало проявить себя в качестве заядлого воспитателя и как следует присмотреть за пушистым комком, но как оказалось, воспитание свернуло не туда, точнее завалилось на бок. Лежит теперь наш зверёк отлёживается, пока его добродушный человек ходит на работу. На том они и порешили, что каждый будет занят своими насущными проблемами: человек работать, чтобы прокормить себя и кота, а кот ждать корм и того, кто уберет за ним лоток. Спору нет, пушистый комок ждал и даже преуспел в этом занятии. Он, как ошпаренный соскакивал с подоконника и в порыве всей своей страсти бежал к порогу. Композитор знал, с каким рвением ждут его возвращения, потому и научился спешить домой. К тому же пушистый гость обжился и зарекомендовал себя полноправным владельцем ковра, что лежал возле настроенного белого пианино.

Этим вечером я заглянула в окно скрипача. Задумавшись, он сидел в кресле у камина, сладостно потягивая трубку. При каждом длительном выдохе его угрюмое лицо затмевалось плотным облаком душистого дыма, который лениво рассеивался по небольшой гостиной.

Погружённый в водоворот бесконечных мыслей, скрипач думал о дочери, которая несколько лет тому назад переехала с мужем жить в другой город. За такой поступок, конечно же, скрипач не обижался, ведь дети вырастают и им свойственно покидать родные края, но его сердце отравляла тоска, которая скулила под потолком под вечер и он, ссутулив плечи, проклинал свой опустелый дом.

Один на один, увы, на ноль делить нельзя. Столь пресловутое уравнение регрессивной жизни удручало и без того угрюмое сердце скрипача. Делить с кем-то свою жизнь он не смел, точнее, так и не осмелился полюбить другую женщину. С тех пор как не стало его жены, прошла целая дюжина лет. Говорят – время лечит, но скрипач оказался неизлечимо больным. И как бы ни старалось это вездесущее время, любовь в его сердце стала невостребованной.

Он так долго сидел у камина, что не заметил, как на город опустилась глубокая ночь. Скрипач вдруг вспомнил себя молодым, как прогуливался с маленькой дочкой по цветущему саду, а та совсем по-взрослому задавала вопросы. Я тоже помню и храню этот отрезок времени и под воздействием ностальгического настроения решила наведаться в прошлое великого маэстро.

– Папа, скажи, а что такое чудо?

– Доченька, это что-то невероятное и волшебное. То, что очень редко происходит.

– А сказка существует?

– Сказка? – Он задумался, – она не может быть реальной. По большей части всё в этой жизни выдумано.

– Зачем же вы обманываете детей?

Малышка серьёзно насупилась. Скрипач улыбнулся и, взяв дочку на руки, подбросил к небу. – Какая ты у меня любопытная!

– Папа, значит, и чуда нет!

– Как нет, почему? – Он удивился не на шутку.

– Те люди сказочники, они всё придумали, чтобы мы вас слушались! Они и чудо выдумали, ведь оно невероятное и волшебное!

Не зная, что ответить он, молча, опустил дочку на землю.

– Папа, ты обманул меня, да?

– Нет, дочка. Нет.

– Папа, а ты веришь в чудо?

Скрипач совсем растерялся и тяжело вздохнув, начал ей объяснять:

– Просто мы взрослые, не читаем сказок. Не верим в лесных эльфов, не ждём зубных фей. Взрослые не такие как дети. Ты тоже подрастёшь и тогда поймёшь.

– Папа, а почему взрослые другие?

– Наверное, с годами меняются. Ведь потом ты будешь читать романы, пьесы и драмы. Ты больше познаешь жизнь.

– А какая она жизнь?

– Разная, дочка. Поэтому и книги у тебя будут разные.

– Всё равно я буду читать сказки, когда стану большой! Я не хочу быть взрослой! Вы такие странные! Ты так мало бываешь дома, а с мамой скучно! Ты не покупаешь мне мороженое, а мама конфет. Папа, ну горло не заболит и зубы тоже! Я их чищу – правда!

Девочка глубоко вздохнула:

– Папа, ты будешь читать мне сказки, когда я стану большой?

Скрипач смутился:

– Конечно же, только мне кажется, у тебя будут другие интересные книги.

– Я просто хочу верить в чудо, папа.

Они подошли к парку, и девочка, потянув отца за руку, повела его к цветущей черёмухе.

– Смотри, смотри! Она такая красивая!

– Да, дочка, да…

– Папа, почитай мне. – Она достала из рюкзака разноцветную книжку и протянула её отцу. – Вот, это моя любимая.

Скрипач охотно принялся исполнять просьбу дочери. Усевшись вдвоём под черемухой, они открыли первую страницу, с которой слетели большекрылые пегасы, а за ними чародеи и маги.

Прошло много лет, девочка отрезала косы, перестала читать сказки. Теперь она перечитывает драмы, романы, детективы и рассказы. У неё тоже появилась на свет маленькая малышка. …Однажды, прогуливаясь с отцом и дочкой, они вновь забрели в этот парк, где по-прежнему цвела, но уже старая черёмуха.

– Мама, мама смотри! Она такая красивая!

– Да, дочка, да…

– Внученька, это волшебное дерево.

– Волшебное?!

– Когда твоя мама была такой же маленькой, я читал ей сказки, здесь под этим деревом. Твоя мама обещала мне верить в чудеса.

– А я слышала, что чудес не бывает, …так взрослые говорят.

Женщина, услышав ответ дочери, растерянно взглянула на отца. Учёба, работа и другие бытовые заботы убрали с её полок детские книги, подменив их на взрослые, а волшебство так и осталось в выдуманной стране сказочных грёз.

– Доченька, хоть я и взрослая, но я верю в чудо! Оно есть, правда. – Она улыбнулась и, поцеловав её в лоб, крепко обняла. – Ты моё волшебство, моя сказка! Ты – моё чудо!

Обнявшись, втроём они сели под черёмухой, и тогда скрипач достал из своего портфеля книгу, ту самую любимую, которую читал в детстве дочери. Увидев до слёз знакомую обложку, женщина заулыбалась. Она словно вновь стала маленькой девочкой с длинными косами. Чудо и вправду необычное и редкое явление способное нарушить естественный ход вещей. Она смотрела на отца и видела в нём доброго старого волшебника, который без магического шара и колпака способен верить в свою дочь, в её детские мечты, вопреки тому, что они сотканы из зыбкого чуда!

Испив до дна чашу воспоминаний, скрипач упоённо заснул.

Я больше не стала тревожить его сон и покинула уснувший дом. Заглянув в окна Мадлен, я обнаружила, что она сладко спала, свернувшись калачиком под толстым слоем одеял. Тогда я тихо попросила осень сжалиться над городом и осветить утро солнечным лучом, на что кудесница погоды охотно согласилась.

Утром солнечный зайчик скользнул по подушке, остановился, подумал и ослепил своим светом пылкую юность. Мадлен проснулась, зажмурилась и, улыбнувшись, потянулась в постели. Тем временем переполненный вдохновением, скрипач уже спешил по серпантинным улицам, желая с радостной ноты начать этот день.

День начался и задался на славу! Во имя выходных трубили со всех концов кофейные чашки. Это самое милосердное время суток, когда можно лениво шаркая тапками плестись на кухню. Мадлен не стала засиживаться дома, ибо чувствовала начало чего-то хорошего, но пока это что-то оставалось неуловимым и в порыве счастливого предвкушения, она купила цветы. Проходя мимо уличного музыканта, она положила их в потрёпанный скрипичный футляр вместо монет. Скрипач был ошарашен столь неожиданным внимание и не найдя подходящих слов лишь искренно улыбнулся. Мадлен в первый раз увидела такую улыбку – нежную и приятную как заварной крем.

Выходя из подземного перехода, она решила прогуляться по центральным улицам города. Мадлен воодушевлённо рассматривала сувенирные лавочки, пела, кружилась в танце. Она вела себя как беспризорный ребёнок, который нашкодничав, сбежал из дома. Не сочтите эту живость за легкомысленность, ибо сегодня тот самый день, когда принято задувать свечи и резать праздничный торт. Так уж вышло, что в этот день – в День её Рождения она осталась одна, но не совсем, а лишь до ближайшей улицы, где за ней увязался бродячий пёс. Стыдясь своей дворовой породы, он покорно поплёлся следом. Почувствовав своего преследователя, Мадлен обернулась и, соприкоснувшись с приветливым взором, пёс воспрянул духом и игриво завилял хвостом.

Конечный пункт их дружелюбной прогулки пришелся на мощеный мост, который плавной дугой завис над рекой, протекающей через сердце города. Таких мостов переброшенных через реку было восемь или десять, Мадлен не могла сосчитать, так как они располагались друг за другом и по этой причине присутствовал эффект наложения. Недавно я бы даже сказала случайно, Мадлен узнала весьма интересный факт, что у каждого моста есть свои дела. Да, да дела – самые обычные и совсем не потусторонние. Вот, к примеру, этот мост приговорён для загадывания желаний, что символизировали повязанные разноцветные ленты на его перильных ограждениях.

Насколько мне известно, каждый мечтатель желает посетить этот мост. Да что греха скрывать, каждый норовит повязать ленточку в надежде на скорое осуществление заветных грёз. Ведь с давних времён существует поверье, если узлы развязались, а сама лента, оседлав ветер, устремилась за шиворот горизонта, то всё пиши – пропала. Время пришло, мечта исполнилась!

Мадлен это знала и вкладывала сейчас в свою атласную ленточку, которую крепко держала в руках, столько эмоций и чувств, что от напряжения её ладони задрожали и стали влажными. Собравшись с мыслями, она робко с данью уважения стала повязывать на ограждение ярко-жёлтую мечту. Покончив с незамысловатым узлом, то ли от недоверия или доли разочарования, а возможно и для пущей надёжности, Мадлен бросила в воду монету.

– Я знаю это грош, – шёпотом произнесла она. – Разве можно подкупить жизнь?

Её ненароком сказанные слова вызвали во мне тревогу: подул ветер, гладь воды вздрогнула и плавной рябью понеслась к берегам. Пёс уловил моё дыхание – движение ветра и подошёл к Мадлен. Он уткнулся носом ей в ноги, словно желая объяснить, что я плат не взимаю и не набиваю цен за мечты. Мадлен наклонилась и погладила пса за ухом.

– Почему ты ходишь за мной? У меня нет с собой даже крошки хлеба, мне нечем тебя угостить.

Не обращая внимания на её слова, пёс лишь резво завилял хвостом. Он знал: еду можно выпросить, а вот любовь – никогда.

Так заканчивался день и снова всё опять по кругу: десять, одиннадцать. Полночь. Поздней ночью композитор, дописав текст, лёг спать. И пока над спящим городом сновидения убаюкивали время, кто-то всесильный подводил стрелки незримых часов: тик-так, тик-так. …Рассвет.

***

День начинается после завершения ночи, не правда ли? Но не все ли равно, если утром идёт скверный дождь?

– Как ты там? – Твердил про себя скрипач.

Вспоминая о своей дочери, он брёл по мокрым улицам. Брёл в бреду, на ходу подбирая ответ. Множество вариаций её безответного существования бросали его из крайности в крайность – он страдал, надеялся, проклинал. Одновременность всех этих чувств действовала похлеще серной кислоты, он словно заживо сгорал изнутри. – Один, один я всегда один. – Вырвалось вдруг из его выжженной груди. И с прерывистым вздохом хватаясь за воздух, ссутулившись, как дряхлый старик, он скрылся в чертогах подземного перехода.

Раздалась музыка. Раздалась и побежала по белым облупленным стенам. Побежала, спотыкаясь об тоненькие нити трещин. Подземный переход ожил, голос скрипки говорил громко, навзрыд, пока за спиной не прозвучал чей-то голос.

– Как ты?

Скрипач обернулся. Оборвалась музыка.

– Здравствуй. – Среди немногочисленных прохожих без зонта приветствовал его давний знакомый. – Я переживаю за твоё здоровье. Ты играешь на улице и… тебя не узнать. Ты отводишь, прячешь глаза. – Он досадно развёл руками. – А этот внешний вид? Что ж, если быть честным, тебе к лицу этот выцветший старый берет.

Молча, скривив губы в подобии улыбки, скрипач убрал скрипку и повёл знакомого в ближайший парк.

В этот час над городом разверзлось синее небо. Два человека неторопливо шли по тротуару, не обращая внимания, как вслед за ними медленно вальсировал листопад.