Текст книги "Некромант. Такая работа"

– Вам не кажется невежливым стоять и пялиться на то, на что вас смотреть вовсе не приглашали? – спросила она.

– У нас свободная страна. – Я пожал плечами.

– Вы так думаете?

– Нет закона, который бы ограничивал мое право торчать возле метро и разглядывать людей.

– О да, такого закона нет. – Она улыбнулась. – Но некоторым может не понравиться ваше внимание. Ваше… особое внимание. Мои люди нервничают, когда рядом почему-то оказывается кто-нибудь, похожий на вас.

– Похожий на меня? – Честно говоря, я действительно не совсем понимал, что она имеет в виду.

– Не стройте из себя дурачка. Вы прекрасно понимаете, о чем я. – Девушка поморщилась. – Я варюсь во всем этом достаточно долго, чтобы научиться вычислять таких, как вы. Мы здесь занимаемся серьезным бизнесом, в котором крутятся большие деньги. Я не верю в совпадения, и поэтому не пытайтесь мне врать, что оказались тут случайно.

Даже если бы я попробовал, она не стала бы меня слушать.

– От одного вашего присутствия останавливается вся работа. Люди… – пауза в ее монологе была едва заметной, как будто она не была вполне уверена в том, как нужно называть зомби, – беспокоятся. Убирайтесь, или ребята вам все кости переломают так, что никто не заметит, как это произошло. Вы все равно больше не получите ни копейки!

Женщины-начальники почти всегда агрессивнее мужчин. Об этом редко говорят, но у нас женщина должна на голову превосходить своих коллег-мужчин, чтобы ей отдали перед ними предпочтение. И обычно это значит, что она не только умнее, но и беспощаднее их.

Но тут дело было не в этом.

Черт, она меня действительно ненавидела.

– Успокойтесь, – сухо сказал я. – Мне ваши деньги без надобности. Я не работаю на таких, как вы.

– Таких, как я? – Она вылила на меня ушат гнева и презрения одним взглядом. – И вы еще имеете наглость говорить со мной в таком тоне? Вы… некрофил!

Это было интересное замечание. На кого бы она ни работала, у нее был явно очень необычный опыт общения с деловыми партнерами ее компании. Хотел бы я посмотреть на некроманта, который поднимал для них зомби. Судя по всему, по этому человеку плачет не только тюрьма, но и психушка.

Впрочем, девице тоже не помешал бы разговор с психологом.

– А вам не кажется невежливым бросаться диагнозами? – спросил я. – Какого черта вы вообще ко мне прицепились?

– Я прицепилась? – Девушка прищурилась. – Кажется, вам полезно было бы узнать, как это бывает на самом деле – когда я к кому-нибудь цепляюсь. Таких, как вы, нужно учить хорошим манерам.

Я смотрел в ее холеное, стервозное лицо – и потихоньку начинал закипать. Большая девочка, занимающаяся серьезным бизнесом, вздумала читать мне мораль? Ей не понравились мои манеры? Любопытно, как вписывались в ее картину мира издевательства над людьми, уже прошедшими через смерть. Или тем, кто рулит потоками больших денег, все можно?

– Тим, Сергей, – отрывисто бросила она в воздух.

Почему она не добавила «к ноге»? У нее бы хорошо это получилось.

То ли у ее охранников был сверхъестественный слух, то ли они все это время были на связи, но двое парней тут же выскочили из джипа и направились к нам. Мне следовало испугаться. Серьезно – следовало. Вместо этого я стоял и думал о том, что скажет мне Рашид, если я позову его прогуляться как-нибудь по этой стройке.

«Снова хочешь попытаться бороться с системой?»

Я не хотел. Я должен был. Это разные вещи.

В Москве есть куча мест, где используется труд умерших. Если даже у нас получится уложить зомби в одном из них так, чтобы никакие деловитые ребята нас не покалечили, это ничего не даст. На следующий день туда подгонят новую партию рабов. Мертвые беззащитны, и в таком большом городе всегда бывает достаточно тех, кто продаст их тебе.

Может, кто-то и проверяет у них документы, устраивает санитарные рейды с целью выловить обладателей купленных медицинских книжек и всерьез изучает условия работы линейного персонала вместо содержимого конвертов с гонораром от их работодателей. Но, я думаю, не в этой стране.

Половина новых московских домов построена руками мертвецов. Это значительно дешевле, чем нанимать живых. От глаз любопытных стройплощадку закрывает сплошной забор из профнастила, а у ворот, ведущих внутрь, обычно сидит на цепи пара собак и дежурит неразговорчивый охранник, которому «приказано никого постороннего сюда не пускать, разговаривайте с руководством».

Впрочем, любопытных на самом деле никогда не бывает слишком много.

Понимаете?

Иногда мертвецам даже вешают на грудь таблички с именами, но на самом деле никого не интересует, как зовут продавца или грузчика. Откуда он приехал. Как он себя чувствует. Есть ли у него семья. У каждого из нас слишком много собственных важных дел, чтобы обращать внимание на кого-то еще. Больше шансов, что мы заметим крутой коммуникатор или тачку, чем самого человека.

Я знаю каждого, с кем мне приходится сталкиваться достаточно регулярно. Всякий раз, заходя в магазин, я обязательно перебрасываюсь с продавцами несколькими словами. Я стараюсь помнить о каждом из них достаточно, чтобы поддержать разговор. Это не гарантия, но лучше, чем ничего.

Они уверены, что я очень приятный и общительный человек.

На самом деле я просто боюсь, что однажды вместо живого Рахима мне подсунут качественно сделанный труп.

Мы ходим по канату, натянутому над пропастью.

Стоит чему-то пойти не так, как все рухнет. Не знаю, о чем думает мэр и все те люди, которым по должности положено заботиться о безопасности города. Вероятно, о деньгах, хотя я не поручился бы за это собственной головой. Как совершенно верно сказал мертвый урод, покусавший меня возле супермаркета, деньги – самый приятный способ убеждения, но отнюдь не единственный. Я могу себе представить массу ситуаций, в которых нормальный, адекватный и даже вполне себе порядочный человек пойдет на нарушение не только законов, но и собственных принципов.

Есть вещи, которые важнее любых правил.

Девушка улыбалась, глядя на меня. Ей шла эта самоуверенная улыбка, говорившая «здесь все решаю я». Прядь каштановых волос выбилась из-под меховой шапки. Пожалуй, теперь я мог бы назвать ее симпатичной. Мог бы. Если бы не знал, с чем связана ее работа.

– Не стоит мне угрожать, – сказал я. – Если меня испугать, я могу неадекватно отреагировать.

Я ощущал, как во мне растет тьма. Она поднималась от солнечного сплетения, медленно, но неотвратимо. Тьма, от прикосновения которой холодеют кончики пальцев и внутри возникает чувство, словно вы падаете и не видите дна. Та тьма, в которой вы всегда будете в одиночестве.

– Да что вы говорите! – усмехнулась она. – Вам следовало хорошенько подумать, прежде чем приходить сюда.

– Да, – согласился я. – Мне следовало подумать. Всегда следует думать прежде, чем что-то сделать.

Ее брови взлетели вверх. Она не ожидала, что я так легко с ней соглашусь. Это заставило ее заколебаться. И тогда я просто отодвинул ее и пошел вперед, к машинам. В семнадцати шагах от меня стоял холодильный контейнер, набитый мертвецами. В той, другой жизни, которую каждый из них получил после смерти, некоторые были хорошими людьми, некоторые – не очень. Но ни один не заслуживал того, чтобы его запихнули в разлагающееся мертвое тело, отобрав волю и не дав взамен ничего, кроме постоянного ужаса. Этого никто не заслуживает.

– Стойте! – крикнула девушка.

Ага, щас. Только шнурки поглажу.

– Не беспокойтесь, я уже ухожу, – громко отозвался я. – Мне просто нужно в ту сторону. В аптеку.

Это заставило ее растеряться. Я проскользнул мимо парней из джипа. Они не были уверены, что со мной следует сделать, и, хотя один из них качнулся ко мне, никто не схватил меня за руку.

Я постарался не думать о том, что со мной сделают чуть позже. Никто не радуется, когда ему портят бизнес, а именно этим я и собирался заняться.

Уложить мертвеца в землю на порядок легче, чем поднять его. Я имею в виду, это ведь даже не требует ритуала. Нужно просто достучаться до чужого сознания, до памяти об иной жизни, спрятанной под коркой смертельной, страшной безнадежности.

Я умею это делать.

Черт побери, это единственное, что я умею делать действительно хорошо.

У меня получится.

Никогда раньше я не пытался провернуть это с двумя десятками мертвых. У меня была, наверное, пара минут до того, как девица опомнится и сообразит, что я делаю. Не самый удачный расклад. Если совсем честно, то очень паршивый. Скольких я успею отпустить, прежде чем меня уложат мордой в снег и начнут пинать ногами? Одного? Двух?

Я шел к грузовику, прикрыв глаза и стараясь не спотыкаться. Я собирал имена, шелестящие, как осенние листья. Пытался выловить из ороговевшего, неповоротливого сознания лица, которые привязывали этих мертвых людей к их нынешним жизням. Старался найти хоть что-то, чтобы справиться со страхом и тупой покорностью, которые лучше всяких цепей и клеток держали их здесь. Когда до рефрижератора осталась всего пара шагов, у меня все еще было чертовски мало инструментов для такой операции.

И я приступил к ней.

Поступок сумасшедшего. Я бы не обиделся, если бы кто-нибудь действительно так сказал. Никто не должен лезть на рожон, не чувствуя уверенности в результате и точно зная, что после этого ему переломают ребра. Но я все равно не мог поступить иначе.

Бывает, что мне приходится выбирать между большим и меньшим злом. Но в этот раз все выходы были плохими. Я просто не знал, у какого из них будут более неприятные последствия.

Вы прошли бы мимо, точно зная, что прямо сейчас рядом с вами маньяк насилует и пытает маленького ребенка? Мальчика лет четырех или, может быть, девочку с бантиками в тоненьких косичках. Представьте, что у вас нет никакого оружия, вы не умеете драться и маньяк, скорее всего, пришибет вас одним ударом. Представьте, что никто не придет к вам на помощь – ни милиция, ни друзья, ни случайные прохожие. Понятия не имею почему – просто представьте. У вас есть один шанс из ста спасти этого ребенка.

Вы пройдете мимо?

Вот и я не мог.

Я знаю, трудно посочувствовать зомби. Они никогда не бывают такими же хорошенькими, как маленькие дети. Только они еще более беспомощны. И что бы человек ни сделал в своей жизни, никто не имеет права мучить его после того, как он прошел через свою смерть. Во всяком случае, это одна из немногих вещей, в которых я уверен.

– Что это еще за фокусы? – крикнула девушка. – Ты! Сейчас же отойди от фургона!

Фокусы? Да, что-то вроде этого. Во всяком случае, я надеялся, что у меня получится показать фокус с людьми, волшебным образом исчезающими из закрытого рефрижератора. У Копперфильда это выходит куда эффектнее, но у меня тоже могло неплохо получиться. Что мне не помешало бы, так это хорошая идея насчет того, как сделать это побыстрее.

У меня в голове мелькали обрывки чужих воспоминаний. Мужчина сидит на крыльце и курит трубку, глядя на старую собаку. Женщина моет посуду. Мальчик лет пяти, задрав голову, смотрит на отца, который чинит крышу. Девушка в кафе говорит подруге: «Он пожалеет, что бросил тебя»; у подруги дрожат губы и десертная ложечка в ее руке позвякивает, целуясь с краем вазочки для мороженого.

Тьма внутри меня тыкалась в эти обрывки, как слепой щенок. И никак не могла ухватиться зубами за один из них.

– Одну минутку! – прокричал я. – Черт, кажется, я подвернул ногу!

– Тим, оттащи его! – приказала девушка. – Сейчас же.

Один из парней тут же кинулся ко мне. На нем была короткая кожанка и черные брюки, совершенно не подходящие для того, чтобы шляться в них по стройплощадке за компанию с мертвецами. Зуб даю, не на такую работу он рассчитывал, когда нанимался в эту контору.

Но это вовсе не значило, что у него было недостаточно опыта, чтобы ее выполнять. Правую руку он завернул мне за спину и добавил коленом по копчику. Не сильно, но ощутимо. Так, чтобы сразу стало понятно, что мне светит, если я рискну рыпнуться.

Было очень похоже на то, что сегодня мне все-таки что-нибудь сломают.

Террорист хренов.

Не знаю, что бы я делал, если бы не поп.

Он вышел из чистенькой черной «БМВ», припаркованной возле цветочного ларька, – такой же черной, как его ряса. Огляделся, вытащил из машины картонную коробку и двинулся к входу в метро. Толстый, не очень-то привыкший к физическим нагрузкам, он тащил эту коробку так, как будто она была набита кирпичами.

Честно сказать, я не очень люблю церковников. Для хороших парней они делают слишком много плохих вещей. И я вовсе не думал, что этого бородатого мужика мне послал бог. Но если бы не поп, я бы вряд ли сообразил, что мне следует сделать.

Есть одна вещь, без которой невозможно уложить зомби обратно. Некоторые думают, что это кровь, соль или холодное железо, но они ошибаются. Эта вещь – доверие.

Мертвые ребята в грузовике не доверяли мне. Если ты живешь в аду, это вполне объяснимо. Я был тем, кто пытался говорить с ними о невозможных вещах – о любви, о доме, о солнечных зайчиках, которые проскальзывают по утрам в комнату. О жизни, которая была совсем рядом – с другой стороны бездны. Для мертвеца эта бездна непреодолима в принципе. А если ты не можешь прыгнуть, остается только вдолбить себе, что на той стороне ничего хорошего нет. Что вообще – нет ничего хорошего.

Я не мог просто взять и сказать: «Прыгайте». Фиг бы они меня послушались.

Но был один парень, которому они могли довериться.

– Топай давай! – рявкнул охранник.

– Не орите на меня, – сказал я. – Уже иду.

И упал, сделав вид, что поскользнулся. Мне нельзя было отходить. Чем дальше я стою от мертвого человека, тем хуже его чувствую. Не знаю, почему так, но учитывать это приходится.

Завернутую руку дернуло вверх, предплечье прострелило болью. Я чуть не взвыл. Вывих плеча – это не смертельно опасно, но зверски неприятно. К тому же его нельзя вправить без посторонней помощи. Одна надежда – я все-таки не медик. Мог и ошибиться.

Я валялся мордой в грязном снегу, а злой громила в кожаной куртке собирался пересчитать мне кости. В таком состоянии довольно трудно изображать из себя ангела-вестника, но у меня получилось. Я представил себе сияющий свет, льющийся сверху, как молоко. В нем было тепло, и любовь, и столько принятия, сколько я сумел вообразить. Это был тот свет, который тьма не смогла бы объять, даже если бы заполнила все.

«Когда пойду я долиною смертной тени, то не убоюсь зла, потому что Ты со мной», – так говорят священники из голливудских фильмов. Тот, кто придумал эту формулировку, был гений. Я почти уверен, что она спасла от паники сотни тысяч людей, умерших, но совершенно не готовых к смерти.

Теперь она должна была помочь мне.

Мне просто нужно было, чтобы они поверили – кто-то будет с ними там, во тьме.

Я лгал. Есть куча вещей, которые люди обязаны делать в одиночестве. Смерть – как раз такой случай.

Я не знаю, как выглядит бог. Я никогда его не видел. Я в общем-то даже не очень верю в него, если принять за эталон веры тех, кто учит наизусть нужные молитвы, регулярно ходит в соответствующие его религии заведения, исполняет все ритуальные действия и клеймит последователей иных учений.

Но мне бы хотелось, чтобы он существовал.

Во всяком случае, тогда было бы кому подстраховать меня, когда я где-нибудь облажаюсь.

– Вставай давай, урод! – Парень дернул меня за руку. Подумал и добавил ногой по ребрам. Дурак бы я был, если бы его не послушался. У него было что-то металлическое в мысках ботинок. Некоторые крутые парни носят с собой кастеты, чтобы удары были более результативными, но это те, кто предпочитает драку на кулаках. А моему новому другу явно больше нравилось пинать уже упавших противников.

У каждого свои маленькие удовольствия.

Похоже, его не слишком обрадовало мое послушание. Он предпочел бы еще разок мне навернуть.

– Не бейте меня, – захныкал я как можно громче, свободной рукой размазывая по лицу грязь, чтобы было жалостнее. Не то чтобы я рассчитывал на то, что парень пожалеет меня. Мне просто надо было, чтобы он дал мне закончить, не обращая внимания на то, что именно я бормочу. – Не надо. Я боюсь боли!

Машина едва заметно покачнулась. Я знал, что происходит там, внутри. Тесно прижавшись друг к другу, напирая и наступая на ноги, мертвые сгрудились возле стенки фургона. Пустые, равнодушные лица были обращены ко мне, как будто они могли меня видеть сквозь толстые изотермические панели. Обычно по лицу зомби нельзя сказать ничего определенного. Все, что происходит в душе мертвого человека, навсегда остается внутри. Но сейчас я мог бы чем угодно поклясться – они ждали, когда я позову их.

Мне нужно было только произнести правильные слова.

Не в том смысле, что требовалось какое-то заклинание или еще какая-нибудь эзотерическая лабуда. Просто фраза, которая оказалась бы достаточно правильной, чтобы зацепить их. Как в том фильме, где парень говорит девушке: «Оставайся насовсем», – а она улыбается и отвечает, что забыла джем. В нашем случае все было, конечно, не так романтично, но принцип тот же.

– Бог послал меня, чтобы я отвел вас домой, – сказал я. – Путем, лежащим через долину смерти, чтобы зло больше не имело силы коснуться ни одного из вас.

– Не позволяй ему говорить! – крикнула девушка. – Заткни ему рот!

Его кулак тут же впечатался мне в лицо. Ладно, хоть нос не сломал. Со сломанным носом я бы точно потерял концентрацию и все пришлось бы начинать сначала. Вряд ли мне бы это позволили.

– Идите, – прошептал я.

Разбитые губы плохо меня слушались, поэтому вышло немного невнятно. Но мертвые услышали. Даже отделенные от меня стенкой фургона, они смогли услышать то, что я бормотал себе под нос. У мертвецов не самый чуткий слух. Ничего сверхъестественного на самом деле. Может быть, дело было в том, что они слишком давно этого ждали.

Я видел, как девушка что-то почувствовала. Остановилась, словно споткнувшись. Прикусила губу. И устремила на меня взгляд, полный ненависти. У меня всегда возникает особое ощущение, когда мертвец наконец-то уходит туда, где ему положено быть, а его тело, в котором больше нет никакой силы, распадается. Может быть, у нее тоже.

– Тим, выруби эту сволочь! – крикнула она. – Тварь, некрофил поганый! Ты пожалеешь об этом!

Я был уверен, что она права.

В этот момент человек, до того спокойно сидевший на скамейке возле искусственной каркасной елки, вскочил. На то, чтобы пересечь площадь и встать рядом со мной, у него ушло меньше полминуты. Кто угодно поскользнулся бы, попытавшись бежать по льду, намерзшему поверх асфальта, так быстро.

Кто угодно, кроме вампира.

И уж конечно, никто, кроме немертвого, не успел бы перехватить руку Тима в сантиметре от моего виска. Хрустнула кость. Он мог бы просто остановить охранника, но не стал. Вампиры никогда не упускают возможности причинить кому-нибудь боль. Для них это что-то вроде возможности перекусить на скорую руку.

– Замрите, – негромко приказал он. Голос у него был как шелк. Как шелк, в который завернуто что-то очень острое и чертовски опасное.

И все замерли. Девица даже не успела закрыть рот. Зуб даю, завтра у нее разболится горло. Так всегда бывает, если надышаться холодным воздухом.

Многие считают, что днем все вампиры крепко спят в своих уютных гробиках.

Это не совсем так.

Я имею в виду, что гроб необязателен. Как правило, с рассветом вампиры просто отрубаются, как будто кто-то переключает секретный рубильник у них внутри. В этот момент они должны оказаться в безопасном месте. Солнце делает их беспомощными и неподвижными, практически неотличимыми от мертвецов. И вообще они не очень с ним ладят.

Но в шесть вечера зимой в Москве в принципе нет никакого солнца.

Это еще одна причина, по которой я предпочитаю лето.

Мужчина улыбался, глядя на меня. Волосы у него цветом напоминали старую ржавчину – не рыжие, не каштановые, а что-то среднее, а на плечи было небрежно наброшено кашемировое пальто цвета темного мха. Так, как будто сейчас было около нуля, а не минус семнадцать. На вид ему можно было дать лет тридцать или около того, но только пока не посмотришь в глаза. Некоторые уверены, что этого нельзя делать. Поймав твой взгляд, вампир получит власть над тобой, но, пока ты избегаешь смотреть ему в глаза, – ты защищен от ментального воздействия. На самом деле это работает только с новичком, еще не успевшим разобраться с новым собой.

С мертвым собой.

Ты не будешь в безопасности рядом со старым вампиром, даже если нажрешься чеснока, обольешься святой водой и обвешаешься крестами. Есть только одна вещь, которая может защитить тебя, – та храбрость, которая почти неотличима от глупости. Поигрывание несуществующими мускулами, дурацкий мачизм. Ни при каких обстоятельствах ты не должен дать ему понять, что ты слабее. Пока он подозревает, что у тебя есть туз в рукаве и базука в правом кармане, у тебя есть шансы.

Странные глаза. Белки голубоватые, холодные, а радужка рыжая. Не знаю, сколько он уже был немертвым. Долго. Лет четыреста или, может быть, даже больше.

Если бы я отвернулся, он бы понял, что я его боюсь.

Это как с бродячей собакой. Она может рычать и огрызаться, демонстрируя, что это ее территория и что она сильнее вас, но не рискнет приблизиться. До тех пор, пока вы не покажете ей, что испугались. И вот тогда она обязательно кинется.

– Не двигайтесь, Кирилл Алексеевич, – сказал он. – У вас травма. Позвольте, я помогу это исправить.

– Как-нибудь обойдусь, – буркнул я.

– Никогда не понимал человеческой любви к страданиям. – Он усмехнулся так, что стали видны клыки. Не такие крупные и острые, как у других немертвых, но довольно заметные. – Впрочем, это ваше право.

– Да уж. – Я осторожно высвободил руку из захвата. Болело здорово, но вывиха, кажется, не было. – Что вам нужно?

– Почему бы не предположить, что я просто решил прийти вам на помощь? – спросил он. – Хороший парень совершает подвиг, страшно рискуя, поскольку плохих парней вокруг слишком много… Возможно, я нашел это достаточно красивым, чтобы сыграть на вашей стороне.

– Типа, я должен в это поверить? – уточнил я.

– Не нравится? – удивился он. – Что ж, могу предложить вам другую версию. Вы угодили в неприятности, из которых вам никак не выбраться самостоятельно. Я помог вам, потому что мне выгодно получить такого должника.

– Я не просил вас о помощи, – буркнул я.

– Почему вы решили, что я говорю об этих смешных людях и дурацкой попытке вас искалечить? – Он покачал головой. – Подумайте хорошенько. У нас с вами есть масса общих интересов.

Я подумал.

Потом подумал еще раз.

Если к тебе приходит один вампир с деловым предложением, которое вы не хотите принимать, а следом за ним – второй, логично предположить, что и третий постарается вручить тебе тот же самый контракт. Это вряд ли можно назвать общими интересами.

– Я не поднимаю мертвых, – сказал я. – Мне кажется, я это достаточно внятно объяснил в прошлый раз.

– А мне кажется, вы кое-что упустили.

У него было такое лицо, словно он знал какую-то очень забавную тайну и теперь собрался поделиться ею со мной. Вот только мне на хрен не была нужна эта его тайна. Конечно, знание – сила, но с вампирскими секретами всегда связаны проблемы.

Меня здорово смущал цвет его волос. У старых немертвых глаза и волосы постепенно выцветают из-за дефицита меланина. Я сильно подозревал, что та легкость, с которой они впадают в бешенство, тоже связана именно с этим. Меланин подавляет аффективные реакции.

Он был чертовски старым. И он не выглядел как вампир. Кроме того, он даже не пытался давить меня, как давил веселую компанию зомбивладельцев.

– Может быть, я что-то и упустил, – сказал я. – Может быть, я не самый умный парень на свете. Но я не собираюсь менять свое решение.

Он положил руку мне на плечо. Теплая, нормальная рука живого человека. Не знаю почему, но это меня совершенно не успокоило.

– Подождите минутку, – сказал он. – Я только закончу здесь прибираться. Есть кое-что, чего не следует слышать посторонним.

А я для него, значит, посторонним не был? Отличная новость. Лучшая за всю последнюю неделю. Всегда мечтал быть своим в доску для древнего вампира, который выглядел даже более живым, чем я сам.

– Это наш человек, – сказал он. – Вы можете уехать и больше не беспокоиться о нем. Уходите.

Девушка послушно развернулась и пошла к машине. Она двигалась немножко неуверенно, как пьяный или очень сильно невыспавшийся человек. Казалось, она не очень хорошо осознает, что делает. Оба охранника последовали за ней как привязанные. Один из них баюкал сломанное запястье.

Не у одного меня бывают плохие дни.

Мужчина рядом со мной проводил их задумчивым взглядом.

– Вы не поднимаете мертвых людей, – сказал он. – Я могу это понять. Некоторые думают, что вампиры – это такие же люди, только у них другая диета. Некоторые – но не вы. Что вы скажете, если я попрошу вас поднять вампира?

Честное слово, я бы меньше удивился, если бы он предложил мне пост президента.

– В каком смысле?

– Поднять, – повторил он. – Как вы поднимали бы мертвых, если бы делали это.

– Не думаю, что это возможно, – помедлив, отозвался я. – Нельзя поднять труп, если он уже кем-то занят.

С биологической точки зрения вампиры мертвы. У них не бьется сердце, если они специально не заставляют его это делать. Им не нужно дышать. Если их ранить, кровь потечет только в том случае, если они недавно плотно поужинали, – и это не их кровь. У них не растут волосы и ногти. Есть только одна вещь, которая отличает их от трупа.

Немертвым разложение не грозит, поскольку они не умирали.

В момент обращения человек просто залипает в текущей жизни, как муха в янтаре.

– Позвольте, я кое-что объясню, – сказал он. – Один из детей мадонны Сангре был убит. Мы хотим знать, кто это сделал. Он не оставил следов, по которым мы могли бы найти его, но кое-что о нем нам известно. Он некромант, к тому же очень неразборчивый в средствах. Он пользуется помощью призванного духа, достаточно могущественного, чтобы успешно скрывать его от поиска. И он не убийца вампиров, если вы понимаете, о чем я.

– Думаю, что понимаю, – медленно сказал я.

У меня внутри все свернулось в тугой змеиный клубок. Я даже дышать толком не мог. Так бывает, когда падаешь. Или когда твой мир кто-нибудь ставит с ног на голову.

– Он предпочитает убивать людей и убил их уже достаточно, – добавил мой кашемировый собеседник. – Я полагаю, это должно вас заинтересовать.

Если у тебя действительно обнаруживаются общие интересы с монстром, это плохой признак. Но знаете что? Я бы не стал расстраиваться, если бы это было самой ужасной вещью в списке моих проблем.

– Ладно, вы меня убедили, – признал я. – И что теперь?

Мне чертовски не хотелось с ним соглашаться, но что я еще мог сделать? Информация не бывает лишней, и если человек, за которым охотился Селиверстов, успел насолить и вампирам тоже, может, это и к лучшему. Во всяком случае, я крепко на это надеялся.

– Мадонна Сангре желает поговорить с вами прежде, чем вы увидите тело, – ответил он. – Вот адрес. Обещаю, что вы вернетесь живым.

– Похоже, вы вообще не умеете отступать, – пробормотал я, пряча в карман картонный прямоугольничек. Сомневаюсь, что он засветил мне место их дневной лежки, чтобы я мог прийти и убить их, когда они будут беспомощны.

– Дело вовсе не в этом. – Он улыбнулся, как будто решил, что я пошутил. – Просто мы можем позволить себе ждать подходящего момента так долго, как будет нужно. У вас такой возможности нет. Так вы придете?

Встреча с вампиром – не самый лучший способ провести воскресный вечер. Это не лучший способ провести вообще любой из вечеров вашей жизни. Но если это поможет мне разобраться со слетевшим с катушек некромантом, который в десятки раз сильнее меня, я согласен немного потерпеть.

– Да, – сказал я. – Я приду.

Может быть, некоторые из вампиров действительно умеют левитировать или превращаться в облачка тумана, но этот сел в машину и уехал. Вот так просто. Допускаю, что он не любил выделяться из толпы. Если ты – хищник в окружении ходячей еды, это вполне оправданная тактика.

Только тогда я заметил, что рука у меня больше не болит. Совсем. И с разбитыми губами все в порядке. Наверное, мне следовало бы сказать кровососу спасибо, но я только разозлился. Конечно, трудно работать, если у тебя порваны связки на правой руке и морда расквашена так, что смотреть страшно. Но мне очень, очень не нравится, когда клыкастый немертвяк лезет чинить мой персональный организм после того, как признал мое право быть побитым.

Кажется, я уже говорил – им нельзя верить. Ни в чем.

Он обещал, что я вернусь со встречи живым? Что ж, я собирался позаботиться о том, чтобы это оказалось правдой. Никто же не говорил, что я должен прийти один и без оружия, правда?

Спускаясь в метро, я снова увидел попа. Он неторопливо поднимался по лестнице мне навстречу. В руках у него была латунная коробка для пожертвований из церковной лавки в переходе. С прорезью и маленьким замочком. Все верно. На бога надейся, но ишака привязывай. Так надежней будет.

Летом под железнодорожным мостом, перекинутым через Москва-реку, собираются роллеры и скейтеры. Тут хороший асфальт, а машины появляются нечасто. Но когда повсюду лежит снег, им тут нечего делать.

И вообще кому угодно – нечего. Кроме меня.

Я осторожно спустился вниз по обледенелой лестнице, выбрал место почище и уселся прямо на снег. Если на тебе кожаные штаны, еще и не такое можно себе позволить. Совсем рядом со мной плескалась свинцовая речная вода. Этот звук с недавних пор вызывал у меня нехорошие мысли.

В Москве есть несколько мест, где мне лучше всего удаются поисковые ритуалы. Это не какие-нибудь особые геомагнитные точки. В них нет никакой силы, кроме той, что можно принести с собой. Дело в другом. Бывают «намоленные» иконы и храмы. И бывают места, где люди что-нибудь прячут, чтобы потом найти. Раз, другой – и через некоторое время тем, кто проходит мимо, начинает казаться, что это место – особенное. Необычное. С историей. Что где-то здесь спрятан клад и, если хорошенько постараться, можно отыскать его и стать богатым человеком. Я ощущал эту «напрятанность», как щекотку в центре ладони. Самые лучшие из таких точек расположены на территории московского Кремля, внутри кольца красных стен. Но мне фиг бы кто позволил расположиться там со всем моим барахлом.

Хотя там, конечно, удобнее. И света больше.

Вдоль набережной горели фонари, но толку от них было немного. Я разложил свой нехитрый инструментарий, щелкнул кнопкой дешевого карманного фонаря и пристроил его на железный штырь, торчавший из бетона. Так, чтобы свет падал вниз. При себе у меня была фотография, справочник телефонных кодов стран, пять греющих свечей в подсвечниках-стаканах и пачка туристических карт. Не очень подробных, зато включающих в себя все, что мне теоретически могло понадобиться. Я знаю тех, кто работает иначе, – с хрустальным шаром или с Таро, получая очень точные результаты, но мне мой способ нравился больше.