Текст книги "Победа для Ники"

Глава 4

– Кому подписать книгу? – укололи меня острые ледышки глаз. Холод, исходивший от застывшей в ожидании фигуры, был столь явственным, что я зябко потерла плечи. Почему же супермен во плоти, оптимист и харизматик превратился в угрюмого нелюдима? И как такому скучному, неприветливому человеку удаются лихие сюжетные повороты? Аннотация романа, который я только что раскрыла перед автором, обещала немало увлекательных приключений. Впрочем, кто знает, насколько способны измениться люди под влиянием обстоятельств… Только каких именно обстоятельств? Вот бы выяснить! Ого, а мне, похоже, передался исследовательский азарт Доры…

– Ну же, девушка, – резанул по ушам капризный голос. – Как вас зовут?

– М-м-м… – помедлила я, заметив неподалеку от Лазуревского настороженно вскинувшуюся платиновую голову. Нехитрая «маскировка» вряд ли могла обмануть эту хищницу, супругу писателя, а приметное имя наверняка раскрыло бы мое размалеванное инкогнито раньше времени. – Ну…

– Напишите: «Самой очаровательной поклоннице с пожеланием удачи в конкурсе», – тут же пришел на помощь раздавшийся сверху приятный баритон.

Подняв глаза, я заметила на сцене, прямо за столом с писателем, красавчика-ведущего. Галантно склоняясь ко мне, он расплывался в улыбке, на сто процентов уверенный в собственной неотразимости.

Уголки моих губ невольно поползли вверх в ответной любезности, но нынешний боевой раскрас к флирту не располагал. Да и напоминание о конкурсе недвусмысленно намекало на истинную суть комплимента, так что мне оставалось лишь кивнуть, сдержанно выразив благодарность.

– Лучше так… – спиной ощущая горящий взгляд прятавшейся где-то в толпе книголюбов тетушки, выпалила я: – «Благодарной преданной поклоннице от любимого писателя, автора этого увлекательного текста, с наилучшими пожеланиями счастья, благополучия и неустанного вдохновения».

Уфф, достаточно длинное послание, Дора будет довольна. Но Лазуревский, судя по утомленно-раздраженному выражению лица, моего энтузиазма не разделял. Наспех начертав пару слов, он захлопнул книгу и обратился к следующему почитателю.

Едва выбравшись из алчущей автографов толпы, я наткнулась на Дору, которую уже трясло от нетерпения. Вырвав у меня из рук книгу, она жадно пробежала глазами строчки и произнесла вслух, взвешивая каждое слово: «Преданной поклоннице от автора этого текста». Я замерла в ожидании строгого выговора за лаконичность послания, но тетушка довольно просияла:

– Отлично, милая! Маловато, конечно, но и этого хватит. Да-да, определенно хватит с лихвой. «Текста» – это же гениально!

Мне оставалось лишь развести руками. Никогда не понимала, что творится у Доры в голове…

Продолжая азартно тараторить что-то про пищу для размышлений, тетя обернулась, и я заметила за ее рослой фигурой стройную моложавую женщину лет шестидесяти. Маленькая, в светлых брючках и белой аккуратной кофточке, с короткими волосами приятного льняного цвета, она напоминала заграничную пенсионерку времен моего детства. Лишь страстно горевшие глаза диссонировали со спокойным обликом интеллигентной курортницы.

– Знаешь, Ника, не одной мне кажутся странными метаморфозы Стаса. Случайно разговорились – и нашли много общего. Прошу любить и жаловать, – Дора махнула рукой, представляя новую знакомую, – Верочка. Большая поклонница творчества нашего писателя.

– Вера Шторм, – выйдя вперед, с большим достоинством произнесла женщина. – Поэтесса, автор и исполнительница романсов. Если интересуетесь настоящей «качественной» литературой, наверняка читали мои произведения на портале…

Из вежливости я неопределенно мотнула головой. Весомый псевдоним явно не вязался с этой крошечной, будто птичка колибри, дамой, а на упомянутом ею портале регулярно отмечались графоманы всех мастей. Разумеется, это не исключало наличия у Веры литературного таланта, но короткий обмен репликами лишь подтвердил мои подозрения: одинокая библиотекарша, выйдя на пенсию, нашла отдушину в виде творчества и общения с редкими единомышленниками.

– Что ж, Верочка, нам есть что обсудить. – Дора решительно подхватила поэтессу под локоть и потянула за собой к выходу из зала. – А ты, Никуша, развлекайся, весь вечер впереди!

Тетушка многозначительно кивнула в сторону сцены, туда, где уже вовсю красовался и сверкал остроумием молодой любимец местной публики. Я перевела взгляд на него – и едва устояла под прицельно ударившим потоком обаяния, словно Виктор старался ради меня одной. Не удивлюсь, если каждая женщина в зале чувствовала то же самое. Досадливо вздохнув, я поспешила к дверям.

Музыка и шум голосов наконец-то стихли, превратившись в едва заметный фон. Забредя в небольшой уютный холл, я с наслаждением скинула высоченные шпильки и коснулась босыми ногами ковролина. Угловой диванчик услужливо предлагал присесть, но еще больше манили яркие лучи заходящего солнца, проникавшие сквозь плотные занавески. Заглянув за портьеру, я обнаружила приоткрытую дверцу на балкон и вышла на свежий воздух.

Передо мной предстала грозная, но восхитительная картина: бесконечная багряная морская гладь, редкие темные фигурки на пляже, перечеркнутое острой тучей солнце… Красный свет заливал все вокруг, и на мгновение мне стало не по себе от зловещего пейзажа, словно созданного для декорации преступления. Неприятное предчувствие, казалось, висело в самом знойном тяжелом воздухе.

Впрочем, о чем это я – совсем неподалеку, в зале приемов, рисовался на сцене обаятельный ведущий, лихо отплясывали его поклонницы, а у столиков с закусками вели неспешные беседы литераторы… Стряхнув с себя оцепенение, я огляделась: балкон опоясывал добрую половину здания, давая возможность полюбоваться закатом с разных точек. И я решила немного побыть в одиночестве – все лучше, чем ковылять перед почтенной публикой в неудобных туфлях и неприлично узком черном мини, да еще и с разукрашенной физиономией! Ох уж эта Дора и ее окаянный диктат…

Я провожала взглядом заходящее солнце, а мысли путались, лишая шанса ухватить причину терзавшей сердце смутной тревоги. Наверное, мне не давал покоя излишний энтузиазм тетушки. Или, быть может, винить стоило обольстительную улыбку ВиктоQра, которой он одаривал всех подряд… Хорошо начался отдых, ничего не скажешь!

Не знаю, сколько я простояла вот так, силясь разобраться в своих чувствах. Но вот перед глазами замелькали загоравшиеся вдоль пляжа фонарики, а босые ноги ощутили холод остывших плит пола. Я занесла ногу над порожком балкона, чтобы вернуться в холл, и тут…

– Нет, это невозможно, решительно невозможно! – огласил пространство срывающийся голос. Сумерки и тяжелая занавеска скрывали от меня очертания ворвавшегося в холл мужчины, но натиск его негодования был столь явственным, что я вздрогнула. – Как же они меня достали! Ходят по пятам, канючат… Надоело!

– Ничего страшного, потерпишь, – брякнул грубый женский голос, и в ту же секунду холл залил яркий электрический свет. – Ах, скажите, пожалуйста, гениального литератора лишили покоя! Совсем разболтался, ничего не ценишь! И так проводим фестиваль раз в два года! Ты только вдумайся – раз в два года! Сколько денег теряем…

– А скольких нервов мне это стоит, сколько сил крадут твои сборища! С меня хватит! – в негодовании возопил мужчина. – Я прошу лишь одного: чтобы меня оставили в покое и дали возможность работать! Меня достали толпы бездельников и неудачников!

Так-так, интересненько… Вот, оказывается, какого мнения наш великий писатель о своих почитателях и соратниках… Впрочем, что тут нового? Даже на публике Лазуревский всем своим видом демонстрировал усталость и раздражение.

Второй голос, очевидно, принадлежал его дражайшей супруге. Конечно, подслушивать нехорошо и все такое… Но я стала свидетелем перепалки случайно, да и заявлять о своем присутствии сейчас, после услышанного, было неловко. К тому же мне подвернулся редкий шанс разведать что-то для Доры. Быстро сладив с угрызениями совести, я присела на корточки, надежно скрываясь за шторами и выступом подоконника.

– …то автографы треклятые, то этот придурок микрофон в физиономию сует… «Скажите пару слов своим преданным поклонникам». Ага, сейчас, бегу и падаю! – распалялся между тем Лазуревский. – Буквально никуда не скроешься, из всех щелей лезут, как тараканы…

– Вот и молчи в тряпочку! – словно капризного ребенка, одернула его жена. – Разорался так, что стены трясутся! Этим «бездельникам и неудачникам» совсем не обязательно знать твое мнение о них. И сейчас же вернись в зал! Что это за манера такая – сбегать в разгар мероприятия? И вообще, делай лицо попроще и улыбайся хотя бы иногда, с «нужными» людьми. Орать перестань. Только вообрази, что в эту самую секунду кто-то подслушивает твои неуместные откровения…

Ага, именно этим я и занимаюсь. Сижу на скрюченных затекших ногах, вцепившись пальцами в подоконник, чтобы не упасть… а в холле, на ковролине, валяются небрежно сброшенные мною босоножки! Я похолодела, представив, как в пылу спора вездесущая Лазуревская вскидывает голову фирменным величавым жестом – и замечает тонюсенькие женские шпильки. Потом подкрадывается к балкону, одним махом распахивает занавеску, и…

Нет уж, я не допущу такого позора! Босоножки – совсем рядом, нужно одолеть каких-то полтора метра и аккуратно подцепить тонкие ремешки. Сказано – сделано. Я опустилась на колени, чуть не взвизгнув от холода пола, и подалась вперед. В щелочку между портьерами мне удалось разглядеть спорщиков. Лазуревский сидел на диване, и его воинственно скрещенные на груди руки говорили лучше любых слов. Супруга расхаживала перед писателем, видимо силясь унять бешенство. И втолковывала, как маленькому:

– …три недели. Тебе нужно вынести какие-то три недели. Посидишь в жюри конкурса, «посветишь» лицом – и гуляй куда душе угодно. Помнишь, о чем мы договаривались?

Блондинка удачно развернулась спиной к балкону, и я, воспользовавшись моментом, выбросила руку из-за портьеры. Мне уже было удалось дотянуться до ремешка одной окаянной босоножки, но тут Лазуревский вскричал так, что пальцы дрогнули.

– Вот именно! – Кажется, от взрыва возмущения задрожали стены. – Насколько я помню, мне гарантировали полную свободу творчества! Ты обещала создать мне все условия, и что теперь?

«Живой классик» продолжал разоряться, дама все так же мерила шагами пол, и я предприняла новую попытку дотянуться до босоножек.

– …ничего не делаете, ни ты, ни твой дражайший сынок. Даже этих безумных бабок унять не можете!

Кого? «Безумных бабок»? Рука, снова нащупавшая тонкую кожу, нервно отдернулась. Так-так, уж не о тетушке ли речь? Похоже, «гениальный Стас» сыт по горло выходками бывшей возлюбленной. Или за то время, что я любовалась закатом, Дора успела выкинуть что-то еще? И почему «бабок»? Неужели тетя умудрилась привлечь к своим выходкам безобидную, в сущности, Веру?

– Кстати, что они там кричали? – Скрежещущий металл в голосе дамы сменился на деловитый тон. – Какой-то бред о силе творчества, способного открыть Истину… Что-то о текстах. Ну да – «текст», «текст»… И еще про сокровище какое-то… Чушь собачья. Целую толпу умудрились собрать! К несчастью, я поздно подошла, а то вывели бы сразу, как миленьких.

Ого! Воображение живо нарисовало мне картину скандала, который с подачи Доры – а в этом я нисколько не сомневалась – закатили новоиспеченные подруги.

– Да. – Голос Лазуревского тоже зазвучал иначе. Устало, обреченно… – Как же они меня достали! Не только нынешние… ты ведь помнишь, сколько этих психичек было… Читают новые книги – и не в силах понять, что Лазуревский стал другим человеком! Никакой морской тягомотины, глупой лирики – настоящая остросюжетная литература в духе времени! Что им еще нужно? Нет, заладили: «Стас, Стас…» Прежнего Стаса нет, и точка! Ушел в небытие, скрылся, стал затворником, умер – все, что угодно, только бы лезть перестали…

В его сетовании послышалось такое отчаяние, что мне стало не по себе. Бедняга! Да, он грубо обошелся с Дорой, явив самое что ни на есть пренебрежение, но и мы хороши – разве можно было столь беспардонно вмешиваться в чужую жизнь? А теперь тетя выкинула очередной фортель!

Что ж, я слышала достаточно. Заберу наконец-то туфли, тихо прокрадусь по балкону вдоль здания – кажется, там были другие двери… Только бы выбраться отсюда, а потом я незамедлительно отыщу Дору и устрою ей хорошенькую взбучку! Узнает, как терроризировать ни в чем не повинных людей!

Полная решимости, я в который раз выбросила кисть вперед – и вдруг ощутила под пальцами нечто мягкое, гладкое, теплое… живое? Да, определенно живое! Караул!!! В иное время я наверняка взвизгнула бы от неожиданности, но потрясение лишило меня дара речи. Мое тело будто окаменело, и я застыла на месте, не в силах убрать руку с чьего-то предплечья.

– Тихо, – скорее почувствовала движение чужих губ, чем услышала, я. – Сиди на месте.

Мне оставалось только повиноваться почти молчаливому приказу. Супруги в холле продолжали что-то обсуждать, но уже не так горячо. Выпустив пар, Лазуревский теперь вяло порыкивал в ответ на практичные доводы жены. Скорее бы они уже убрались восвояси, открыв путь к отступлению!

Немного уняв волнение, я рискнула поднять глаза на своего невольного товарища по «шпионажу». Проникавший сквозь портьеры свет слабо рассеивал мрак, помогая в общих чертах рассмотреть сгорбившуюся слева от меня фигуру – судя по габаритам, мужскую. Похоже, кто-то точно так же гулял по балкону – и застукал меня за подслушиванием.

– И сколько же этот фарс будет продолжаться? – взвыл, снова заводясь, Лазуревский. – Надоело лицемерить! Лучше выложить все, и дело с концом.

– Эй, даже не вздумай! – чуть не сорвала голос благоверная.

Несмотря на неловкость ситуации, я хмыкнула, представив, какой гром грянет, если Лазуревский явит свое истинное отношение к «бездельникам и неудачникам». Похоже, эта шустрая дамочка со своим сыном превратили маститого писателя в бизнес-проект. Да-а-а, влип мужик, ничего не скажешь! Оказался меж двух огней: с одной стороны – жадные до шумихи и денег родственники, с другой – полчище не в меру активных поклонниц вроде Доры. Кстати, теперь меня не удивляло, что Лазуревский отказался ее узнавать…

Ох, опять я отвлеклась от главной проблемы: как безболезненно для своей репутации выбраться с окаянного балкона. Второй «шпион», похоже, уже разработал план спасения, потому что решительно сжал мое запястье и потянул к себе.

– Пойдем, – снова одними губами вымолвил он. – Быстро.

Момент для бегства был выбран удачно – писателя с супругой целиком поглотило визгливое выяснение отношений. Только вот мои горе-босоножки по-прежнему валялись у балконной двери, и черные лаковые ремешки вызывающе блестели на фоне верблюжьего цвета ковролина…

– Нет, – так же беззвучно отрезала я, мотнув головой в сторону холла. – Там. Туфли.

Не знаю почему, но я сразу почувствовала в застывшей рядом фигуре родственную душу. И не ошиблась: «соратник» оценил обстановку в узкую щелочку между портьерами и, тут же сориентировавшись, всем корпусом бросился вперед в прыжке ловкого хищника. Миг – и перед моими глазами блеснула отразившая свет из холла гладкая поверхность туфель.

– Готово, – констатировали губы «соседа». – Пойдем.

Уфф, какое облегчение… Теперь мы можем с полным правом ретироваться, избежав постыдного разоблачения. Кстати, а кто это «мы»? Вот выберемся отсюда, и первым делом выясню личность загадочного незнакомца.

Горя энтузиазмом новой задачи, я с размаху выпрямилась – и перед глазами взорвались яркие искры.

– Уиииииииии… – оглушил меня чей-то противный визг, и лишь через какое-то время пришло осознание, что кричала… я сама. Не сразу проявилась и боль – острая, будто раскалывавшая голову пополам. Растерянно потирая ушибленное темечко, я затопталась на месте. И угораздило же меня на радостях врезаться в подоконник! Ведь почти же сбежали… Теперь-то Лазуревский и его женушка точно нас обнаружат!

Я в бессилии застыла на месте, готовясь принять неминуемое. Зато мой товарищ по несчастью сдаваться не собирался. Я почувствовала стремительное движение в темноте, потом меня крепко сжали за руку, и послышался короткий приказ:

– Подыгрывай.

Мгновение – и портьера резко распахнулась… Не в силах двинуться с места, я перевела взгляд с ошарашенных Лазуревских на мужчину, преклонившего передо мной колено в романтическом жесте. Сжимая в одной руке мою кисть, а в другой – злосчастные туфли, Виктор принялся напыщенно декламировать:

 
В безумстве чувств тону, будто в пучине,
Отверзта для меня зияющая пасть.
Отдамся ей на волю, и поныне
Пускай терзает душу эта страсть…
 

Какая чепуха! А ну-ка, спокойно… Чета Лазуревских, похоже, потрясена не меньше меня. Что там требуется? Подыгрывать?

Надеюсь, мне удалось вполне достоверно изобразить кокетливое смущение. Глаза и без того лихорадочно бегали, а щеки в волнении рдели. «Поклонник» между тем разошелся и, помахивая в такт строчкам туфлями, продолжал сыпать приторно-слащавыми эпитетами:

 
Подобно той пучине ты мятежна,
Погибнуть суждено мне неизбежно…
 

– Эт-то что такое? – первой опомнилась жена Лазуревского.

– А? – выдержав театральную паузу, с блаженным видом героя-любовника, поглощенного одой даме сердца, отозвался Виктор.

– Что здесь происходит? – окончательно придя в себя, отчеканила грозная писательская супружница. – Чем это вы тут занимаетесь?

– Работаю с контингентом, Марина Львовна, согласно вашим указаниям, – напустив на себя хамоватый вид, беззаботно бросил аниматор. – Боюсь, гостья нашего фестиваля заскучала, не мог же я бросить ее в таком настроении!

Он адресовал мне ослепительную улыбку. Оставалось только заигрывающе похихикать, создавая образ потерявшей голову от речей «альфонса» глупышки.

– Лучший способ развлечь загрустившую девушку – почитать ей ваши замечательные стихи, Станислав Николаевич, – обратился Виктор к Лазуревскому. – Сколько чувства, экспресии, мощи в этих строках!

Поморщившись в ответ на откровенную лесть, мастер пера развернулся и почапал прочь. Ага, от одного уже избавились… Вдохновленный успехом, «кавалер» снова повернулся к супруге писателя и продолжил нести нагловатую чушь:

– Станислав Николаевич обычно скромничает, а ведь его стихи открывают ключ к сердцу любой красавицы! Всякий раз, произнося эти строки, я испытываю особенный трепет…

– Довольно, – резко оборвала поток восторгов Марина Львовна, и по ее лицу пробежала тень неудовольствия. Видимо, мегера досадовала, что мы услышали нечто, не предназначавшееся ушам посторонних. Или просто подпала под действие чар Виктора, и намек на комплимент другой женщине вывел ее из себя. Так или иначе, но Лазуревская гордо вскинула голову и поспешила удалиться вслед за супругом.

– Уфф, пронесло, – выдохнул Виктор, стоило платиновым прядям скрыться из вида. И, выпустив мои пальцы, доверительно сообщил: – Редкая стерва. Одно движение ее брови – и я вылечу отсюда, как пробка из бутылки. Просто катастрофа. Особенно сейчас.

Ох, ну и хлыщ же мне попался у вожделенного моря… Кажется, ему просто неведомо смущение. Нет, вы только представьте – «особенно сейчас»! Даже в столь щекотливой ситуации у него хватает дерзости заигрывать…

Хлыщ между тем с некоторым удивлением перевел взгляд с меня на босоножки, все еще болтавшиеся у него в руке.

– Да, кстати, – вмиг посерьезнел он, – что ты тут делала?

И опять этот неудобный вопрос! Сначала – Лазуревская, теперь – аниматор. Ну что могла делать вечером на балконе одинокая курортница? И вообще, разве мы переходили на «ты»?

– Ничего особенного. Дышала воздухом перед сном.

– Дышала воздухом? – ехидно переспросил аниматор. – Скрючившись под подоконником? С босыми ногами?

И правда, как нелепо я, должно быть, выглядела… Хотя постойте-ка, он ведь сам точно так же подслушивал в темноте!

– А ты чем лучше? – парировала я, попытавшись придать тону фамильярности и дерзости. – Вместо «работы с контингентом» прячешься тут, греешь уши! Вот что ты тут делал, пока бедные поклонницы скучали без своего красавчика ВиктоQра?

– Премного благодарен за комплимент, – отвесил шутливый поклон он. – Что делал? Ничего особенного. Дышал воздухом перед сном.

Ах так, передразнивать меня? Возмущенно фыркнув, я поспешила вырвать у него туфли. Такому палец в рот не клади, будет отшучиваться до бесконечности. Вот досада! Не найдя, что съязвить в ответ, я поспешила к заветному выходу с балкона, давая понять, что все разговоры на сегодня окончены.

– Ника, подожди. – Мягкий баритон почти явственно окутал меня теплом, заставив остановиться. – Неужели вечер завершится для нас вот так, на ноте неловкости? Давай прогуляемся по пляжу, поболтаем. Ничего особенного. Подышим воздухом перед сном.

Тон Виктора снова окрасило ехидство, и я резко развернулась в желании отшить назойливого шутника. Но кроткая улыбка в сочетании с горевшими искренним интересом глазами оборвали мою гневную речь на полуслове.

– Хорошо. – Я намеренно подвесила паузу, чтобы согласие не выглядело чересчур поспешным. – Только мне нужно избавиться от этого маскарада. Подожди буквально пять минут. Переоденусь, умоюсь – и прогуляемся.

Не знаю, что подстегивало меня больше – стремление выпытать, что же все-таки делал Виктор на балконе, или желание окунуться в романтичную атмосферу, ради которой, собственно, я и приехала на море. Так или иначе, но идея вечерней прогулки казалась заманчивой, и ноги сами понесли меня к лифту. У железного порожка резко закончился ковролин, и я притормозила. Ох, придется все-таки напялить треклятые колодки и доковылять в них до номера!

Мой взгляд с ужасом остановился на болтавшихся в руках высоченных шпильках. Не успела я опомниться, как меня подбросили сильные руки.

– Ничего страшного, – упредил попытку вырваться Виктор. – Донесу тебя до номера. Несложно – даже приятно.

Его обольстительная улыбка в корне подавила желание протестовать. От моего спутника исходили сила и мягкость, в мгновение ока поборовшие мое смущение. Я даже немного расстроилась, когда он бережно поставил меня перед дверью номера.

– Подожду здесь. – Виктор махнул в сторону диванчика в холле. – Помечтаю о прогулке вдоль берега.

Кивнув, я шагнула в номер и щелкнула выключателем. Ага, Доры еще нет – видимо, слишком увлеклась общением с новой знакомой.

Я машинально отодвинула дверцу шкафа и, не глядя, нырнула рукой вглубь, собираясь нащупать лежавшие первыми в стопке одежды тренировочные брюки. Но, вопреки ожиданиям, на свет божий явилась кофта из той же ткани, от спортивного костюма. Странно, я ведь точно помню, что клала треники поверх остальной одежды!

Насторожившись, я уже внимательно осмотрела содержимое полок. Так-так, похоже, в моих вещах кто-то аккуратно полазил… Ох уж эта Дора, наверняка подготовила новое «задание» и искала наряд поуродливее! Хотя что может быть хуже клочка ткани, гордо именуемого маленьким черным платьем, который стягивал сейчас мою фигуру? Брр…

С другой стороны, действовать исподтишка – не в стиле Доры. Она наверняка вывалила бы вещи, небрежно все разбросав. Что-то тут не так. В самой атмосфере номера витал едва уловимый дух чужого присутствия, наподобие того, что ощущался несколько дней назад в купе. Я огляделась: вроде бы все на своих местах. Только вот тетина таблетница почему-то валяется на кресле, а лежащая на тумбочке у кровати косметичка полураскрыта…

Почуяв неладное, я схватила со стола мобильный, предусмотрительно оставленный в номере перед походом за автографом. Карманов в моем черном мини не было, а постоянно держать телефон в руках неудобно. Да и не рассчитывала я вернуться так поздно: каждый день в 21.30 у меня был дежурный «созвон» с мамой, которая неизменно нервничала, стоило мне не ответить в течение десяти минут.

Я откинула крышку чехла, и на экране высветилось время – 22.17. В иное время мама уже атаковала бы меня звонками, но на сей раз привычного символа с трубкой и стрелкой на телефоне не было. Я открыла вкладку с перечнем последних звонков – так и есть, вот они, пропущенные вызовы, целых пять! Похоже, символ пропал с экрана, потому что… кто-то покопался в телефоне!

Меня обдало жаром. Пароль с гаджета я в свое время опрометчиво сняла – надоело всякий раз вводить циферки. Защита с помощью отпечатка пальца тоже надоела. Лень и опрометчивость открыли доступ к моим личным данным! Дора, при всей ее бесцеремонности, никогда не полезла бы в чужой телефон. Значит, это был кто-то посторонний…

Последний раз мама звонила в 22.03 – выходит, злоумышленник хозяйничал в номере совсем недавно! А вдруг он все еще здесь? Не успел уйти и теперь стоит, притаившись за шторой и готовясь напасть… Караул!

Паника сбросила с меня оцепенение, и я пулей вылетела из номера. Какое счастье, что аниматор все еще терпеливо ждал в холле!

– Виктор, скорее! – В отчаянии мой голос сорвался, и я сама не заметила, как назвала его по имени – впервые без издевки. – Помоги. Мне страшно.