Текст книги "Глобус Билла. Первая книга. Почти человек"

Заветный уголок с рыжим изваянием находился под самым потолком, на четвёртом, ничего не символизирующем, этаже. На втором суетливый телескоп показывал нынешнее созвездие, что-то вроде грабелек. На самом деле, то был знак Двойников, под начало которого вступила приближающаяся Первая Звезда.

Анфилада кружочками увела бы их в глубину учёного дома, они туда не пошли, а свернули под лестницу, пошныряв в закутках обсерватории, и через мрачноватое помещение вроде запечатанной в подполе камеры для мозголазов – запрещённая ныне профессия, – выбрались в парадный зальчик с весёлой мозаикой государственной тематики.

Винтовая лестница ракушкой устроилась между хозяйственными помещениями.

– И что у них, так плохо? – Спросил Билл, имея в виду гостей.

Ас пожал плечом.

– Шутки по поводу рождения от трёх родителей и кокаиновых присыпок для новорождённых.

Билл засопел…

– Ещё хуже, чем я думал.

Ас старался. Сказал, припомнив:

– Лето будет самым жарким за всю историю со времён… в общем, даже Абу-Решит такого не видал, когда в фартуке каменщика, сдавленно ругаясь на поставщиков, затирал цемент для кирпичей.

– Так всегда говорят. Так ещё Абу-Решиту говорили…

– Ну, да. В общем…

Винт лестницы спустил две пары сильных, заставляющих отчаянно трепетать железные прутья, ног в кроссовках и начищенных остроносых ботинках, в башенку-фонарь. В широком, желающем стать комнатой коридоре, уютный свет из округлого, по крыше, оконца оповестил, что интимные тайны похерены (редакторский термин), и стук низенькой двери поставил точку в сегодняшнем бдении Билла.

А чего он бдит-то? Его дело, конечно.

Почему бы не смотреть в простое окно? Разметка холмов за крестами облезших рам всегда волновала тайные чувства Аса. Предместье столицы, шикарное место для бездельников и преступников, хранило наилучший воздух. Украденное золото Эриду сюда везли в первую и ещё во вторую и так далее очередь. Небо не лиловело. Нет! Оно было светло-синее, как и положено в одиннадцатом часу вечера. Подходящее место и время.

Это Билл пробормотал.

Ас покосился.

– Для чего? – Грубо буркнул наперсник.

Билл поднял, оборачиваясь, кроткие страшные глаза – так древний хищник смотрит в глаза антилопе на росписи в часовне возле деревушки.

– Для позднего завтрака в честь посла.

– Окстись, какой завтрак. Спокойной ночи… граждане.

Обломанный гребешок скалы всегда нравился Асу, и он задержался. Мельком глянул. Тут, на месте – растрёпанная холка горы, лапы предгорий и когти, подтёки лавы.

– Граждане все дома. – Возразил его высочество. – Сидят, на гитаре гимн играют.

Ас встал на секунду, длинный и, сведя острый локоть с железными перилами, сказал:

– Ну, не все же они сидят.

Эту нехитрую шутку Билл встретил ухмылкой.

Так сказал один новый деятель из купцов. Выступил он на каком-то съезде сограждан по каким-то вопросам и говорил так зажигательно, что даже те, кто ничего в предмете не понимали, слушали и чувствовали, что сказанное умно, очень умно. Билл, как истинный нибириец – ведь он был на две трети нибириец – тоже с величайшим интересом, выставив подбородок на два кулака, слушал в маленьком стареньком Мегамире, куда едва помещалось сильное лицо говорящего. Затем он сказал мрачно маячившему за спиной Александру:

– Серьёзно сей говорит. Не знаю точно всего, но вот этим… – Последовал тычок одного из кулаков, – осязаю, что всё до тонкости верно.

Александр – не забыв осведомиться, чем точно всё же осязает Билл, тем не менее, уклонившись от второго кулака, заметил:

– Говорит он одно слово правды за другим, и нибириец дельный…

– Так что?

– Так вот я думаю…

Тут Билл прервал друга, ибо дельному собрались отвечать. Билл – и Ас над его светлым всклокоченным затылком – с неожиданным интересом и, даже притаив двойное мужское дыхание, стали ждать. Явился в прудике Мегамира какой-то, говорил какое-то время. Ас отодвинулся и сухо сказал:

– Ну, мне всё ясно.

Билл обернулся.

– Думаешь, его пригласят в правительство? На чай?

– Да… пожалуй.

– В смысле, через два-три месяца его можно будет послушать всякому, у кого дома есть блюдечко?

– Я отказываюсь вас понимать, сир. – Ответил тогда Ас.

– И никто не вспомнит, пока звёзды не выстроятся в том же порядке.

Они миновали башенку, и в полутёмном зале их окружила цивилизованная обстановка преддверия маленького бала. Пробежали пару раз в разных направлениях официанты, и донеслись голоса из соседнего помещения. Легла дважды полоска яркого света из створчатых дверей, приоткрытых плечом и бедром нибирийца в смокинге и с подносом.

Это и был первый этаж небольшой усадьбы семьи Баст в предместье столицы – скромный хуторок, как называет его отец Билла, для небольших не вполне официальных приёмов, вроде проводов посла после удачных переговоров. А какие ещё переговоры могут быть с послами небольшого субконтинента, где позавчера уже точно были прекращены лёгкие бомбардировки, а вчера объявлено о формировании нового правительства облегчённого формата? Конечно, удачные.

Билл посторонился, не желая мешать официанту, и даже сделал движение, чтобы придержать поднос. Уважал физический труд.

Два портрета по обе стороны комнаты в полутьме осветились, когда открылась и закрылась дверь. Справа отцовский, слева портрет леди Сунн. Ничего удивительного – приём-то неофициальный. Здесь царствовала правда, и дама удивительной красоты на портрете должна была засвидетельствовать гостям, что династия не прекратила своё существование.

Билл ответил на усмешку матери, которая смотрела с портрета.

«– Билл, я никогда не доверяла белым. Поэтому отстань от меня. Поступай, как тебе подскажет твоё чёрное сердце».

Он сказал:

– Удивительно, как стираются детские воспоминания… мама уверяет, что я сорвал цветок с главной государственной клумбы, но мне приходится уповать на её, всем известную, правдивость.

– Она тебе позволила?

– Ещё чего. Она просто сказала, что это – преступление и отвернулась.

– Это та клумба под цвет государственного флага в сердце нашей Родины?

– Угу.

– И ты не помнишь? Не помнишь, как совершил преступление?

– Ну, я тебе гений, что ли, помнить. Я себя помню с более основательного возраста.

– Сегодняшнее утро помнишь?

– Не очень. Я был после вчерашнего. И потом, кто помнит в точности, как совершил преступление?

– В самом деле.

– Взять папу, к примеру.

– Не стоит, так как его величество можно взять только за скипетр, а это и тебе не простят.

– Мама, пожалуй, слишком придирчиво ко мне относилась. Я у них единственный…

Если бы у тебя был брат…

– Брат? Прости, сир Александр, но вот уж от чего упаси меня. А то бы я боялся, что у меня вторая голова вырастет, как у той кукурузы, которую вывели, чтобы предотвратить голод на планете.

Ас задумался.

– Ну, да… если бы он был такой, как ты…

– Это оскорбление?

– Нет, ну, что ты. Ты ведь такой…

– Да, да, да?

Ас был не из тех, кто уходит от ответа. Он просто не ответил, но зато не без вызова ответил на взгляд Билла.

– Нибиру не такая уж большая планета. – Наконец, сказал он.

– Так и знал, что это оскорбление. Хочешь сказать, что два отпрыска с тираническим набором хромосом сделали бы что-то дюже нехорошее?

Ас посмотрел на покрутившиеся пальцы Билла.

– Это вот пустяки. – Наконец, ответил он. – Гораздо хуже, если бы они сделали что-нибудь…

– Хорошее, да?

– То, что они считали бы хорошим.

Билл вздохнул.

– Жаль, что Эриду больше не наша колония. Тогда бы на всех места хватило. Можно было бы придумать что-нибудь этакое, миленькое, чтобы ветер засвистел у всех в ушах, и Предки спустились бы с небес.

– Никакие предки ни с каких небес никогда не спускались.

– Понимаю. Но всё же…

Билл задумался.

– Это правда, как ты думаешь, что колонисты использовали каких-то древних существ для создания человека? У них были лаборатории вроде средневековых замков… что с ними стало? Я читал, взрывы не затронули часть территории. И если там…

Ас быстро оборвал:

– Предпочитаю не гадать, что могли натворить нибирийцы, утратившие страх Божий.

– Ну, Господь тут ни причём. Думаешь, Вечные не последовали за ними со своими фонариками, чтобы светить в глаза, и вёдрами, чтобы в них окунать утративших страх?

Ас ухмыльнулся.

– Тебе бы не помешало умыться после вчерашнего.

Билл посмотрел на него внимательно, и резко обернувшись, выхватил сыгравший что-то металлическое поднос у совершенно запарившегося официанта.

– Тысяча извинений. Моя смена, дружище.

И, подняв поднос повыше, поманил взглядом Аса. Долговязый шагнул и толкнул перед ним створки двери. Билл на секунду прижмурился от света разных блестящих видов, заполнявших зал сверху донизу и, перенеся тяжёлый поднос на левую ладонь, правой потёр глаза.

Толкнул и придержал игривую створку коленом, и вместе с бастардом вошёл в зал.

Когда свет объял их, а забавные обрывки разговоров оглоушили, Билл остался никем не замечен, несмотря на свой рост и стать. Взглядом он что-то сказал Асу.

Тот, даже не кивнув, с ловкостью, говорящей о немалом опыте, быстро обошёл толпу по волнующемуся периметру.

Проталкиваясь к послу, угаданному приятелями по тому, что вокруг него собрались и цвели самые красивые женщины, Билл был кем-то приостановлен и с покорностью согнул ноги в коленях, чтобы кто-то мог взять с его подноса дежурный бокал.

Беседа, которая нуждалась в подпитке, на мгновение замерла, и чьи-то внимательные глаза успели разглядеть чрезмерно высокого и широкоплечего официанта.

Тотчас кто-то поспешил к нему, сделав тщетный знак пившему царский кубок. Этот злосчастный надменно вскинул голову, и руки его ослабели.

– Ваше высочество… Билл?

Ас издалека рассматривал, как за спиной Билла топчется растерянный официант. Какой-то смазливый мальчишка в мятых реперских штанах неуклюже отстранился, с неприязнью, как показалось наперснику, поглядев на Билла.

– Билл, – громко сказал Ас, – ты объясни, что это твоя затея, а то они официанта съедят.

Тут уже весь зал принялся шептаться на разные лады, варьируя громкость в зависимости от степени чинопочитания.

– В самом деле, дурацкая затея… – Согласился Билл и покаялся официанту:

– Сударь, вы уж простите дураков…

Высокая стройная женщина, сориентировавшаяся раньше всех, что-то нашептала послу и теперь шла к Биллу.

– Принц хотел показать, что все нибирийцы равны. – В разные стороны несколько раз повторила она.

Посол издалека развёл руками и поклонился. Билл поклонился ему. Ас, пока не рассекреченный, рассматривал тех, кто имел такие замечательные права.

– Политическая карта Нибиру такого не выдержит. – На полутонах сказала красавица, оказавшаяся статс-дамой.

– Что так? – Нежно буркнул Билл, неохотно расставаясь с подносом, который забрали чьи-то внимательные руки и вернули официанту. – Сделайте его метрдотелем, пожалуйста.

– Республики ведут переговоры о суверенитете и границах, а вы, ваше высочество, потакаете… да вы разложенец, нехороший вы.

Статс-дама погрозила Биллу и шёпотом сказала:

– Пошутите скорей насчёт карты и вперёд – его высокопревосходительство смущён. Переговоры оставили его в смятении… ваше доброе слово будет много значить.

Билл обиженно молвил вполголоса:

– Не буду я вам по заказу шутить… Возьмите да сами и шутите. А границы можете губной помадой обвести.

На пути Билла очень серьёзные нибирийцы говорили:

– Банки… крах… золото…

Они еле взглянули на его высочество, и поклоны их были несерьёзны. Едва отдав Биллу государственный долг, они снова заговорили:

– Крах… Банки… Золото.

Статс-дама была опытной девушкой. Благодаря её вмешательству, несуразица, вызванная выходкой принца, стала быстро изглаживаться, и вскоре изгладилась вовсе.

Одна из дам, возбуждённая присутствием огромного рыжего разложенца, спросила у посла:

– Правда, что для вас сшили флаг Нибиру в один световой километр? Для демонстрации в космическом пространстве над территорией материка? Причём, протащат его над атмосферой шесть дюжин без одного космонавтов на этих новых шатунах?

Ас сказал тихо, но не очень:

– Билл, э. Билл. Ваше, это, высочество…

Беспокойное внимание Александра объяснялось вот чем. Билл, увлечённый рассказом, показывал как бы в рассеянности, растопырив руки, примерную уменьшенную копию дива. В самом жесте не было ничего такого…

Но руки Билла…

Видите ли, его широкие запястья в кое-как опущенных всё же манжетах, с резкой границей светлой смуглой кожи и более тёмной от загара на тыле ладоней, и вольно шевелящиеся длинные толстоватые пальцы, изображающие (теоретически) парящий в черноте и заброшенности большого квадрата славный, понимаешь, флаг Нибиру…

Словом, в его руках было что-то, придающее… чем чёрт не шутит – зажигательный и одновременно совершенно неподходящий смысл тому, что они показывали.

Потому и вмешался бывший офицер. Билл, похоже, всё ещё злился, что его насильно оторвали от дырки в космическом пространстве и архаического изображения рыжего огромного существа, и притащили, такого умного, сюда, в среду ограниченных обывателей из высшего общества.

А поскольку даже лучшие из нас ищут, на кого бы свалить вину за пребывание в этом мире целей и возможностей – первые заменяют вторые – то и Билл… Увы, он не был лучшим из нас, хотя… хотя?.. Билл злился на Александра сира Александра, имея, кстати, достаточный повод: разве не этот теперь стоящий, как водится, в сторонке, эвон – строгий, плечи – как на стене Канона во всю ширь, стройный стан и весь – как ножницы, воткнутые в пол – был настолько бестактен, чтобы помешать астрономическим наблюдениям.

Поздно! Статс-дама, отворачиваясь от посла – ну, его совсем, его счастье вообще, если завтра утром он не отправится с докладом в здание своего правительства – сказала:

– У вас такие выразительные руки, Билл. Вы могли бы, ваше высочество, вот этак отвлечь внимание даже, если бы сюда ворвались грабители в масках.

Билл поклонился и приструнил руки, убрав их к чертям в карманы.

– Я бы не стал этого делать, леди, если бы они захотели забрать себе ваше платье.

Громкий хохот и побежавшие с лица на лицо улыбки были ему наградой. Ас опустил глаза и укоризненно покачал головой. Потом всё же поднял взгляд, чтобы встретить ответный Билла. Тот улыбнулся и пожал плечами.

– Это лучше, чем бросаться телескопом, Александр сир Александр.

Тот едва приметно пожал тем плечом, которое было опущено. Видать, оно у него отвечало за сарказм и экивоки.

Он, не имея возможности отойти и прислониться к стене в избранной им навсегда позе, встал посреди гостей так, что у Билла возникло ощущение – там, где он стоит, высится стена большая тёмная железная… Зрите?

Билл вспомнил почему-то виденную в большой телескоп движущуюся картинку: круглая и белая, луна без имени, с голубым личиком, подплывала к нему среди призраков башен и высоток пропавших городов. Над Асом в воздухе просилась такая луна. Она бы пошла бастарду, рифмуясь с его извлечённым из камня профилем. Крылья носа напоминают о хищниках, о беге по равнинам, о полёте бесшумном с выпущенными железными и скрюченными от предвкушения когтями.

Вдруг Билл навострил уши. Беспечнее прочих с виду группка гостей толковала протяжно.

– А на Э… номер семь, говорят, до сих пор нам поклоняются.

Раздался тонкий смех, также не пропущенный Биллом.

– Это они зря делают.

– Кто поклоняется, простите? – Спросил кто-то, и разговоры сникли.

Беспечные отодвинулись в ту сторону, где гипотетическая стена за плечами Аса проржавела и ощетинилась кольями.

– Его высочество, слышали, сказал? Все равны, дескать…

Они метали взгляды в сторону Билла и, наконец, кто-то, подталкиваемый хихиканьем приятелей, подошёл к принцу. Билл благодушно смотрел, как подходивший всё выше задирает безвольный подбородок и слышал уловимый лишь ухом царского сына звук подгибающихся коленных косточек.

– Эй, Билл… – Дрогнувшим голосом сказал подошедший. – Ты почему не чёрный?

Билл уважил наглость чьего-то богатенького сынка ради той горстки золота, которую тот поставил на пари. Он собирался вполне мирно пошутить, но со стороны вмешался назойливый голос:

– Из легендарного рода Хорс происходит прабабушка его высочества.

Спросивший едва не потерял сознание и пролепетал:

– Шутка…

Биллу сделалось жалко проигранного золота, хоть оно было проиграно не им. Он приветливо обратился к отступающему:

– А папа у меня белый. Впрочем, про папу или хорошо, или ничего.

Он надеялся, что его реплика в вечернем, всегда более обильном доносе, перебьёт интерес к несчастному дураку.

Билл вспомнил семейное Предание – но прошу тебя, умоляю, не лезть раньше времени со своим папирусом, хроникёр, как этот незадачливый наглец из бездельничающей молодёжи.

Билл унаследовал белую кожу и светло-рыжие волосы рода Баст. Рост и стать, пожалуй, тоже. Подарком почти мифического древа Хорс было только его свойство бледнеть до желтизны от гнева и иных страстей. Сейчас он был обычного цвета. В наследство ему досталась ещё некоторая особенность в складе кистей рук, придающая особенное значение самым обыденным движениям да ещё природное величие походки.

Он мог вести себя почти разнузданно, но вдруг так повернуть большую голову на стволе шеи и метнуть зависающий в воздухе взгляд, что его разгильдяйство начинало казаться самым правильным и полным достоинства поведением. Если рядом не было леди Сунн, понятное дело.

Самих Хорсов, конечно, уже не встретишь. Во всяком случае, о них никто не слышал последние Трах-тарарах лет. Речь шла о генетической информации, сохранённой в роде людском. Все, впрочем, семьи людей Хорс относились к непростым, чтобы это не означало. Я, например, не понимаю, что это означает.

Они никогда не служили в армии, хотя, говорят, у них есть так называемая закрытая гвардия, вроде как для охраны научных объектов. Призрачная научная империя Хорсов была унаследована вывезенным с Э… номер седьмой и ставшим избранным народом. Ну, да это так… разговоры. Таких разговоров серьёзные нибирийцы и люди не ведут, над такими посмеиваются, поминая теорию заговора, как символ обывательского сознания.

Билл, хотя его умолял отец, в армию не пошёл. Весь срок он топил котлы в какой-то прачечной, но заодно негласно приобрёл некую военную специальность. Ну, может, он и привирал для таинственности или даже врал вовсю, чтобы утешить отца. Билл на отцовские попрёки всякий раз отвечал, что, зато он чист – как чистокровная нибирийская девица.

Чаятельно, Ас знал, правда это или нет. В смысле, речь не о девице. Но у него разве дознаешься? В своё время он, по слухам, служил в том заведении, при котором числилась прачечная, но ушёл оттуда. Кажется, был какой-то скандал, а может, и нет.

Мимо прошёл тот, кто опознал Билла, с неуловимым лицом и голосом. Замедлился, прислушиваясь и отвернувшись. Билл успел его разглядеть. От паркета под ногами было впечатление, что его натирают дважды в день. И от этого лица тоже. Причём, трут, как следует, и в отличие от паркета – наждаком.

– Здесь чего не хватает. – Сказал Билл, налюбовавшись и паркетом и лицом, и подходя к Асу. – Мама бы так сказала.

Оглядываясь, он снова пустил было в ход свои нахваленные руки, но вовремя опомнился. Ас холодно ответил:

– Разве? Но здесь же всё так и блестит, – он повёл плечом, и тень его прошлась по стенам и гостям.

– Огня здесь нет.

– Какого тебе надобно огня?

Билл исподлобья взглянул.

– Внутреннего… который проступает наружу, и его не утаишь.

– Любовных дел, что ли? – Твёрдым голосом молвил Ас.

Билл засмущался.

– Тш.

– В смысле есть ли свеча, об которую ты бы не погрел свои…

Билл взглянул на свои многозначительные толстые пальцы.

– Тебе должно быть стыдно, бастард. – Строго сказал он.

– Вот незадача-то, – не шевелясь, ответил тот, – мне не стыдно. Вестимо, оттого, что я отдал долг Родине, погрев её.

– А я-то – как отдал. Сколько френчей с окровавленными нарукавниками были отпарены, благодаря моим выразительным рукам, почерневшим от угля.

Заметив сбоку сутолоку, Ас отвлёкся. Билл, избавившись от критикана, принялся пугать какую-то даму, показывая ей часы Аса.

– Нет, ты подойди… Подойдите, сир Александр. Пожалуйста.

Ас, слегка двинув какими-то мышцами лица, которых у обыкновенных мужчин нету даже при ежедневном посещении зала с тяжестями, позволил ему цапнуть своё запястье.

– Видите? Цифирки-то? Двадцать два, затем двоеточие и двадцать один. Вот… что у нас было в две тысячи двести двадцать первом… пардон – втором, году?

– Война. – Сказал кто-то.

– Национализация?

– Ещё предложения, господа?

– Война? – Помявшись, сказал тот же голос.

Кто-то торопливо шёл, крича:

– Война, сир Баст! Война. Я вспомнил. Ну, как же. Или, ну, национализация.

– Спасибо всем. – Сказал Билл и отпустил запястье Аса, которое тот зло отдёрнул. – Страшная бестия, эта история, столько событий. Запутаешься. Но дело в том, господа, что часы, в частности, вот эти суровые командирские на прельстительном мужском запястье… дамы, у вас есть возможность взглянуть на его безымянный палец… так вот, и те, и эти устроены по принципу Больших Часов. Сколько отпущено нам, столько и вставили в циферблат. Потому у нас после две тысячи триста пятьдесят девятого года ничего не будет.

– Как? – Спросила статс-дама. – Совсем ничего?

– Кем отпущено?

– Как на Эриду… – Вырвалось у кого-то.

Почему-то смятение посетило всех гостей разом и хрупкая их толпа – ключицы в алмазах и пластроны с алмазными булавками – трогательно сдвинулась. Показалось ли Биллу, что кто-то смотрит внимательными и ничуть не испуганными глазами из этой толпы?

Ох ты, Абу-Решит… да конечно, не показалось. Интересно, в папиной личной службе костюмам выдают алмазы? И куда им вставляют проводки?

Строгое личико Аса с его всегдашним трагизмом в серых, вытащенных из холодильника и почему-то красивых глазах, показало известную формулу: выпутывайся сам, чувак. Это при том, что Билл прекрасно мог представить, как сир Александр делает шаг и заслоняет его, дурака, от пули и вот – пуля врезается в его белую рубашку, натянутую на груди как бы чем-то железным, хотя там только он сам. И так Билл увидел это ясно – ну он бы такого не позволил, понятное дело… но картинка милая, отчего бы не полюбоваться. Даже потрясти головой и прижмуриться пришлось, чтобы вытряхнуть изображение.

Но вдруг Ас поставил бокал на врезанный в воздух поднос, и показал себя во всей красе. Не зря Билл нафантазировал себе историю с пулей.

Ас прошёл в середину и, обернувшись на каблуке, оглядел зал и гостей.

И?..

И всё.

А что вам, господа, надо?

Это если вы, возможно, пройдёте на середину зала и оглядите гостей, ничего не будет… о, не хочу вас обидеть.

Но если вы – он. Если у вас вечный холод в глазах и плечи под штатской рубашкой и пиджаком, как металл, если ваша походка – это походка убийцы или героя, тогда вы сможете остановить любое смятение, и даже трусливые сердца вам подчинятся. И будет забыт страх. Страх, представьте… и тот будет позабыт.

Это всё, что понадобилось, чтобы у них стёрлась память о неудачной шутке Билла. Первым вздохнул посол – сказалась мощная столетняя выучка. Он с некоторой обидой посмотрел на статс-даму, которая сделала глубокий выдох: глаза у неё были безумные.

Вообще, все ещё не вполне пришли в себя после выходки Аса. Посол с кривой улыбкой в обыкновенных нибирийских, вполне приемлемых глазах, сказал:

– У вас в столице… много всего… вы шалуны, господа.

(Короткий подавленный взгляд в сторону, где минутой раньше стоял Ас.) Свою обиду посол выразил тем, что тронул свою булавку. Билл изрядно распотешил себя, воззрившись на неё, сверкнувшую украденным у пустошей Эриду огнём, и представив, как посол тщетно вслушивается во вкрадчивый шёпот во глубине собственного существа.

– В газете, господа. Скандал с каким-то типчиком, выпустившим зверей, предназначенных для Праздника Летнего Солнцестояния.

Билл взглядом упёрся в пол, и дурная улыбка коснулась его губ.

Статс-дама вспомнила про посла и вообще, про всё, и сказала:

– Да? Правда? И вы верите газетам?

Посол застенчиво хмыкнул. Весь его вид говорил, что да – он верит газетам. А чему тогда верить? Но отвечать ему не пришлось. Какой-то сбоку сказал:

– Подлец. Его самого надо было… в праздник Солнцестояния.

Посол переспросил:

– Что?

Статс-дама расширила глаза. Посол сунул руку за пластрон и ничего не вытащил. Кто-то подал ему свернутую газету.

– Ах да… вот. – Ничуть не удивившись, сказал он, принимая из безмолвной руки газету. – Позвольте, вот тут… Нет, это не то. Ах, господа, какая прелесть, тут про наш саммит. Это по итогам наших переговоров. Мирное соглашение… Условный суверенитет…

Билл шепнул Асу:

– Сказать ему, что такого не бывает? Мол, Древние писали? Всё такое.

Ас возразил:

– Не мучай ты его.

– Но он же ерунду говорит, милый.

– И пусть говорит.

Посол тем временем читал:

– Однако… вот …представьте, господа, его самого выпустили уже.

Кто-то нравоучительно отозвался:

– Протекция, господа. Вот наша богиня.

Статс-дама забрала газету у посла таким движением, что хоть её руки не могли поспорить за первенство на выразительность с его высочеством, но посла просто передёрнуло.

Дружки, незаметно во время возросшего интереса к прессе, отошли в сторонку и теперь могли наслаждаться наблюдением за нравами и булавками. При этом оба прекрасно понимали, что оба также находятся под наблюдением. В этом и состоит прелесть истинного наблюдения, заключает хроникёр, в третий, но не в последний раз использовав это слово.

В толпе царедворцев так завлеклись газетой, что не заметили, что принц и сир Александр покинули их. Кто-то сказал – это был женский голос:

– Какой он…

Другой, мужской ревниво возразил:

– Из этих…

Билл и Ас обменялись взглядами.

– Из каких?

– Не имеет ровно никакого значения. «Из этих» может обозначать всё, что угодно.

Когда газета, которую передавала волна, приблизилась, Билл мельком взглянул на фото. Чёрно-белый, сбитый движением снимок, ничего не разобрать. Билл сказал:

– Нибириец, утративший свободу, всегда выглядит утратившим индивидуальность.

– Что утративший? – Переспросил кто-то.

Ас толкнул Билла взглядом.

– Ой да ладно, меня-то не повесят. Наверное… тебе лучше знать. Ты же бывший офицер… – Билл громко просипел. – Это правда, что ты служил в… ну, в. Ну, ты понял?

Обернулся и, не обращая внимания на совершенно бестрепетного наперсника, громко сказал:

– Я, ей-Абу-Решит, боюсь его… Откуда мне знать, чему их там учили?

Женщины и без того после выходки Аса поглядывавшие на него, стали склонять голову к ушку соседки и так далее – по принципу домино или как там это называется. А так как здесь были сплошь отборные нибирийки со своими отборными алмазами, то в таком внимании ничего обидного не было, а даже было что-то лестное.

Посол, не зная, как отметиться в этой неотрепетированной интермедии, сказал велегласно:

– Говорят, в каком-то подразделении особого назначения учат даже прикидываться мертвым.

Статс-дама неуверенно осенила себя улыбкой. Ас почти умоляюще взглянул на Билла, перед которым замечание посла разверзло бездну возможностей.

Билл глотнул из бокала, и лицо его приняло тоскливое выражение. Ас понимающе смотрел на него.

– Какой чудный напиток. – Молвил Билл. – А нет ли тут… чего-нибудь попроще, от чего можно прикинуться мёртвым?

И он стал оглядываться. Ас сказал пианиссимо:

– Давай-ка отсюда… пока ты не сказал Слово Правды.

Отошли разом, не улыбаясь и усиленно разговаривая. Гости расступались, полагая, что молодые люди в этот момент вершат судьбу Родины. Таким удачным манером продвинулись за спины гостей – и к выходу за двумя глухими с виду шторами. Это говорило о знании пути. Но разве царский сын не владеет всеми тропинками своей Родины? О Господи, до чего же глупая фраза.

Короткий путь в кухню начинался, оказывается, недалеко. Нырнув вслед за сложившейся вдвое спиной Аса, смеясь глупым смехом и попытавшись пощекотать посольского заступника, Билл сказал в темнейшем коридорчике:

– Может, у них найдутся животные, которых мы выпустим?

Кто-то, сдвинув воздух, тёплым крылом погладил его. Билл, не сдерживаясь, взвизгнул. И тут, тремя ступеньками ниже, раскрылась низенькая дверь, чудесно

запахло едой, и выбежал кто-то белый и охнул.

Ас извинился. Белый повар проводил их сверкнувшим взглядом огромных глаз – то была женщина. Билл едва не вывернул голову, пытаясь разглядеть ускользнувшую фигуру. Видимо, она заняла его воображение, потому что когда они, выпрямившись, вошли в огромную жарко натопленную кухню, Билл, позабыв о снадобьях, спросил дрогнувшим голосом:

– Из Хорсов?

Ас молча кивнул.

– Мне не показалось? Хорс… тут?

– А что такого, – сказал Ас, в то время, как подмастерье их уже вычислил и, нагнувшись к соседу, останавливая за локоть, сообщил, что здесь в гостях – сам… – Хорсы никогда не отделяли себя от всех остальных.

Издалека сквозь вздохи и хохотки к ним шёл старый мохнатый нибириец.

– Старина рыжий! – Закричал он. – Вот оно, солнышко наше! И с ним злой серый волк! Ну, что, господа, вы, стало быть, страдаете от жажды?

– Те, те. Те. – Сказал Билл. – Зарабатываете очки на будущее?

Мохнатый шеф-повар закатил глаза, сложил руки на выпуклом животе и воскликнул:

– Красная моя звёздочка! Наследничек кровавый! Если вы не будете проливать кровь направо и налево и не переполните реки Нибиру, уж мы-то молиться на вас станем!

Ас заметил:

– Нет, это будет жалкая струйка, не мощнее той, которой некто давеча оросил парадное крыльцо в столице.

Билл укоризненно сказал:

– Фу, мы же на кухне, тут кушают.

Вернулась женщина, поразившая воображение Билла и тонкая в белом пробралась среди выстроившихся слуг. Она взглянула загадочными глазами на двух блистательных гостей и показала ресницами на дверь.

За нею пробиралось несколько фигур в пластронах и алмазах.

– Вот, – воскликнул шеф-повар, – гости, пожелавшие разделить с вашим высочеством схождение в ад! Как ты смела привести их сюда?

Женщина с чертами рода Хорс притворно потупилась, но губы её улыбались. Гости, подбирая подолы и придерживая пластроны, размещались среди пролетариев. Статс-дама, которая тоже была тут, сказала, ревниво взглянув на женщину Хорс:

– И мы разгадали ваше намерение, принц. А вы тут, – она огляделась, – разговаривали о струях?

– Благодати, – перебил Ас, кланяясь, – которую обильно изольёт на своих подданных его высочество, когда высочество сменит на величество. Билл…

– И если тут есть Вечные, – громко сказал тот, – привет им также. Пусть запишут на папирус, что намерения мои чисты, как эти струи.

Статс-дама, к руке которой присосался Билл, шепнула:

– За окнами дождь пошёл. Слышите? …вот добрый знак.

– Воистину. А что же господин посол?

Она отмахнулась:

– Он всё ещё говорит о флаге. Сколько ткани пошло, да сколько иголок…

– А сколько женских рук, исколотых иголками!