Текст книги "Глобус Билла. Пятая книга. Козерог"

И откуда такой взялся?

Шанни приподнялась и, бешено прокручивая в уме не фразы – нет! только действия – старалась выровнять дыхание.

Но офицер молчал и продолжал стоять, ярко освещённый окошком. Она нахмурилась.

Тонкая, как мерзкий запах его дорогих духов, мысль возникла среди сумятицы. Что ещё задумал сир Мардук? Кто это такой?

Вошедший сделал шаг и склонился к ней, положив руку себе на колено. Внезапно что-то сделалось с этим лицом.

Шанни ахнула.

Билл смотрел на неё.

Прежнее лицо распутного армейского идиота куда-то делось… оно было точно нанесено на его лицо, даже на его глаза – а теперь его смыли: струи благодатные верные унесли слой за слоем чужой портрет.

Она видела его вечно смеющиеся и тёплые карие глаза, и губы с их манерой чуть кривиться от сдерживаемой шутки… и все крупные, сразу ожившие черты его лица… такого знакомого и такого родного…

Он поднёс палец к губам.

– Ушки закрой. – Сказал он едва слышно, но внятно.

Затем снова изменился в лице и тем голосом, что она слышала на улице, прокричал властно, так что зашатались оглушённые дощатые стены. Ответом была тишина, затем взрыв ответных криков.

Шанни не обращала внимания, она ни на что больше не обращала внимания и разглядывала его, испытывая такое неистовое счастье, что оно мешало ей хоть немножко сосредоточиться.

Но как? Как у него это получилось?

– Дальше? – Наконец, выдохнула она.

Он шепнул, подавая ей руки:

– Выйдёшь… иди передо мною… совершенно спокойно… то есть, иди с ужасом и думай, что сзади идёт убийца. Впрочем, это всё пустяки.

Когда она вложила свои ледяные маленькие руки в тёплые ладони Билла, и почувствовала, как он поднял её и поставил, как упавший в музее экспонат, на неё сошло умиротворение, и главное – прекратилась проклятая колотилка.

Едва она успела вздохнуть для запасу, он вытолкнул её на крыльцо. Солнечный свет угасал, небо медленно опускалось на деревню, ложилось на плоские крыши и наткнуло облачко на шпиль церкви.

Вблизи группка солдат застыла в немоте изумления. Никто не издал ни звука. Шедший позади Шанни рявкнул – «а ну пошла» – так, что она в гневе обернулась и чуть было не крикнула – ах, это ты, Билл.

Солдатики с пониманием разнокалиберными крапчатыми глазами отметили Шанни, её прелесть, разящую в сердце, и её испуг.

В повадке офицера было столько разудалой послеобеденной уверенности, что возражений и возникнуть не могло. Вывел задержанную – так что ж… среди белого дня… значит, приказ выполняет… или даже нет, – не выполняет, но раз делает, значит – так надо.

И вообще лучше не соваться – мало ли… эвон, как держится, как широк шаг, как нагло и безбрежно поводит бездумными глазами над фуражками и пилотками. Опасное существо, возможно – очень опасное существо.

Билл-нахалюга и конвоируемая им без помощи единого окрика мерно двигались сквозь строй форменных грудей, тревожно поводимых носов и скрипа отступающих с пути на всякий пожарный сапог.

Среди пегой толпы солдат, со вкраплениями зелёных офицеров, вплыла как в Мегамире табличка с надписью «опасность вирусного проникновения» рожа, почти не отличимая от прочих. Но Шанни мгновенно её заприметила благодаря неуловимым особенностям выражения, в сущности, отсутствующих глаз.

Отсутствующие глаза тем не менее вопреки отсутствию следовали за броской парочкой таким манером, будто на подставке поворачивали хорошую стрелялку.

Шанни едва уловимо занервничала. Идти ещё надо метров пятьдесят, а ей показалось, что она ловит на себе всё новые недоверчивые взгляды.

То ли у неё не было такого актёрского дарования как у Билла, или это её красота приковывала взгляды… но что-то начало разлаживаться. Она даже заметила как перешёптываются двое.

И один из младших офицеров, переминавшийся с носка на пятку возле вирусной таблички, неуверенно шагнул на тропу.

Ох, нет.

Шанни обернулась и яростно взвизгнув, бросилась под ноги Билла – прямо в его блестящие жирные голенища. Он рявкнул и схватив её за руку выше локтя, поднял и легонько оттолкнул.

Она шепнула, норовя зацепиться за его ремень.

– Я… боюсь.

Приезжий офицер, передёрнув портупею особенным гадким жестом, ответил раскатом адовой брани.

Это её утешило, хотя она подивилась немало, услышав совершенно новые словосочетания. Забава заключалась в том, что ни одного ненормативного слова не было произнесено – всё заменили экивоки, весьма талантливые семантические подделки, хотя звучало это во сто крат непристойней, чем если бы бранящийся был верен общенародной транскрипции. Напоследок, когда армеец вроде как переводил дух в изумлённой и восторженной тишине, сменившейся завистливым хохотом публики, она услышала еле угадываемый шёпот:

– Это ты хорошо придумала…

Ещё не умолкло это признание, когда на последних всплесках мужской солидарности, Билл схватил её за талию и перекинув в воздухе– как тряпичную куколку, понёс в охапке, брыкающую ногами. Шанни знала, что нельзя пересолить, так как Билл держал её как зеркало, стараясь не залапать и не надышать.

Толпа приветствовала такую победу военных над презренной гражданской жизнью и всякими сложностями, вроде девиц с синими глазами. Какой-то оскаленный и почти четвероногий экстатически совался Биллу под сапоги. Но Шанни зорко углядела, что из толпы пара-другая глаз смотрит на это дело хмуро. Старый старшина с угрюмым лицом провожал Билла неодобрительным взглядом. Другой был совсем молодой лейтенант, внезапно сдвинувший брови. Очевидно, лучшее, что есть в Вечном мужественном взыграло в этих человеческих душах. Хрупкость пленницы и недостойное поведение армейца, неизвестно откуда взявшегося, вот-вот готовы были разжечь огонь бунтарства.

Не дай Абу-Решит.

До того хорошо сыграл Билл, что уж плохо. Немного, струночку одну задень в душах этих двоих, сохранивших туманные представления о чести, и полетит всё к чертям, разразится катастрофа.

Шанни сказала почти в голос, – такой грохот смеха стоял на этих последних к машине метрах:

– Легче.

И сообразил Билл, прижал потеснее её, как мама-кошка, к животу, пошёл резвее, примолк.

Им осталось пройти мимо лавки. Там открытые двери показывали, как два дуболома цвета защитки, придуманных дядей Мардуком – тоже мне, драматург военный, – сидючи врастопырку за ходящим ходуном и как бы силящимся бежать столиком, пьют из кружек. Тоска и скучно.

Сквозь смех нервная и напряжённая Шанни услышала звук, от которого похолодела в тёплых руках Билла. Издалека звук прыгающих по колеям деревенской дороги неухоженных колёс.

В деревню въехал, подскакивая и валясь от избытка эмоций влево и вправо, мотоциклист в чёрном огромном и круглом шлеме. Он кричал внутри шлема, а руку, совершенно зря отняв от штурвала, простёр недвусмысленно к Биллу.

Как и всякий служащий злу, он сам себя наказал – грохнул всей тяжестью чёрной блестящей в избранных местах машины наземь, в плохо просохнувшую грязцу вечного вчерашнего дождя.

Билл, не рассусоливая, побежал, а совершенно оторопевшая толпа, озадачившись явлением кричащего вестника, переводила взгляд с армейца-красавца на расстроенного падением всадника.

Старшина и тот молоденький нахмурились синхронно, и на изрезанном войной и временем, и на свежем юношеском с поэтическими тенями в подглазьях, на двух лицах прочиталось какое-то понимание и вроде как недоумённое удовольствие.

Да неужели?

Всадник вскочил, выкрикивая коротко и ясно, до того, что Шанни при полном незнании языка уж стало ясно до кончика хвоста.

Билл-грубиян со своей ношей обернулся и оглядел толпу, попятился к машине. Тут несчастливо сунулся к нему строгенький плюгавец, но Билл сказал:

– Фу.

И тот слинял, как переводная картинка. Тот почти четвероногий радостно завопил, и лицо его сделалось человеческим. Но его толкнули, и он замолчал, протяжно соображая.

Маленькая машина-жук с неизвестным седоком внутри интриговала Шанни. Билл прыгнул в открывшуюся с воплем дверцу и швырнул свой груз на соседнее сиденье, напоследок разок войдя в роль.

Соскочивший с мотоцикла, пометавшись и продолжая указывать на беглецов, плюнул и кинулся, стаскивая шлем, к избушке штаба.

Тот, что засомневался в первую минуту, самый догадливый, уже выходил из штаба и теперь вяло сунул руку под мышку.

Из штаба посыпались штабисты разнообразного размера и все с чёрными курями пистолетов.

Билл вцепился в баранку. Шанни перегнулась рассмотреть загадочного незнакомца на заднем сиденье. На неё глянули чёрные очки и анемичное в струпьях лицо. Шанни нахмурилась и щёлкнула фигуру по лбу. Свалилась фуражка, и рассыпалось тело из вязки соломы и тряпок.

Чучело!

Такое же, как чужой офицер-людоед, поддельный. Но не такой красивый, конечно, подумала спокойно Шанни, поглядев на шею Билла в высоком расстёгнутом вороте и окоём повёрнутого вбок подбородка.

Билл воскликнул:

– Оторвался, оторвался!

Покатили, сорвав такую скорость сразу же на выезде из деревни, что пули из «курей» дядиных штабников, пущенные с недурной прицельностью, попадали к чертям бесславно в грязь. Обновив законы природы и техники, Билл выкинул тельце машины далеко на дорогу, сразу между волнующей воображение двойной жёлтой стернёй. Ошеломляющий покой овладел Шанни немедленно – две ярко-цыплячьих, как пшённая каша, полоски поля нарисовались на полнеба.

Катили. Дорога.

В узеньком окошке гнался холм. Пестрота и желтизна скорости согревала кровь. Поля слились, так что решётка колосьев травы вдоль полей засквозила до полной прозрачности.

Луна, которая взошла в три дня, и солнце, не торопящееся домой, пока не поужинает и не насладится стаканчиком красного, не обращали друг на друга внимания, как временно пресытившиеся возлюбленные.

Билл пообещал:

– Немного ещё.

Поворот сначала вспыхнул в голове, потом стал виден. Билл повиновался чутью и почти вовремя свернул.

Шанни пихнуло движением на шофёра. Она приподнялась.

– Ты куда?

Шанни, перелезая на заднее сиденье, отозвалась:

– Знаешь, Билл, от тебя такой дух… прямо-таки дух зла.

Он придвинулся, не отрываясь от штурвала и засмеялся, когда Шанни, сморщив нос, отсунулась.

Билл, смеясь с удовольствием, воскликнул:

– Вот она, благодарность нибирийской красавицы.

Поле окатило их свободой. Шанни изумилась белой точке в блёкнущем небе – вечерница, ранняя, юная.

Свет внезапно переменился – в кинотеатре выключили верхнее освещение. Звёзд сразу оказалось много.

Заяц на луне ёрзал, голубой, о двух ушах.

Сзади ничего не было – машина въехала в поле, так как и впереди ничего, кроме зашумевшего былья, захлеставшего по боковым окнам, Шанни не видела. Ездоков приподняло и опустило, машина снова выбралась на дорогу.

– Что, от меня так плохо пахнет?

– Ужасно, Билл.

– А я думал, тебе понравится.

– Мне нравится, – выбрала интонацию Шанни, – теперь, когда ты это ты. Теперь мне нравится… Э!

Билл увлечённо обернулся, и машина крутанулась на пыльной дороге, взметнув едкое облако.

Пыль была не противной, а как в семейной библиотеке, которой прилежно не пользовались несколько поколений бастардов.

– Кто тебе дал эту феромоновую травилку?

– Стащил. Там же, где машину. Знаешь, я не сразу решил, что взять – мотоцикл, – с некоторым сожалением в голосе, – или вот эту. Решил, машину… вдруг ты бы была без сознания.

Говоря это, Билл дважды обернулся. Шанни жестом дважды вернула его к созерцанию оранжевой вьющейся дороги.

– Что-то я не понимаю, Билл… может, мне потерять сознание, чтобы ты испытал чувство удовлетворения от своей предусмотрительности.

Билл не обернулся, она видела фуражку и из-под неё клочья светлых волос.

– Это ты как хочешь, Шанни. – Сказал он, следя за дорогой. – Как ты желаешь.

Она смолчала, потом потянулась и дёрнула его за волосы.

– Сними эту чёртову фуражку.

Билл неохотно сдёрнул руку со штурвала, но Шанни, присев боком, сама стащила у него с головы, потянув пряди, и рассмотрела огромную претенциозную штуковину.

– Это хуже, чем шляпа нашего командира.

– Куда ему… слабо.

Билл кивнул ей в зеркальце. Далеко впереди заблестел металлический мост – там, должно быть, ходит тот безмолвный поезд.

– А где ты нашёл форму своего размера?

Шанни легла на спинку шофёрского сиденья и тронула портупею.

Билл выставил руку.

– У дядюшки, вестимо. Лежала себе, отглаженная, времён нулевой мировой.

– Понятно.

– Что ты ещё хочешь узнать?

– Не представляла, что ты знаешь язык.

Билл, подтянувшись, показал ей в зеркальце выгнутые губы.

– Что? Ты не… но я слышала, как ты говорил!

– Говорил… нет, я не говорил. И вообще, если хочешь знать, мне и форма эта не была нужна.

– Она тебе идёт, Билл. И это ужасно.

– На тебе.

– Нет… я другое имела в виду. Ты спустился за мной в преисподнюю…

– Вот я слышу благодарность в твоём голосе. С опозданием, ну, да ладно.

Раздался вой и скрежет. Навстречу из кустов выскочили три мотоцикла. Чёрные и блестящие, они напомнили Шанни мясорубку на Глобусе.

Билл крикнул:

– Тю! Наконец…

Он прорычал:

– А ещё кто-то говорил, что я плохой актёр.

Скрежет, как в воронку утащило – к луне, которая теперь со своим зайцем осталась одна в небе. Открылась площадка станции. Вдали двигалось привидение – громадный поезд.

– Она сказала – никакой.

– Что?

– Следи за дорогой…

– Откуда ты… это ведь мама сказала.

Шанни молчала. Она нашла на сиденье в складках ткани что-то небольшое.

– Ты запасливый.

Показала в зеркальце дымовую театральную бомбочку. Билл кивнул. Шанни скрутила стекло и вдохнула запах синего вина – молод вечер да удал.

Выстрелы вместе с мотоциклами прыгали. Шанни вывернулась в окошко. Билл тем временем без колебаний повёл прямо под поезд. Он выглядел взаправдашним, а гром отставал, плыл сбоку.

Машина словно в яму с дымом нырнула. Треск и шум остались побоку, а здесь была тишина.

Сзади раздались три-четыре крика.

– Они не знают… – Наполовину подумав, наполовину выдохнув, решила Шанни.

Поезд был горячий и быстрый. На них надвинулся железный бок, и она смалодушничала – прикрыла глаза.

Тут же они оказались на ярком лунном свету. И Шанни сразу увидела, как к Эриду летит за лесами хвостатая точка – метеорит.

Она не оборачивалась. Стало тихо – мотоциклы, обманутые привидением и театральщиной, остались за переездом.

Начинались болота. Они заявили о себе запахом слёз – там жили лесные девы, оплакивающие ночь, которая всё равно кончится.

Билл снова повернул машину, они летели по грунтовке вдоль болот. Белый обод луны был, как колесо от поезда привидений.

– Билл… а тебе не кажется иногда, что мы всё-таки провалились тогда в эту воронку?

Вид открылся новый – болота унесло вбок, их окружил пустырь, уютно полузаросший одичавшими домашними кустами.… Стоп.

Они выбирались из машины очень долго, а Билл ответил сразу:

– Да.

– Кажется?

Она легла на землю, которая была похожа на плед – бархатная и пыльная. Билл прилёг рядом. Он перевалился с локтя на локоть и машинально очистил рукав от налипшей земли.

– Дядя заругается… нет – провалились.

Вдруг он весь извернулся на траве и заглядывая в глаза Шанни, прочувствованно сказал:

– Извини, что я тогда брякнул, что здесь полно женщин.

Шанни с огромным интересом ответила на его взгляд.

– Ну, это пустяки. Нет, нет… я подвинусь.

– Нет, это прозвучало ужасно… грубо так.

– Ну, что ты… ерунда.

– Как это… разве я такой, который всё время такое говорит?

– Билл, здесь много места.

– Я на самом деле не думал то, что говорил.

– Вот оно как.

– Как они согласились на твой план? – Шанни, как опытный редактор, зарезала сырой диалог. Она, не колеблясь, использовала местоимение «твой».

Билл рассеянно ответил:

– Я им не сказал.

И тотчас возле луны блеснул огонёк – синий. Билл проводил его взглядом.

– Свет сделан из того же материала, что и я.

– Скромный ты.

Синий огонёк летел к ним с болот. Как всё это чудесно, подумала Шанни – страшное приключение закончилось, она здесь с Биллом… место волшебное, вечер тихий.

Тут она сообразила, что кое-что лишнее есть в этой тишине и в неторопливых мыслях – а именно: снова начался колотун… он взялся за кончики пальцев и передёрнул лёгкой судорогой уголок глаза, и тотчас ей показалось, что она спит и спит давно.

Она снова медленно нашла взглядом движущуюся сияющую точку. Странное чувство – покоя дикого зверя оттого, что пойман. Будто клетка опускается с неба…

Они всё поняли… они видели планету в клетке…. Вскакивать и бежать? Извольте…

Куда?

Ас один в поле. Над полем – луна и облака растекались на пять сторон света. Вокруг луны сделался штурвал твёрдый из всех известных цветов. Увидел радугу – имеешь полное право загадать желание. Только одно, только одно – верное, как сердце драконария, рождённого из сердечной жилы дракона, обожателя биллов.

Так Ас и сделал.

После разговора с туарегом по поводу единственного вопроса, который можно задать королю, Ас сделал то, что необходимо – задал вопрос себе.

И ответ был такой, как он ожидал.

И это был ужасный ответ.

Страдая от открытия, он возвращался домой, чувствуя необыкновенную лёгкость в ногах и тяжесть на сердце.

Сегодня он провёл весь день в обычной размеренной суете. На предостережения сира Мардука он, вежливо поблагодарив, плевал щегольским офицерским плевком.

Ему докладывали о том, что кольцо военного сбора сжалось вокруг Территории Башен, но не так уж сильно, как какая-нибудь пообедавшая болотная змея.

Видел он и нечто в воздухе, – тяжеловесное и громкоголосое передвижение милого старья с душком допотопных шуток про самолётную ногу. Сир Мардук старается выглядеть глуповато.

Над дорогой к замку снова покой неба был нарушен. Ас краем глаза засёк и понял, объект – из другой категории. Он вспомнил, что видел сегодня над полем курсирующий Глобус – тот мелькнул и утешительно показал радужный бок.

Где обретаются остальные – не ведал.

Навстречу шёл Энкиду. Они кое-как поздоровались, Ас спросил – без особого интереса, где Билл.

Энкиду подумал и сказал, что видел его мельком.

…Билл прошмыгнул мимо него часа три назад с каким-то ворохом в обеих руках. Энкиду не стал его останавливать, как не стал сейчас ничего говорить Асу.

2.Прогулка в дядин череп

– Как они вычислили… – Начала Шанни, стараясь не прислушиваться к своему телу, которое отключили от розетки. Вот бы пошутить насчёт того, куда вставляется штепсель…

Она замолчала. Сразу вспомнилось многое – мрачный Билл ворчит с утра, что не выспался… выражение лица Аса и зажёванная обмолвка… Билл шутит по поводу нибирийских болельщиков, его руки зарыты в полотенце… под локтем странная ранка, Шанни поднимает с пола брошенный неряхой-Биллом скафандр, следа повреждения нет… пальма накануне своего побега… рисунок. Рисунок.

Шанни придвинулась и схватила его за руку. Билл не сопротивлялся, глядя, как она закатывает рукав его формы.

Молча она указала на светлое пятнышко, оставшееся на месте удара или пореза.

– Что… а?

– Ты выходил той ночью из Глобуса и что-то нашёл?

– Меня что-то нашло. И стукнуло вот по этой голове.

Они какое-то время пялились друг на друга. Билл не отряхивал задранный рукав.

– Значит, меня пометили.

– Да, и если это так…

Она подумала о них. Какие они были самовлюблённые покорители бесконечности и вещества, путешественники-одуванчики… обветренные лица с сердцами в виде кулаков.

Шанни лежала щекой на комышках земли. Она слышала, как сердце отсчитывает удары, с конца к началу, это не было больно.

Перевернулась и посмотрела на небо. Луна, окружённая звёздами, поместилась в окно небесного дома. Кто-то смотрел на них оттуда. Это, пожалуй, похуже похищения будет, сказала она себе.

Издалека и всё ближе слышался гул океана, будто начался потоп.

– А теперь… – Подумала она и услышала, как Билл что-то ответил.

– Когда мы вернёмся… – Кажется, так.

Видимо, она произнесла это вслух.

Лёжа, она видела свою светлую скрутившуюся от влаги и грязи золотую прядку, поделившую обзор.

В необъяснимом полусне, словно от великой усталости и в тоже время наслаждения полнотой жизни, чувствуя свою молодость, как молодость природы, Шанни-беглянка поняла, что Билл сопутствует её мыслям. Её это не удивило – ведь она летела с ним сквозь великую Явь.

Тьма и синева мира, белые кольца владыки Аншара, обман и правда – они всё это делили так долго, что теперь понимали мысли друг друга, как произнесённые слова и даже лучше – ведь на словах они часто врали.

– Да…

В забытье она любовалась краешком неба, побелевшего на западе перед закрытием занавеса. По небу бежал паучок, как по листу бумаги, на котором следует что-то написать.

Паучок куда-то исчез, и она, в беспричинном предчувствии по макушку, села. От леса, ныряя за деревьями, летел за синим огоньком беззвучный вертолёт.

Шанни закричала:

– Билл…

Он уже вскочил, потом рухнул на колено. Вращалось против часовой стрелки колесо….с неба спустилась сила незримая и различимая только по наитию.

Билл упал ничком и повернул к ней лицо. Он прошептал:

– Беги…

Потом Шанни ощутила, как её друг проваливается в сон, подобный смерти, столь ненавистной ему.

Шанни не стала раздумывать и последовала совету. По опушке скачками двигалось существо, которое некогда до обморока напугало её. Следом мчались знакомые фигурки патрульных.

Билла доставили в беззвучном вертолёте, как беззвучное бревно, и так аккуратно, точно он был из самого дорогого дерева.

Он увидел то, что видела Шанни – бегущего по листу бумаги паучка, и очнулся.

В нежилой комнате, похожей на старинную классную для богатых детей, было пусто. Пахло пылью, и окна полузадёрнуты. Шторы вымазаны сверху донизу – их явно использовали вместо утренних полотенец. Пахло безвременьем, мелом… трёхногий стул припал к паркету с выбитыми тайничками. В одном из них Билл увидел отломанный кусок пистолета – гарду и курок. Как водится, эту комнату некогда использовали для квартировки войск. Мятежники видели здесь сны о равенстве и братстве или «федеральные» дядины драконарии отгоняли в ночи призраков совести и сомнений, поди угадай.

Верёвки на теле Билла ослабили, пока он спал. Теперь, когда он очухался и задёргался, швартовка с него сползла.

Дверь не скрипела и вообще – только тень прошлась по солнцу, наполнявшему шторы. Солнце вечернее, так сказать, последнее письмо. Далеко уволокли его, к самому западу. Это не полуостров…

Билл не смог бы объяснить – но знал и без солнечного послания, что пятиугольная сцена, на которой у светлячковой рампы океана его предки разыграли первое представление – чтоб им было хорошо там, где они сейчас – что эта сцена осталась далеко за его спиной, а новый акт сыграют в балаганчике.

Билл привстал и увидел входящего Мардука. Стройная и огромная фигура нависла над изрезанной ножичком партой, плащ задел брошенную скамейку-кошарика, точь-в-точь такая телепалась у них в кухне небесного дома.

– Билл…

Узник перевернулся на полу. Билл смотрел снизу вверх, а в голове бродил паучок. Внезапно у него загорелся висок под рыжими волосами, боль прошлась по кругу, утверждаясь короной призрачной власти.

Вошедший поднял и показал ладони, белые узкие.

– Я с миром.

Билл вытер лицо книзу, снимал лицо, с осоловевшими глазами и встревоженной нижней челюстью, и натягивал подходященькое. Посмотрел на ладонь. Толстая и крепкая, с подушечками Незнакомки и Привала, со значком под пальцем Посланника и Лжеца, с маленьким парусником на последней фаланге Пальца Представлений, ладонь Билла была мокра, красна. Мардук автоматически повторил его движение и уставился на руку Билла. Губы его шевельнулись. В глазах почтение – кровь племянника ведь была и его кровью.

– Билл, мы могли бы всё тихо решить. – Заговорил он, впустив свой голос в комнату. Такой голос… Из приоткрытой дверцы клетки, пригибаясь, выбрался крупный чёрно-жёлтый хищник.– И жить в мире на этой земле.

Он поглядел туда-сюда, выдвинул заскрипевший ящик учительского стола и вытащил старый школьный глобус. Упали несколько трубками свёрнутых плакатов, мелькнул человек с содранной кожей – анатомическая схема.

Подойдя – сначала взглядом он спросил разрешения у молчаливо опёршегося на локоть большого Билла, – присел на пол, на корточки, без усилий – заслуженные суставы в отменном состоянии. Глобус, – такой маленький в его длиннопалой стиснутой кисти, – держа за ножку, поставил так, чтобы мог видеть Билл.

– Смотри. Мы бы поделились, и всё было бы прекрасно.

Он поискал под плащом и в рукаве, где старый фокусник, очевидно, держал всякие мелочи. Спросил:

– У тебя есть… м, карандашик?

Билл собственный голос услышал со стороны – тихий неуверенный:

– Нету, дядя.

Мардук забормотал:

– Погоди… а!

Вытащил из внутреннего кармана, просыпав дождик трухи, огрызок красно-синего карандаша и провёл красным кончиком по глобусу, придерживая его за верхушку.

– Ты посмотри. – Попросил он.

Билл послушно сел и мысленно охнул – в голове-то свечку поставили, да не одну, а как на праздник, но зато пришла взамен сонливости ясность.

Пригляделся, придерживая голову. Несмотря на дядину хватку, карандаш почти не оставил следа. Билл вопросительно взглянул на дядю, и тот, кивнув, помуслил карандаш в своих любострастных губах. Теперь Билл видел след карандаша. Дядина рука в порыве геодезического вдохновения отхватила всё восточное полушарие, смело пройдясь по синеве затёртых вод, на коих некогда нацарапала ушедшая в землю другая рука забавное словечко.

По горам и долам тянулся слабый карминный след, пропахав по ветхой бумаге борозды. Там будут траншеи войны, полные еды – человеческого мяса. Там сгинут и найдут последнее упокоение герои и предатели, любовники и мстители. Мысли о несделанных делах и недописанных книгах будут витать дымком над сигареткой конвоя.

– Это мне… по старшинству. Да что там… Когда я отойду к проклятым предкам, всё – тебе. Поэтому твоя доля… вот…

Мардук старательно – Билл это отметил – и совершенно серьёзно, сунув предварительно карандаш в уста и обработав мощным языком, закрасил, придерживая вертящийся глобус, почти всё оставшееся полушарие.

Синева штрихов побила дождём два красавца-материка, похожих как братья, и большой остров…

Мардук полюбовался на свою работу, вспомнил что-то и замялся, поморщился.

– Ну… кусок-то надо оставить твоему дружку. Этот… Энкиду.

Дядя ткнул в огромный материк в нижней части. Желтизна его была нетронута, правда, верхнюю половину дядя отгородил своим карандашиком.

– Не хотелось бы… вот здесь месторождения. Как бы не позарился. Мы ему оставим вот эту скатёрку с животинками. До этой речки, и будет с него. Как ты думаешь, он согласится?

Билл молвил:

– Он любит животинок.

Мардук вздохнул с облегчением. Сел полегче, выставив длинную ногу.

– Ну, и пастбище для бастарда.

Подмигнул: восковая складка века натянулась, не полностью прикрыв сочное глазное яблоко.

– Ручаюсь, он там понастроит лестниц до небес, гнёзд навьёт. Феникс… Дикари в юбках полюбят его штурмовики.

Билл слушал и, кивнув напоследок, показал подбородком:

– А я смотрю, ты что-то, дядя, забыл.

Он показал пальцем левее. Там, в волнах купался россыпью небольшой, но очень выразительный архипелаг.

Дядя с треском встал, распрямился.

– Я не забыл. Мы туда будем нехороших лулу ссылать. Можно будет туда высаживаться, чтобы на них поохотиться. Правда, здорово? По-моему, самое то для крутых парней.

Билл отрешённо покручивал глобус пальцем.

– Но ведь, дядя… раз мы все крутые парни. Ты ведь понимаешь, что каждый захочет побольше?

Мардук покивал.

– Договор. Поставим по границам в качестве гарантии те штучки… которые вы привезли. Ты ведь дашь мне их, Билл?

Билл молчал. Дядя ждал, с полным уважением относясь к тому, что его собираются помурыжить. Подошёл к печке и, подняв с пола из горки, предназначенной для растопки, связку бумажных лохм, сунул в огонь. Билл задумчиво погладил глобус по синей щеке и накрыл своей левой лапой.

– Дядя, я решил. Возьму всё.

Отдёрнул хапалку. Глобус запачкался, по нему стекали капли – с полюса на несуразную перевязку между материками.

– Поэтому, дядя, ты свободен. Пока…

– Ах, Билл.

Кажется, Мардук другого и не ожидал. Он просунул руку в огонь и подправил там растопку. Билл пригляделся – то была старая книга без корешка, книжный блок, по живому выдранный из переплёта, даже ещё торчали нитки каптала, занявшиеся, как фитиль бомбы, крохотным огоньком. Билл прочёл на титуле, что это учебник истории за какой-то там класс. Мардук поудобнее пристроил растопку в задымившемся облачке, поднялся, кряхтя, и толкнул шпорой глобус – нечаянно.

– Ты подумай ещё…

Он оглянулся от двери.

– Ты умница у меня, Билл. Сейчас тебя выпустят.

Билл уже стоял на ногах.

– Не трудитесь, дядя. Боюсь, у меня нет чаевых для ваших преторианцев.

Мардук добродушно показал ему зубы в проёме двери.

Берег рабов.

Такое название прочёл Билл на жёлтой ленточке одного из материков. Прочёл он не нарочно – туда упирался дядин палец с крепким слюдяным ногтем. Написано было каллиграфически, от руки, буквы нибирийского алфавита подтекали и острия выведены чрезмерно многозначительно. Буквы угрожали рогами и щерились. В целом – убедительно.

По давней традиции, в центре планеты помещается адово пекло. Вот о нём дядя забыл упомянуть.

Кому оно-то предназначается?

Билл и Шанни вошли.

Энкиду обернулся и вскочил так поспешно и с таким искренним выражением радости, что Шанни на мгновение растрогалась.

– Ах, ты… – Молвил Энкиду и даже руки распростёр. – Ас, ты глянь… наши-то.

На пороге с огромной коробкой, опутанной свисающими проводами, показался Ас. Шанни встретилась с ним взглядом. Глуповатый иероглиф, но что поделать: на перекрёстке этих виртуальных трасс воздух сгустился и зашипел. Можно яиц напечь запросто.

Она оттолкнула Билла и, промчавшись мимо Энкиду, прыгнула пред Асом.

– Мои пистолеты… – Задыхаясь от захлёстывающей злости, еле выговорила она. – Мои пистолеты! Я была совершенна беззащитна. Совершенно!

Ас, защищённый коробкой и проводами, сначала потупился, отдавая дань страданиям Шанни. Потом он предложил ей смущённый взгляд (фальшивка) и реплику:

– Я очень рад, что всё обошлось.

Сзади ему шикнул Билл, но командир не внял.

Перехватив тяжёлую коробку с лязгнувшим содержимым, в котором яростная, с потемневшими изнутри от злости глазами Шанни угадала кондиционер, Ас молвил очень рассудительно:

– Получается, что я виноват… но ведь Билл не позволил и волосу твоему упасть.

Вот это было неумно и более того… сугубо литературный волос был помянут тут зря совершенно.

– Это ты упадёшь. – Шанни присвистнула от волнения.

Ей вдруг стало жарко, на лбу выступили горячие капли… она поняла, что за время их приключения погода изменилась.

– Что?

Вместо ответа Шанни без звука с такой силой ударила по коробке, что та рухнула из рук командира – как это вообще могло случиться? – и с силою шарахнула по ногам, пригвоздив его к полу.

Нервное и чувствительное лицо Аса исказилось, он прикусил от неожиданности губы, и всё таки у него вырвалась удивлённая жалоба.