Текст книги "Предание о лисьих следах"

Горожане были взбудоражены радостной новостью, но все же слишком устали, чтобы задерживаться на площади допоздна, а потому принялись медленно разбредаться: кто-то отправился домой, кто-то – за пинтой эля, а кому-то предстояло еще несколько безрадостных часов, проведенных за разбором ярмарочных лавок. Найдя эльфов, с которыми мы вместе прибыли на праздник, я обнаружил их готовыми к отбытию в Аррум и предупредил, что вернусь самостоятельно. Едва ли заинтересованные, они, не дослушав, дали добро.

Учитывая темное время суток и народ, что стекался от сердца города к окраинам, смешаться с толпой и добраться до восточной башни было несложно. Войти внутрь – уже сложнее: мимо нее то и дело проходили группы воинов, преимущественно состоящие из островитян. Впрочем, никто из них не поднимался на стену. Уловив закономерность, я перестал изображать скучающего пьяницу, нашедшего опору в ближайшем дереве, и проскользнул в приоткрытую дверь.

Я не знал, была ли принцесса на месте встречи, но в середине пути к вершине услышал быстрые шаги и раздраженные вздохи, и сомнения тотчас исчезли. Когда я вошел, Ариадна резко обернулась, будто дикое животное, готовое накинуться на жертву: раскрасневшееся лицо, широко раскрытые глаза, раздувшиеся ноздри и побелевшие от напряжения кулаки.

– Да чтоб они сгнили в Драконьей Пустоши! Ты это видел?! – закричала она, рукой указывая в сторону дворца.

Я лишь смущенно кивнул в ответ.

– Интересно, как давно я стала куклой, которую можно передарить другому ребенку, когда наигрался сам?!

В приступе гнева Ариадна изо всех сил ударила кулаком по каменной стене, и из ее губ вырвался наполовину рык, наполовину стон. Обхватив разбитую ладонь другой рукой, она прислонилась к стене и медленно сползла по ней, опустившись на холодный каменный пол. Из глаз покатились слезы, но принцесса не всхлипывала, словно они лились против ее воли, нарушая негласный запрет.

Я, боясь спугнуть открывшуюся мне лисицу, присел рядом. Кровь с разбитых костяшек обильно капала на манжеты платья, и я оторвал от рубашки лоскут ткани, чтобы перевязать рану. Несколько секунд она сопротивлялась, не желая принимать помощь, но, верно оценив мою настойчивость, перестала. Не знал, стоило ли говорить хоть что-то, – по мнению Маэрэльд, мне не хватало ума, чтобы лезть в дворцовые интриги, – но и игнорировать откровенность Ариадны тоже казалось неправильным.

– Он сказал, что твое сердце островитянину придется завоевать самостоятельно, – напомнил я, намеренно назвав принца столь пренебрежительно. Принцесса мимолетно улыбнулась.

– Мою руку он уже отдал, и Хант ее принял, а это значит, что свадьба состоится, – охрипшим голосом ответила она. – Его успехи в завоевании моего расположения влияют лишь на то, как часто мы будем встречаться в спальне после нее.

– А что, если он передумает?

– Передумает? – сдвинув брови, переспросила Ариадна.

– Передумает на тебе жениться, – объяснил я. – Что, если ты будешь вести себя настолько несносно, что перспектива встречаться с тобой не только в общей спальне, но даже в одном городе, станет казаться ему непосильной ношей?

– И как именно я должна себя вести?

– Ты же хитрая, лисица, – прошептал я, большим пальцем коснувшись ее правой щеки, чтобы смахнуть последние слезы. Ариадна подняла на меня пронзительный взгляд. – Ты придумаешь, как стать занозой в любой заднице.

Мы оба сдавленно усмехнулись и чуть подались вперед, позволяя нашим лицам сблизиться.

– Людскую ругань ты осваиваешь лучше, чем письмо, – поддела принцесса.

– Могу научить тебя эльфийской, чтобы было честно.

Моя ладонь прижалась к влажной, горячей щеке, а лицо оказалось настолько близко, что пряди волос колыхались от ее дыхания. Я понимал: то, что я собираюсь сделать, идет вразрез со всем, во что я привык верить, вразрез с принципами, которым привык следовать, но невидимый импульс подталкивал меня, не обращая внимания на здравый смысл. Я чувствовал, как грудь недавно рассерженной принцессы взволнованно вздымалась, слышал ее взбунтовавшееся сердце, ощущал, как мою щеку щекочут ее ресницы. Едва дышал, пытаясь побороть сомнения или же отказаться от задуманного, но когда ее губы разомкнулись и двинулись навстречу моим, все аргументы тут же затерялись где-то в неразберихе мыслей.

Я так жадно впился в них, словно ждал этого мгновения вечность. Тело напряглось, чувства обострились. Два неловких, но требовательных движения губами, и сердце на мгновение замерло. Я подумал, что странное ощущение – плод моего воображения; я давно не испытывал подобного волнения. Однако когда губ словно коснулся горящий кнут, я резко отпрянул. В воздухе между нами мелькнула ломаная светло-голубая полоса. Губы Ариадны покраснели, и, приглядевшись, я заметил на них тонкую полосу ожога, а затем, дотронувшись пальцем до своей нижней губы, обнаружил там такую же.

– Что это было? – растерянно спросила принцесса.

– Прости, мне не стоило, это…

– Нет, нет, что это было? – уточнила она, прикасаясь к новообретенной ране.

– Я не знаю, – честно признался я.

– С тобой такое раньше случалось?

– Нет. А с тобой?

Я часто моргал, словно стараясь сорвать с глаз пелену, но ничего, разумеется, не поменялось. Подняв взгляд на Ариадну, я заметил, что румянец так и не сошел с ее щек. Она поднялась, отряхнула платье и принялась поправлять корсет, словно пытаясь устроиться в нем поудобнее.

– Никогда, – тихо ответила она. Я не услышал в голосе сожаления, но это, вопреки ожиданиям, ничуть не порадовало; прочих чувств в нем тоже не отразилось. – Останься тут еще на какое-то время, я выйду первой. Меня наверняка ищут. Доброй ночи, Тери.

Не успел я ответить, как каблуки уже принялись отстукивать затихающий с каждой ступенью ритм. Волнение отпустило мое существо, но то мгновенно заполнилось чем-то другим; чувством, которому я так и не смог дать названия. Я просидел в башне до рассвета, и лишь когда первые солнечные лучи коснулись кожи, вспомнил о возвращении в лес. Сонные стражники не заметили бы меня, даже если бы я выходил с гордо поднятой головой, крича о ночном поцелуе с принцессой, но я все же постарался не пренебрегать мерами предосторожности и тихо проскользнул мимо гвардейцев, скрываясь за еще пушистыми зелеными кустами. Пробираться сюда зимой будет сложнее.

Глава 8

– Я мог убить ее.

– Вряд ли, громовержец, – смеялся надо мной Индис, ничуть не скрывая сарказма. Он был уверен, что на ярмарке я выпил слишком много медовухи, а произошедшее после нее бессовестно выдумал, чтобы очернить образ будущей королевы Куориана. – К тому же, если все было, как ты рассказываешь, то молния была слишком маленькой.

– Да, но что, если бы она была больше? – настаивал я. – Что, если бы мы целовались дольше и она ударила бы сильнее?

– А ты знаешь, как это работает?

– Разумеется, нет, – огрызнулся я, раздраженный собственным бессилием. – Иначе бы не переживал.

Последние несколько дней оказались омрачены мучительными размышлениями о содеянном, раз за разом приводя меня к одному и тому же выводу. Я знал, что некоторые эльфы открывали в себе способности к особому взаимодействию с огнем и землей – двумя стихиями, что нам ближе прочих; стихиями, обозначающими начало жизни и ее конец, кромешную темноту и ослепительный свет, хоть ими спектр умений тиаров и не ограничивался. Половину мест в совете азаани традиционно занимали именно обладатели подобных талантов. Однако это ничего не объясняло; никто из них не касался небесного огня.

Мысли беспрестанно возвращали меня к поцелую. Черте, которую не следовало переступать.

Я пообещал себе, что никогда не свяжу жизнь с человеком, хоть и знал, как пылко и самоотверженно люди могут любить. Зная, что смерть отца сотворила с матерью, я не мог позволить детям увидеть, как мое сердце рвется надвое и уходит к Богине вместе с чужой душой. Наблюдая, как сдержанные, но по-прежнему искренние эльфы смиренно принимают то, что природа забирает их любимых, я пообещал себе, что буду стараться изо всех сил, чтобы пережить смерть родственной души так же.

Увидев, как лисица подвязывает волосы красной нитью, я раз и навсегда осознал, что мои обещания ничего не стоили.

– Даже если бы удар был сильнее, мы смогли бы ей помочь, – обронил Индис.

– Я мог ее обезобразить.

– Для тебя это что-то изменило бы?

– Она из королевского рода. Полагаю, для нее это важно.

– Я о том, что, если бы т… ты… убил ее, – понизив голос, добавил он. – Мы бы смогли это исправить.

Встретив мой растерянный взгляд, Индис жестом пригласил пройтись, указывая на узкую дорожку, ведущую вглубь леса. По эльфийским меркам Сэльфел считался молодым водоемом, но витавшие вокруг него легенды были так стары, что отпугивали любопытных. Впрочем, именно поэтому Индис находил там пристанище. Он любил бывать у пруда один, особенно по вечерам, наблюдая, как горящий огнем диск солнца скрывается за горизонтом, а на смену ему по одной, словно стесняясь, на небесное полотно выходят звезды. Отражаясь в водной ряби, они будто танцевали, встречаясь с теми братьями и сестрами, соприкоснуться с которыми в небе им было не суждено.

Я медленно ступал по дорожке, вторя шагам друга и терпеливо ожидая, когда он соберется с мыслями, чтобы пояснить сказанное.

– Я тогда прожил всего шесть зим, – начал Индис. Мы остановились у беседки, сплетенной из ветвей вековых деревьев. – Твоя мать как раз была беременна тобой. Я всегда любил бывать здесь, а в жаркий день ледяные воды Сэльфела и вовсе казались единственным спасением, но, как ты знаешь, детей никогда не пускают сюда в темное время суток. Лунный свет едва достает до водной глади.

Эльф встал около одного из деревьев и, сложив руки на груди, прислонился к нему плечом. Я постарался разглядеть пруд за его спиной, но о границах воды оставалось лишь догадываться, доверяя бликам от слабого свечения звезд.

– Разумеется, я никого не послушал. Заявился сюда посреди ночи, – продолжил Индис. – И священные воды не простили мне этой ошибки.

По спине пробежал холодок, подгоняемый неприветливым осенним ветром. Я заметил, что держу челюсти крепко сжатыми, хоть и знал, что это не было концом истории, ведь Индис уже почти сотню лет сопровождал меня, куда бы я ни шел, раздражая напускным весельем и ребячеством.

– Азаани воскресила меня. Почувствовала, что со мной что-то не так, подняла всех. – Эльф провел по телу руками, словно в него осколками впивались болезненные воспоминания. Потянувшись к неприметному деревянному украшению, которое за годы дружбы я замечал лишь изредка, он вытащил его из-под рубашки. – Меня вытащил Эвлон. Мой кулон… он зацепился за рога Духа Леса, помог выбраться на поверхность. С тех пор я его не снимаю. Азаани воскресила меня, но потратила на это много сил, вероятно, пожертвовав частью своей жизни. Она предпочитает упускать этот момент в своих рассказах, но я понимаю, что такая магия не может пройти бесследно. Поэтому я знаю, что она спасла бы твою принцессу.

– Пожертвовав собой?

– Жизнь человека коротка относительно моей или азаани, поэтому, хоть мать и не стала бы воскрешать всех подряд, она могла бы помочь Ариадне без серьезных последствий.

– У нас случился неприятный разговор, – признался я, чувствуя себя ребенком, по глупости поссорившимся с матерью. – Сомневаюсь, что она пошла бы на такое ради меня.

– Ты бы знал, сколько неприятных разговоров было с ней у меня, – засмеялся Индис, вернувшись к своей обычной жизнерадостной манере.

Я вдруг подумал, как многого не знал о друге. Мы, казалось, болтали целыми днями, и все же я не мог вспомнить, чтобы он когда-либо делился чувствами или страхами, не говоря уже о случаях вроде того, о каком он только что поведал. Влюблялся ли он когда-нибудь? Его любимое блюдо? Я знал, что его любимый цвет – темно-синий, но не испытывал ли он приступов паники, когда ночами сидел у темно-синей копилки небесных слез, что могла бы пополниться слезами его матери? Я даже точно не знал, кем был его отец, так умело он обходил даже самые простые и важные темы.

Иногда казалось, будто я сотню лет жил, глядя на все со стороны, но не принимая ни в чем участия. Лишь теперь я понимал, какие сила и труд требовались, чтобы держать все сферы жизни в порядке и гармонии. Лишь теперь понимал, как важно все то, что я имел как бы безвозмездно, просто так, ничего ради этого не сделав. Как и все, понимал лишь тогда, когда стоял на пороге чего-то нового и неизвестного. Возможно, даже опасного.

После разговора с Индисом сон долго не шел в мои объятия. Кровать впервые в жизни казалась неудобной, и я думал о том, что предки моего народа спали на земле, в единении с ней, а мы напрасно переняли привычку людей устраиваться на деревянных каркасах с перинами, хоть из-за обладания материалами и имели на них большее право.

На что бы я ни пытался отвлечься, непрошеные мысли лезли в голову, бесцеремонно пробираясь через закрытые ставни и выбивая двери. Меня захлестывали то стыд, то трепет, то счастье, то тоска, и я не понимал, какие чувства истинны и логичны, а какие являлись порождением страха.

Я переживал, что в свете последних событий Ариадне было непросто, и моя – несколько неудачная – инициатива с поцелуем лишь усугубила ситуацию. Но что творилось у меня в душе? Этот вопрос оказался ничуть не легче прочих. Мог ли я претендовать на что-либо в отношениях с лисицей? Ни в коем случае. Стоило ли попытаться? Совершенно точно нет. Нормально ли то, что я робел перед той, о ком знал так мало, перед той, с кем быть не суждено? Не думаю. И почему же тогда я помнил каждую секунду, что провел подле нее?

Ночь прошла на грани сна и бодрствования. Лес вокруг меня дышал, шептал и двигался, но тело сковало, словно в него проник смертельный яд. Казалось, руки и ноги не просто перестали слушаться – я чувствовал, как жизнь медленно покидает их, оставляя после себя зияющую, холодную пустоту. Корни деревьев по-змеиному обвивались вокруг конечностей, связывая их между собой, как я сам поступал с добычей после охоты. Мне хотелось закричать, вырваться из удушающих объятий, но корни в ответ лишь крепче смыкались вокруг шеи; на мгновение я подумал, что Мать Природа решила забрать меня к себе, утащив под землю. Что-то неясное, неведомое копилось во мне, превращаясь в огромный, обжигающий шар. Казалось, клетка моих ребер вот-вот распахнет двери, освобождая путь неизвестной силе, но та, дойдя до пика, рассредоточилась, теплой волной прокатившись по телу. Молния, подобная возникшей между мной и Ариадной, вновь разразилась – не в небе, выбрав меня своей целью; она возникла прямо внутри меня, заставив кровь разогнаться до невероятной скорости, а мышцы воспылать огнем.

Наполненный небесной силой, я тут же сел, яростно исследуя тело на предмет наличия всех его частей. Дыхание было тяжелым и громким, сердце стучало в ушах, испуг пеленой застилал взор, а потому лишь спустя несколько минут, немного успокоившись, я заметил, что нахожусь не один. Азаани стояла в десяти шагах от меня, напряженная, но сдержанная, как и следовало королеве, и держала руки за спиной, следя за мной одним лишь взглядом. Чуть позади нее – встревоженная, сгорбившаяся мать с блестящими от слез глазами. Она смотрела на меня неотрывно, нервно теребя подол своего платья.

– Следуй за мной, Териат.

Маэрэльд произнесла это тихо, почти беззвучно, но притом ударив наотмашь; мне не оставалось ничего, кроме как безоговорочно повиноваться. Мать коснулась моей руки, что-то обеспокоенно прошептав, но ее слова потонули в урагане чувств – не сумев побороть желание обернуться, я оказался ими захлестнут. В воздухе витал терпкий запах горелого. Разорванное в клочья белье, обугленное дерево кровати и сухие, почти в пыль рассыпавшиеся корни дерева – так выглядело мое спальное место.

Это был не сон.

Королева сдержанно выжидала, когда шок отпустит мой разум, но ее негодование чувствовалось и без укоризненного взгляда – даже деревья, встречающиеся на пути ко дворцу, будто бы виновато тускнели в ее присутствии. Ночной лес был удивительно тих; я боялся, что мог потревожить спокойствие сородичей, однако помимо меня и азаани во всем Арруме, казалось, не спали лишь ветер и ветви деревьев, что он беспокоил.

– Что со мной? – не выдержал я.

Маэрэльд резко обернулась. Взгляд ее был жестким, но растерянным, будто она и сама не знала ответа, однако этот отблеск исчез так же стремительно, как и появился. Правители никогда не находили в себе силы показывать слабость.

– В первый раз молния была размером с букашку, – продолжил я. – А в этот раз чуть не сожгла весь дом! Еще и этот голос, и звон…

– Какой голос?

Интерес эльфийки вспыхнул неожиданно. Положив руку на мое плечо, она как бы невзначай заставила наши взгляды встретиться, и я отчетливо ощутил плещущееся в ней недоверие. То, что наш рост практически одинаков, не помешало ей нависнуть надо мной, и я в очередной раз отметил ее поразительное сходство с сыном. Высокие, похожие на крылья взлетающего орла брови и глубоко посаженные глаза, тянущие за собой в бездну. Они так же ярки, а лицо так же молодо, как и столетия назад, и все же все в ней дышало историей и силой, годами, что она прожила. Опытом, что получила.

– Несколько раз я слышал шепот, – смущенно ответил я. – Он возникал, когда я был в толпе, когда был один, днем, ночью, никакой закономерности, он…

– Что он говорил?

– «Аарон». Просто «Аарон».

Азаани схватила мою руку, крепко вцепившись в ладони тонкими пальцами, и энергично зашагала, утягивая за собой. Мы долго шли по кромешной тьме, виртуозно преодолевая различные препятствия, и несколько раз спугнули не ожидавших посетителей ночных животных, пока наконец не добрались до Дворца Жизни. Самую высокую из башен, что была частично скрыта от любопытных людских взглядов с помощью магии, занимала обширная библиотека. Книги, свитки, предметы быта, оружие, украшения – все это находилось в свободном доступе для любого из учеников Дворца или жаждущих знаний эльфов; без высоких стен, тяжелых дверей и многочисленной стражи. Эльфы настолько трепетно относились к своему наследию, что защищать его от них самих не было нужды.

– Аарон – это имя, – пояснила Маэрэльд, протягивая книгу, что последние минуты так старательно искала на полках. – Так звали азаани, что правил задолго до моего и уж тем более твоего рождения. Ты знаешь, как переводится это имя?

– Не уверен.

– Язык – живое существо, – успокоила она меня, впервые за долгое время одарив мягкой улыбкой. – Аарон означает «хранитель порядка», и он преуспел в своем предназначении. Под его началом эльфы впервые перестали воевать с людьми, заключив осознанное перемирие, пусть оно и было далеко от того понятия мира, что мы подразумеваем сейчас.

Маэрэльд помогала мне с книгой, указывая на нужные абзацы и рисунки. Старые листы хрустели, готовые рассыпаться от неаккуратного касания, а потому перелистывание страниц мы поручили магии королевы – она справлялась с хрупким артефактом куда лучше пальцев. На пожелтевшей бумаге виднелись портреты, перечисление правителей людей и эльфов, описания событий и земель, карты, показывающие, как менялись границы государств и отношения между ними. Язык, на котором была написана книга, казался одновременно знакомым и совершенно чужим – те же буквы и руны, что я использовал бы сейчас, но в слова и предложения они складывались причудливо, непривычно, будто их писал ребенок, наугад расставляя по местам. Поначалу я думал, что не могу прочитать ни слова из-за тусклого света, источником которого были лишь светлячки, суетливым роем кружащиеся над головой, но позже понял, что ни одно из слов мне попросту незнакомо.

– К несчастью, настроения людей слишком изменчивы, и азаани погиб страшной смертью, после чего его именем в наших краях больше никогда никого не называли.

За мгновения я перебрал в голове десятки смертей, но вряд ли смог представить именно ту, при упоминании которой Маэрэльд вздрогнула от ужаса. Имена великих правителей обычно воспевают в песнях и легендах, с гордостью передавая из уст в уста. Что должно было произойти с тем, чье имя боятся даже произносить? Или же уважение, испытываемое к нему, столь велико, что никто другой не смеет носить его имя?

– Он был покровителем всех, кто открывал в себе силы, – продолжила Маэрэльд, заметив мое замешательство. – Как ты знаешь, некоторые из нас одарены Богиней несколько больше, чем другие. Аарон был чудесным учителем, и рассказывают, что те, кто особенно талантлив, слышат его имя в шелесте листьев и шуме волн. Это знак, что силой нужно овладеть, пока она не овладела тобой. Ты чуть не опоздал.

Я гулко сглотнул, не желая представлять, что могло произойти, но перед глазами сам собой возник образ обугленной кровати и испуганных материнских глаз. Я мог не только покалечить Ариадну в ту ночь – я мог сжечь целый лес лишь потому, что мне приснился плохой сон. Ладони сами сжались в кулаки, а зубы так сильно впились в нижнюю губу, что я тут же ощутил металлический привкус крови.

Солнце медленно выбиралось из-за горизонта, будто желая подарить миру лишнюю минуту сна, но покинувшая небосвод луна поторапливала ленивого друга. Птицы просыпались, песней оповещая жителей леса о начале нового дня.

– Я найду для тебя учителя, – проговорила королева. Вероятно, желая выразить поддержку, она вновь дотронулась до моего плеча, но мягкое прикосновение легло на меня хоть и невидимым, но неподъемным грузом. – Тебе необходимо обуздать магию внутри себя. Но мне нужно кое-что взамен.

Я успел лишь вопросительно поднять брови, но азаани вновь не дала мне вставить и слова.

– Ты расскажешь мне все, что знаешь про ситуацию в Грее.

– Прошло всего два дня с тех пор, как…

– Знаю. Именно поэтому я была сегодня в твоем доме, – произнесла Маэрэльд. Прозвучавшая в голосе вина несколько смягчила мое негодование. – Эвлон поделился со мной пророчеством. Тем утром, когда ты пришел во Дворец. Оно застало меня врасплох, оставшись непонятым, однако, как только Богиня даровала мне следующее, все встало на свои места. Териат, я видела войско, несравнимое с тем, каким владеет Грея, даже учитывая помощь со стороны Куориана. Видела разрушения, что оно принесет. Пустые города, горы трупов, выжженная земля. Война грядет, и мне жаль, что я к тебе не прислушалась. – Королева тяжело вздохнула, возвращая книгу на полку. Кожаный корешок с трудом протиснулся в узкое пространство, но, оказавшись на месте, фолиант вновь стал незаменимой частью палитры. – Я счастлива, что вовремя поняла свою ошибку и что ты здесь, чтобы помочь мне все предотвратить.

– Допустим, – согласился я, вздрогнув от звука своего голоса. Азаани довольно кивнула, однако перед тем как начать свой рассказ, я добавил: – Но у меня есть небольшое условие.