Текст книги "Глобус Билла. Первая книга. Почти человек"

И он поднял запястье дамы, любуясь. И пальцы, и алмазы были хороши. Тут раздался смех, и Ас зорко углядел, что эти слегка деланные басовые ноты исходят от мальчишки в мешковатом костюме замаскированного богача.

Все повернулись на смех.

– Что же вы смеётесь, сударь?

– Он держит левую руку.

Билл повернул предмет.

– Но, быть может, дама шьёт флаги левой рукой? Какой рукой вы шьёте флаги?

Статс-дама смутилась.

– Теперь вы держите правую.

Билл сказал:

– Не всё ли это равно, сударь?

– И это говорит тот, кто… Верно, что королевичу в детстве долго не могли втолковать, где у него правая рука, а где левая?

Билл под смех гостей и пролетариата, принял бокал левой у шеф-повара и другой у женщины Хорс. Поднимая их, сказал:

– Просто я в совершенстве владею двумя руками.

– Да?

– Надеюсь, вы не заставите меня доказывать?

– Вы сдаётесь?

Мальчишка вытащил руки из-за спины и чем-то бросил в Билла, подносившего бокалы к губам по очереди. Ас успел заметить зоркий, отдающий вечностью взгляд.

Билл отбросил пустые бокалы поймавшим их гостям и сам поймал. Рассмотрел.

В правой у него было яблоко, в левой колбаска.

– Скипетр и держава? Ловко, ваше высочество.

Он надкусил яблоко. Понюхал колбасу.

– Хорошая? – Тревожно спросил шеф-повар.

Билл закатил глаза. Повернулся к статс-даме, опять оказавшейся рядом.

– Сударыня, подкрепитесь.

Все засмеялись. Дама вертела в пальцах ужасную с виду колбасу с явным одобрением. Пожирая яблоко, Билл спросил, показывая уменьшающимся плодом, носящим отпечатки крупных зубов, на мальчишку:

– Довольны вы, мальчик?

– Разве он не единственный в своём роде? – Прошептала статс-дама. Верёвочка колбасная обвилась вокруг её белого пальца с острым ногтем.

– Вы уверены? – Спросил мальчишка. – На яблоке проступили контуры материков и океанов?

Билл сказал:

– Ах, нахал. Разве мужчинам не подобает снимать головной убор в помещении? Ну, за исключением моего отца?

Мальчишка покорно потянулся к голове и стащил шапочку. Светлые длинные волосы…

– Вы красивы, сударь. – Заметил Билл. – К чему же вы одеваетесь так дурно?

Мальчишка расстегнул и стащил куртку неуклюжими движениями, отставляя хрупкие локти. Под курткой была у него белая рубашка.

Сдавленный смех присутствующих просыпался вместе с солёным горошком, который шеф, вытягивая губы от усердия, высыпал в деревянное блюдо. Билл выгнул губу и вопросительно посмотрел на Аса.

– А он… она права. Вы мальчика от девочки отличить не можете, ваше высочество, – расшалившись, сказала статс-дама, повесив колбасу на какой-то гвоздик. – К тому же, прехорошенькой…

Ас грубо захохотал. Билл под общий смех покаянно развёл руками с рельефно объеденной половиной яблока. Ас смотрел на девицу. Стук капель проник в комнату.

Шум дождя, вот что отрадно услышать в далёкой стороне. Шум дождя везде напоминает о Родине. И те, кто несёт службу на космограницах, в черноте и пустоте тоскуют о нём.

И теперь этот шум, аккомпанируя блеску посуды, очищал сердца, возможно, очень даже нуждающиеся в очистке. Билл сожрал яблоко до состояния небытия и, когда шеф-повар протянул руку за огрызком, возразил:

– Чтобы я оставил сердцевину? Нет, друг.

Им подали утешительную. Билл выпил, проливая на грудь и не отрываясь, и взгляд не отрывая от скрытой сдвинувшимися плечами белой рубашки. Ас отпил, огляделся и опрокинул – но не мимо.

Новоиспечённая девица куда-то делась. Разговор свернул. Поворот был неожиданный и на взгляд Аса отдавал дурным вкусом. Увидев мисочку с чем-то кровавым на боковом столе, Билл громогласно сообщил:

– Здесь должно было быть моё сердце!

Все почтительно смолкли. Зловредный Ас сказал своим тихим резким голосом:

– Но здешний повар не работает с глубоко мороженым продуктом.

Билл досадливо сказал:

– Ах, ах.

Возле двери, приоткрывшейся, шёл разговор. Ас поставил бокал, со словами благодарности отошёл.

Один из гостей сказал:

– Кажется, заводы Хорс работают с любым материалом. Это у них был скандал с трансплантологами?

– Какому-то чиновничку пересадили совестливое сердце правозащитника и теперь в полнолуние он перевоплощается и творит добрые дела?

– Хорс такими делами не занимаются. – Возразил гость. – Какие-то другие… Украли несколько пробирок.

– А что, а что в пробирках? – Жадно спросил Билл.

Огляделся и пониженным громогласным шёпотом добавил:

– Если об этом можно на кухне?

– Паштетик, ваше высочество! – Воскликнул раскрасневшийся мохнач-повар, суя прямо под крупный нос Билла мисочку с чем-то взбученным. Похоже, его, и правда, осчастливило посещение царского отпрыска.

Билл взглянул, куда предложено – у него и выбора не было.

– Спасибо. – Сказал он, принимая мисочку.

Ас забрал со словами: «Не предлагайте ему, он в изысканной мясной пище ни бум-бум». Билл, задумавшийся, обратился, ища глазами гостя с информацией:

– Так вы что слышали…

Он замолчал. Где?.. Билл поискал ещё и, встретив протянутую ему Асом мисочку, а также его рассеянный взгляд, умолк. Но сбитым с толку не выглядел.

Все остальные и не особо заметили этот заторчик в разговоре. Дверь, изредка хлопавшую, наконец кто-то крепко прикрыл. Статс-дама, заинтересовавшись в паштете, кушала и разговаривала с непринуждённостью двойного опыта.

– Очень вкусно. – Она облизала губы. – Так интересно, из чего это сделано. И долго ли это хранится?

Она обратилась к шеф-повару:

– Я бы хотела заказать такое для небольшой вечеринки… можно будет это перевести на другой материк без потери вкусовых качеств?

Шеф с некоторой принуждённостью ответил:

– Да хоть на другую планету, дамочка. Хоть вот, пожалуйста, хоть на…

Дама оторвалась от еды и с подбадривающим любопытством ждала завершения гастрономической консультации.

Билл шагнул и обнял повара, притиснув его большое красное лицо к своей широкой груди.

– До чего я его люблю. Из чего он сделан?

Обернувшись к даме – повар ещё что-то говорил с расплющенным об Билла носом – посмотрел на неё.

– После недавнего нападения на караван с гуманитарной помощью, я бы вам не советовал. – Сказал он и выпустил повара, взрыднувшего от счастья и проверившего на месте ли его нос.

Она кивнула.

– Вы правы. Но это были какие-то местные оголодавшие. У них даже ножей не было.

– И после в этой местности появилось огнестрельное оружие, хотя специальной статьёй оно было изъято немыслимое количество лет назад. Странно, да?

– Очень.

Гости, отвлечённые отменной кухней мохнача, ели и разговаривали. Снова открылась дверь. Статс-даму позвала подруга, та, что говорила о флаге. В ту же минуту голос над ухом Билла сказал несколько слов.

Билл оценил, не поворачиваясь, во-первых, то, что – возле уха голос. Оказаться возле этой его части тела мог не всякий. Только какой-нибудь отборный калиброванный нибириец.

Он повернулся. Именно такой, с лицом непроницаемым и совершенно лишённым примет индивидуальности, как у того бедолаги на смазанном фото, стоял перед ним. Нибириец повторил с той же степенью громкости:

– Его величество просит его высочество.

– Тебя просят… Это не к добру. – Сказал Ас.

– Покидаю вас, господа… – Сказал Билл объедающимся гостям, кивнул, поклонился, но все промолчали, занятые едой или объятые страхом.

В этом молчании Билл, а следом Ас, вышли из гостеприимной кухни, провожаемые только взглядом шефа. Они не пошли в парадный зал, а молча разом свернули к чёрному выходу во внутренний дворик, куда шеф-повар помои выносил. Последовавший за ними дружелюбный нибириец очень почтительно, но с известной твёрдостью в голосе, сказал:

– Ваше высочество, вас ждут у северных ворот… транспорт, присланный за вашим высочеством…

К Асу он принципиально не обращался. Билл остановился.

– И что? – Спросил он.

Нибириец слегка замялся, хотя до появления индивидуальных черт не дошло. Наконец, он решился и сделал жест, указывающий, очевидно, на северные ворота. Ас прочно встал у стены и ждал, не проявляя ни малейшей обиды на то, что он исключён из разговора. Жалость к бедному конвоиру мелькнула было где-то в его недоступной механическим повреждениям душе, но тут же – коль мелькнула – и исчезла. Ас не собирался простирать доступные ему нибирийские чувства на всех нибирийцев подряд.

Вот Билл – дело другое… тот медленно проследил, оставляя по мутному воздуху плохо освещённого закоулка следы карих глаз, за движением присланной шавки.

Нибириец решился. Не без усилия он выговорил:

– Извольте, ваше высочество, следовать за…

Он всё же умолк. Билл не пропустил оттенок удовольствия в интонации нибирийца. Сказал:

– Бить я вас, конечно, не буду. Но вы никогда на моём жизненном пути не встретитесь. Вы уж сами позаботьтесь.

Нибириец выглядел, как нибириец, в одну минуту пересмотревший всю свою жизнь. Внезапно в его лице показалось что-то похожее на отчаяние и наглость.

– Я выполняю приказ, ваше высочество. – Ответил он. – И не имею возможности уклониться от своего долга, как вы, ваше высочество.

Билл кивнул. Ему было приятно увидеть нечто нибирийское в глазах папиного робота.

– Вот теперь я вижу, как приятно быть царским сыном. – Сказал он. – Сейчас побегу к папе, упаду и буду дрыгать ногами, умоляя его отправить вас топить котёл в прачечной где-нибудь. Там, где вы никому не сможете сказать вот это вот по поводу долга и где вы будете стирать то, что запачкали.

Робот не сдавался:

– Офицера нашей организации обидеть может каждый…

Билл отвернулся и вышел, Ас за ним.

Пока они добирались из предместья в столицу, их сопровождал дождь, крупный и очень тёплый. На остановке в жгучем и волнующем круге фонаря забрались в автобус.

Управляла большая и тучная нибирийка. Вела она так спокойно и быстро, что Ас сладко заметил, хватаясь за петлю:

– Вам бы в армии водить.

Она кивнула тремя подбородками:

– Так все говорят.

Лиловое небо Родины посветлело к ночи, обретая здоровую синеву. Билл никогда не мог запомнить остановок. Вернее, он помнил их почему-то в обратном порядке и теперь то и дело изводил Аса, наклоняясь к нему и испуганно шепча:

– Ну, чё? На следующей?

Пока кто-то не сказал:

– Ребята, вы бы сели… вот свободные места.

Билл упал возле окна. Ас остался при своей петле.

Сначала юркнул в тень переулок с убежавшим котом, потом открылась старая широкая трасса, на которую некогда садились боевые звездолёты времён подавления Северной Нибирии. Фонари со знанием дела, выбирая то выразительную ветвь крестом, то серебряную полоску далёкого тумана над каким-нибудь озером, освещали тёмные холмы и вдоль дороги кладку стен, похожую на спрессованные яйца древних чудовищ.

Билл загляделся в окно. На лужайке в темноте показался кто-то рогатый. Тень перекрыла бледную полосу дороги. Это паслись козы. С ними бродила страшная с виду собака, косо поглядевшая на них и угодившая взглядом на лету автобуса прямо в глаза Биллу.

– Смотрите, собачка. – Сказал подсевший к Биллу седой плотный господин в синей майке и красных шортиках. – У меня такой был пёс. Девочка. Волкодав. Красавица. Клыки вот.

Билл уклонился, чтобы соседу было удобнее.

И господин быстро и толково рассказал Биллу про свою собачку. Та была, по словам рассказчика, ласкова. Когда господин отмывал её шерсть шампунем, она каталась и целовала его руку, по его собственному выражению. Но, стоило ему взять собаку за холку, у неё наливались кровью глаза, и она показывала господину зубы. Тут же она принималась извиняться и снова целовать и миловать своего дорогого друга.

Билл слушал с интересом, так как рассказчик был по-особому умён и выбирал главное.

– Вот – порода такая. За шею брать нельзя. Это тебе не мы, нибирийцы. Ей – так прописано. Полная свобода.

Билл сказал:

– Это мне нравится.

Сосед мельком глянул.

Он рассказал – опять же быстро – как вылечил свою собаку от чумки. Он уж простился с нею, думая уехать и загулять с горя на неделю. Но на удачу позвонил знаменитому ветеринару, служившему ещё при абсолютной монархии. Тот был глубокий старик, но во всех смыслах отлично держался на лошади. И, по словам господина, на любой из них мог открыть парад, хоть на горбунке. Смутно упомянул рассказчик, что старый доктор вылечил однажды какого-то генерала и единорога видел.

Сосед еле приметно понизил голос.

– Бывал и в одном заведении… ну, я там, знаете когда-то… послуживал. Там ещё сам наследник от армии уклонялся, но врут, наверное. И вот он мне, этот старик, говорит…

Сосед заговорил басом, чтобы изобразить голос старого всадника.

– Басом густым говорит и петуха даёт, у него связки, как артишоки.

И, как выяснил Билл, старый ветеринар приказал выдать собачке не более и не менее, как полстакана самогону.

Тут, оказывается, рассказчик робко спросил доктора, можно ли дать собачке чего полегче? Старый доктор, который был немного грубияном, выругался, да так, что кого-то постороннего в трубке кашель взял. И ответил, что это никуда не годится – мол, пусть рассказчик – тут он хихикнул – умоется этим своим презренным питьём от прыщей, коль они есть у него. И велел достать настоящего.

Рассказчик так и сделал. После паузы, которую он тоже умел держать, он сказал, что влил собаке самогон в пасть.

– Клыки, как у дракона… еле разжал.

Билл посторонился и сел ровно.

– Влил. И смотрю, ничего не происходит.

Собака плакала и смотрела. Сосед положил руку на своё летнее колено.

Билл пригляделся к нему и тот мимоходом улыбнулся. Билл увидел, что лицо случайного соседа железное – широкое с окаёмом из согнутых прутьев по бокам лица и подбородку. Брит тщательно, но уже вылезли прутики проволоки. Когда сказал «влил» и «плачет», глаза его оживились и потеплели, а прутья остались на месте.

Затем он сообщил Биллу, что уехал и попросил друга свершить неизбежный печальный обряд за него. Но когда вернулся, собака выбежала к нему.

– И всё на месте. Красавица осталась.

Тронул свой глаз.

– Только зрение изменилось. Издалека знакомых признавать перестала. Рычит и роет, комья бросает. А ближе подойдёт – признает.

– Ну, это плата. – Сказал Билл. – Откупилась.

Сосед кивнул. Автобус качнуло.

– Транспорт у нас, конечно. Лучше в танке.

Сосед встал, шортики сидели превосходно. Взялся за поручень над передним креслом и, как стоял – не шелохнулся, хотя автобус приподняло и бросило на старой боевой трассе, видать, в том месте, где некогда неудачно приземлился штурмовик.

Уходя, снова показал, трогая глаз.

– Глаз-то…

Вышел в абсолютную тьму, добавив против логики:

– Хорошего дня.

Билл ответил:

– Спасибо за рассказ.

Покачались на развороте холмы. Билл, не поворачиваясь, спросил:

– Заметил?

За спиной ледяной голос ответил:

– Сначала левый, потом правый.

– Это что значит?

За спиной не ответили. Потом предположительно:

– Тебе дадут выпить?

– Но у меня нету чумки.

– Будет?

Водитель объявила

– Невесо… тю, независимость.

– Тю на тебя. – Сказал Билл Асу, выкарабкиваясь из кресла.

Объявление женщины значило, что они приехали к месту. На площади Независимости в скромном здании сбоку располагался штаб императора.

– Такое слово простое…

Ас возразил:

– Зато водит хорошо. Как в танке доехали.

– Опять ты лезешь, милитарист. Танки вредны для асфальта.

Глубоко-лиловое небо с розовым отблеском звезды в водоёме укачивало лебедя, высоко воздевшего крылья. То был, конечно, памятник – символ столицы. Когда-то здесь находилось грандиозное изваяние дракона Птаха, якобы созданного на Э… номер седьмой кем-то из поколения великих испытаний.

Дракон угодил даже в герб, но однажды во время землетрясения рухнул в разверзшуюся трещину. Стало быть, он там под столицей, и каменные его кости крошатся медленно.

Море отсюда было не видно, но, разумеется, именно оно властвовало над городом. Прибой – то мерный сердечный, то неправильный, уволакивающий большие камни – был слышен во всех четырёх концах города круглые сутки.

Билл мельком глянул в небо. Там три светящиеся точки просили приложить линейку и соединить их треугольником. Привал горел ярче прочих, а ниже неуклонный глаз Властителя Неба с кольцами следил за ними.

– Время в знаке Двойников. – Заворчал Билл. – Жуткий месяц.

Ас показал на светящуюся точку далеко на юго-востоке.

– Видал? Кишар движется. Когда будет в созвездии Хищника, станет легче.

От его слов, будто под лампу бросилось пёстрое насекомое и развеселило воображение, утешило смущённую душу Билла. Он задрал лицо к звёздам и произнёс:

– Ах, если бы…

И всё. Ас понимающе кивнул.

– Будь поосторожнее в желаниях, когда смотришь на звёзды. – Только и сказал он.

Здание штаба встречало граждан широкой округлой лестницей с двумя каменными хищниками и двумя экономическими фонарями, один из которых был погашен, так что казалось, что сидящий под ним хищник задумывается о прыжке.

В дежурке на них только кое-как глянули. Мнительному Биллу померещилось, что глянули иронически, не склонный к рефлексии Ас заметил тревогу. Штабисты пропустили их без всяких – видно, о выходке Билла уже стало известно здесь каким-то чудом.

– Тут же в этой комнате сидел один. – Восхитился Билл, когда они уже оказались внутри. – Теперь пятеро.

– Логично, пальцев пять.

Билл содрогнулся.

– Это вот хорошо… что пять.

– Ни одного из рода Хорс, хотя эти белые подобраны точно, как пальцы… хотя лучше не представлять руку с одинаковыми пальцами.

По лестницам ходили сплошь высокие красавцы. Но Билл со своим то ли головорезом, то ли аристократом дружком и тут стали заметны сразу.

Билл задрал голову в потолок. …Дева Нибиру! Космические латы прикрывали её на одну треть, золотые волосы, легко сплетённые в две массивные косы, вились между созвездием с челюстями и хвостом, сшибающим звёзды.

– Привет, мои дорогие стукачи и звонари.

– Тут же нету… – И Ас каким-то образом очень похоже умудрился изобразить, как мигает красная лампочка, вроде той, что на входе.

– У тебя глаза не красные. – Придрался Билл. – А так похоже.

Ас поблагодарил. В коридоре Билла сразу разозлили двери. Их было упоительное количество, как в сказке с нехорошими подробностями.

– Мне слышатся крики?

– А тут прачечной нету. – Ас так широко улыбнулся, что это больше смахивало на попытку проглотить небольшое существо.

Их предупредили, что ждут в комнате номер одиннадцать. Как сказано в Предании, на одиннадцатом поприще ветер в темноте…

Билл сжал длинные толстые пальцы в кулак и костяшками постучал. Проходившая чиновница очень красивая сказала:

– Перерыв… граждане.

И посмотрела на них ненавидящим долгим-предолгим презрительным взглядом. Прошла в тающую в глубине концовку коридора.

Билл, повернувшись, до морковкина заговенья досмотрел.

– Как она назвала нас?

Ас согласился:

– Кошмар.

– А ешё ужаснее… Как она не заметила, что мы прекрасны и могли бы повести её к венцу?

– Оба, что ли?

– Почему везде у них вот так? Мужественный красавец становится гражданином и утрачивает свои …эти… ну?

Ас прищёлкнул. Билл вспомнил:

– Особенности.

– На всех материках… во все времена…

Они не на шутку удручились. Билл завёл к отсутствующему небу рыжие глаза и боковая тусклая лампочка, освещавшая за свою жизнь множество лиц, и его охотно и подозрительно высветила – тёплые и приоткрытые от полноты жизни губы, приголубила выставленный подбородок.

– На Эриду, что ли, улететь.

Ас сказал:

– Тьфу. Тьфу.

– Чего плюешься?

– Ты бы иллюстрированную энциклопедию суеверий почитал.

– Я бы лучше картинки… раз иллюстрированная.

Сели на два стула, некогда крытых мерзкою тканью, от отвращения к себе истёршейся и выставившей напоказ ещё более печальную подкладку.

Ас оглядел Билла и показал, пробежав по своей груди, как по струнам. Билл со вздохом, ткнув подбородок в грудь, долго боролся с оставшимися пуговицами.

Ночной обед закончился. Весёлые голоса оповестили их о том, что желудки непосредственных служителей Родины полны.

И тут же пробежал чиновничек в квадратных гигантских очках и с чайником.

– Они ж на обед ходили? – Изумился Билл.

– Они только до второго дошли. – Предположил Ас.

Комната номер одиннадцать всё ещё была закрыта. От тоски оба гражданина встали и пошли к выходу постоять на балкончике, шатаясь почему-то. В таких коридорах Билл всегда утрачивал своё щедрое равновесие, и сильные его ноги ловили упор. Ас тоже пребывал не при пистолете – выражение, как-то вырвавшееся у него и запечатанное в папирус памяти злопамятным Биллом.

Может, сжечь?

Билл нашёл в этом папирусе котельную и три смены подряд, три ночных и две дневных… В сущности, это уже всё равно. Там тоже было на удивление буднично. Билл с чудесной точностью запомнил, как он стоял на подогнувшихся ногах над опустевшим баком, который велели отнести в прачечную. Заодно – свои тяжёлые руки на краях бака. Куртку и рубашку он снял, и мышцы вздувались крупными волнами, как если бы через царского сына пропускали ток. Светлые волосы встали дыбом, и краем налившегося кровью глаза он видел темнеющую от пота прядь. Билла выворачивало в бак, и он то благодарил Абу-Решита, то проклинал. Чем он закончил, он уже не помнил.

В конце коридора они обнаружили – снова дождь. Звук такой будто змея в траве. Сделалось тревожно, зато проклятая картинка смылась.

Билл спросил – задумчиво:

– Знаешь, брат, мне иногда кажется, что наш мир – это мир чудес? Какие-то тени, комнаты, номера?

Ас тоже подумал, прежде чем сказать:

– Меня устраивают только пять пальцев на руке. Это я знаю точно.

Постояли, сквозь навязчивый стук капель услышали крик петуха. Билл вспомнил, что здесь на заднем дворе своя у папы ферма. Так что петушиные восторженные мысли по поводу прекрасной политической ситуации он слышит постоянно.

Вернулись, причём пение кукарекалки слилось с писком чьего-то закипевшего чайника. Вот хорошо – чайку того-сего, и сердца их распарятся, подобреют. Билл поделился размышлением со своим молчаливым спутником.

– Кровь, это… побежит. По жилам.

Ас неопределенно согласился.

– Побежит. Ну, да. Побежит.

Наконец, в конце коридора послышались радостные голоса, и шмыгнул красавец-секьюрити, а за ним – отец.

Они встали. Секьюрити встал возле них. Ас очень тихо сказал:

– Сердце вырву.

Билл ответил невесело:

– Но он же делает свою работу.

Ас пояснил:

– От него воняет ночными арестами.

Секьюрити успешно делал вид, что не слышит – не хотел топить котлы. Отец, подходя, размахивал руками, как мальчик после рыбалки. Подошёл и вытер губы.

– Отбивная, мальчики мои. – Вместо приветствия провозгласил он.

Сверкнул глазами и бритой башкой в сторону Аса.

– А, и ты тут. – Беспечно вскричал. – Спасибо за службу. Ты вот мне нравишься. Такой ты весь прямой… нравишься мне. Билл, ты с него бери пример. Ты же неряха.

– Ну, хватит, папа. Ты когда будешь нас за ноги вешать?

– Ох, ох. У нас тут сабантуй. Празднуем кровную… скромную датку. Нашему штабу тукнуло сколько-то там. Мы там все порезали. Присоединяйтесь… а хотя нет, вы не сможете.

Он по-домашнему закивал Асу.

– Ты здесь посиди. Не в обиду.

Повернулся к Биллу:

– Будет тебя охранять отсюда.

Отец протянул руку, секьюрити положил ключ в ладонь. Отец прогремел внушительно ключом. Билл потащился за отцом, и секьюрити шагнул.

– Стоп. – Ас будто кулаком в стену гвоздь вколотил, хотя не шевельнулся. – И этот пусть подождёт… не в обиду.

Отец обернулся, помолчал.

– Правильно, – промурлыкал. – Хотя… посмотри на своего господина… разве он не может убить нибирийца голыми руками? Билл, – поморщился, – рукава.

Ас спокойно сдерзил:

– Может, не может, ваше величество, это не разговор. Этот – не пойдёт.

Император неуловимо преобразился и заговорил совершенно другим тоном:

– Приношу свои извинения за неуместную шутку, сир Александр. Вы протокол хорошо знаете.

Добавил, не поглядев на секьюрити:

– Стой здесь, – и засмеялся по-прежнему, – держись подальше вот от этого.

В кабинете номер одиннадцать портрет отцовского предшественника, какого-то канувшего одной строчкой в энциклопедию временщика, висел на месте, где гораздо больший квадрат нетронутых светом обоев напоминал – раньше здесь был портрет легендарного властителя, при котором на Э… номер седьмую была отправлена миссия, завершившаяся таким грандиозным провалом или триумфом, как вам понравится.

Легендарного основателя, урвавшего себе целый абзац в учебнике истории Нибиру, унесли куда-то, наверное, на чердак, ближе к небу.

На столе фото леди Сунн.

Билл посмотрел на него. Отец тоже и деликатно отвернул фото.

– Мама будет переживать…

– Ну, уж нет. – Возразил Билл. – Она скажет просто: зачем связался с белыми, Билл? Я тебя предупреждала и не могу нести ответственности.

Отец дробно засмеялся: зубы его едва помещались во рту. Вообще, он был недурён по-своему. Папино большое личико вместе с покрытой блестящей кожей головою запросто можно было бы вписать в куб. Он был до ужаса похож на картинку из детской книжки. Сказка называлась «Дракон и герой», и папа сильно смахивал на одного из главных действующих лиц. Подсказка – не на того, у которого не было хвоста. Правда, у папы тоже нет хвоста, но этим бы и ограничилось его сходство с героем.

Он посуетился между портретом жены и предшественника, как между правдой и официальной версией.

Глаза чего-то у него поблёскивали, а так как он зачем-то осёдлывал свой государственный нос очками в золотой оправе, то папа весь искрился, освещаясь значительно щедрее, чем его экономическое крыльцо. Вообще скаред он был известный. Спал и видел – ввести карточную систему, а уж наворовался – страсть, тут требовались цифры из обсерватории.

Не исключено, что он вызвал Билла, чтобы пожурить его за расходы на воротнички или ещё чего.

– В чём дело? – Грубо спросил Билл, прикидывая, что там Ас делает с секьюрити. Надеюсь, ничего такого, что нельзя было бы исправить. – Государственный переворот?

Папа ответил, что нет, нет – не переворот.

– Не переворот.

И добавил, будто ему припала охота попасть в хрестоматию идиотических стихов, которые почему-то сочиняют для маленьких детей.

– Наоборот. Не переворот. А наоборот.

– Хуже?

– Как сказать, сир… сыночек.

– Ещё хуже? – Поразился Билл.

Отец потащил его к карте. Это была старая трёпаная карта от предшественника с загнутыми уголками, подклеенная изнутри и снаружи свалявшимся серым скотчем. Папа, как отмечено, был скуповат. Надпись «Политическая карта независимой монархии Нибиру» была практически нечитаема. Шар Нибиру дан в обычном масштабе, все три обитаемых материка закрашены в традиционный тускло-золотой цвет.

Синее звёздное небо было обведено красными типографскими границами до созвездия с рогами и рыбьим хвостом, а от руки несколько неточно красной чернильной ручкой границу расширили. Глубина и объём пространства показаны пунктиром, чтобы не запутаться. Таким образом, Нибиру как бы помещалась в большую клетку, полную синего воздуха. Возле Спутника стержень нажимал сильнее – очевидно, в память о мятеже. Теперь чёрная тихая луна была необитаема. Ну, практически. Гарь выжженных городов, превращённых несколькими прямыми ударами в курганы, была чернее пустоты за пределами Большого Квадрата. Только на севере, на дне бывшего океана, тускло мерцал вход в подземные помещения. Условных обозначений на карте не полагалось – народ Нибиру, говорящий на неисчислимом множестве языков, един. Но возле Спутника государственный картограф поместил пиктограмму из двух фигурок – одна с кнутом, одна с поднятыми руками и пара скрещённых линий.

– Узнаёшь? – Подмигивая, спросил отец. – Я тебя по этой картинке учил, что такое целостность монархии.

Билл замолчал.

«Узнаю», – хотел сказать он, и вот уже щедрые губы его дрогнули, но звука из них не излетело.

Странно, зачем писать, что страна – независимая, хотя в Большом Квадрате до Звёздного Разрыва на юге, Великой Воронки на севере и аж до самого хорошо просматривающегося раз в сто ярролет горизонта Вселенной – нет вообще никаких стран? Висят, тысяча извинений за тавтологию, независимые и совершенно непригодные ни для чего, планеты.

Нибиру – единственный очаг разума в мире живых. Так написано везде – от газет до заборов, стилистика только в отличку. Разумеется, был ещё Спутник – но только до того, как он объявил о своей независимости от Нибиру.

Потом появилась Э… номер седьмая, и очагов стало два. Если раньше нибирийцев было принято называть Великая Раса, то теперь во избежание всяких мучений с правозащитниками, стали говорить – Две Великие Расы.

Потом, когда колония превратилась в призрак, во вздох облегчения, а говорящие человечки… простите, Вторая Великая Раса почти абсолютно растворила свою генетическую информацию в мощном потоке родословной реки Нибиру, Родина снова благополучно осталась единственным футбольным мячом Абу-Решита.

Отец тронул дужкой очков обозначенную девятью белыми точками тропу в юго-восточном направлении. Двойная тень от раскрывшихся дужек увенчала северный полюс Родины.

Вытершиеся точки засветились дульцами сигарет и приблизились, повзрослев до полицейских фонариков. Старая бумага наплывами налилась живым синеватым светом. Звёзды запульсировали, и одна послала такой длинный косой луч, что зажгла даже отцовское стеклышко.

Карта неба оживала медленно, изредка погасая и снова с усилием выталкивая снопы света. Наконец, открылось глубокое трёхмерное окно, и в нём сразу началось движение. Спутник, на котором что-то пыхнуло, вероятно, метеор, пробил остатки атмосферы, – снова почернел.

Поплыли девять точек, и, когда отец ткнул сильнее, карта чуть развернулась с поехавшим аквариумом приручённой тьмы, и оба увидели еле горящие окна в Башнях. В этом не было ничего удивительного – иногда срабатывали остатки синергии, цепь замыкалась, окошко засвечивал домовой. Билл молчком – на отца. Тот, не разжимая посерьёзневших губ, мотнул рогатыми очками – мол, не отвлекайся.

Билл так и сделал, уткнувшись взглядом в окно, где звёздные потоки струились, незаметно и неуклонно устремляясь за горизонт.

В конце Большой Аллеи возле слишком разгоревшейся в глубине карты маленькой Звезды – между голубой Незнакомкой и красным Привалом – катался неповторимого цвета шарик.

Самые тонкие оттенки синего и золотого, соединяясь и разъединяясь, вселяли ощущение, что ты видишь самое вещественное доказательство бытия.

Как волосы припутался вдалеке ручеёк звёзд, и тут же подтёком серебряное облако, затянувшее ярко-синий глаз океана. Тот играл, как пёс, бросаясь на побережье большого полуострова, тихо позвавшего Билла – посмотри на меня.

Билл послушно присмотрелся, хотя знал, что в таком масштабе рыжего другана не учтёшь. И вот тогда он довольно неумело подавил восклицание. Отец помолчал и заговорил:

– Да…

Билл всматривался. Отец сказал:

– С номер седьмой в районе старых Башен Эриду получены сигналы и… вполне осмысленные.

Билл и сам их видел: красные, уходящие в черноту возле Звезды раны-трассы. Они жгли бумагу… старая технология была не слишком рассчитана на такие фигли-мигли. Но папе купить новую карту-оживалку – да он удавится…