Текст книги "По имени Ветер"

Ветер

Они праздновали Вовкин день рождения в ресторане, который открыл их одноклассник Костик Титов. Расположив его прямо в центре поселка, на главной площади, по соседству с кинотеатром, Костик попытался придать заведению итальянский колорит. Большая открытая терраса с массой столиков, ненавязчиво льющиеся в уши итальянские хиты из детства, обширный выбор пиццы и вино от Ветра, ничуть не уступающее итальянским винам. В ресторане всегда было полно народа. Кто заходил поесть итальянское мороженое джелато, кто выпить по бокалу-другому, а кто и устроить семейный праздник. Костик никого не ограничивал и не требовал минимальный чек. Как и итальянским рестораторам, ему просто хотелось видеть свое заведение заполненным.

Тина опаздывала, чистила перышки, как она выразилась. Но Ветер не обратил на это никакого внимания. Болтал с Гришей и Сашкой, одноклассниками, давно подавшимися в столицу и приехавшими забрать брошенных на лето детей от бабушек. Парни благоухали столичными ароматами, но выглядели при этом нервными и задерганными.

– Я квартиру в ипотеку взял, новостройку, сколько можно скитаться, пора уже корни пускать, – похвастался Сашка, умолчав о том, что после того, как жена родила третьего ребенка, из съемной квартиры их просто выселили, а новую снять им не удалось. – Мне на работе льготный кредит дали, под низкий процент.

– И сколько ты ярмо тянуть будешь? – усмехнулся Ветер, приканчивая второй бокал и неожиданно ощутив, как вино ударило в голову.

Уже несколько раз он кидал заинтересованные взгляды на двух девушек, сидящих за столиком напротив. Уж слишком пристально те его разглядывали. Отсалютовал им бокалом – девчонки захихикали. Наверняка дачницы. В последнее время экотуризм набирал обороты и дачников приезжало в их заповедные края все больше. А после эпидемии ковида, которая заставила городских жителей разбежаться по сельской местности, население поселка увеличилось почти вдвое, что и натолкнуло Костика на мысль открыть ресторан.

Вечер был теплым. Один из тех, которые щедро выделяет август, отдавая миру накопленное за лето тепло и освобождая место для наступающих холодов. Птицы пели как оглашенные, в воздухе разливался стрекот цикад, заглушая экспрессивное пение Челентано.

– На двадцать лет ипотека. Но если Аська выйдет на работу, то, может, раньше выплатим, – с какой-то обреченностью вздохнул Сашка.

– Выплатишь, выплатишь, – Ветер похлопал его по плечу, – я в тебя верю. Ну а ты, Гриша?

– Да что я? – забубнил тот. – Развелся, теперь с девушкой живу, у нее. Вот думаю жениться.

– Любовь? – Ветер искренне обрадовался за друга, но по быстрому взгляду, брошенному тем влево, сразу же догадался – о любви и речи не идет.

– Ты же знаешь, у меня псориаз, – промямлил Гришка словно в оправдание – надо брать, что дают. Она хорошая, хозяйственная.

Фраза умерла в тишине. Некоторое время старые друзья сосредоточенно смотрели в свои бокалы, пока их внимание не привлек шикарный джип, заехавший на центральную площадь и безуспешно попытавшийся отыскать место для парковки.

– Вот это тачка, – завистливо присвистнул Сашка, – у моего босса такая. Говорят, больше ста штук баксов за нее отвалил.

– Откуда у нас такие? Бизнес какой начинают или это стройка? – вспыхнул Гришка, в последнее время все чаще ловивший себя на том, что дома с мамой ему было куда уютнее, чем в квартире потенциальной невесты. Еще бы была в глубинке работа. Он бы вернулся, не задумываясь. Может, пойти к Ветру продавцом или рабочим? Вон он какой довольный сидит, счастливый, никакие ипотеки и жены ему не нужны.

– Нет, это какие-то богачи во французский дом приехали, – провожая взглядом машину с тонированными стеклами, протянул Ветер, наливая себе третий бокал.

Беседа свернула на тему приезжих – новые лица всегда интересны, даже тем, кто здесь уже давно не живет. Ветер рассеянно слушал и поддакивал. Гости потихоньку собирались на день рождения Вовки, в воздухе звенели поцелуи и радость встречи. И тут он увидел ее.

Девушка появилась из переулка. Волосы немного растрепаны и спутаны, словно недавно были собраны в замысловатую прическу, которую она намеренно разрушила. Длинное платье облегает стройную фигуру. Девушка выглядела так, словно собралась на свидание.

– Маша! – Он махнул ей рукой еще до того, как успел отдать себе отчет в том, что делает.

Она оглянулась и сразу же его увидела. Застыла на месте. А Ветер уже перемахнул через низкие перила веранды, привлекая к себе внимание всех, кто там сидел, и поспешил к ней. Подойдя совсем близко, покачнулся. Сумерки разгоняли зажегшиеся фонари, в их теплом свете глаза девушки казались совсем прозрачными, как и она сама. Ветер снова пошатнулся и едва устоял на ногах. Странно, обычно алкоголь на него так не действует.

– У вас там на холме праздник? Столько шишек понаехало, говорят, даже губернатор собственной персоной. – Он попытался завязать неловкий разговор, недоумевая, что это с ним происходит. На кой ему сдался тот губернатор?

Вместо ответа Есения неопределенно кивнула и хотела уже было сослаться на начавшийся фильм, но Ветер ее опередил:

– Выпьете со мной по бокалу? Вино с наших виноградников, очень хорошее, рекомендую.

Есения открыла рот, чтобы отказаться и оправдаться тем, что она за рулем (машину пришлось бросить на соседней улице, центральная площадь оказалась забита, и места для нее не нашлось), а потом вдруг подумала: а почему бы и нет?

На душе скребли кошки, она понимала, что стоит на пороге очередного семейного кошмара. Ей нужно было поговорить с кем-то нормальным. С тем, кто живет обычной жизнью. Кто может ей показать, что кроме непрекращающегося ада есть и другие варианты. А еще ей отчаянно не хотелось сейчас быть одной.

Она молча кивнула, а Ветер, взяв ее за руку, уже тащил к террасе, на ходу представляя всем знакомым:

– Это Маша, новенькая у нас. Это Вовка, это Зина, Саша, Гена… – Имена и лица мелькали, сплетаясь в пестрый хоровод.

Есения даже не заметила, как у нее в руках оказался бокал вина. Вечер был теплым и душным, но сгущающиеся сумерки уже развеивали духоту своим темным опахалом.

– Я собиралась в кино, – тихо сказала Есения, беря бокал и делая первый глоток. Вино было легким, с привкусом малины.

– Но я же лучше, чем кино, – рассмеялся Ветер и откинулся на спинку стула.

Есения, не поднимая глаз, усмехнулась:

– Даже не знаю, что сказать. В кино герои себя обычно не расхваливают. Выражают характер поступками.

Она подняла на Ветра серьезные серые глаза и уставилась так, что его пробрала дрожь. Ветер вдруг почувствовал себя маленькой железкой, которую притягивает гигантский магнит. Противостоять этому притяжению было решительно невозможно.

– Скажите, вы верите в призраков? – неожиданно для самой себя спросила Есения.

Мысленно она вернулась к нелепому происшествию в доме. Надо же было такое придумать – дух Есенина, который предсказывает смерть! О таком даже стыдно рассказывать. Но что-то мешало ей просто так отмахнуться от нелепого происшествия и забыть.

– В призраков? О, нет, – усмехнулся Ветер. – Они все вот тут. – Он выразительно постучал себя по голове. – А почему вы спрашиваете?

Неожиданно голоса друзей слились в единый гул и исчезли. Осталось только пение птиц, и Ветру внезапно показалось, что он сидит вдвоем с девушкой в небольшом ресторанчике, наслаждаясь настоящей итальянской пиццей и вином. Они почти не говорят, им все понятно и без слов. Точнее, в их отношениях слова излишни.

Ветер тряхнул головой – да что это с ним на самом деле? Чем эта девушка так его привлекла? Не красавица, одета, на его взгляд, скромненько (никаких кружев, гипюра, блесков или воланов). Глаза, правда, красивые, но какие-то грустные. Чем же она его так зацепила? Она же совсем не в его вкусе.

– Да так, просто вспомнилась одна глупость, – отвечая на вопрос Ветра, покачала головой Есения.

– Расскажите, – попросил он. Ветер сейчас был искренен, как никогда. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы девушка продолжила с ним говорить. Пусть даже о призраках.

Ветер уставился на нее во все глаза, но ответа так и не получил. Зато почувствовал на плече руку, выдернувшую его из параллельной реальности.

– Леш, а ты чего от компании отделяешься?

Тина. Смотрит на девушку испепеляюще, но та даже головы не подняла, словно и не заметила появление третьего человека.

– Отделишься от вас, – фыркнул шутливо Ветер, мысленно желая Тине провалиться.

– Не буду мешать. – Его собеседница, легкая, как дуновение вечернего ветра, встала. Поставила бокал и принялась рыться в сумочке в поисках денег.

– Не нужно, – махнул Ветер, – хорошего просмотра.

Та ничего не ответила, лишь кивнула и, развернувшись, легко сбежала по ступням террасы, направившись к кинотеатру. Если бы не рука Тины, так и оставшаяся по-хозяйски на его плече, Ветер устремился бы за ней. Магнит притягивал с удивительной силой. Возможно, решил Ветер, потому что таких тихонь у него еще не было?

– Это кто? Та девушка из дома на холме? – Тина знала ответ, просто хотела заполнить образовавшуюся тишину.

Вместо ответа Ветер кивнул и, проводив девушку взглядом, повернулся к друзьям. Стареет, теряет хватку.

Подхватив бокал девушки, который она оставила на столе, Ветер приблизился к Вовке и завопил на всю площадь:

– Вовка-а-а! За тебя!

И вечер потек своим чередом.

Есения

Фильм увлек и удержал от мыслей о спиритическом сеансе и идиотском поступке. Усесться в сельском кафе с продавцом из магазина и распивать с ним вино? Серьезно? Супруга одного из величайших композиторов современности настолько низко себя ценит? Впрочем, откуда этот снобизм? Парень показался Есении открытым и приятным, компания собравшихся в небольшом кафе явно была хорошо между собой знакома и отлично проводила время – чего нельзя было сказать о тех, кем был сейчас наполнен ее собственный дом.

В компании из кафе никто не мерился бриллиантами, яхтами и особняками. Просто люди, которые рады друг друга видеть. Вечер был теплым, вино холодным и ароматным. Но, как ни уговаривала себя Есения, рефреном в голове звучал лишь один вопрос: «Какого черта ты это сделала?» Ответ она слишком хорошо знала, но боялась его озвучить даже самой себе. Она это сделала потому, что впервые за всю ее недолгую жизнь на нее обратил внимание кто-то кроме Яна. Кто-то искренне ею заинтересовался и хотел с ней пообщаться. Боже, неужели она настолько отчаялась, что даже превосходно отрепетированные знаки внимания прожженного бабника принимает за искренний интерес?

Как и планировала, Есения оставила машину на ночь в поселке. Ничего с ней не случится, а если и случится, то она все равно застрахована. Утром отправит за машиной Петра Алексеевича, и все дела.

Вечер переродился в теплую ночь. Перекликались ночные птицы, звенели цикады. Издалека доносилось лягушачье многоголосие. До дома она дошла быстрее, чем ожидала, несмотря на то что хотела растянуть удовольствие.

Ей не было страшно идти ночью одной. Места здесь были тихие, и к тому же чем ей могли навредить другие люди? Что бы с ней ни случилось, Есения бы все равно этого не почувствовала.

Дом был окутан тишиной. Гости давно разъехались, и она выдохнула с облегчением. Прежде чем зайти внутрь, Есения решила немного прогуляться по саду – она ведь так его и не осмотрела!

Укрытый ночным покрывалом и освещенный фонарями и сиянием звезд, он так и манил побродить по аллеям и посидеть на одной из многочисленных мраморных лавочек, стоящих под сенью вековых деревьев. Есения сделала несколько шагов, как вдруг почувствовала какое-то движение сбоку. Даже слегка вскрикнула от страха и тут же осеклась – ну какая она дура! Здесь никого не может быть. Сад окружен высоким забором, ворота запираются на ключ. Или она думает, что это губернатор или его жена по зарослям шатаются? Она даже рассмеялась от нелепости такой идеи. Наверняка ежик или сова. Возможно, они здесь живут целыми семьями. В саду долгое время царило запустение, так что он был идеальным местом для диких животных.

В первый день сад показался Есении огромным, и она смогла увидеть только ту часть, что примыкала к дому. На плане поместья, который им прислали вместе с дарственной, было указано небольшое озеро. Есения решила отыскать его, посидеть в тишине у воды, чтобы немного прийти в себя, разобраться с собственными чувствами и решить, что ей делать дальше.

Есения свернула с центральной аллеи налево – насколько она помнила, озеро должно было находиться именно там, откуда доносился шум. Наверняка животные обитают где-то рядом с водой.

Идя по тропинке и вдыхая аромат августовских роз, Есения улыбалась. Впервые за долгое время она провела вечер, не думая о Яне, о его в очередной раз не сдержанном обещании (было бы странно, сдержи он его). О своем крошечном демарше, когда она второй раз в жизни сделала что-то без согласования с мужем. О фильме, в котором главные герои так любили друг друга. О той жизни, которой живут обычные люди. Возможно, не такие талантливые, но они просты, понятны и знают, что несет им завтрашний день. Такие, как Ветер. Как, он сказал, его на самом деле зовут?

Есения не успела додумать. Выйдя к озеру, она остановилась, словно налетела на стеклянную стену. Неподалеку от берега что-то темнело – фонтан? Или какая-то архитектурная композиция? Композиция, одетая в красное пальто. Красное пальто. КРАСНОЕ. ПАЛЬТО.

Не помня себя от ужаса, Есения завизжала так, что, казалось, ее крик разлился в воздухе, скатился с холма, накрыл собою весь маленький поселок, а затем вернулся к ней. Оглушив и заставив повалиться на землю без сознания.

* * *

Все происходящее напоминало кошмар, дурной сон. Есения винила себя: не нарушь она обычный порядок вещей, субординацию, не устрой маленький бунт и не сверни с проторенной дорожки – ничего бы этого не было. Она одна во всем виновата. Всегда, во всем. В том поступке мамы, в том, что все так сложилось. И в смерти Нины Сергеевны тоже была виновата она.

Есения так и сказала начальнику полиции, примчавшемуся на место происшествия первым. Наверное, Ян его вызвал. Он никогда не разменивался на обычный вызов полиции, сразу звонил высокому начальству. Именно ему Есения и сообщила, что если бы она не ушла из дома в кино, то Нина Сергеевна осталась бы жива. Тот вцепился в нее как клещ, но довольно скоро понял, что Есения не в себе, и передал ее в руки Маше. Та, кажется, что-то ей вколола (иногда Маша выполняла функции медсестры), и Есения почти сразу отключилась. О том, что происходило дальше, она узнала уже от Маши.

Ян, несмотря на первый шок, был необычайно энергичен и деятелен, вызвал своего нового друга из полиции и самого губернатора. Те заверили, что сами со всем разберутся, Яна Львовича, естественно, беспокоить никто не будет. В самом деле, никто и не думает, что тот прислугу в пруду утопил. Они кому-то позвонили, довольно быстро приехала какая-то машина, и тело несчастной Нины Сергеевны увезли. Больше Яна с Есенией не беспокоили, у полиции не возникло к ним вопросов. Алиби у них были отменные. Начальник полиции сам лично видел Яна Львовича – тот все время был с гостями. А для обеспечения алиби Есении Маша отдала полицейскому ее билет в кино – он обнаружился в сумочке.

Как только все пришлые люди покинули дом, Ян сел за рояль и наигрывал на нем что-то всю ночь напролет. Маша тоже не смогла уснуть, слишком взволнованная всем происходящим. Она лихорадочно, с невероятной страстью убирала после приема, расставляя все по своим местами, словно стараясь вернуть привычный порядок вещей. Насколько то, что происходило в доме, можно было вообще назвать порядком и привычным. Вероятно, что вскоре ей понадобится другая помощница взамен покойной, но сама мысль об этом казалась сейчас Есении кощунственной.

* * *

Светлана встала с первыми лучами. Ей тоже не спалось от переживаний, и теперь она хлопотала над горячим завтраком – чтобы просто успокоить саму себя. Ведь такое рвение было бессмысленным. Есения под действием лекарств спала как убитая, а Ян Львович заперся в концертном зале и под страхом смертной казни запретил ему мешать. Оттуда продолжала литься музыка, от мощи и величия которой в воздухе мрачного особняка густым киселем разливалось предчувствие грозы. Все обитатели старого дома на холме были погружены в странное состояние, которое накрывает людей перед разрушительными явлениями природы. Когда разум твердит, что нужно скорее бежать в укрытие, спрятаться, пережить происходящее в безопасности, а глубинные инстинкты тянут выбежать из дома, сорвав все одежды, подставить тело под сплошные потоки дождя и сотрясаться в такт грому, становясь частью происходящего безумия.

* * *

Есению разбудили мощные аккорды, вырывавшиеся из глубины воспаленного сознания ее мужа. Открыв глаза, она прислушалась и даже улыбнулась, находясь в спасительном неведении, еще не переступив тонкую грань между сном и реальностью. Но вот осознание вчерашнего кошмара обрушилось на нее и окатило очередным приступом пронизывающего холода. Есения попыталась схватить с тумбочки телефон, чтобы позвать на помощь верную Машу, но тот вывалился из ставшей ватной руки, и она не сумела его поднять. Есения рухнула на подушки, краем сознания отметив, что одеяло ее больше не греет, ей надо что-то делать, иначе она опять провалится в небытие. А сейчас Есения не могла себе этого позволить, ей надо было действовать немедленно, пока не стало слишком поздно.

Нечеловеческим усилием она заставила себя сползти с кровати на пол. Рухнув на теплые дубовые доски, обеими руками, сотрясающимися от крупной дрожи, Есения схватила телефон и сумела нажать цифру «один». В ожидании ответа перед глазами, словно слайды, вспыхивали картинки, одна ярче другой, но их все затмевало красное пальто Нины Сергеевны. Зачем она его надела в августе? Зачем? На улице же тепло.

Красное пальто мамы – вот с чем у Есении ассоциировался этот предмет гардероба. Вот оно покрывается снежинками и бледнеет, теряя свой воинственный цвет. Есения вцепляется в него из последних сил, пытается согреться теплом материнского тела, но оно испаряется, становится эфемерным, а затем и вовсе сменяется могильным холодом, и она, Есения, умирает вместе с мамой.

…Маша прибежала к ней в комнату спустя несколько минут. С собой она притащила дополнительные тяжелые одеяла и две грелки с горячей водой. За считаные мгновения соорудила для Есении теплое гнездо и осталась рядом, чтобы убедиться, что с той все будет в порядке.

– Ты золото, – прошептала Есения, когда приступ миновал. На ее бледном лице появился легкий розовый румянец, дышать стало немного легче.

– Как ты? – прошептала в ответ Маша.

Ян не терпел фамильярности от персонала, но Есения сама упросила Машу перейти на «ты», когда мужа не было рядом. Это короткое «ты» создавало иллюзию, что у нее есть подруга, как у всех нормальных людей.

– Плохо, – прошептала Есения.

Губы растрескались, лопнули и теперь ужасно болели. Так всегда бывало, когда у нее поднималась температура. Очевидно, ночью ее лихорадило, а она даже не заметила, прометавшись до утра в кошмарах.

Маша поплотнее укутала Есению одеялами.

– Скоро станет легче, потерпи немного. Я сама всю ночь не спала. Такой ужас. Теперь призраки повсюду мерещатся. И это дурацкое окно в столовой. Я туда зашла, когда все уже уехали, а оно снова распахнуто, представляешь? Мне даже следы возле него померещились. Совсем с головой плохо.

Есения не нашла в себе сил отреагировать на эмоциональную Машину тираду.

– Ян? – только и сумела выдавить она.

– Пишет. Кажется, что-то новое. – Маша отвела глаза в сторону, словно ей было стыдно и неловко за хозяина.

За то, что тот откупоривал источник вдохновения, только ступив на лезвие бритвы. За то, что он даже не заглянул к жене, чтобы узнать, как та себя чувствует после того, как обнаружила у себя в саду мертвую женщину в красном пальто, которое так много для нее значит, что даже прислуге было запрещено надевать в доме вещи красного цвета. За то, что играл так громко и, казалось, мог разбудить навек уснувшую Нину Сергеевну. За то, что его ничего не заботило, кроме него самого. Но хозяйке, естественно, нельзя об этом говорить, она не поймет. Сегодня они подруги, а завтра Есения ее рассчитает при малейшем намеке на нарушение субординации. Ведь для нее собственный муж, несмотря ни на что, оставался божеством.

– Пишет новое? – не веря своим ушам переспросила Есения. – Ты уверена?

Маша быстро кивнула. Не то чтобы она знала наизусть все многочисленные произведения, которые Ян дарил миру, но зато она отлично различала «состояния» хозяина. Видела разницу между днями, когда тот слонялся неприкаянным, не зная, куда себя деть, и моментами подъема, когда Ян любил весь мир и тот отвечал ему взаимностью. В такие дни Ян Львович запирался в своем кабинете и не разрешал никому туда заходить. Но в таком состоянии Маша не видела композитора уже больше года. Под действием наркотиков он предпринимал попытки писать, но все, что ему удавалось создать, было бледно и вторично. Все это уже было написано им или кем-то другим, а из-под его пальцев выходили лишь легкие вариации на тему. Его это злило невероятно. Ангельское лицо искажал гнев, и в такие моменты Маше больше всего становилось жаль Есению, на которой муж вымещал все свои состояния – от невероятных подъемов до падения в пропасть. Просто удивительно, как эта хрупкая женщина могла столько всего выносить на своих плечах. Обычно она держалась до последнего, но когда становилось совсем невыносимо, у нее начинались приступы холода, последствия тяжелой детской травмы, как когда-то кратко объяснила ей сама Есения. Они были из области психосоматики, и, несмотря на многочисленные консультации и лечение у именитых докторов, приступы повторялись. Словно где-то в глубине призрачного тела торчал огромный шип, отравляющий все вокруг, и достать его никак не удавалось. Маша, по образованию медсестра, прекрасно знала, как реагировать – максимально согреть Есению и оградить ее от малейшего стресса. Тогда приступ минует. Если нет, то дело может закончиться реанимацией и даже остановкой сердца.

Есения медленно согревалась, Маша не решалась оставить ее одну, не будучи уверенной, что с хозяйкой все в полном порядке. Они обе молча слушали музыку, заполнившую дом. Сквозь приоткрытую дверь в комнату вливался музыкальный поток такой мощи, которая, безо всякого сомнения, вскоре снесет все мировые концертные площадки. Вдохновленный смертью, Ян вернулся, словно ангел Азраил, переводящий людей через тонкую грань между жизнью и смертью.

Есения почувствовала, как приступ отступает. В этот раз обошлось. Она пошевелилась и сбросила тяжелое одеяло на пол. Маша хотела его поднять, но Есения покачала головой, жестом дав понять, что не нужно суетиться. Она осторожно села на кровати и тут же покачнулась – голова закружилась.

– Не торопись, полежи немного, – обеспокоенно предложила Маша.

Несмотря на то что Есения была младше ее всего на пять лет, она испытывала по отношению к девушке какое-то материнское чувство. И большую часть времени Маше было откровенно жаль хозяйку. Жизнь рядом с гением предполагала полный отказ от жизни собственной.

Повысив голос, чтобы Маша могла ее услышать сквозь густые потоки музыки, Есения почти прокричала:

– Что… что случилось? – имея в виду смерть Нины Сергеевны.

– Вроде бы сердечный приступ. – Маша поняла ее без лишних пояснений.

– Сердечный приступ? Но почему она была в пруду? – опешила Есения, ожидавшая услышать что угодно, но только не это. Она уже спустила ноги с кровати и во все глаза смотрела на Машу. – Она что, решила поплавать перед уходом? – Несмотря на всю трагичность и нервозность ситуации, ее разобрал смех.

– Насколько я поняла из части разговора Яна Львовича с полицейским начальством, те считают, что после ухода из дома Нина Сергеевна решила прогуляться по саду. Возле пруда ей стало плохо, она не удержалась на ногах, упала в воду и утонула.

Есения продолжала не мигая смотреть на Машу, погруженная в собственные размышления.

– Какой кошмар, – потрескавшимися губами прошептала она и развила внезапную мысль: – Если бы в доме было не так шумно или если бы мы не затеяли этот идиотский спиритический сеанс, возможно, мы могли бы услышать крики и спасти ее.

– А возможно, она умерла на месте и вообще не издала ни звука. Ты не можешь этого знать.

Маша тут же поспешила отвлечь Есению от темных мыслей. За все те годы, что они провели бок о бок, она успела хорошо изучить хозяйку и была уверена, что та и смерть малознакомой женщины от сердечного приступа умудрится записать на свой счет.

– У нее есть родственники? – Казалось, Есения ее не услышала.

– Да, родной брат, – после небольшой паузы кивнула Маша и как-то странно покачала головой.

– С ним что-то не так? – нахмурилась Есения, наконец-то переведя взгляд и сконцентрировавшись на домоправительнице. – Мы, наверное, должны ему помочь? Возможно, организовать похороны?

– Нет, не думаю, – снова покачала головой Маша, – он директор местного театра. Не самый бедный человек.

Есения изумленно смотрела на Машу. Почему-то мысль о том, что у разряженного фанфарона, с которым она имела сомнительное удовольствие вчера познакомиться, может быть глухонемая сестра, занимающаяся самой черной работой, потрясла ее до глубины души. Почему он ничего не сказал о том, что она работает у них в доме? Постеснялся такой родственницы?

На душе стало гадко. Есения с трудом поднялась с кровати и направилась было к шкафу, но вдруг замерла, пораженная еще одной загадкой.

– Во сколько она умерла?

– Откуда же я знаю, – пожала плечами Маша. – Ты нашла ее около одиннадцати вечера. Из дома она ушла буквально за пару минут до того, как начали съезжаться гости. Это было около восемнадцати тридцати. Если она пошла в сад, чтобы погулять возле озера, то умереть она могла в любой момент между шестью тридцатью и одиннадцатью ночи.

– То есть на тот момент, когда мы вызывали призрака, она могла быть возле озера? – продолжала упорствовать Есения, а Маша не могла понять, к чему та клонит.

Сама она знала про спиритический сеанс, вот только на тот момент, когда дух безвременно почившего Сергея Есенина принялся откровенничать с губернаторшей, сама Маша спустилась в подвал за новыми бутылками вина и была не в курсе его предсказаний.

– Потенциально могла, – немного подумав, кивнула она. – А почему ты спрашиваешь?

– Потому что этот дух пообещал нам смерть в будущем, – тихо прошептала Есения, но Мария ее услышала.

– О чем ты говоришь? – удивилась она.

– О том, что когда жена губернатора спросила про будущее, то дух, или кого они там вызвали, показал слово «смерть». Мы должны уехать, немедленно.

Собравшись с последними силами, Есения подошла к шкафу, распахнула его, вытащила первое попавшееся платье – тонкое, струящееся, так гармонировавшее с равнодушной природой, – сквозь тяжелые ставни в комнату проглядывало разгулявшееся августовское солнце, которому было решительно плевать на разыгравшуюся в доме трагедию, отчего все происходящее казалось еще более нелепым и невероятным.

– Подожди, Яся, – попыталась возразить Маша, – ты же знаешь, что Ян Львович не согласится, он же пишет…

– Значит, ему впервые в жизни придется выбирать. Я здесь не могу оставаться. Неужели ты не понимаешь? Творится что-то странное. Это дурацкое окно, призраки, смерть… – Есения с отчаянием взглянула на Машу, та молча кивнула.

– Я понимаю. Если бы речь шла об обычных людях, я бы и не рассматривала другие варианты, но ты же знаешь…

– Иди, Маша, я справлюсь, – отрезала Есения, заканчивая бесполезный спор.

Впервые в жизни она собиралась выдвинуть мужу ультиматум и заставить его выбирать – она или музыка. Ей было страшно. А что, если Ян откажется уезжать?

Она тут же отбросила от себя эти мысли. Каким бы ни был Ян, он тоже не захочет оставаться в доме, где только что умер человек. К тому же он сам должен чувствовать зло. Он тонкая натура, у таких все гораздо сильнее резонирует.

Маша тихонько вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Она не стала обескураживать Есению, но сама она вовсе не была уверена в правильности ее затеи. Что таким, как Ян, смерть таких, как Нина Сергеевна? Смахнут, как налетевшую пыль, и продолжат свою прекрасную жизнь дальше. Но Есении это нельзя было озвучивать. Она бы не поняла.

* * *

Есения сама не знала, откуда у нее взялись силы. Обычно после приступа она пару дней оставалась в кровати не в силах подняться и сделать даже несколько шагов. Возможно, ее подстегнула мысль о том, что скоро она уедет и жизнь войдет в привычную колею. Что дверь в непонятное и пугающее захлопнется, толком не открывшись, и она вернется в привычный мир. Мир, где ее окружают люди, на которых она может положиться. Врачи, адвокаты, охрана, в конце концов. Где окна не распахиваются после того, как их закрыли, а люди не гибнут в саду у озера. Быстро приняв душ и не успев подсушить толком волосы, Есения собрала их в пучок и нанесла несколько мазков макияжа.

Руки дрожали, и к горлу подкатывал ком, грозящий то ли вывернуть ее наизнанку, то ли отправить в обморок. Но она не могла себе позволить сейчас быть слабой. Вначале надо уговорить Яна уехать, а потом уже все остальное.

Миновав столовую, в которой вызванный мастер чинил замки на окне, Есения вошла в концертный зал. Она знала, что Ян ненавидит, когда ему мешают работать, но эта ночь все изменила. Есения больше не могла позволить себе роскошь оглядываться на все желания Яна. И не могла ждать, пока он прервет работу.

– Когда мы уезжаем? – прерывающимся голосом спросила она, воспользовавшись тем, что муж отвлекся на звук открывшейся двери и его пальцы замерли над клавишами.

Конечно же, этот вопрос ей стоило задать сразу же. В первый же вечер, когда она увидела его там, на кровати, с рукой, перетянутой жгутом. Ей нужно было быть жесткой и решительной, поставить вопрос ребром. А она снова оказалась слабовольной дурой. Поверила в то, во что так хотела верить. В очередной раз купилась на обещания, на красивые слова, на любовь. Если и есть люди, которые обладают способностью учиться на собственных ошибках, то Есения явно к ним не принадлежала. Но сейчас пришел момент, когда требовалось идти до конца. Нужно увезти Яна и уехать самой как можно скорее. Уговорить мужа лечь на лечение или хотя бы пригласить на дом докторов, которые смогут очищать его организм. Подарить поместье какому-нибудь природоохранному фонду, чтобы Ян больше не настаивал на возвращении сюда. Или же продать тем, кто собирался построить тут элитное жилье. Да, прекрасных зимородков было жаль, но сейчас она должна была думать о себе и муже. Возможно, они смогут оговорить специальные условия в договоре. Она потом обсудит это с юристами.