Текст книги "Клуб пропавших без вести"

Глава 7

– Пункт первый: «Последовательно скручивать в трубочку все его, с позволения сказать, «статьи» и запихивать в глотку, пока не подавится». Пункт второй: «Выяснить, в каком темном переулке нашего главреда охлобучили пыльным мешком по темечку, и подвергнуть той же каре». Пункт третий: «Заклеить скотчем рот, запретив разговаривать хотя бы сутки, в надежде, что его болтливая натура, не находя достойного выражения, даст дуба». Пункт четвертый: «Незаметно разложить по поверхности стола, на который он все время плюхается, иголки, канцелярские кнопки и листья опунции». Ого, опунции! Да, ничего не скажешь, изобретательная мадам…

– Мадемуазель, – машинально поправила я, в ужасе глядя на ходившего по кабинету мужчину со списком в руке. Неужели он всерьез воспринимает подобную чушь?

– А это мне понравилось особо. Пункт пятьдесят семь: «Созвать всех, обиженных материалами этого «видного журналиста», с их помощью привязать его за руки и ноги к шкафам с «творческим наследием» издательства, которые затем толкнуть в разные стороны, тем самым четвер…» Что? – обратился ко мне второй мужчина, читавший копию точно такого же списка. – Непонятно написано.

– «Четвертовав», – удрученно подсказала я. Интересно, кто из моих «добрых» коллег успел переслать правоохранителям этот невесть как сохранившийся в редакции перечень «казней» Живчика? Наверняка опять рылись в моем столе! И что наплели сотрудники издательства, если меня битый час держат в каком-то жутком кабинете с решетками на окнах, допрашивая по всей форме?

– А вот пункт сто шестнадцать: «Подождать, пока он перестанет вертеться хотя бы на секунду, снять с ноги туфлю и смачно, наслаждаясь каждым мгновением процесса, прихлопнуть в лепешку», – прочитал первый и со всей серьезностью обратился ко мне: – Почему этот пункт обведен?

– Сочтен наиболее удачным и принят за основной вариант расправы, – мрачно пошутила я. И тут же прикусила язык, заметив, как спрашивавший кивнул третьему сотруднику, который сидел за столом и фиксировал каждое мое слово.

– Сто сорок два пункта, это додуматься же надо! – совершенно искренне восхитился второй, наконец-то отрываясь от чтения списка и удостаивая вниманием меня. – Значит, вы испытывали к коллеге неприязнь?

– Да. – Отпираться было бессмысленно. Наверняка за те полдня, что прошли с момента обнаружения тела Живчика, они успели все выяснить.

Я поежилась, вспоминая события прошлой ночи. Наткнувшись на убитого и убедившись, что сигнала мобильной сети по-прежнему нет, мы с громилой, сжимавшим в объятиях уснувшую на наше счастье девочку, резво понеслись вперед и невесть как попали на нужную дорогу. Потом добрались до будки охраны парк-отеля, где по стационарному телефону вызвали полицию. Мой спутник на время исчез, чтобы вскоре объявиться снова, уже без Маши. А потом подъехали машины экстренных служб, и в мирной до сего момента лесополосе началось светопреставление…

Гул автомобилей и яркие огни встревожили расползшихся было по номерам отдыхающих, и вскоре к руководившим следственными действиями двум важным мужчинам в штатском пробилась запыхавшаяся тетка из «актива». Не знаю, что она им наговорила, только меня сначала сопроводили в отель, попросив взять с собой паспорт, а потом посадили в машину и отправили… кажется, в ближайший город. Там я долго «отдыхала» в комнате с зарешеченными окнами, дрожа от страха и усталости, пока наконец не начался этот допрос. С первых же минут мне дали понять, что сомнений в имевшихся у меня мотивах нет, и теперь я с каждой секундой отчаивалась все больше.

– В издательстве подробно рассказали о конфликте и пощечине, которую вы в свое время дали пострадавшему. А заодно и о том, что вы конкурировали в борьбе за пост главного редактора. Кроме того, ваша соседка по этажу в отеле сообщила, что недавно слышала, как вы разговаривали на балконе по телефону и признавались в намерениях убить коллегу. Вы регулярно ругались с ним. Это подтвердили и другие отдыхающие, – тщательно, стараясь не упустить ни детали, на правах главного перечислил первый мужчина. – Вы прилюдно обещали его отравить, а ранее угрожали расправиться с ним в аквацентре…

У меня перехватило горло, и я закашлялась. Какой кошмар, неужели они принимают мою наивную вербальную «самооборону» всерьез? И что теперь делать? Кто мне поможет? От страха я окончательно потеряла дар речи и способность здраво соображать.

– Как утверждают свидетели, вас с пострадавшим связывали… м-м-м… личные отношения, – заметил второй.

– Нет! – Это кошмарное предположение неожиданно встряхнуло меня, придав сил. – Нет, нет и нет! Только не это… Не с этим гнусным, лживым, подлым хлыщом! Я ненавидела его – да, а ложиться с ним в постель – увольте! Лучше бы и правда убила…

По торжествующим лицам следователя и его помощника я вмиг поняла, что сболтнула лишнего. А ну-ка, не паникуй, Рита, попробуй мыслить логично, вспомни свою любимую дедукцию…

– Послушайте, да мало ли что мы несем, когда возмущены или обижены, – попыталась втолковать я. – Да, мы ненавидели друг друга, соперничали, но, клянусь, я его не убивала! Давайте разбираться. Я далека от спорта, а он какой-никакой, но все же мужчина. Как, скажите на милость, я могла с ним расправиться?

– Очень просто, – с готовностью ухватился за вызов второй. – Как показала предварительная экспертиза, в крови пострадавшего было значительное количество алкоголя. С таким пьяным человеком мог справиться кто угодно. У нас есть кусок записи этого вашего концерта… или праздника. Там четко слышно, как вы называете его пьяным. Поняли, что подвернулся подходящий момент, и…

– А орудие убийства? – Несмотря на ужас положения, меня охватил азарт детектива. – На мне почти прозрачное платье без карманов. На руке крошечная сумочка, в которую я с трудом запихнула мобильный. Откуда я взяла… чем там его убили?

– Рядом с местом происшествия был найден нож, небольшой и тонкий, вроде стилета, с тщательно стертыми отпечатками пальцев, – удовлетворил мое любопытство следователь. – Вы вполне могли предварительно спрятать его где-нибудь на берегу. Или незаметно держать все это время при себе. Свидетели утверждают, у вас в руке что-то все время звякало.

О, силы небесные! Не «в руке», а «на руке»! Я потрясла запястьем, на котором по-прежнему болтался замысловатый, петлей огибавший средний палец браслет. Но моих собеседников это, похоже, не убедило.

– Библиотекарша рассказала, что накануне вы взяли книгу, – порылся в записях главный. – Так-так, Агата Кристи, «Убийство в «Восточном экспрессе»… Заранее готовились, изучали способ совершения преступления?

– Да с чего бы это? Не смешите! – Впору было зайтись от негодования. – Ну, взяла я эту книгу перечитать, и что дальше? Антенну после грозы так и не починили, Интернета нет, чем еще заниматься? И что мне там изучать, я всю Агату Кристи наизусть знаю…

– Оно и видно, – кивнул помощник следователя. – Книга, согласен, не улика. А вот алиби у вас нет. По данным экспертизы, смерть наступила в промежутке между десятью вечера и одиннадцатью пятнадцатью. Праздник начался в девять вечера, еще примерно с час вы помогали развлекать публику, а потом как сквозь землю провалились. Отдыхающие не помнят, чтобы вы водили с ними хоровод или участвовали в обряде с пусканием венков по воде. Где же вы пропадали все это время?

Я обреченно уронила голову. В указанный час я брела по берегу в полном одиночестве и глотала слезы, думая о своей загубленной любви. Теперь, выходит, пора было переживать о загубленной жизни. Те, кого я подслушивала, меня не видели, так что рассказывать о странном разговоре представлялось бессмысленным. Маша подбежала ко мне позже, а ее разъяренный отец подошел и вовсе ближе к полуночи…

По щекам заструились слезы. Все это время я как-то держалась, не веря, что меня можно всерьез заподозрить в убийстве. Теперь же реальность предстала передо мной в кошмарном свете. Как бы смехотворно ни звучали некоторые домыслы свидетелей, у меня был мотив – и не было алиби. Я пыталась оправдаться, но невольно лишь убеждала в справедливости подозрений. Если продолжу в том же духе, точно окажусь за решеткой.

– Вижу, вы мне не верите. Все, больше ни слова без адвоката, – смахнув слезы, строго произнесла я, решив бороться до последнего. И снова вспомнила свои потуги в юридической журналистике. – Я задержана? Тогда, если не ошибаюсь, у меня есть право на один телефонный звонок, и мне хотелось бы этим правом воспользоваться.

Мужчины переглянулись, и первый молча положил передо мной телефон – спасибо мой, ведь я не помнила наизусть номеров мобильных. Я схватила телефон, занесла пальцы – и застыла на месте, с ужасом осознавая, что не знаю, к кому обратиться.

* * *

Неизвестно, сколько времени я просидела в ступоре с телефоном в руке. Меня не торопили, даже наоборот, с любопытством опытных психологов взирали на мою реакцию. А я усилием воли пыталась успокоиться и принять верное решение.

Родителей и Аньку я отмела сразу. Первые накрутят себя до сердечных приступов, вторая понесется спасать и устроит хайп до небес, с привлечением общественности и представителей СМИ. Обращаться к коллегам бессмысленно – стараниями Живчика они давно и безнадежно ненавидят меня. Звонок издателю станет лишним подтверждением нашей мифической любовной связи, и тогда мне точно придется уволиться, чтобы не слышать насмешек за спиной. Несколько не самых близких подруг и приятелей отпадали – они вряд ли приняли бы мою проблему близко к сердцу.

Оставался Ваня, верный друг Алика, а теперь и мой друг. Помнится, он призывал без стеснения звонить в любое время дня и ночи, если потребуется помощь или просто захочется поговорить. Правда… в последнее время наше общение стало будто бы формальным. Ваня исправно, раз в неделю, объявлялся по мессенджеру, дежурно спрашивал, как дела, а в ответ на мои вопросы отделывался вечным «Все в порядке, по-старому» и спешно отключался. Я терялась в догадках, что же означает это «по-старому», и всерьез опасалась, что девушка Вани, она же сестра Алика, снова сорвалась. Несколько лет назад враг их семьи подсадил ее на наркотики, и с тех пор борьба со страшной зависимостью шла с переменным успехом. В последние месяцы бедняжка, кажется, пошла на поправку, но что тогда означало странное поведение Вани? И разве я могла тревожить его в столь серьезный момент?

У меня был в запасе еще один вариант – пустить в ход деньги, к которым я пообещала себе никогда не прикасаться. Алик оставил мне внушительную сумму, часть вырученного от продажи его квартиры. Я не могла принять эти деньги и все рвалась перевести их на счет семьи Алика, но Ваня категорически отказался помогать, заявив, что не пойдет против воли друга и не сообщит мне номер счета его родных. Теперь я могла нанять какого-нибудь именитого адвоката, ведь выйти под залог, будучи подозреваемой в убийстве, мне явно не светило. Стоп… я ведь никого не убивала, а растратить чужие миллионы всегда успею!

Осознав, что придется выбрать из всех зол меньшее, и уже мысленно смиряясь с манифестацией у зарешеченных окон этой каталажки, я занесла палец над номером Аньки. В этот самый момент дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге возникла мощная фигура, от размашистых движений которой веяло яростью. Следом семенила какая-то девушка в форме, явно пытавшаяся образумить нарушителя спокойствия.

Он, между тем, вылетел в центр комнаты и с размаху затормозил. Присмотревшись, я ахнула: свирепо скалясь, на меня взирал тот самый громила с берега, хамоватый отец Маши. На нем красовались те же футболка и джинсы – возможно, он тоже провел несколько часов в этом самом здании.

– Все в порядке, – кивнул главный девушке, и та поспешила удалиться, плотно закрыв за собой дверь. – Вы что-то хотели?

Громила помедлил, собираясь с мыслями.

– Да, хотел! На каком основании вы держите ее тут? – Он снова стал говорить обо мне в третьем лице, но на сей раз мне было не до возмущений. И… неужели в его тоне слышалось искреннее волнение?

– Мы не обязаны перед вами отчитываться, но раз вы настаиваете… – буркнул следователь. – Гражданка подозревается в убийстве. Как следует из свидетельских показаний, у нее был мотив. А вот алиби по-прежнему не установлено.

– Я ее алиби! – вдруг рубанул мой знакомый и на мгновение смолк, будто сам удивившись этому порыву. Потом с жаром продолжил: – Да, я! Все время после того как она закончила крутиться на этом празднике, мы были вместе.

– Вместе? – с иронией уточнил первый, явно не поверив ни слову. – Вы, конечно, осведомлены об ответственности за дачу заведомо ложных показаний? И чем же вы занимались?

– Чем? – Громила на секунду смешался, а потом, снова придав лицу свирепое выражение, рявкнул: – Какая разница? Разговаривали, гуляли, ужинали, купались, мотались в город, играли в карты, смотрели кино, пили водку, прыгали через костер… Мало ли чем! Это не ваше дело.

– Как раз наше, – вступил второй и прищурился, вглядываясь в лицо громилы. – У вас-то, насколько я помню, алиби как раз есть, свидетели видели вас в толпе участников праздника… А у гражданки – нет.

– Да сколько можно говорить! – «Халк» зашелся в такой ярости, что, казалось, вот-вот сокрушит все вокруг. – Мы были вместе. Развлекались, ясно? Нашли укромное местечко вдали ото всех и кувыркались, прямо у берега, в траве! Тра-ха-лись! Теперь понятно?

– Что? – невольно вырвалось у меня, и спаситель пронзил меня грозным красноречивым взглядом. Я мигом считала его посыл: «Подыгрывай, если не хочешь попасть за решетку». – Ну… то есть… Да, мы были вместе.

– Сильно сомневаюсь, – покачал головой следователь и, красноречиво оглядев поношенные джинсы и грязную футболку моего новоиспеченного «любовника», шепнул коллеге: – Видал парочку? Как в сказке – красавица и чудовище. Или принцесса и свинопас, недавно ребенку читал. Вот ведь цирк…

– Что-о-о? – Громила, как на грех, услышал последнюю фразу. Но, вопреки моим ожиданиям, не разнес кабинет в пух и прах, а горделиво выпрямился и свысока взглянул на присутствующих. Его лицо разгладилось, приобрело благородное выражение, и я снова ахнула. Эти крупные черты, небольшие умные светло-карие глаза, пухлые губы… кого же он мне напоминал? – Да как вы смеете? Я – уважаемый человек, предприниматель, из приличной семьи. Мой отец, между прочим, известный исполнитель, Борис Аникеев…

Казенный кабинет со строгими, уверившимися в моей виновности людьми будто исчез. Я уже не видела ни стола с папками, ни монитора, ни злосчастных списков моих кровожадных «планов» – перед мысленным взором вырос не утративший с годами яркость плакат, похищенный когда-то по желанию моей мамы. А сын-то похож, только черты лица грубее и волосы короче… На первый взгляд, внешность Аникеева-младшего казалась далекой от классических канонов красоты, и все-таки он был весьма привлекательным мужчиной. От него исходила простая, грубая, но надежная сила – именно то, чего мне сейчас так не хватало…

– А ну-ка… – Следователь раскрыл паспорт, в порыве праведного гнева брошенный моим заступником на стол, и обратился ко мне: – Как зовут вашего сердечного друга?

Час от часу не легче! Я вымоталась физически и эмоционально, шестеренки в голове едва ворочались от страха, а тут такая загадка… Даже сестра Боба не помнила точно имени ребенка брата. Если не ошибаюсь, она говорила о Коле…

– Николай… – робко предположила я и, встретив полный ужаса взор «сердечного друга», еле слышно добавила: – Кажется. Я не помню… Да какая разница, сдалось мне его имя!

– Чудесно, – констатировал следователь, пораженный глубиной падения нравов, и взглянул на сына Боба. – Константин Борисович, а вам известно имя этой гражданки? Кто она?

Застигнутый врасплох, «любовник» смутился, почесал в затылке и выдал единственное, что ему было известно обо мне:

– Ну, она… нимфа.

– Кто-о-о? – не поверил своим ушам главный. Пристально взглянув на почти прозрачное платье и остатки яркого макияжа, он удовлетворенно кивнул. – Понятно.

– Эй, что это вам понятно? – мгновенно вышла из ступора я, заводясь при мысли о непоправимом уроне, нанесенном за последние дни моей кристально чистой репутации. – Я всего лишь играла роль на празднике! А остальное – мое личное дело.

– На «нимф» с местного шоссе не похожа. – Будто не слышав моего негодующего вопля, второй задумчиво уставился на меня и обратился к шефу: – Вы слышали, что в наших краях объявился какой-то «авторитет»? Из соседней области сигнализировали, просили проследить, чем занимается. Ездит по окрестностям, с ним целый экипаж в две машины, что тут делает – неизвестно. Может, и «мадемуазель» эта из их компании? Сейчас модно с собой девиц таскать, как-то их еще называют…

– Эскортницами их называют, – объявил главный, и я чуть не взмыла ракетой ввысь от возмущения. Да будет ли конец этому кошмару! – Нет, вряд ли, мы проверили, она действительно работает в издательстве. Кстати, а с чего это к нам журналисты пожаловали?

Ага, так я им все и выложила! Сказала ведь: больше ни слова без адвоката. Надувшись, я демонстративно сложила руки на груди и отвернулась к стенке. И тут мой изнуренный разум вдруг пронзила по-настоящему страшная мысль: если выполнявший одно задание со мной конкурент убит, не безопаснее ли мне скоротать какое-то время за решеткой?

* * *

– Уф-ф, я думал, это никогда не кончится, – шумно выдохнул мой спаситель, когда мы наконец-то вышли на крыльцо неприглядного казенного зданьица. И вдруг, оглянувшись, грубо стиснул меня за талию и по-хозяйски притянул к себе. – Спокойно, не вздумай вырываться, не буду я к тебе приставать! Они смотрят в окно, пусть убедятся, что мы вместе. Сомневаюсь, что нам поверили. Ты еще легко отделалась…

Его «ты» прозвучало вполне логично – на правах «кувыркавшегося» со мной в траве. И правда удивительно, но меня оставили в ранге свидетеля, дав подписать обязательство о явке и протокол допроса. Прочитав последний, моя журналистская душа пришла в ужас от обилия оборотов вроде «имела место быть», но красноречивый взор моего «алиби» в корне задушил рвавшийся наружу протест. Как я поняла, спасло меня не только неожиданное заступничество отца Маши. Важную роль сыграла и какая-то бумага, которую в разгар моих мучений принесла следователю та же девушка в форме. Судя по короткому диалогу главного и его помощника, предварительная экспертиза показала, что удар, вероятнее всего, нанес мужчина, причем левша.

– Боюсь, еще не отделалась, – вымученно промолвила я и, подавив желание высказать все, что думаю об «изобретательном» алиби, совершенно искренне сказала: – Спасибо.

Наверное, мне померещилось от усталости, но на щеках Аникеева-младшего явственно выступил румянец. Это что за диво дивное – здоровенный грубоватый мужик, который смущается, как дитя?

– Не за что. Благодари мою дочь, ты ей почему-то понравилась, – буркнул он, подводя меня к большому, основательно замызганному джипу. – Куда теперь? Надо поскорее отсюда убраться.

«Почему-то»? Ну и хам! Выходит, смущение мне все-таки почудилось, а жаль… Похоже, мне придется попрощаться с намерением хорошенько расспросить его об отце. Хотя о чем это я? После всех «приключений», растянувшихся на много часов, меня шатало от усталости. С неба жарило яркое дневное солнце, но тело колотил озноб. Хорошо, мне удалось заскочить в неприглядный санузел каталажки и кое-как смыть с лица остатки «боевого раскраса». Теперь же хотелось лишь одного – оказаться в мягкой теплой постели.

– Куда? Если можно, в парк-отель, – попросила я, и громила открыл передо мной переднюю пассажирскую дверцу.

Мы резво стартовали с места, и я, дрожа, обхватила себя руками за плечи. Заметив это, мой спутник великодушно кивнул на валявшуюся сзади кофту от спортивного костюма. Я накинула ее на спину и сжалась в комочек, надеясь хотя бы немного согреться.

– Еще раз спасибо за все, – еле слышно проговорила я. – Кстати, меня зовут Рита.

– Уже знаю, – отмахнулся сын Боба, не отрываясь от дороги. – Услышал, когда тебе диктовали тот документ о явке. Дочка забыла твое имя, все твердила: «Нимфа, нимфа…», вот я и выдал сдуру. После того как мы с тобой вызвали полицию, я помчался с Машей домой. По дороге она проснулась, поняла, что тебя нет, и раскапризничалась, с трудом угомонил. Оставил ее с соседом – рядом живет один дед, священник, решил, пусть побудет под его надзором, – и сразу помчался обратно. Потом меня взяли в оборот, стали проверять алиби, допрашивать…

– Все-таки ты вовремя подоспел, – благодарно кивнула я. – Видишь ли, погибший был… Самой настоящей скотиной он был, чего греха таить! Доставал людей, пачками писал пасквили о знаменитостях, лгал, изворачивался, а меня, видимо, и вовсе решил сжить со свету. Этот мерзкий слизняк даже ненависти недостоин, только презрения! Словом, у меня был веский мотив. Но я его не убивала, честное слово!

Сын Боба покосился на меня, не скрывая подозрений.

– Знаешь, даже если ты его убила, мне плевать. Могу лишь сказать «спасибо». Удивляюсь, как сам его не прибил, – ухмыльнулся он и, предупреждая мой вопрос, объяснил: – Я ведь знаю этого хлыща, таскался за мной дня три и пытался вынюхивать что-то об отце. Когда я послал его куда подальше, он совсем обнаглел – и предложил деньги! Ты только вдумайся: чтобы я продал родного отца, саму память о нем!

– Совести у него нет… точнее, не было. А вот деньги водились, и немалые. Издатель предлагал ни в чем себе не отказывать… – Я тут же прикусила язык, но было поздно. Аникеев-младший мгновенно встрепенулся, чуть не потеряв руль, и мне пришлось выкручиваться, стараясь по возможности не врать. – Нам дали одинаковое задание: подготовить материал о твоем отце. Пообещали оплатить все расходы, включая командировочные. Тот, кто справится лучше, займет кресло главного редактора журнала.

Мой спутник фыркнул так, что сила его возмущения, казалось, чуть не разнесла огромную машину на куски.

– Мерзкие писаки! На все готовы – копаться в грязном белье, разрушать семьи, позорить порядочных людей! И ты из таких? Подумай-ка, куда завела страсть к низкопробным сенсациям твоего дражайшего коллегу! Как считаешь, оно того стоило? То-то же.

– Ты не знаешь… – начала было оправдываться я, но, увидев, как брезгливо передернуло собеседника, осеклась на полуслове. Зачем тратить и без того иссякающие душевные силы, пытаясь убедить в чем-то этого толстокожего чурбана? Я плотнее натянула на себя кофту и отвернулась к окну. Разум уже окутывал туман нервного сна, и я, памятуя о том, что пассажиру на переднем сиденье не следует спать и «заражать» водителя дремотой, попыталась встряхнуться. Вложив в голос весь имевшийся у меня сарказм, я невинно поинтересовалась: – Хорошо, если я такая мерзкая писака, с чего это ты примчался меня спасать? Неужели просто послушал дочь?

Он нисколько не смутился, словно ожидал подобного вопроса, и будто вскользь, не отрываясь от дороги, пояснил:

– Конечно, была и другая причина. Люди видели меня на празднике и, на счастье, запомнили. Но, если честно, я ненадолго отлучался, поручив знакомым из поселка присмотреть за дочерью. Это было как раз в районе одиннадцати. Так что, если знакомые расскажут следователю об этом моменте, я тоже подпаду под подозрение. Отныне ты – мое алиби.

Я открыла было рот, собираясь расспросить его о том, что он делал во время совершения преступления, но в этот момент силы окончательно покинули меня. И я уступила долгожданному сну, почему-то нисколько не волнуясь о том, что рядом сидит потенциальный убийца.