Текст книги "Город, где начинаются дороги"

– Как кур во щи, ты хочешь сказать?

– Ага, туда…

– Ну извини, – развёл руками Гарри. – По-другому никак.

– Я понимаю, – снова вздохнул Мишка. – В сказках свои законы.

Для бабули Нади и папы с мамой сказочные законы, конечно, не указ. Ох, и влетит же дома! Но Мишка здраво рассудил, что проблемы необходимо решать по мере их поступления и в данный момент бессмысленно переживать о последствиях нечаянного путешествия. Тем более что обрушатся последствия не скоро, а избежать их не удастся в любом случае.

На ранчо долго не задержались. Наскоро подкрепились хлебом и молоком, а потом Гарри отыскал узкий кожаный ремень и смастерил из него поводок для Верного. Пёс всю дорогу являл собой образец послушания, держался большей частью на виду и сразу же подбегал, если звали. Однако неизвестно, как он поведёт себя в городе, к тому же чужом. С поводком надёжнее.

Ремешок был длинным. Когда снова отправились в путь, Гарри привязал его к седлу, и Верный теперь бежал рядом с лошадью.

Довольно долго ехали молча. Мишка держался за заднюю луку седла, смотрел то по сторонам, то в спину Гарри и размышлял.

Приключение заканчивалось. Ожидающие впереди Город и Поляна Костров казались чем-то вроде вокзала, с которого поезд увезёт домой. Когда Мишка отдыхал с родителями и сестрой на юге, он с таким же чувством ехал из Судака в Симферополь. Предстояло ещё долгое путешествие на поезде, и всё равно – самое интересное было уже позади. Сейчас к этому пониманию примешивалась досада от того, что всё самое интересное как будто прошло мимо. Во всех фильмах и книжках ребята если ввязывались в какое-то приключение, так уж ввязывались! По полной! А Мишка словно со стороны наблюдал. Здешний мир жил своей жизнью, и стать её частью, как это происходило с героями повестей, почему-то не получалось. Может, потому что до сих пор Мишка не очень-то и старался? Что если прямо сейчас сказать Гарри: «Не надо в Город! Поехали назад, в лагерь индейцев, к Токалу Ска! Давай хоть чем-нибудь им поможем!» Он уже даже воздуха набрал и рот открыл, но тут его взгляд упал на Верного, и Мишка ничего не сказал. Будь он один – тогда да, но собаку надо вернуть, раз уж взялся. Он ведь теперь в ответе за этого серого бандита.

Серый бандит будто услышал Мишкины мысли, поднял голову и негромко гавкнул. Мишка чуть улыбнулся и подумал, что без Верного он бы вообще сюда не попал. Так может – остаться? Может, всё так и было задумано? Но вновь пришло ясное и грустное понимание – не его это сказка. Когда в свою сказку попадаешь, и просить ни о чём не надо, само всё так повернётся, что ты в этой сказке главным героем окажешься. А если сказка чужая, так сколько не пытайся, всё равно не пустит.

Чтобы отвлечься от печальных мыслей, Мишка попросил Гарри рассказать что-нибудь ещё про него и Токалу Ска. Гарри охотно рассказал. Про то, как однажды он предупредил индейцев о подходе отряда из Ривер-тауна и готовящемся рейде в прерии, а индейцы перехватили отряд по дороге и – нет, вступать в битву не стали, просто угнали ночью всех лошадей. Солдатам пришлось топать до форта пешком, операция была сорвана.

В другой раз Гарри случайно повезло: он чем-то сильно приглянулся заезжему охотнику. Когда охотник узнал, что в своё время Гордон-младший водил знакомство с краснокожими, то пуще прежнего стал набиваться в друзья. Гарри, заподозривший неладное, дружбу поддержал и в конце концов узнал, что на самом деле нужно чужаку – золото. По слухам, в землях индейцев оно было. Откуда взялись эти слухи, Гарри не выяснил, но допустить их распространения никак не мог. Алчных искателей жёлтого счастья ничем не остановишь, ринутся в горы, стреляя в каждого, кто осмелится встать поперёк дороги. Гарри предупредил Токалу Ска, а охотнику сказал, что знает, где золото, и пообещал показать, если его возьмут в долю. Тот согласился. В заранее оговоренном месте на двоих незадачливых золотоискателей напали индейцы. Работнику мистера Блэксмита чудом удалось уйти – помогли молодость и ловкость. Чужого охотника больше никто никогда не видел…

Много чего ещё успел рассказать Мишке ковбой Гарри, прозванный индейцами Отаэйе. Все истории носили тот же шутливо-насмешливый характер. Потому что дело было прошлое и закончилось хорошо. Мишка радовался и смеялся (удержаться от смеха, слушая Гарри, не было никакой возможности), но внутри всё равно сидел тоскливый комочек. Нынешнюю историю Отаэйе никогда ему не расскажет. Потому что, скорее всего, они больше никогда не увидятся, и Мишка до конца жизни будет гадать, чем же закончился набег на форт.

В том, что до конца жизни, он не сомневался. Из-за клятвы.

Как-то раз прошлым летом сидели Мишка с папой на веранде бабы-Надиного дома, папа рассказывал сыну про своё детство, немалая часть которого прошла на этих же самых окраинных улочках. Тогда здесь была почти деревня, городские новостройки ещё не подобрались так близко, и ребятня, которую свозили на лето к бабушкам-дедушкам, пользовалась куда бóльшей свободой. В лес – пожалуйста, на речку – пожалуйста, только в старые дома – ни-ни. Заброшенные дома тогда уже встречались, хоть и было их меньше. И тогда мальчишкам и девчонкам, папиным ровесникам, так же как теперь Мишке с Людой, запрещали в них играть. Не потому, что жалко, а потому что опасно: не ровен час, просядут сгнившие половицы, обвалится крыша…

– Но мы всё равно по этим домам лазали, – признался папа. – Да как лазали! И рыцарские замки там устраивали, и военные блиндажи… А в «казаки-разбойники» когда!.. Ныряешь рыбкой в пустое окно и не думаешь о сгнивших половицах – лишь бы не заметили, не «застукали»! – И, словно спохватившись, добавил: – Что поделать, глупые были…

Когда на следующий день они с мамой уезжали домой, папа строже прежнего наказывал детям «не шнырять по развалинам». Мишка же из того разговора уяснил для себя две вещи. Во-первых, с папиных слов выходило, что те дома, где он играл с приятелями в детстве, стоят до сих пор и ни проседать, ни обваливаться не спешат, а значит, и Мишку с Людой как-нибудь выдержат. Во-вторых, стало вдруг понятно, что взрослые только кажутся другими, а на самом деле они были точно такими же детьми. Не в том смысле, что тоже ходили в школу и не любили овсяную кашу (хотя Мишка её любит), нет, гораздо больше – они были совершенно такими же! Они тоже играли всерьёз и в играх переносились в другие миры, к рыцарям, пиратам, воинам… У них ещё не было красочных компьютерных «бродилок» и «стрелялок», где всё заранее придумано художниками и сценаристами, и они творили эти миры сами (так ведь даже интереснее!). Они тоже нарушали запреты взрослых. И те взрослые когда-то, наверное, тоже… И миры, сотворённые ими, оживали и делались настоящими – для своих создателей.

А потом создатели выросли и всё забыли! Забыли рыцарей и военные блиндажи… «Глупые были», – сказал папа про своё детство. Разве можно так? Значит, Мишка с Людой сейчас тоже «глупые»? Ну в чём-то, наверное, да – на свете много такого, чего они ещё не знают и не понимают, но ведь папа-то говорил не о знаниях.

А в «поиск сокровищ», между прочим, сам научил играть…

И тогда Мишка дал себе клятву, что никогда-никогда, ни через много лет, каким бы серьёзным и деловым Михаилом Андреевичем он ни сделался, всё равно ни за что не скажет про себя-мальчишку «глупый был»! И ничего не забудет!

Вот и индейцев не забудет тоже…

В Город приехали, когда жаркое солнце Великих Равнин уже начинало понемногу клониться к западу. Городской пейзаж не обманул Мишкиных представлений о поселениях Дикого Запада: пыльная улица, деревянные дома, большей частью двухэтажные, с широкими дощатыми террасами и столбами, подпиравшими длинные балконы вторых этажей, которые одновременно служили навесом для террас. На одной из них стояли двое, одеждой похожие на Гарри, они проводили ковбоя, мальчика и собаку цепкими взглядами. Мишка сперва напрягся, но успел заметить блестящую звезду на жилете одного из мужчин и понял, что беспокоиться не о чем. Они с Гарри ничего плохого не делали, и местный шериф обратил на них внимание только потому, что увидел новые лица в городке, где, наверное, все друг друга знают.

Из дверей магазина, вышли две девушки в длинных платьях, одна в зелёном, другая в бело-синем клетчатом. У обеих в руках были плетёные корзины, прикрытые платками. Они тоже посмотрели на приезжих и немедленно принялись о чём-то шушукаться.

– Добрый вечер, сударыни! – галантно поприветствовал их Гарри, чем заслужил надменный взгляд одной девицы и благосклонную улыбку другой.

Девушки удалились, шурша юбками, и Мишка привычно подивился, как всегда, когда видел подобные костюмы в кино: неужели это дикое множество юбок не мешает им ходить? Ну ладно взрослые тётеньки, но ведь в прежние времена и девчонок так обряжали. Это же ни побегать, ни залезть никуда – определённо в подолах запутаешься! Как они жили?!

Словно ответом на его вопрос из-за угла очередного дома выскочил мальчуган в широкой рубашке и штанах чуть ниже колен, а за ним – девочка постарше Мишки, как полагается, в длинном платье с нижними юбками.

– Стой, Сэмми! – крикнула девочка. Мальчишка быстро оглянулся на неё и бросился бежать по улице. И девочка побежала за ним. Очень резво. Судя по всему, обилие складок ткани вокруг лодыжек её нимало не заботило.

Догнала она мальчугана Сэмми или нет, Мишка уже не увидел. Его внимание привлёк сначала дилижанс, стоявший возле здания с вывеской «Банк», потом само здание, не деревянное, как прочие, а из кирпича, а затем – табличка на стене с надписью: «ул. Винчестера-и-Кольта, 26».

– Если в городе всего одна улица, разве её как-то называют? – вслух удивился Мишка, и Гарри засмеялся.

– А с чего ты взял, что здесь только одна улица? – спросил он.

– Ну… такие городки ведь обычно небольшие. Я в кино видел… – и спохватился: а поймёт ли ковбой слово «кино»? Хорошо ещё не брякнул «в интернете».

Гарри, однако, никак не отреагировал на «непонятное» слово, хмыкнул:

– Так это же не какой-нибудь там Кастер-сити или Ривер-таун. Это – Город! И улиц здесь мно-ого, ты в этом скоро убедишься.

Через несколько десятков метров после дома с номером «1» улица Винчестера-и-Кольта упиралась в шлагбаум. Мишка ещё загодя разглядел его и с любопытством ждал, что же окажется по ту сторону.

За шлагбаумом улица продолжалась. Но как резко менялся её облик! Дорожная пыль под копытами и колёсами конных экипажей уступала место булыжной мостовой, подковы по ней звонко цокали; по краям проезжей части появились пешеходные тротуары – тоже вымощенные камнем; дома были уже не деревянные, и внешний вид их мало напоминал Дикий Запад. Изменилось и название улицы: на ближайшем доме (который сразу за полосатой будкой возле шлагбаума) красивая табличка с узорными краями гласила, что теперь это – проспект Воздухоплавателей. Сразу делалось понятно – город действительно большой, потому что в маленьких проспектов не бывает.

Новому наименованию улица вполне соответствовала. Широкая и просторная, она тянулась далеко вперёд, видно было только до второго перекрёстка, и на этом перекрёстке среди карет и колясок вдруг мелькнул… автомобиль?! Мишка заморгал. Несуразица какая-то! Но выяснять было некогда. Из полосатой будки по ту сторону шлагбаума вышел пожилой мужчина в куртке, похожей на китель военного моряка, только зелёной и без погон. Он обстоятельно оглядел всю компанию, подкрутил рыжеватые усы и спросил:

– Пропустить тебя что ли, ковбой?

– Меня не надо, – отозвался Гарри. – Вот их пропусти.

Он помог Мишке спуститься на землю и отвязал от седла поводок Верного. Мишка рассеяно взял узкий ремешок в руки… и только тут понял, что словоохотливый Отаэйе сейчас развернёт своего мустанга и уедет, и они с Верным останутся одни. Ну то есть вдвоём, конечно, но всё равно… А впереди – совершенно незнакомый город, у которого даже нет названия.

Сразу стало зябко и неуютно.

– Гарри, а мне теперь куда? – спросил Мишка, стараясь не очень-то показывать нахлынувший испуг. – Как найти эту… Поляну Костров? – а про себя подумал, что в городах полян вообще-то не бывает.

– Иди прямо по проспекту, – ответил Гарри, – придёшь к Площади Фонтанов, а там уж дальше… Улицы выведут.

«Наверное, указатели какие-нибудь есть», – подумал Мишка и немного успокоился. Потом сообразил, что в городе можно спросить дорогу у прохожих, это же не сосну в лесу искать. А потом подумалось вот что: раз уж он с самого начала не побоялся отправиться на поиски собаки в одиночку, значит, надо не бояться до конца! И Мишка смело кивнул:

– Хорошо, – и покрепче ухватил поводок, чтобы Верный больше никуда от него не сбежал.

– Ну иди, Михаил – Вакпа Ку, – улыбнулся Гарри. – Удачи тебе!

– Спасибо! И вам тоже удачи!

– Ох, пригодится!.. – вздохнул ковбой, весело, но с ноткой вновь промелькнувшей тревоги. Потом развернул коня, ещё раз оглянулся, поднял руку в прощальном жесте и ускакал.

Мишка тоже вздохнул и посмотрел на часового в зелёной куртке.

– Ну чего мне, ради вас шлагбаум что ли поднимать? – добродушно поинтересовался тот. – Давайте, ныряйте.

Мишка «нырнул» под чёрно-белый полосатый брус, сказал часовому «спасибо» и «до свидания», помедлил секунду, выбирая, по левому или по правому тротуару пойти, потом свернул на левый и зашагал вперёд. Верный, как положено приличному псу, шёл рядом.

Больше всего Мишку сейчас интересовал вопрос: действительно ли он видел на перекрёстке автомобиль?

Крылатая мечта

Семиклассница Алёка Поликарпова с интересом разглядывала учебники. Интерес был вызван одним-единственным обстоятельством – книжки она только что получила в школьной библиотеке. За учебный год они, конечно, успеют надоесть «до зелёных попугаев», но сейчас было любопытно.

Сначала Алёка подробно изучила «Литературу». Ей понравилась «Повесть о Петре и Февронье Муромских», стихи Твардовского и Симонова, «Легенда о Данко»… В общем, от уроков литературы можно было ждать хоть чего-то приятного.

Затем Алёка раскрыла учебник истории. Иван Грозный… Смутное время… Степан Разин… Русские путешественники и первопроходцы… А в разделе всеобщей истории – эпоха Великих географических открытий и её колонизаторские последствия, всевозможные революции и экономические преобразования… Всё вместе называется «История Нового Времени». Алёка с сожалением подумала, что в этом году они всё ещё не доберутся до подробного изучения Великой Отечественной войны. И даже до начала эры воздухоплавания, которая относится к концу восемнадцатого века. Но всё-таки в книжке было немало интересного. Алёка пришла к выводу, что если новая учительница истории окажется увлечённой и жизнерадостной, то будет сносно. Потому что даже самые интересные темы звучат серо и пресно, если их рассказывать с лицом каменного идола с острова Пасхи.

Следующей в стопке учебников лежала «Физика». Это был новый предмет, в шестом классе физику ещё не изучали. Алёка пролистала книгу, и та естественным образом открылась на странице с закладкой – сложенным пополам тетрадным листком. Наверное, прошлогодний владелец оставил. Какая-нибудь контрольная с двойкой или шпаргалка. Алёка развернула листок.

На клетчатой странице были стихи.

 
Я поднимаю самолёт,
Я ухожу в ночной полёт.
Мне освещают звёзды путь,
И ветер вдаль меня зовёт.
 
 
Я оставляю позади
Свой мир, в котором нет любви.
Он пуст и нем, как старый дом.
И в этом доме я один.
 
 
И в тёмном небе над землёй…
 

Здесь стихи обрывались.

Алёка прочитала написанное ещё раз. Потом ещё. От четверостиший веяло тревогой. Алёке стало жаль неизвестного пилота и очень захотелось узнать, что же с ним случилось. Настолько захотелось, что она тут же бросилась к компьютеру и набрала начало стихотворения в поисковой строке «Яндекса». Вдруг прежний владелец учебника просто переписывал стихи откуда-нибудь? Готовился человек к выступлению на школьном празднике, например.

Однако, нажимая «ввод», Алёка уже знала – бесполезно. К выступлениям стихи учат из книжек или находят в интернете и распечатывают на принтере. А вот так на листочке пишут только тогда, когда сочиняют сами.

«Яндекс» выдал список ссылок на всевозможные песни и книги, но ничего похожего на стихи про ночного лётчика среди них не было. Алёка вздохнула и выключила монитор. Судьба пилота останется тайной, неизвестный автор не закончил стихотворение.

Она снова взглянула на листок. Строчки были написаны быстрым и уверенным почерком. Так пишут взрослые. Или старшеклассники. Но физика-то за седьмой класс, как же стихи попали сюда? Ещё одна загадка.

Выбросить листок рука не поднялась. Алёка спрятала его в ящик стола, где у неё хранились разные ценные вещи: старые бабушкины фотографии, ракушка, привезённая из Крыма, деревянные бусы, которые она носила в детстве, и ещё много всякой всячины.

Интерес к учебникам пропал. Алёка сложила их на полку и принялась рассеянно перебирать купленные накануне тетрадки. На многих обложках были нарисованы самолёты. Строчки про ночной полёт продолжали вертеться в голове…

Никому из подружек она стихи не показала. Потому что – ну прочитали бы, сказали бы «прикольно», ну пообсуждали бы, кто мог такое написать («У Насти Болотовой из восьмого „А“ старшая сестра песни пишет, всегда в школьных концертах выступает, может, это её стихи?..»), а потом бы забыли. Алёке не хотелось никаких сестёр Болотовых и не хотелось, чтобы про её тайну говорили «прикольно». Это легкомысленное словечко обижало лётчика, который и без того одинокий и несчастный.

А ещё оно обижало саму тайну. Для чудес и загадочных совпадений в русском языке имеются слова гораздо красивее. Впрочем, совпадение, благодаря которому «Физика» с запиской досталась именно ей, Алёка считала не загадочным, а очень даже закономерным. Ведь стихотворение-то – про полёт!..

Давным-давно, когда Алёке было лет восемь, они с папой поехали смотреть авиашоу. Не такое, где земля дрожит от гула сверхзвуковых истребителей и бомбардировщиков, а группы пилотов-асов выписывают в воздухе замысловатые фигуры. Это, конечно, очень красиво, но Алёка увидела тогда совсем другие самолёты. Маленькие, лёгкие, с жужжащими винтами и прозрачными колпаками над узкими кабинами. Колпаки называются фонарями, Алёка запомнила. Она просила папу фотографировать её чуть ли не с каждым самолётом, некоторые из этих снимков потом напечатали, они висели в рамочках на стене. Остальные фотографии (около сотни!) хранились в отдельной папке на домашнем компьютере, а их копии – в такой же папке на недавно подаренном Алёке ноутбуке. Алёка любила их рассматривать. Там худенькая девчонка с двумя хвостиками, с глазами, полными восторга, стояла рядом с какой-нибудь «Сессной», «Яком» или «Грифоном» и счастливо улыбалась. Один раз её даже посадили на крыло.

Тогда, после поездки, Алёка, наверное, целую неделю могла говорить и думать только о самолётах. Потом впечатления улеглись и остыли, но не забылись. Превратились в увлечение. Алёка начала смотреть и читать всё, что хоть как-то было связано с авиацией. Сначала без разбора. Потом поняла, что огромные пассажирские лайнеры и военные крылатые машины ей не особенно интересны, хотя, конечно, и они заслуживают внимания. Алёка восхищалась «Стрижами» и «Русскими витязями», но всё же малая авиация привлекала её больше. А ещё – самолёты, которые были в самом начале. Те, первые, лёгкие фанерные «этажерки» с открытыми кабинами. Вот бы полетать на таком! Там ветер треплет волосы… ну ладно, не треплет, потому что на голове – кожаный шлемофон, но всё равно в таких кабинах можно ощутить полёт. Будто дотронуться рукой до неба…

Само собой, от полёта на современном Як-52 или «Ястребе» Алёка бы тоже не отказалась, но кто же ей такое предложит? Пока что небо оставалось мечтой.

Родители Алёки были учёными. Мама работала в Научно-исследовательском институте экономики, а папа – в Педагогическом университете, учил будущих учителей истории и попутно заведовал кафедрой истории России. Однажды (это случилось уже в мае, когда Алёка заканчивала седьмой класс) папа за ужином сообщил с нескрываемым удовольствием:

– Мне наконец ответили из Нижнего Новгорода! Мои тезисы приняты и второго июня я уезжаю. Это будет крайне интересный семинар!

Алёка и мама знали, как отец любил выступать на семинарах. Почти так же, как читать лекции студентам. Каждый раз, когда доклады Ильи Николаевича Поликарпова включали в программы научных мероприятий, это вызывало у него искреннюю радость.

Мама обычно тоже радовалась, но в этот раз она осторожно спросила:

– Надолго едешь?

– На неделю, – пробурчал папа, с воодушевлением вгрызаясь в котлету.

– Вот те раз! – мама отложила вилку. – Так я ведь тоже уезжаю. Добилась-таки, чтобы в этом году меня отправили на курсы Высшей школы экономики в Москву!

– Поздравляю! – воскликнул папа. А потом они оба посмотрели на Алёку. Та понимающе пожала плечами:

– Ну что ж, езжайте. А я – с тётей Томой…

– Видимо, придётся, – вздохнула мама.

Такое уже было два раза: когда командировки мамы и папы случайно совпадали по срокам, Алёка жила у тёти Томы. Мама по этому поводу всегда немного волновалась, зато Алёка – нисколечко. Тётю Тому она любила, её сына Костю называла «мой как бы двоюродный брат». «Как бы», потому что тётя Тома была не родственницей, а лучшей подругой Алёкиной мамы ещё со времён юности. Обе семьи традиционно собирались вместе на праздники и, бывало, ездили отдыхать одной большой компанией. Немудрено, что дети тоже подружились, давно и крепко. Костя был на два года старше Алёки, из-за чего у взрослых на их счёт имелись определённые соображения. Сплошь безосновательные. Никаких «тили-тили-тесто» не было и в помине! Алёка, в отличие от мамы и тёти Томы, прекрасно знала, что её «двоюродному брату» нравится Оля Звонарёва из девятого «Б». Шестнадцатилетний Костя хоть и называл Алёку «мелкой», но секретами делился охотно. Как с сестрой.

Ярко-красная машина тёти Томы появилась у подъезда второго июня утром. Сначала поехали на вокзал – проводить Алёкиного папу (мама отбыла в Москву накануне вечером), потом за Костей, который ночевал у приятеля, а потом в парк – отметить весёлой прогулкой начало Алёкиных каникул. Для Кости они ещё по-настоящему не начались – девятиклассники сдавали экзамены.

Затем потекли обычные летние будни. Алёка гуляла с подругами, каталась на велосипеде с Костей, когда он отрывался от учебников, помогала по хозяйству тёте Томе, ела мороженое, читала книги, смотрела телевизор и через день бегала домой поливать любимый мамин лимон. Так прошла неделя.

Папа возвращался в воскресенье утром, мама – вечером, а в пятницу тётя Тома засобиралась в деревню. Она сетовала, что уже почти две недели не могла выбраться из города, мешали разные дела. А в саду вишня и слива – их обрезать всё-таки надо, хоть и поздновато. И помидоры в теплице – как-то они там? И дождей мало – поливать пора. А уж сорняки… Словом съездить совершенно необходимо!

Костя отнёсся к необходимости с философским спокойствием, Алёка же слегка огорчилась. Во-первых, потому что не встретит папу на вокзале. Он приезжал на поезде, а мама должна была прилететь из Москвы самолётом. Конечно, Алёка и маму бы поехала встречать, уже вдвоём с папой, но ей не очень нравился аэропорт. Вот так получалось: самолёты Алёка любила, а аэропорты – нет. Эти огромные здания казались ей холодными, строгими и колючими. Другое дело – вокзал. Он был простым и добродушным, с постоянным гулом голосов пёстрой толпы. В аэропорту не пускают к самолётам, а на вокзале можно выйти к самому поезду! Стоять на перроне, смотреть, как подходит состав, выглядывать нужный вагон и знакомые лица в окне… Алёка обожала веселье и суету вокзальных встреч. Но тётя Тома позвонила её маме, объяснила ситуацию и сказала, что привезёт Алёку домой вечером в воскресенье. Мама даже порадовалась, что дочь проведёт выходные за городом.

В этом-то «за городом» и заключалось второе огорчение. Алёка с родителями много раз ездила в деревню к тёте Томе, но давно, в «младшем школьном возрасте». Тогда для развлечения хватало игр с Костей. Теперь они уже не маленькие, и Алёка плохо представляла, чем можно заниматься на даче, кроме сорняков. Там же, наверное, ужасно скучно. Хорошо хоть велосипед взять разрешили: на крыше тёти-Томиной машины были специальные крепления для их перевозки.

– Не расстраивайся, Алёшка, – утешил Костя. – Ну повозимся в огороде, а потом на великах до озера. Порыбачить можно будет, ты же ещё никогда не пробовала. Если погода не испортится, попробуем искупаться.

Костя с детства звал «сестрёнку» вот так – Алёшка. Однажды поспорили, поругались, чуть не подрались из-за какой-то ребячьей ерунды, жизненно важной, когда тебе пять лет, ну он и выкрикнул в запале, вроде как обозвал. Думал, получится обидно, а вышло – смешно: девчонка Алёшка! Сейчас, впрочем, ни Костя, ни Алёка не могли понять, почему над этим надо было десять минут хохотать, катаясь по ковру в Костиной комнате. Да и ладно, зато тогда помирились. А имя осталось.

Алёка поразмышляла и решила, что вéлики, озеро и рыбалка – подходящая обстановка для пары дней за городом, а сорняки – такая же «трудовая повинность» как уборка в комнате. Так что огорчаться расхотелось.

В деревню приехали ранним вечером. Это была деревня в полном смысле слова – с лошадьми, коровами, банями и русскими печками в просторных кухнях. Во всяком случае, у тёти Томы была именно такая. Старый дом, доставшийся ей от бабушки, обновили и частично перестроили, но печку оставили. Когда тётя Тома была маленькой и приезжала к бабушке, её иногда укладывали спать на эту печку. Если ноги промочит или зимой снега наестся. И Костя на ней спал тоже, и даже Алёка один раз.

Тётя Тома очень любила свой дом и сад, и вообще всю деревню. Пока ехали в машине, она спрашивала Алёку, помнит ли та старые яблони под окнами, рассказывала про домашний хлеб с парным молоком, про деревенскую школу, в которой училась её, тети-Томина, мама и про разные шалости из своего собственного полудеревенского детства.

Яблони Алёка помнила. Кроме них в саду росли сливы, вишни и груши, и много ягодных кустов. Если приехать в июле или августе, можно прямо с веток есть смородину и крыжовник, а осенью – яблоки. Алёка даже пожалела, что так давно здесь не бывала. Попроситься в гости в конце лета, что ли? Ведь такой урожай собрать – это ж сколько работы! Наверное, тётя Тома не откажется от помощи. Ну и поесть разрешит.

Приехав, сразу же занялись поливкой огорода. Там, куда дотягивался шланг со специальной разбрызгивающей насадкой, всё было просто, а на дальние грядки пришлось таскать воду в лейке. С непривычки у Алёки быстро устали руки, но она старалась вовсю. Нельзя же бездельничать, когда другие работают.

После ужина тётя Тома сказала Косте:

– Я схожу к Марии Петровне, а ты, пожалуйста, не убегай к своим приятелям сегодня, не оставляй Алёку одну. Ладно?

– Ладно, – беспечно отозвался Костя. – Мы, если что, вместе гулять пойдём.

А когда тётя Тома ушла, добавил:

– К Марии Петровне – это надолго. Может правда пойдём? С ребятами насчёт завтрашней рыбалки договоримся.

Гулять Алёке почему-то не хотелось. Оставаться дома одной – тоже. Чтобы потянуть время, она спросила:

– А кто такая эта Мария Петровна?

– Да так, бабушка одна. Она старенькая уже и одинокая. Мама ей помогает по хозяйству, когда приезжает сюда. Ну и я иногда. Ладно, – Костя поскрёб затылок. – Чем займёмся?

Всё-таки он хорошо понимал свою «двоюродную сестрёнку».

Алёка пожала плечами и в благодарность за Костино понимание, всё-таки предложила:

– Ты иди, гуляй, если хочешь. Я вон, телек посмотрю. Или почитаю.

– Да чего там… – начал Костя, и тут в дверь постучали. Деревня была уж не та, что во времена тёти-Томиного детства, и двери здесь запирали, как в городе.

– Кто там? – спросил он, а получив ответ, радостно щёлкнул замком.

В дом ввалилась целая компания: трое мальчишек и девчонка – все примерно возраста Кости, и ещё одна девушка постарше.

– Костян, привет!

– А мы твою маму по дороге встретили, решили зайти!

– Мы с озера идём!

– Привет! – улыбнулся Костя, пожимая руки ребятам. – Молодцы, что зашли! Мы как раз думали, чем бы заняться. Да, кто не знает, это Алёка. Она… в общем, считайте, сестра. Алёка, Толика, Витю и Настю ты, наверное, помнишь, а это Генка и…

– Алиса, – назвалась девушка.

Алёка тоже улыбнулась. Девушка ей понравилась.

– Так вот, насчёт «заняться», – сказал Витя. – Мне на день рождения игру настольную подарили, такая классная! Только там если меньше шести человек, то не интересно. Может, поиграем? Нас как раз шестеро, даже семеро, если Алёка с нами пойдёт.

– Давайте! – обрадовался Костя и повернулся к Алёке: – Ты как?

– Я – за!

– Тогда пошли, – Витя шагнул к двери, но Костя его остановил.

– Погоди. Давай, ты свою игру к нам притащишь. У нас в комнате стол большой, удобнее будет.

– Ага, – кивнул Витя. – Я мигом!

Потом на несколько часов они погрузились в увлекательный мир приключений, поиска кладов, тайных сговоров, хитрых комбинаций и ловушек. Выяснилось, что у Генки здорово получается просчитывать ходы, прямо как в шахматах, а Толик ну ничего не умеет скрывать: по его лицу сразу становилось понятно, нашёл он «клад» или открыл пустую карточку. Из-за этого он, конечно, чаще других становился жертвой «гангстеров», самым коварным из которых оказалась Настя. Если эта роль доставалась ей, «гангстеры» непременно выигрывали. Зато Алиса была самым честным игроком и строго следила за тем, чтобы хитрости и уловки не переходили в откровенное жульничество.

Тётя Тома успела не только вернуться от Марии Петровны, но и улечься спать, а ребята всё играли. Опомнились только тогда, когда у Насти и Толи одновременно заиграли мобильники: родители требовали немедленного возвращения домой.

Алёка посмотрела на часы, они показывали полночь. Да-а-а… Ей бы ни за что не позволили так долго гулять! Может, это потому, что в деревне?

– Мне так-то тоже не позволяют, – вздохнула Настя. – Сейчас влетит!

– Давай, я тебя провожу? – предложил Костя. – Парням всё равно в другую сторону. И маме твоей скажу, что ты у нас была.

– Давай! – обрадовалась Настя. – Она при тебе хоть ругать не станет.

Ребята разбежались.

Алёка закрыла дверь, вернулась в комнату и увидела, что Алиса никуда не ушла. Она так и сидела на своём месте за столом.

– Алиса, а ты? Тебе разве домой не надо?

– Не-а! – мотнула она головой. – Сегодня я сама себе хозяйка. Вот подумала, нехорошо будет тебя одну оставлять.

– Я не одна, тут же тётя Тома, – ответила Алёка. Хотела ещё буркнуть: «Я не маленькая!» – но не получилось. Алиса смотрела на неё вовсе не так, как смотрят на детей. И Алёка подумала, что «нехорошо оставлять одного» – это совсем не обязательно про ребёнка. Взрослых тоже нельзя надолго оставлять в одиночестве. Если они об этом не просят, конечно. Само слово «одиночество» вдруг приняло облик чего-то большого, пустого и тёмного, даже в ушах зазвенело, и сделалось прохладно, будто из щелей сквозняком потянуло. Как в старом доме…