Текст книги "Клуб пропавших без вести"

Глава 8

Я проснулась от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Ни малейшего разумного объяснения этому чувству не было – в комнате царила тишина, а в поле зрения в этот ранний предрассветный час маячило лишь окно. Я попыталась повернуться, но, видимо, ослабла настолько, что тут же снова рухнула на подушку. И в этот момент за спиной послышался легкий, еле слышный стук закрываемой двери.

Выходит, у меня все-таки не паранойя, и кто-то был здесь со мной! Паника придала сил, и я резко выпрямилась, щурясь в слабом свете. Кстати, а где это – «здесь»? Это явно не мой номер, не моя кровать, а я сама обряжена в какую-то рубашку! Кто же обнаглел настолько, что, не испросив согласия, раздел меня до нижнего белья и напялил нечто огромное, явно мужское? Караул…

Я уже решала, не дать ли деру на все четыре стороны из этого незнакомого места, когда со стороны улицы вдруг донесся приглушенный мужской голос. Забыв об усталости, я соскочила с кровати, на цыпочках долетела до окна и аккуратно выглянула из-за задернутой шторы. Так и есть – внушительная фигура прохаживалась внизу, обращаясь к кому-то, скрытому во тьме террасы.

– …дурью не майся, – раздраженно протянула фигура, и я застыла на месте, уловив знакомый голос.

Ну да, тот самый сын Аникеева, Константин, мой грубоватый защитник. Видимо, я все-таки уснула у него в машине, и он привез меня к себе. Как мило – не стал будить, уложил в кровать, а потом проверил, как мне спится. Но о чем он беседует в столь поздний – точнее, уже ранний – час? Я прислушалась.

– Может быть, и перестраховка. Но они могут быть опасны.

Ого, кажется, я наткнулась на нечто по-настоящему интересное… С меня тут же слетели остатки сна.

В ответ донесся какой-то невнятный шепот, и Константин нетерпеливо выдохнул:

– Знаю, знаю, буду потише. Но она вымоталась за день, спит крепко, из пушки не разбудишь, не волнуйся. Не проснулась же она, пока я нес ее в комнату и укладывал. Возвращаясь к разговору… Тебе-то, может, и все равно. Но подумай, что станет с остальными? Я ведь четко все слышал… Так что не глупи, сиди у себя и носа не показывай.

И снова послышалось еле слышное бурчание, на сей раз с какими-то надрывными нотками. Похоже, собеседник Аникеева все-таки боялся меня разбудить. А еще почему-то нервничал.

– Скажите какие мы нежные! – Похоже, сын Боба просто не умел, разговаривать тихо, несмотря на все усилия. – Ничего, переживешь как-нибудь. Главное – не выходи, что бы ни случилось. Дочь, если потребуется, отправлю к соседу, там она будет в безопасности. Все, хватит препираться. Иди к себе, призрак. А я – спать, устал как собака…

Я поспешила улечься – и правильно сделала, потому что вскоре дверь легонько отворилась и сквозь приоткрытые веки я заметила заглянувшего ко мне хозяина дома. Он осторожно подошел к кровати, поправил одеяло и, видимо, убедившись, что я сплю, спешно ретировался.

Зарывшись лицом в мягкую подушку, я попыталась успокоиться. Мне не было страшно: хваленая дедукция подсказывала, что недруги вряд ли стали бы заботиться о моем комфорте и разговаривать вполголоса, чтобы не разбудить. Но мысли путались, в голове неустанно крутились новые вопросы без ответов. С кем беседовал Константин? С женой, вполне логично выразившей недовольство моим присутствием? Нет, не похоже, он явно обращался к мужчине, причем не без раздражения и будто бы покровительственно. «Призрак», он точно сказал «призрак»…

И что тут за местность такая, если окружающие, вполне современные и разумные с виду люди, сходят с ума от мистики? Я вспомнила подслушанный у берега разговор и подскочила на кровати, тут же в изнеможении откидываясь назад. Там говорили о мертвяке, здесь – о призраке. Кажется, ни один из тех трех мужчин не был похож на моего благодетеля, но в темноте я могла и ошибиться. Вокруг меня явно что-то происходит, а я никак не могу ухватить, что именно… И если в этом доме скрывается какой-то призрак, логично предположить, что это… сам Боб.

* * *

Ласковый теплый луч скользнул по лицу, пробуждая меня от крепкого сна, и я снова почувствовала, что за мной кто-то наблюдает. Открыв глаза, я наткнулась на любопытный добродушный взор Маши. Девочка стояла у моей кровати, пока отец раздвигал шторы, впуская в комнату солнечный свет.

– Привет, милая. – Я ласково погладила ребенка по ручке и обратилась к главе семейства: – Доброе утро. Спасибо, что позаботился обо мне. Извини, я, видимо, отрубилась прямо в машине. Ужасный был день.

– Да, денек тот еще… – протянул Аникеев-младший и деловито пояснил: – Твое платье в стирке, выбери сама что-нибудь подходящее в шкафу. Ванная в конце коридора направо. Завтрак внизу. Мы с Машей будем там.

И он поспешил удалиться, потянув не желавшую уходить дочку за собой.

Оставшись в одиночестве, я окинула взглядом комнату. Добротная обстановка, приятный глазу минимализм, современный интерьер, говорящий о достатке хозяина. Похоже, мой неприветливый, но надежный защитник относился к типажу мужчин, который мы с Анькой как-то, хихикая, окрестили почетным термином «Крепкий хозяйственник». Тогда подруга еще доказывала, что лучшей партии для женщины и не придумать: ответственному, серьезному мужчине можно простить отсутствие романтизма, ведь пресловутое «крепкое плечо» гораздо важнее цветочков, сопливых признаний при луне и ласковых сюсюканий. При всей своей любви к этим трем пунктам я не могла не признать Анькину правоту.

Соскочив с кровати, я подошла к большому шкафу и не без любопытства раздвинула створки. Судя по аккуратно развешенной и сложенной одежде, типаж хозяина я определила верно. Но… из чего тут, спрашивается, выбирать? Я пробежала пальцами по стопке футболок. Так и есть – только мужские вещи! Видимо, мое первое предположение все-таки было верным, и именно жена выговаривала Константину за мой неуместный, хотя и невольный визит. А теперь отказалась делиться со мной вещами. Что ж, вполне понимаю и не обижаюсь…

Вздохнув, я заправила кровать, решив не раздражать незнакомую мне пока хозяйку еще больше. Потом сбегала в ванную, где обнаружила предусмотрительно оставленные мягкое махровое полотенце и новенькую зубную щетку. С наслаждением приняв душ, я вернулась в комнату и выбрала более-менее подходящую одежду. Широченные шорты на резинке превратились на мне в подобие юбки, а самая узкая из найденных футболок повисла на плечах, угрожая в любое мгновение соскользнуть вниз. Оглядев себя в зеркальной створке шкафа, я удовлетворенно, не без мазохизма кивнула: роль пугала становилась мне все привычнее.

Я уже собиралась выйти из комнаты, прихватив лежавшие на тумбочке у кровати сумочку с телефоном, браслет и паспорт, как вдруг сверху, прямо над моей головой, раздалось оглушительное яростное звяканье. Судя по характеру звука, что-то с силой швырнули о стену, пробормотав невнятное ругательство. Мне следовало срочно спуститься вниз, не доводя до белого каления и без того разъяренную супругу Константина, но я вдруг вспомнила о загадочном «призраке», и ноги сами понесли наверх…

Быстро взлетев по узкой крутой лестнице, я оказалась под самой крышей, у мансарды. Немного помедлив, я все-таки толкнула дверь, и она мягко распахнулась, явив мне обитое деревянными панелями пространство со скошенным потолком. Это была небольшая, но уютная комнатка с самой обычной заправленной кроватью, небольшим ковриком, минимумом мебели и висевшим на стене вытянутым вширь зеркалом. Из маленького окошка открывался великолепный вид на разноцветные крыши современных коттеджей и стареньких развалюх. Комната пустовала, но, судя по валявшимся у стены осколкам чашки, здесь явно кто-то обитал. Кто-то, привыкший в приступе злости колошматить посуду. Движимая любопытством, я прошла чуть вперед, повернула голову вправо… И в потрясении застыла на месте.

Как всякая женщина, я часто обращала внимание на необычные предметы интерьера. Особенно привлекали меня картины, способные красноречиво поведать о вкусе, образе жизни и даже характере владельцев. Помнится, в злополучном клубе я однажды наткнулась на ужасающий автопортрет руководителя заведения в образе кровавого палача. Осознай я сразу, что нечто подобное могло выйти лишь из-под кисти законченного психопата, глядишь, и избежала бы многих травмирующих душу переживаний…

Теперь же в глаза бросилась стоявшая на комоде у кровати картина совсем иного свойства. Средних размеров, без рамы, она мигом приковывала взгляд. Холст располагался в глубине комнатки, там, куда не добирались яркие лучи, но будто сам был источником света.

Я подошла ближе и всмотрелась: на переднем плане художник изобразил девушку в белой сорочке на тонких бретельках. Стоя вполоборота, героиня портрета смотрела в окно, за которым виднелись блестевшие, словно на солнце после дождя, бесчисленные крыши. За разметавшимися темными волосами девушки угадывались длинные ресницы и аккуратный курносый носик. Сорочка немного сползла с левого плеча, обнажив три располагавшиеся вертикальной линией родинки.

Я замерла в шоке, забыв, что нахожусь в чужом доме, мало того – в комнате, куда беспардонно проникла без разрешения хозяев. Мир вокруг будто померк, и перед глазами осталась только эта лившая само солнце изнутри картина.

Колени подкосились, и я почувствовала, что от переизбытка впечатлений вот-вот осяду прямо на пол. Уговаривать, что мне почудилось, обманывая саму себя, было бессмысленно: я прекрасно знала и это окно, и эти крыши, и эту сорочку. И, кстати, эту девушку.

* * *

– Так вот куда ты запропастилась! – вывел меня из оцепенения строгий голос, и, обернувшись, я увидела на пороге комнатки хозяина дома. От его тона веяло осуждением, но глаза горели неподдельной тревогой. – А мне уже было показалось, что последние события отбили у тебя охоту вынюхивать.

В другое время мне наверняка стало бы неловко от этого вторжения в тайные «покои», но сейчас все мои мысли занимала картина.

– Костя, – я и не заметила, как впервые назвала его по имени, да еще так тепло, – откуда у тебя эта картина? Скажи, мне нужно знать!

Похоже, он ожидал чего угодно, только не подобного вопроса. Потоптавшись на месте растерянным медведем, Константин почесал в затылке и промычал нечто неопределенное:

– Ну… купил как-то, на местном рынке, кажется… Тут все обшито деревом, и мне показалось, по тону подходит…

– Не ври, – неожиданно резко, с напором, достойным мастера НЛП, произнесла я. И, прищурившись, вгляделась в картину, словно заправская мисс Марпл. – Я не специалист, но, судя по запаху краски, отсутствию рамы и вот этим жирным мазкам, портрет закончили совсем недавно. Возможно, даже сегодня ночью. И, видимо, прямо в этих самых стенах. Так кто же его написал? Отвечай!

Видимо, я все-таки переборщила с тоном, раз Костя встряхнулся и разом перестал мямлить.

– Какая разница? – обрушился на меня он. – Зачем ты вообще сюда поднялась, что тебе здесь нужно? Ну, стоит тут эта картина, никого не трогает. Нашла, к чему прицепиться!

Аникеев-младший уже пыхтел от негодования и явно сдерживался из последних сил, чтобы не наговорить лишнего. Я же немного пришла в себя после первого шока – и тут же устыдилась проявленной наглости, которая вообще-то была мне несвойственна. Сейчас требовалось загладить бестактность, спокойно объяснить все моему благодетелю и попробовать добиться от него внятного ответа.

– Ты прав. Прости, пожалуйста. – Судя по всему, мне удалось обезоружить Костю, раз он вмиг потерял дар речи и в изумлении открыл рот. – Мне не следовало подниматься, но я услышала странный шум, доносившийся отсюда. Возможно, кому-то требовалась помощь… так я подумала. И на автомате двинулась сюда. А потом увидела картину…

Похоже, мне удалось немного смягчить его гнев, раз Костя выдохнул, отказываясь от полемики, и тоже подошел к портрету.

– А чем тебе не понравилась эта картина? – поинтересовался он, вглядываясь в холст. – Девушка, солнце, раннее утро… Не шедевр, конечно, но, по-моему, довольно мило.

– Не шедевр? – возразила я с таким пылом, что собеседник нервно дернулся и стал буравить глазами уже мое лицо. – Наоборот, для меня все в этой картине близко и понятно, поэтому я и расспрашиваю. Конечно, за последние дни произошло столько всего, располагающего к паранойе, но… Словом, я, кажется, пока в своем уме, но голову даю на отсечение, мне знакома каждая деталь этой картины. Я жила в этом, понимаешь! А, да что там говорить…

Не давая Косте опомниться, я потянула его в сторону висевшего на противоположной стене зеркала, в котором так удобно отражалась картина. Отпустив ладонь в который раз оторопевшего от неожиданности хозяина дома, я встала перед зеркалом, точно повторив позу девушки с картины. Потом тряхнула головой и дернула левой рукой – волосы разметались, а огромная белая футболка сползла, явив три родинки – две маленькие и одну побольше – почти на плече, чуть пониже ключицы.

– Смотри, все точно так же! И антураж этот мне знаком, окно, крыши… Так меня мог видеть лишь один человек, но… картину писал точно не он. Во-первых, сам мне признавался, что не умеет даже толком рисовать, несмотря на годы учебы. И главное, его уже нет в живых… – Голос предательски дрогнул, и я поспешила сойти с опасной темы. – Ну посмотри же, Костя! Ты не можешь не признать, что очень похоже!

Только сейчас я осознала, что суетливо, без умолку тараторю, а грубоватый детина молча стоит как вкопанный и, краснея, взирает на мою грудь, наполовину обнажившуюся от размашистых нервных движений. Я поспешила подтянуть футболку наверх, и Костя поднял на меня многозначительно потяжелевший взор. Только этого не хватало! Лучше уж быть потерявшим разум пугалом, чем утвердиться в амплуа «нимфы легкого поведения» и дурить головы чужим мужьям!

Я лихорадочно огляделась, решая, как выйти из щекотливой ситуации. И тут разрозненные детали наконец-то стали собираться в единый пазл. Комната, где я провела ночь, явно принадлежала мужчине. Выходит, я невольно «выселила» Костю из его спальни, заставив на время перебраться в мансарду. Устраивая на ночь, хозяин дома переодевал меня – и наверняка заметил пресловутые родинки. Которые и запечатлел на картине – судя по всему, этой же ночью. Утром сюда заглянула его жена, увидела портрет и устроила скандал с битьем посуды. А что, вполне логично – на ее месте я и не такое выкинула бы!

Конечно, мое объяснение вышло довольно корявым. Получалось, что супруги почему-то занимали разные комнаты, но в семьях случается всякое… Смущали и крыши… Впрочем, этот дом явно выше соседних, и художник просто изобразил то, что видел перед собой. Труднее всего было представить такого громилу с изящной кисточкой в мощной лапе. Хотя, опять же, чего в жизни не бывает, вдруг ему передались творческие гены отца…

Я почти удовлетворилась шаткими умозаключениями, но вдруг вспомнила тот подслушанный ранним утром разговор. Помнится, тогда я проснулась от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Неужели ко мне пожаловал неведомый призрак, который, вдохновившись моими прелестями, за несколько часов создал этот портрет? Какой ужас… Перед мысленным взором предстал перечень тревожащих симптомов из области психиатрии, и я мысленно поставила галочку у строки «Бредовые идеи».

* * *

В отель я вернулась только к обеду, проведя всю первую половину дня у Аникеевых. Сначала мы позавтракали яичницей с колбасой и помидорами, которую со знанием дела приготовил Костя. После еды Маша попросила заплести ей крепкую косичку и, когда я, умевшая делать только пучки на скорую руку, позорно не справилась с задачей, предложила заняться моими волосами. Это устраивало меня гораздо больше, и я терпеливо ждала, пока малышка не соорудила вполне сносную для своего возраста прическу. Кстати, в доме не оказалось ни намека на присутствие матери девочки. И когда хозяину дома потребовалось срочно отъехать на пару часов, я вызвалась посидеть с Машей.

Мы чудесно провели время: перепачкавшись мукой, налепили котлет и напекли пирогов, потом, хохоча, убирали учиненный на кухне погром. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что разговариваю с Машей, как с давней подругой, причем довольно взрослой. Мне нравилось общаться с детьми, но в ближнем кругу их не было, и я представить себе не могла, что некоторое время в компании смышленой крошки доставит мне такое удовольствие. Я даже пожалела, что не смогла остаться подольше: внезапно пробудившийся к жизни телефон отозвался двумя десятками сообщений. Кое-как успокоив родителей, я набрала обыскавшейся меня Катюше.

– Рита, я все знаю! – сбивчиво заговорила она. – Прости, не успела твой стол проверить. Прибежала, когда там уже рылся этот… все время забываю его имя, никчемный такой из отдела маркетинга. Он нашел твой легендарный список и выслал следователю по факсу.

Понятно, меня «сдал» тот противный подпевала Живчика, которому нравились мои сись… моя грудь. Чего-то подобного я и ожидала. Но Катюша явно была взволнована не этим.

– Издатель просил передать тебе, что задание остается в силе, – сообщила она и бесхитростно добавила: – Надеюсь, нашего заклятого «друга» спровадили на тот свет не из-за этого. То есть… Ох, прости, дорогая, что я несу! Достаточно было пообщаться с Живчиком пару минут, чтобы проснулся инстинкт убийцы.

От замечания Катюши мне стало не по себе. Собственно, я и сама не могла не думать о том, что конкурента убили из-за злосчастного интервью.

– Не знаю, не знаю… Если честно, иногда я подумываю бросить «расследование». А с ним и эту работу, – призналась я.

– Тогда шефу сильно не поздоровится, – хихикнула приятельница и понизила голос. – Представляешь, к нам тут заявился этот загадочный спонсор. По виду бандюга, с сопровождением, на шикарной тачке. Я как раз к издателю шла, так и застыла у двери, пока охранники меня не спровадили. Но кое-что успела услышать, спонсор этот громко вякал… Мол, ему нужен результат, и гибель какого-то папарацци его не остановит. Потом зашел разговор о тебе. Шеф сказал мимоходом, дескать, может, отозвать тебя, все-таки молодая женщина, не справишься. А бандюга разорался, пригрозил. Говорит, уберешь ее – сильно пожалеешь, все деньги уведу. Пусть расследует спокойно, столько, сколько нужно. Ну-ка, Рит, колись, откуда у тебя такие заступники?

Я лишь недоуменно пожала плечами. И позже, ковыряясь вилкой в салате во время обеда, мне по-прежнему не удавалось вспомнить ни одного подобного знакомого. Сидела я в зале отеля в полном одиночестве, да и столики вокруг пустовали – никто не хотел даже приближаться к «убийце». Осуждающий шепот отдыхающих за спиной расстраивал, но меня хотя бы избавили от пустых разговоров и глупых стенаний. Уже кое-что.

После обеда я решила побыть на свежем воздухе, пройдясь при свете дня маршрутом нашего праздничного шествия. Кажется, я начала вживаться в роль преступницы, раз меня так и тянуло на место происшествия. Я могла сколько угодно обманывать себя, напоминая о необходимости гулять, пока установилась сухая погода, но на самом деле прекрасно понимала: меня влечет к берегу не для того, чтобы загореть, отдохнуть или подумать. В глубине души я надеялась отыскать хотя бы малейший намек на разгадку убийства Живчика. Потому что, возможно, под угрозой была и моя жизнь.

* * *

Сдается, я сильно переоценила свои навыки ориентирования на местности. Попытавшись восстановить в памяти короткий путь до реки, я вышла из ворот отеля, перешла асфальтированную дорогу и двинулась вперед по тропинке. Вскоре передо мной вполне ожидаемо оказался уже знакомый мне маленький магазинчик. Повернув обратно, я с трудом разглядела в траве ответвление от тропинки – и выбралась к каким-то огородам.

Начав в третий раз, я попыталась в мельчайших деталях восстановить закончившееся так печально шествие с факелами. Ноги сами увели меня влево, прямо в траву, и я решительно двинулась вперед, через пару минут угодив в нечто наподобие бурелома. Я снова забрела не туда и уже готовилась вернуться, когда мой взгляд привлек необычной формы пень. Поросший мхом и заваленный ветками, он напоминал очертаниями огромного слонопотама. Не то чтобы я верила в существование слонопотамов, но если они где-то и обитали, то выглядели, по моему разумению, именно так.

Решив запечатлеть эту красоту на камеру телефона, я подошла ближе – и замерла, услышав совсем рядом грубые голоса.

– Смотри внимательнее, ничего не упусти, – начальственным тоном приказал кто-то прямо над моим ухом. – Ладно эта фиговина выпала, а как ты нож-то вдобавок выронил, олух? Хорошо додумался отпечатки стереть.

– Сам ты олух, – обиженно пропел другой голос. – Этот балабол хоть и напился, а запросто мог сопротивление оказать, действовать пришлось быстро. Темнотища была хоть глаз выколи, а потом все эти придурки с песнями неожиданно двинулись обратно. Я и побежал…

– Побежал он, теперь вот проверяй все, – проворчал первый, пыхтя от усилия. – Скажи спасибо, если следаки нас не опередили…

Мне оставалось лишь мягко опуститься на колени, пригнуться к земле и замереть в надежде, что меня никто не увидит за темными зарослями чащобы. К счастью, перед началом прогулки я предусмотрительно выключила звук телефона, да и мобильная связь в который раз растворилась в туманной дали. Спрятавшись за спасительным пнем и стараясь не дышать, я обратилась в слух.

На протяжении следующих пяти минут до меня доносились лишь шорох травы и чье-то напряженное сопение. Иногда казалось, что рыщущие на крошечном пятачке вот-вот обнаружат меня, услышав оглушительное биение моего сердца. Но вот шорох прекратился, и до меня донесся властный голос первого.

– Кажется, ничего не упустили. А ты уверен, что выронил именно здесь?

Второй что-то пробормотал в ответ, виновато и невнятно.

– Тогда уходим. Еще застукают, вопросов не оберешься, – решился первый. – Поищем на берегу. Вдруг, на твое счастье, там и найдем. А если нет, молчи до победного. Иначе босс на куски изрубит. И меня, кстати, тоже.

Через минуту воцарилась тишина, и я решилась подкрасться ближе, чтобы попытаться рассмотреть копавшихся здесь людей. Осторожно выглянув из-за куста, я успела заметить две удалявшиеся в сторону берега темные фигуры.

Еще минут пять я, как вкопанная, стояла на месте, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие. Кто знает, вдруг тем людям в черном вздумается вернуться и начать прочесывать окрестности…

Отдохнувший разум мгновенно выстроил из услышанного логическую цепочку, благо и связывать-то особо ничего не пришлось, все оказалось предельно ясно. Человек, заколовший Живчика, впопыхах выронил нож и еще одну неизвестную мне вещь. Последнюю, видимо, до сих пор не обнаружили, причем и следователи тоже, иначе убийца вряд ли разгуливал бы сейчас на свободе.

Чудесно, и что мне теперь делать с этой информацией? Ехать к следователям, чтобы меня снова в чем-то заподозрили и все-таки засадили за решетку? Или пытаться выяснить что-то самостоятельно, подвергая свою жизнь опасности? Погрузившись в раздумья, я машинально развернулась спиной к месту происшествия, рассчитывая поскорее убраться отсюда. Плевать, что снова придется продираться через бурелом… Глядя под ноги, я сделала шаг вперед – и вдруг случайно пнула носком кроссовки что-то яркое. Наклонившись, я увидела на покрытой хвойными иголками земле синюю зажигалку.

Я присела на корточки, рассматривая находку. От почти стертого логотипа фирмы на пластмассе остался лишь невнятный цветной кружок, от названия сохранилась всего пара букв. Зато адрес и телефон, написанные белым, выделялись четко. Как жаль, что я лишена Интернета и не могу пробить фирму!

Сфотографировав пару раз зажигалку, я потянулась было, чтобы забрать ее, – и застыла на месте. Видимо, это и есть та самая потерянная вещь. Возможно, вылетела из кармана убийцы, когда он суетливо метался в траве, заслышав возвращавшихся по параллельной тропинке отдыхающих. А вдруг на зажигалке сохранились отпечатки пальцев? Не говоря уже о том, что эта вещица должна быть обнаружена именно здесь, тогда она и приобретет вес улики…

Решив не трогать зажигалку, я сделала несколько снимков местности в надежде, что всегда смогу вернуться сюда, ориентируясь на приметный пень. И осторожно отступила назад, стараясь как можно тише пробираться обратно. Выйдя на асфальт, я перешла дорогу, еще раз убедилась в отсутствии сотового сигнала и поспешила к будке охраны парк-отеля. Пусть меня снова сочтут посмешищем, примут за истеричную самодурку, мне все равно! Главное – связаться с тем, кто способен все разрулить и оказать действенную помощь.

Мне требовалось довериться – хотя бы кому-нибудь. Рассказать все, что я слышала, поделиться сомнениями, признаться, что с недавних пор опасаюсь за собственную жизнь. Но отдыхающие в отеле откровенно сторонились меня, считая убийцей, а следователи явно не торопились исключать из круга подозреваемых. Пугать родителей и Аньку не хотелось, да и что они могли, находясь вдали, не зная ситуации… Оставался лишь один-единственный человек. Тот, кто не скрывал неприязни к моему роду деятельности и не питал особой симпатии ко мне, кто не признавался в авторстве картины и сам вел себя в высшей степени подозрительно. Кто, несмотря на неприветливость и осуждение, пытался меня защитить и производил надежное, сильное впечатление. Мне требовалось довериться кому-то – и я выбрала Костю.