Текст книги "Глобус Билла. Первая книга. Почти человек"

Глобус Билла
Первая книга. Почти человек
Александра Нюренберг

Зачем, мой друг, ты мыслишь так странно?

Седьмая таблица

Иллюстратор geralt

Корректор Эстер

© Александра Нюренберг, 2017

© geralt, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-9313-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Билл начинает шутить. Письмо издалека

Крест лба и переносицы был отчётлив, подбородок выступал, как тяжкое уверенное основание лица. А вот глаза, утопленные под надбровными дугами, несмотря на глубину и величину, ничего не говорили, лишь намекали на тайну, присущую, впрочем, любому взгляду. Смуглая желтизна широких скул казалась здоровой и естественной.

Всё это хозяйство было видно хорошо, только временами, будто облачко пыли налетало, скрадывая мужественную прелесть очертаний.

Тот, кто смотрел, отодвинулся, и круг в телескопе отодвинулся тоже. Со вздохом, не грустным, а естественным для того, кто забыл сделать своевременный вдох, сидевший откинулся в кресле наблюдения, и потянулся.

Зеркальная стена обсерватории последовала его совету, и отразила движение. Он смотрел на своё лицо.

Дверь за спиной выказала негромкое намерение приоткрыться, и он услышал своё имя, произнесённое таким же тихим, будто припылённым голосом:

– Билл.

Названный обернулся, обхватив тяжёлой у плеча рукой низкую спинку кресла. Выставленный подбородок слегка дрогнул, как у тех, кто всегда готов к смеху.

– Билл, – входя и отражая в стенах свой многократный образ, сказал вошедший. – Тебя ждут, дружище, гадёныш ты.

Рисунок фигуры заговорившего скорее был очерком, сделанным смелым пером, и зеркала были согласны, выхватывая только лучшее, что отличало этого приверженца домашней фамильярности. Высокий и худой, вроде вешалки, плечи широчайшие, одно опущено.

И угол рта был приспущен, как флаг, намекая на то, что холод в светло-серых глазах не стоит принимать слишком уж всерьёз.

– Там у вас вино, вероятно, кончилось. – Строго, очень низким голосом ответил продолжавший сидеть и вдруг резко раскрутил кресло.

Тем самым он запустил целую цепь озорства и приключений своего зеркального «я». Поехала заодно и долговязая фигура болтливого негодяя.

– Да, вот пошёл бы да посмотрел, что там делает посол. И все они…

Кручение прекратилось, и осевший всем немалым весом в кресле, взглянул исподлобья.

– Знаю я одного парня, Ас, который уже грубо овладел их невинными умами и даже произвёл потомство в виде глубокомысленных замечаний. Потомство уродливое, зато ему не нужно давать высшее образование.

Александр спокойно ждал, пока приступ сарказма даст дуба в останках смеха на зубах. А зубы были как раз для того, чтобы смеяться, вроде сокровища, таимого и обнаруженного вдруг, всегда вовремя. Большое лицо прямоугольником, если доверить описание геометру, который сразу заметил бы вам нравоучительно, что абсолютная точность всего лишь миф, было не вполне верно, и страдающий правый глаз разумного нибирийца соседствовал с томным весёлым глазом хищника. Губы, они всегда готовы были приоткрыться, но в молчании глубокой тени над подбородком, весомым, как ящик в шкафу, где прячут праздничное угощение, имелось вроде и ещё что-то.

Раскроив тени возле уголков рта и заставив дрожать блики на дне карих глаз, Билл расселся в кресле.

– Я не имею дела со спящими, не до такой же степени я испорчен. – Спокойно ответил Александр. – Они никогда не проснутся.

– А то, что они разговаривают и ходят во сне… а посол, небось, вовсю флиртует со статс-дамой… не даёт надежды?

– Не даёт, сир.

Огромный, светлый, рыжие брови. Александр перевёл взгляд своих небольших холодных глаз с него на фото, приклеенное прямо к зеркалу. Это было фото той картинки, что показывал кружок телескопа.

Долговязый из тех, что не стыдятся своего роста, Александр подошёл к столу ничуть не разболтанной походкой, задев всё же какую-то научную ересь по пути.

Билл следил за ним, разъезжая в кресле с вольно выложенными на подлокотники широкими запястьями в подкатанных к локтям рукавах рубашки и неопределённого одеяния, именуемого рабочий халат.

Александр глянул: раз… раз… будто на память снимал отпечаток.

Билл приподнял бровь – мол, что?

– Ничего. – Счёл возможным прибегнуть к словам Александр.

Потом прибрал кончиком пальца уголок фото.

– Ты похож на эту штуку. – Рассеянно сказал он, и вдруг с таким острым вниманием поглядел на Бильгу сира Баст, что, будь объектом его внимания кто-нибудь более задумывающийся на всякие темы, постарался бы отодвинуться этот среднестатистический.

– Какую штуку? – Тем не менее, спросил этот бестрепетный сквозь остывающую улыбку.

Александр ткнул негрубо и растопыренными пальцами – как кот, показал на фото на столе.

– Это животное или что это там.

– «Или что там!» Изваяние, как гласят Древние, воздвигнуто одним из первых космолётчиков поколения великих испытаний. Не нам чета, милый. А что же похоже-то?

– Огромный, белёсый какой-то, рыжие брови. Нос такой, будто сразу после школы устроился вышибалой. Причём работал на совесть.

Билл быстро улыбнулся.

– Это неправда.

Тот согласился неожиданно:

– И то верно.

– Более красивого существа вообще нет. Одни только мышцы, повсюду, тут и там. И сям. Даже в глазах. Это ты мне завуалированный комплимент сделал.

– А?

Александр прошёл мимо занимавшего половину коморки любителя астронаблюдений.

– Зачем? – Повторил Билл.

– Чтобы ты спустился вниз. Нет, ну, правда, дружок… неудобно.

Билл сначала промолчал, чуя, что разговор не исчерпан, и, зная, что визитёра не разведёшь на вопросы, медленно сказал:

– Это мой предок вообще-то воздвиг монумент на далёкой границе мира, который и заселил заодно.

Александр, стоявший вполоборота и показывающий похожий на несколько лезвий профиль, повернулся и с любопытством посмотрел. Его темноватые для нибирийца и длинноватые для бывшего военного волосы не шевельнулись, точно их просто нарисовали на скуле и шее.

– По-твоему, твой предок сделал всех детей на Эриду.

– Это вопрос?

– М… это ты хорошо спросил. Таким манером посол четверть часа назад ответил на вопрос по поводу ущемления чьих-то прав.

– Вот видишь.

Билл, похоже, с удовольствием предавался этой неопасной перепалке. Терпение Аса начало сдавать.

– Ну? Пока ты тут, так сказать, погружаешься в семейные эти, как их…

Прищёлкнул двумя длинными узловатыми пальцами и посмотрел на Билла, чтобы тот извлёк слово из воздуха.

– Анналы.

– Ну? Пошли?

– А чего я там не видел? – Билл не сопроводил слова вздохом, но всем лицом изобразил оный. – Одно и то же. Сегодня посол приезжает, монарх улыбается, посол тоже это самое. Завтра уезжает в отпечатках помады, и к вечеру вводят ограниченный контингент. Он ещё и мирный-то договор из чемоданчика не вытащил, не то, что какие-то смиренные предметы необходимости. Скукотища. Как на заезженных этих… штуках Древних, уж на что умны были.

– Разве что контингент с каждым разом больше. – Согласился Ас.

Да? Ну, да. А в целом… следствие и причина, то есть тьфу. Причина и следствие. Как чистка зубов и еда.

Ас задумался и закатил свои ледышки вбок. Прислушался к ощущениям.

– Наоборот. – Наконец, изрёк он.

– Что?

– Сначала еда. Потом чистка.

– А… Да? Ну, в общем…

Билл помолчал, но под крупными тёплыми, даже без дальнейшего исследования губами, прошёлся кончик языка.

– Ты прав, властитель. – Сказал Ас, рассеянно проводя пальцем по фото на столе и машинально снова взглядывая на башку Билла, закинувшуюся на плечо: усталости, впрочем, в жесте не было. Она, по-видимому, и не свойственна ему, как состояние плоти, не запрограммированное в кольцах родословного древа. – О, как ты прав.

Ас кивнул самому себе в зеркале.

– Вот и связисты с орбиты говорят…

– Они разговаривают?

– В докладе… Доклады представляют.

– И что же в их докладе подтверждает мою сверхценную мысль?..

– И, главное, свежую.

– Да, и свежую… Насчёт кругооборота случайностей?

Ас сделал из своего рта фигуру под названием: этот сильный муж чуть утомлён, но всегда готов служить.

– Большая Аллея, ну, та, что ведёт к одной забытой маленькой колонии, по счастливому стечению обстоятельств являющейся исторической родиной одного неумного, хотя и привлекательного физически придурка, так вот эта Аллея снова выстроилась в том же порядке, что и – страшно сказать, сколько ярролет тому назад.

Билл отреагировал так. Он промолчал. Не выпрямившись и вообще не шевельнувшись в креслице, слишком, кстати, малом для его плечей и колен, он и глазами умудрился промолчать.

Запирательство чуть утратило свойство новизны. Потом Билл сказал:

– Нет Аллеи. Цепи оборваны, башни погасли.

– Но звёзды те же. – Был ответ.

– А нибирийцы-то другие. – Встретил словесный ножичек в воздухе Билл ладонью.

– Полно…. – Молвил мягко Ас. – Ты уверен? Властитель?

Билл продолжал сидеть смирно. И никто бы – будь в этой комнате домовой, разве что он, мохнатый дух обсерватории, а более никто – не заметил бы, когда началось движение. Маленький телескоп полетел в наперсника.

Рука Билла вернулась на подлокотник.

Ас, перехватив в воздухе тяжёленький металлический предмет, задержал руку в том же положении и вопросительно смотрел на развалившегося в кресле.

– Никогда не называй меня так.

Билл сел попрямее и поставил локти на колени.

– Ну? Надоел, понимаешь. Я же не называю тебя Александр сир Александр, что в переводе с вежливого означает бастард, родства не помнящий.

Ас покивал понимающе, и тут же телескоп полетел в обратном направлении. Билл взял его в воздухе и вернул на место.

– Ценный, между прочим, прибор. – С лёгким укором сказал он и отвернулся.

Ас спросил:

– Так чё ж тогда бросаешься, властитель?

Билл скосил глаза. Александр, пристраивая телескоп, куда ни попадя, молвил:

– Зато ты называешь меня вместо имени, данного при крещении, этим суетным сокращением, ибо царский твой язык… да, вот этот… можешь вернуть его на место… ленив и не в силах превозмочь хронического цинизма, чтобы обратиться, как подобает, к наперснику.

– Извини?..

– Ну, это такой нибириец, который слушает, как другой нибириец, случайностью Судьбы взгромождённый на верхушку Пирамиды Пожирателей, объясняет, почему он не в состоянии спуститься и поздороваться с гостями… пришедшими, чтобы отдать ему, балбесу, неподобающие почести.

– Случайностью? Ты же сам сказал, что всё делается по плану.

– Не помню, чтоб я такое говорил. Говорил?

– Ну, про еду и…

– Хорошие зубы у тебя. Так и видится тонкая белая косточка, которую они перемалывают и кровавый кусок плоти, играющий на их остриях, чтобы продолжить цепь кругооборота. Нет, скорее, это что-то вроде закона.

– А закон – это что-то вроде справедливости.

– Как глубокомысленно-то.

– Зато точно.

Ас продолжал, будто прерванный разговор с кем-то более утончённым, нежели Билл Баст.

– Случайности, друг. Кто бы мог подумать, что просвещённый монарх цивилизованной державы не сможет произвести на свет от законной супруги с ценнейшей генетикой – хоть завалященькое потомство? При том, и в дальнейшем не оставляя попыток, как оно и подобает нибирийцу с чувством меры и юмора… Также и ни от одной из нибириек менее подходящего происхождения и даже ни от одной из заключившей с монархом контракт девицы с совсем уж плебейским наборчиком родословной информации. А? ну, кто? никто бы не мог подумать. – Сам же и завершил свою мысль ветреную этот длиннопалый любитель подразнить друзей, а ведь у таких, как он, это понятие всегда пребывает в единственном грамматическом числе – стоит только на такого поглядеть.

Билл, знаете, что сделал? С неким неопределенным чувством сообщаю, что он не придумал ничего умнее, чем снова-здорово злоупотребить паузой.

– Молчит как маленький перламутровый пистолет. Ну, да… правильно. И ведь даже попытки, имеющие сугубо искусственный характер и, осмелюсь даже употребить такое словечко, как искусный и, как принято говорить среди чиновников – творческий, и те оказались бесплодны в самом прямом удручающем смысле.

Говоривший так долго и такие ненужные вещи, издал тонкими губами звук, на который Билл отозвался мимически, закатив в глазницах большие глазные яблоки с сочной светло-коричневой и всё отчётливей светлеющей по мере развития темы радужкой.

Сердится, наверное.

– И только случайный, простите за литературщину, роман с леди из племени говорящих человечков, когда уж монарх, который при всём семейном чувстве юмора в отношении к ситуации, казнил ряд деятелей, ни в чём абсолютно не повинных… вдруг ознаменовался рождением самого настоящего сына.

Билл прислушался.

– Да и к тому же, весьма недурной и основательной… так скажем, особи.

– Так, да?

– Ну, в целом… я не про умственные дары…

– Если бы мама слышала, как ты назвал её семью, довольно древнюю, между прочим…

– …То леди Сунн усмехнулась бы. Ибо она всё передала сыну, что было в её власти, и в её родословной, кроме способности, которая называется – шутить не только над другими. Она бы не стала швыряться в меня ценными приборами.

– Можешь проверить… она сегодня там есть?

– Нет, конечно… леди Сунн не посещает мероприятий, на которых собирается больше трёх идиотов.

– А что, там больше?

– Ну, если ты …ты вообще идёшь?

– Если на то пошло, то с твоей стороны дурно шутить над трагедией царской семьи.

– Какой такой? Я что-то пропустил?

– Если род прервётся…

– А ради чего ему прерываться, скажи на милость, ты, не идущий вниз и правильно делающий, ибо ты в чём-то отдалённо похож на леди Сунн… нет, ты слышал, что я отвесил тебе грубую лесть? Ты слушай, – палец, – ибо я не буду этого делать часто… властитель.

– Если сын умрёт раньше отца…

– Пф… С чего бы? Ты здоровенький. Вон и кресло так думает.

– Биологические циклы двух рас отличаются непоправимо, и даже смешение в течение ста звёздных лет не гарантирует от генетического кунштюка.

– Смотри, слова какие знает. Значит, не зря он изредка заходил в ворота столичного универа… Разумеется, не умрёт. Ну, разумеется, если не отправится на историческую родину… в качестве посла, например. Это единственное условие…

Тут оба рассмеялись, и Ас увидел с удовольствием или нет, кто знает этого, со стёклами тонкой выделки вместо зерцал этой, ну, как её… души, что Билл отмёрз. Что он пребывал в состоянии, после которого необходимо было отмерзать, тоже заметил бы не всякий. Пожалуй, что и был один нибириец из всех нибирийцев и людей, кто заметил бы. Ну, не считая леди Сунн.

– Что само по себе уже менее вероятно, чем выстраивание девяти Дружков на забытой Аллее в том же порядке, что и Трах-тарарах лет назад. – Продолжал Александр, покидая свой приют. Он, страсть, как любил притулиться к двери или в косяке застыть, прямо, чудовище из ночного сна – разве что обладал внешностью вовсе не чудовищной.

– Что, так уж точь-в-точь? Все-все заняли исходные позиции?

– До завалященькой кометы. Да, друг… была такая, которую даже в герб врисовали.

– Знаю, видел в архиве. Хвост какой-то несолидный.

– А как бы ты иначе мог часами тут прятаться от исполнения государственного долга, сидя пред этим портретом в дырочке. Всё сошлось, как по нотам. Только поток синергии обвалился, и туннель в пространстве, по которому раньше запросто ходили корабли великого флота Нибиру, мы потеряли. Вот хорошо было владыкам прежних династий… кто там правил, ваше благородие? Вы знать должны свою генеалогию. Но флот и династия утратились разом. Династия-то для правления сыскалась, а вот построить такой же флот, какой сгинул в гравитационном циклоне сотню ярролет назад – дело, как выяснилось, более заковыристое. Ну, вот, планеты и менее значительные персонажи игры – готовы, и твоё рыжее изваяние на территории бывшей колонии попало прямёхонько в твой прибор.

Билл как-то виновато скосился на молчаливый ствол большого телескопа. Ствол был грозен.

– Даже звёздные пылинки и те, вероятно сложились и выстроились, как детишки на весеннем параде в знак солидарности с властью, то есть с вашим папенькою. Спорим, так же они выстроились и сто миллионов лет назад, когда тогдашний властитель… на Нибиру ещё было крепостное право… собрал детей для крестового похода.

– Не спорю. Отец рехнулся, когда устроил это. Его же пресса без штанов оставит.

– Нет, если будет принят новый закон насчёт прессы.

– Да, и будут спрашивать, как, а разве не всегда вешали за ноги за Слово Правды? Как? Да что ж это, вот варвары-то предки наши были.

– Именно-с. Так и будут, сир Баст. Или даже все тогда уж будут висеть за ноги, как вы и предположили. И будет мир и благодать во народах.

– Да, оно разумно.

Билл размышляюще пошевелил пальцами.

– А кто ж работать будет, ежли все будут тово… висеть?

– А к тому времени правящая династия переродится окончательно в небожителей, и кушать ей будет не потребно.

Посмотрел, и оба перекосились красивыми лицами, будто в вековом камне сразу два духа гор захотели чихнуть.

– Ну, хватит. Этак мы дошутимся.

Ас пожал плечом.

– Как скажете, господин.

Билл снялся с места, не опираясь пудовыми ладонями на подлокотники, и встал, расставив ноги. Заслонил башкой круг неба в дуле телескопа, развёл массивными у плечей руками, свет зеркал очертил его, отнюдь не похожего на того небожителя, который кушать не хочет.

– Верите во власть слова, повелитель?

Билл не сразу ответил:

– Знаешь, слуга, не забывай того актёра, который по роли должен был безумно влюбиться во взбалмошную девицу.

– А… – Медленно ответил Ас. – И ему не понравилась молодая актриса, а потом он безумно в неё влюбился… помню.

– Он влюблялся в неё с каждым словом, которое она наделяла страшной силой своей прелести и таланта.

– Значит, верите.

Билл вылез из халата, который был ему мал и сидел вроде кочующего грозового покрова на значительном континентальном хребте. Ас взглянул на высвободившееся пространство.

– Рукава спусти.

– Что?

– Рукава, говорю… – Ас, не оставляя сомнений, показал, скосив серые глаза.

Билл заворчал, начал произносить что-то насчёт нескромности, но, переступая порог, заткнулся и одним движением потёр руки о бёдра – да, да – так что рукава кое-как съехали, обнаружив манжеты рубашки, лишившиеся пуговиц в такие далёкие времена, что уж и не помнили, как оно, с пуговицами. Вроде гипотетических потомков, которые не заметят отсутствие статей основного закона, некогда гарантировавших свободу печати.

Оглянулся, оставляя каморку, заповедник зеркал, где в кружке телескопа по-прежнему сидел кто-то, огромный, светлый с рыжими бровями. Расстояние в указательный палец в длину на небосводе разделяло комнатку с шутками отражений и, – поехали…

Мимо котёнка Плуто, мёрзнущего и отвергнутого, но такого славного, клянусь оком Абу-Решита, двух не предавших друг друга и изрядно друг другу надоевших Голубого и Синего, здесь нетрудно обогнуть Аншара в короне и радужного Кишара, а там рукой подать до Привала, и вот в чашке чёрного кофия, она – маленькая и странная, источающая непонятный свет и вроде как запах в черноте большого квадрата, вот Эриду или, как правильно – номер Седьмая.

Привал был как-то красноват этой весной, и даже тёплое свечение Незнакомки не умеряло тревоги ночами этого последнего весеннего месяца. Звёзды напоминали какие-то слова из писаний Древних, что обещало перемены.

Ну, ещё были дела домашние…

Этой весной отец вознамерился его женить, одиннадцать ха-ха. Видно, тревоги по поводу судьбы рода не оставляли этого с виду беспечного и обаятельного, так как и хищники не лишены своеобразного обаяния, когда щёлкают челюстями, нибирийца. Это во-вторых. Во-первых, леди Сунн намерение это в корне срезала, как срезала она твёрдой нежной рукой с длинными, невероятно стройными, чуть суховатыми пальцами излишние стебли в своём саду.

Она объяснилась.

– Видишь ли, – сказала она, садясь в рабочем комбинезоне, делавшем её высокую фигуру классической статуей в комбинезоне, и тесно складывая ноги в композицию «леди знает», – генетическая информация – сложная и непредсказуемая штука. Да ты у своих учёных спроси.

В саду цвёл трёхлистный цветок, источавший жгучий густой аромат и, жужжа, работали пчёлы – обыкновенные, не улучшенные. Они перелетали с одного развёрстого розового креста на другой белый, как снег, и знали, очевидно, что делают. Пенёк, на который присела леди Сунн, тоже предложил миру свои побеги, он не был обречён на смерть.

Отец, в белом костюме, тревожно взглянул на лягушку, сидевшую на посыпанной белым и рыжим камнем дорожке и смотревшую на царя выпуклыми задумчивыми глазами. Он взглянул также на свои штанины, уже носившие следы прогулки между дорогих высоких кустов с мощно распустившимися в кочан капусты излюбленными цветами подарившей ему сына жены.

Каждая капля в этом саду имела цену. Женщина, невероятной красоты, небрежно присевшая в этом изобилии прейскуранта высших ценностей, смотрела на него, как лягушка – взвешивая и размышляя. Он знал – и каждой клеточкой рода Баст, жаждущей оставить за собой и только за собой власть – что она воплощение и результат длинного пути. Этот путь выражался в двух словах – унаследовать всё.

Его всегда заботило только это. Ещё ему хотелось сорвать какой-нибудь цветок и преподнести ей – но это не разрешалось.

– Хочешь сказать, – начал он, подходя и протягивая руку, – что может получиться, как со мной?

Леди Сунн усмехнулась.

– Вообще-то, я имею в виду, что он ни в кого не влюблён.

Она позволила ему взять её руку и поцеловать утончённо длинные пальцы, запачканные в земле. Она всегда работала без перчаток.

Он выпрямился, досадуя на то, что она с лёгкостью его обыграла, и неохотно отпустил её руку.

– Одно радует, – завершая разговор, сказал он. – Теперь я знаю, что влюблён в тебя.

И прибавил:

– Это следует сохранить. – И улыбнулся.

Она с некоторым недоумением взглянула на него.

И вот Билла оставили в покое.

Что же касается смеха при упоминании маленькой колонии, всплывшей, как из вод Потопа, в беседе двух шалопаев, то смех был вполне объясним с точки зрения всеми нами уважаемой логики.

Эриду была разрушена. Она не существовала более и менее тоже. В результате ряда случайных событий, кои, вероятно, как приписывал – это мы заметили – всем событиям сир Александр, произошли не случайно, планета номер седьмая перестала быть в наличке.

В смысле, как объект экономики Нибиру. Так-то, как планета – это, пожалуйста. В этом роде вот она – болтается, как положено, слегка сдвинутая с орбиты и, если вглядеться в увеличительное стёклышко, совершенно растерзанная, как полуочищенный и вдобавок некультурно надкушенный апельсин.

Причиной официально считался некий катаклизм техногенно-природного характера. Там было что-то вроде потопа, смывшего в Лету изрядную цивилизацию, а затем Что-то Ещё. Вот это Что-то Ещё и было, очевидно, причиной окончательной.

Особенно рассуждать на тему колонии не было принято. Кем? Ну, ну… адрес и группа крови нам не известны. Не было, так не было. Не принято, так не принято. Дело было, вероятно, в том, что с Эриду, как некогда называлась колония, был связан не один даже, а целый ряд скандалов политико-социального толка. Какие-то опыты… нарушения билля о правах нибирийца… забастовка на шахтах, даже мятеж… страшное слово. Полно, да есть ли такое в словаре?

Словом, неинтересно стало совсем, когда во избежание путаницы в головах граждан – были внесены совершенно законно изменения в основной закон относительно того, что можно, а чего нельзя думать и говорить по поводу Э… номер семь.

Совсем замолчать эту историю и прервать мысль, которую пленить довольно трудно, хотя пытаться, конечно, надо – нельзя было. Так как Что-то Ещё слегка сдвинуло самоё Родину с пути, с толку, с колеи, наезженной в космосе таким мириадом лет, который трудно списать и заявить, что так и было.

На Нибиру тоже случился катаклизм, не такой крупный и, пожалуй, даже свернувший участь Родины на удачу.

Все граждане были заняты своими маленькими трогательными проблемами, связанными с выживанием.

Перестала существовать большая и некрасивая проблема, связанная с героизмом покорителей Эриду, личностей тёмных и малопонятных, как все герои.

Чего они там наделали.

Играли с генетическим – о, ужас, о, стыд – материалом нибирийцев. Создали расу говорящих человечков и попутались, тысячу извинений, с созданным материалом. Предназначенные первоначально, как говорили очень тихими голосами, для рабского безгласного труда, Говорящие Человечки, эти черноголовые куклы, были кем-то ознакомлены с такою штукою, как закон… Вот уж! И создавать эти игрушки уже было чудовищным, не иначе, нарушением всех законов… но уж после этого – всучить им коробок со спичками в одну руку, а в другую – бидончик с веществом горючим, это, знаете… Мягко говоря, непоследовательно.

Или, наоборот – последовательно до того, что уж целый замысел просматривается, граждане, да…

Не упоминая о том, что нибирийцы, сначала сделавшиеся для игрушек богами, сами повели себя, как дети – увлеклись, наделили всякими качествами, влюбились в них… особенно и в частности… ну, да ладно, не будем поминать имена героев всуе.

Так всё смешалось в этом доме, как гласят Предание и Писание, – что хоть туши свет и выноси изображения Предков с парадного крыльца.

А сир Гойто Хорс – вечная ему память – весь этот шалман приволок сюда с их историей, языками и полицейскими.

Плюс какие-то великие люди…

Все стали подлежать после рассуждений и дурр – принятое сокращение от «юридических процедур» – основному закону Нибиру, Родины нашей. От них – в результате некоторых дурр, – и просочились всякие сведения относительно природного катаклизма.

На полюсах колонии номер семь лежали сначала чёрные шапки, потом красные. Твёрдые поверхности вели себя подобно морям, а моря – те и вовсе обезумели. Вставали и стояли хребтами твёрдыми, как губы его высочества с виду. А что под ними, под этими волнами?

А меж тем никакой особой загадки не было. Что-то Ещё было атомной старомодной и очень действенной, как все старомодные средства, войной, развязанной, как водится, преступными элементами.

Так как на территории находились, очевидно, и люди и, как они себя называли, аннунаки, непонятно было в точности, кто причастен конкретно. То есть, догадки были, конечно.

Рассказывали о Штуке, зарытой покорителями-колонистами в первые же дни по прибытии, страшно давно, на одном из материков, ныне не существующих.

Потому и не понятно, была ли, вправду, та Штука или это вроде Предания или даже вроде романов Древних, какое-то время ошибочно причислявшихся к Преданию в силу своей убедительности и, как следствие, большой эмоциональной силы.

Взрыв и нарушил орбиту Нибиру. Теперь она реже проходит мимо Э… номер семь. Сношения, а какие могли быть сношения? прекратились бесповоротно.

Разговоры насчет того, чтобы выслать спасательную и исследовательскую группу, велись, но прекратились. С финансами было всегда туго, а особенно учитывая проблемы такого масштаба.

Но что-то же там осталось?

Ну, да.

Там запустение. Спутники показывали сначала пустыни и развороченные незажившие шрамы. Там что-то виднелось. Реяли облака, и молнии долго оставались в густом тёплом воздухе, свивая презабавные клубочки, иногда улетавшие в далёкий мир. Спутники и зонды отказывали при их появлении на расстоянии вытянутой руки Абу-Решита.

Потом было всякое, ещё потоп не такой силы, но изрядный. Волна прошла, поднимая синюю гордую голову, превращая шар Эриду в цветок или лодочку, выплёскивая беличий хвост.

И снова упала, втянула голову в воду, чтобы снова и снова пролиться вверх, большими и малыми наводнениями. Лес в рванине и вылизанные добела скалы, являя какие-то живые двигающиеся очертания, уже привыкли к переменам.

Первая Звезда, слегка подтянувшая к себе блудную доченьку, теперь крутила её на пальце и посылала ей огненные поцелуи, принимаемые с покорностью.

Грива Звезды тоже перепуталась, из неё иногда показывался высунутый язык. Почти дотягиваясь до розовой и голубой атмосферы – значит, будут вам и мальчики и… ну, и понятно – язык втягивался, и Звезда, сделавшись скромной, катилась красным маленьким шариком в поднятом, как в перелитой чашке, океане.

Ледник был сдвинут и перевёрнут и положен на бок. Края побережий каждый день показывали новое лицо в профиль.

Теперь там – лес… вершины светятся. Сияет чужое солнце в ветвях тревожных деревьев. Земля, напоённая кровью двух рас, создала странных-престранных существ.

Но это ведь только тени на равнинах.

Драконы, потомки Птаха, созданного волей и умением белой богини, не выжили, оставшись только на гербе Нибиру. Зато существа с клювом птицы и телом древнего хищника поселились в облаках на скалах и растят там малышей размером с грузовик в остром, как перец, двоящем предметы воздухе, заставляющем увеличиваться сердце.

Другие, поменьше и почти золотые, изредка появляются в лесу. Возможно, это игра света. Иногда что-то в лучистой путанице намекало на тёплую шерсть, и пятнами были покрыты шкуры. Тень поворачивалась и показывала один рог.

И иные более неясные… бывали.

Спутник-зонд показывал иногда такое, что хотелось всё списать на молодость наблюдателей и чтение романов. Или на какие-то тонизирующие воображение вещества – шутки прилагаются.

Показал старый служака-спутник этой весной и смуглое обветренное лицо из древнего камня, проступившее сквозь лужицу песка (пустыня) на жутком (хорошее слово, да?) расстоянии и само оно было жуткое, ибо разбудило воспоминания, которых не могло быть.

Билл, какие воспоминания оно разбудило? Не хочешь об этом поговорить? Как ты себя чувствуешь сегодня вечером?

Билл никогда не разговаривал об этом ни с кем. Даже с Александром, особенно с ним, памятуя, что тот не спустит господину ни малейшей оплошности. Впрочем, он всегда был так учтив… и холоден.

Сейчас он был учтив. Они прошли мимо Самоволки, под шуточной зеркальной аркой, где левая тень идущего вследствие одной научной диковины запаздывала, а правая показывала, торопясь, движение, которое идущий ещё не сделал.

Тут часто заключались пари и устраивались всякие шутки. Ас такими делами не интересовался, а Билл не брезговал – всякий раз веселился, жаден был до смеха. Хотя вроде ничего смешного в этом не наблюдалось. Посмотрел.

– Кто бы мог подумать…

– Да… выходя на лестницу, ты…

– Что я почешусь. – Покаянно.

Спускаясь по лестнице, Билл выглядел изумлённым, как сама лестница каждый раз бывала изумлена и возмущена его шагами.

– Ты очень часто это делаешь, – заверил Ас.

Билл посмотрел…

– Ужас какой. А при…

– И при девушках Нибиру.

Удручённо:

– И ты говоришь это мне только сейчас. Зачем ты вообще мне это сказал?

– Логика, сир. Она отсутствует в ваших словах.

– Это можно предотвратить? – Размышлял Билл.

– Да. Горчицей намазаться. Целиком.

Аквариум вселенной в лысоватой стене личной обсерватории царского сына отвлекал. Где-то там, в окне вставала неизвестная никому звезда, только что разорванная надвое. Она умирала, но так красиво, что жалеть её не приходилось. Как говорится, дай нам всем Абу-Решит… Сломанный глаз мира – галактика за большой воронкой – отсюда казалась всего лишь следом пятки среди звёздного месива.