Текст книги "Цвет греха. Чёрный"

Глава 9

Асия

Почему я злюсь?

На ровном месте.

И сама не понимаю. Но внутри слишком прочно застревает тёмное пренеприятное чувство, от которого все внутренности будто в узел сворачивает, ничего с этим не поделаешь.

Разве что…

Надо поесть, вот да!

На том и сосредотачиваюсь, отвечая опекуну взаимностью: забиваю на урок самообороны. Возвращаюсь в дом. Иду на кухню. С учётом времени суток и битком набитого продуктами холодильника, было бы неплохо приготовить полноценный ужин.

Достаю курицу и овощи…

С другой стороны, если вспомнить ту девицу перед домом этим поздним вечером, может, мужчина и не будет ужинать сегодня дома? С ней куда-нибудь пойдёт, например. И тогда все мои старания будут напрасными. Так к чему напрягаться?

Лучше сделаю себе сэндвич…

Поскольку сырое мясо уже не пригодится, убираю его обратно.

Правда, от холодильника так и не отхожу.

С чего я вообще взяла, что он вдруг куда-нибудь поедет?

Кто она такая, чтоб он ехал с ней куда-либо?

И почему я снова думаю об этом?

Идиотизм!

А курицу я опять достаю…

Единственно известный мне вариант маринада для неё – рецепт господина Якупа, он не занимает много времени. К этому моменту опекун в самом деле возвращается. Жду, когда он напомнит о том, что урок по самообороне не завершён, но мужчина ничего такого не говорит, оставляет принесённую с собой стопку бумаг на краю кухонного островка.

– Это твоё, – обозначает.

Наливает себе стакан воды, а сам усаживается на стул, наблюдая за тем, что я делаю.

– Помощь нужна?

– Нет.

Да, всё ещё злюсь. Теперь исключительно на себя. Ведь, помимо всего прочего, так и тянет спросить, кто она такая. Последнее решительно запихиваю в закрома сознания как можно глубже. Беру нож и доску, начинаю резать овощи. А ещё задумываюсь о том, что, по сути, я ведь ничего о сидящем напротив не знаю. Не то что он обо мне.

Что он, например, делает, когда я школе?

Чем занимается…

Вообще по жизни.

Совладелец крупного международного судостроительного холдинга «Группа компаний Альянс» – слишком обширно, чтобы понять конкретнее.

Погуглить, что ли, эту фирму на досуге?

Ничего о нём не знаю – даже элементарного.

А ещё задумывалась о поцелуе!

Дурная.

Хотя кто в моём возрасте не задумывается о чём-то подобном? Тот, кому не в новинку. И тот, кто не имеет с наличием поцелуев никаких проблем. Как и с выбором того, кого реально хотелось бы поцеловать.

А я в самом деле хотела?

Бред. Вовсе не к моему опекуну этот запоздалый бунт моих гормонов относится.

Наверное, мне просто интересно стало!

Да, буду оправдывать себя этим.

Вовсе ничего такого быть не может.

И всё же.

– Кто это был? – слетает с моего языка, который лучше было бы прикусить. – Та девушка, что приезжала.

Нет, не прикусить. Лучше вообще отрезать.

– Ширин. Моя новая помощница.

– Новая помощница? – переспрашиваю.

Не самый умный вопрос, но как иначе вытянуть из него информацию, не придумалось.

– Да, именно так, – кивает бывший муж моей матери. – Раз уж я решил на некоторое время обосноваться в Стамбуле, буду возглавлять местный филиал. В следующий раз познакомлю тебя с ней.

Так и подмывает ляпнуть, что для человека с таким уровнем дохода не обязательно искать работу на ближайшие две недели, мог бы позволить себе взять отпуск, раз уж ему так хочется поиграть в «папочку» и «сыщика», разыскивая то, что присвоила себе Джемре Эмирхан. Хорошо, на этот раз я молчу и не позорюсь ещё больше, чем прежде. Задумываюсь о том, с чего бы ему в самом деле настолько «пускать корни» здесь, как и о самой формулировке «на некоторое время».

Планирует остаться дольше, чем на две недели?

В случае, если не найдёт нужное за этот срок.

И тогда…

Отсутствие его официальной опеки надо мной не особо поможет?

Упаси Всевышний!

Как и от знакомства с Ширин.

Зачем оно мне?

Тех двадцати минут, что я за ней наблюдала, хватает за глаза. Девиц с идеальной внешностью в моём окружении без неё полно. Как правило, ничем хорошим это не заканчивается. Предпочитаю держаться от таких подальше. Желательно вообще никогда не приближаться, ведь в большинстве своём за их безупречным маникюром и ладной фигуркой, облачённой в шикарные фирменные брендовые тряпки, скрывается банально…

– …Ай! – вырывается из меня уже вслух.

На ноже остаётся багровая полоса, а по пальцам сочится кровь. Так загружаюсь своими мыслями, что промахиваюсь, проехавшись себе по пальцам острым лезвием.

– Чтоб тебя… – добавляю ворчливо, поморщившись в досаде.

Наверняка ничего серьёзного, но выглядит не очень хорошо, крови с каждым уходящим мгновением становится всё больше и больше. На разделочной доске остаётся пятно. Я зажимаю руку в кулак и собираюсь засунуть тот под прохладную воду, чтобы унять болезненное жжение. Но и на дюйм не двигаюсь. Не замечаю, как опекун оказывается рядом, за моей спиной. Потому и вздрагиваю, едва его ладонь обхватывает мою.

Пора прекращать так на него реагировать…

Ещё бы он сам так не делал!

Хотя о чём это я?

Это же Адем Эмирхан. Если ещё минуту назад я размышляла о том, что ничегошеньки о нём не знаю, то теперь усваиваю наверняка: если уж что-то и можно помнить об этом человеке – так это то, что у него всегда всё под контролем, любая ситуация. Вот и сейчас опомниться не успеваю, а он достаёт аптечку, раздобыв ту в одном из ящиков.

– Потерпи немного, – предупреждает, усаживая меня, распечатывая дезинфицирующий раствор.

Его пальцы – мозолистые, шероховатые и грубые, но касаются бережно, осторожно, почти ласково. Замечаю пару тонких белёсых полосок-шрамов на внешней стороне его ладони, ближе к большому. Ещё один – около сгиба локтя, теряется под закатанным рукавом рубашки. Позволяю себе вдоволь насмотреться. Не только в поисках других отметин прошлого и начертания татуировок, чьё значение пока не разгадала. Узор проступающих вен поверх крепких мышц тоже отслеживаю. Ведь так гораздо легче делать, как он говорит, и стойко переносить, когда жжёт порез ещё сильнее, стоит пролиться раствору, которым мужчина щедро промывает мою рану. Если и морщусь от боли, то вслух ничего не выдаю.

– Спасибо, – произношу тихо немного погодя.

Кровь смыта. Остановлена. Порез закрыт пластырем. Вполне возможно вернуться к своему занятию, продолжить резать овощи на гарнир к мясу и салат. Но я вновь замираю. Не решаюсь не только встать на ноги, но и предпринять вообще что-либо. Просто потому, что до меня только теперь доходит самое элементарное: пока опекун проделывал все эти спасательные манипуляции, я сидела и теперь всё ещё сижу… у него на коленях.

Можно ли счесть за оправдание тот факт, что поблизости нет ни одного стула, так что сесть рядом иначе банально не вышло бы? Другой аж в трёх шагах от нас.

А он так и не отпускает.

Даже после того, как смотрю в чёрные глаза, бездонные, как самый настоящий омут. И произношу ещё тише, чем прежде:

– Я пойду.

Мужчина кивает. А ладони, что до сих пор касаются моих, сжимаются крепче.

– У тебя руки дрожат.

Тоже киваю ему в ответ. Просто потому, что никакой возможности на громкость не остаётся. В горле пересыхает. Сердце стучит всё чаще и чаще, а его грохот затмевает даже мысли в моей бедовой голове.

– Очень болит? – спрашивает мужчина.

Улыбаюсь. Качаю головой.

– Нет, – слетает с моих губ.

Практически беззвучное.

– Врёшь, – тоже улыбается опекун.

Вру, конечно. Привычка.

Какой смысл жаловаться?

Боли от этого меньше не станет.

Вот и не отвечаю. Пожимаю плечом.

– Стоит быть осторожнее, – назидательным тоном проговаривает опекун. – А если будешь мне постоянно врать, придётся и с этим что-то делать.

Снова улыбаюсь.

– Что, придумаешь новое правило?

Уголки его губ приподнимаются в подобии насмешки.

– Обязательно, – соглашается он.

Приподнимается. Усаживает меня иначе. На этот раз действительно на стул, который сам же предварительно освобождает. Недорезанные овощи тоже перемещены, а запачканная прежде доска отправляется им в мойку, как и нож. Моя первая же попытка вмешаться пресечена строгим и бескомпромиссным:

– Я сам.

Что я там о том, что ничего о нём не знаю, вещала?

Пункт второй, такой же железобетонный, проверенный на себе не единожды: этот мужчина умеет удивлять.

– Ты? – переспрашиваю недоверчиво. – Будешь готовить? – удивлённо приподнимаю бровь. – Умеешь?

В отличие от меня, Адем Эмирхан, судя по невозмутимости на его лице, не видит в этом ничего особенного или запредельного.

– Я живу один. Разумеется, умею.

Спорное утверждение. Первое. Но не второе. В этом я убеждаюсь в течение последующих минут, пока вновь наблюдаю за его сильными руками, ловко и довольно скоро закончившими то, что не успеваю сделать я сама. Вскоре плывущий по кухне аромат жареной курицы не оставляет никаких сомнений. И, раз уж до готовки меня не допускают, занимаюсь хотя бы сервировкой стола, пусть и не в столовой, а прямо тут, на кухне. Ещё успеваю сменить школьную форму на обычную свою одежду. Надо же чем-то себя отвлечь, а то, если так и пялиться на него… привыкну ещё.

Больно надо!

– А ты не так уж и плох, как мне показалось поначалу, – признаюсь, как только убеждаюсь в своей правоте не только визуально, но и попробовав первую порцию сегодняшнего ужина. – Вполне себе ничего, – а это я уже про курицу и баклажаны, не про мужчину, разумеется.

На губах опекуна расползается очередная усмешка.

– Уверена? – приподнимает бровь. – Я бы на твоём месте с выводами не торопился.

Не спешу отвечать. Сперва прожёвываю.

– Ну, теперь, когда у меня есть отдельная спальня… – тянусь к стакану с водой, чтобы запить.

Хорошо, не успеваю сделать ни одного глотка. Не то наверняка подавилась бы, расслышав встречное:

– Спишь ты всё равно в другой. Там же, где и вчера.

И всё равно давлюсь!

Воздухом.

А ему и того мало.

Как есть издевается!

– Что, так сильно не понравилось? – прищуривается, с явным интересом ждёт моей реакции.

Воду я всё же отпиваю. Просто потому, что в горле будто ком застревает, никак без её помощи не проглочу.

Ни своё возмущение. Ни то, что он сообщил.

– Я же весь день вела себя примерно и даже ни единой попытки сбежать не предпринимала, – противопоставляю встречно. – Что тогда ещё?

– Если бы я верил каждым увиденным в моей жизни невинным глазам, вряд ли дошёл бы до этих дней, – нисколько не проникается моим посылом опекун. – Тем более таким красивым, как твои.

Мой рот, как открывается в некоторой степени шока, так и не закрывается, хотя ни с единым ответным словом я не нахожусь. Как и с тем, как это понимать: то ли комплимент сделал, то ли оскорбил.

– К тому же в своей привычке врать мне ты сама недавно созналась, – добавляет он.

Мой рот всё ещё не закрывается. И все хорошие мысли в отношении опекуна быстренько улетучиваются, будто и не было их никогда.

– Что, и завтра тоже? До каких пор?

Где-то здесь неплохо было бы уточнить и про ту часть, где меня заковывают в наручники, цепляя те к кровати, чтобы не сбежала уж наверняка.

Но что уж там…

Скоро, похоже, всё равно узнаю.

– И сегодня. И завтра. И впредь – тоже будем вместе, – замолкает, но ненадолго. – В одной комнате, – добавляет зачем-то уточнением. – До тех пор, пока я не удостоверюсь в том, что тебе можно доверять и ты не вытворишь какую-нибудь несусветную глупость. Как, например, твоя мать в своё время.

Говорят же, удар ниже пояса – самый подлый, причиняет много боли. И пусть Адем Эмирхан не говорит ровным счётом ничего из того, что не являлось бы неприглядной правдой, – меньше боли от этого не становится. Как будто застревает в районе солнечного сплетения. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Новая порция воды тоже не спасает. Даже после того, как я выпиваю всё до дна. А ужин закончен. Не помню даже больше его вкус.

Ничего помнить уже не хочу…

Как и разговаривать с мужчиной тоже больше не собираюсь. И да, немного позже в повторе наручники на моём запястье плюс изголовье тоже особо не чувствуются.

– Хочешь переодеться во что-то более удобное? – Единственное, на что реагирую ещё.

– Нет!

Устроившись боком на самом краю постели, оставляю голову совсем пустой, вышвыриваю ко всем чертям все свои не дающие покоя мысли, прикрываю глаза. На удивление, в сон проваливаюсь быстро.

Глава 10

Асия

Утро начинается… неоднозначно. Просыпаюсь от невыносимой духоты. Открываю глаза. Источник и первопричина – прямо передо мной. Я каким-то непостижимым образом обнимаю её обеими руками, уткнувшись носом.

Вернее, его…

Опекуна.

Мужчина и сам не лучше. Одна его ладонь лежит на моём бедре, точь-в-точь как накануне вечером, у того дерева в саду, другая покоится под моей шеей, согнута в локте, а ладонь – на моей голове, прижимая меня щекой к широкой груди.

Ещё бы не было так душно!

Он же горячий, как адово пекло.

Не уверена даже, что я именно температуру тела имею в виду. Мозг вообще позорно сосредотачивается на том, каким твёрдым и здоровенным ощущается чужое тело под моими пальцами, а функционал дыхания окончательно забывается.

Да и как тут помнить?

Лучше не дышать вовсе!

Особенно если выползти с первой попытки не получается. Как и со второй. Возможно, если бы я не опасалась разбудить своего соседа по кровати, это далось бы куда легче. Но быть застуканной в такой компрометирующей позе совершенно не хочется, вот и стараюсь выбраться как можно аккуратнее и незаметнее.

Как я умудрилась вообще его обнять?

Он-то наверняка спросонья меня за подушку принимает…

Нормально я вчера наручниками была пристёгнута, оказывается! От греха подальше, так сказать!

Куда только они подевались?

Почему их на мне нет сейчас?

Этот момент если и существует в моей памяти, то предательски стирается. А я трачу немало минут, чтобы всё же обрести свободу, при этом не разбудив опекуна. Сбегаю в ванную. Уже оттуда в свою спальню. Собираюсь к новому дню максимально быстро, лишь бы избежать очередного неудобного столкновения. Даже волосы сегодня не забираю, оставляю как есть, а то мои пальцы сегодня особенно неловкие, а нервы ни к чёрту. До начала занятий целых полтора часа, и я не уверена даже, проснётся ли к этому времени хозяин дома, но решаю дождаться его в любом случае на свежем воздухе. Не единожды вспыхивает соблазн отправиться в школу самостоятельно, заодно прогулялась бы не по саду особняка, а как нормальный человек, но испытывать терпение опекуна не решаюсь. Придумает ещё какое-нибудь наказание, с него станется. Вот и наслаждаюсь музыкой, проявляя недюжинное терпение, пока меряю шагами территорию перед машиной.

И всё равно кое-что забываю учесть…

– Доброе утро, – разбираю по чужим губам, а перед моим носом возникает стопка распечатанного текста, как только опекун всё же выходит из дома. – Твой доклад.

Последнее я скорее додумываю, чем слышу в самом деле. Если я себя чувствую скорее раздавленной бронепоездом жертвой, то мужчина, как и всегда, выглядит в очередной своей белоснежной рубашке как вызов всему сущему. Слишком бодр и хорош, чтобы быть реальностью.

Музыку в наушниках если и делаю потише, то совсем немного. Пока сажусь в машину, на опекуна лишний раз не смотрю. Ни к чему будить неловкие воспоминания, они и без того слишком часто возникают в моей голове. Пока автомобиль несётся по городским улочкам, наслаждаюсь видом через боковое окно. И лишь спустя несколько кварталов осознаю, что едем мы вовсе не в сторону моей школы.

А куда?

Не имею ни малейшего понятия.

Эта часть города мне совершенно не знакома. Приходится вытащить наушники и выключить музыку.

– Куда мы едем? – озадачиваюсь уже вслух.

Водитель, смотрящий перед собой, так и сосредоточен на дороге, в мою сторону даже не поворачивается.

– Увидишь, – бросает равнодушно.

Такая реакция с его стороны будто за живое задевает. Становится обидно. Почему? Если сама предпочитаю делать то же самое. Кажется, логическая составляющая меня окончательно покидает.

– Я опоздаю на первый урок, – предпринимаю ещё одну попытку завести диалог.

До начала занятий остаётся около десяти минут, и я в самом деле рискую не попасть в класс, учитывая, что мы всё больше и больше отдаляемся от нужного направления.

Но это лишь моя проблема.

– Я знаю, – отзывается в том же тоне, что и прежде, он.

Поначалу решаю, что я ослышалась.

Не он разве позавчера толковал мне о том, что надо сосредоточиться на учёбе? Вместо работы.

Пока же мне если и удаётся на чём-либо сконцентрировать своё внимание в действительности, так это только на существовании самого опекуна в моей жизни.

И это совершенно неправильно!

Всё. С самого начала. Как только он появился.

Будто я уже и не я. Не принадлежу себе больше.

Жуткое чувство!

Отнимающее уверенность. Во всём. Не только в себе.

А всё из-за чего?

Из-за…

– Что такого ценного забрала у тебя моя мать, что ты задался целью найти её и эту вещь даже спустя столько лет? – разворачиваюсь к нему всем корпусом.

Он как смотрел сквозь ветровое, так и продолжает. Разве что пальцы на руле сжимаются крепче, выдавая истинную реакцию сидящего поблизости.

– Не думаю, что стоит впутывать тебя ещё и в это, – нейтральным тоном сообщает мужчина. – Сам с неё спрошу, когда найду, – явно увиливает от ответа.

С чего бы?

Слишком личное?

Или конкретно со мной делиться не хочет?

Не видит смысла?

С другой стороны, если в руках Джемре Эмирхан и было когда-либо нечто реально ценное, то давно пропало где-то в недрах тёмных переулков, поменянное на очередную дозу или отданное в уплату долга за предыдущую, так что и мне самой нет никакого смысла допытываться. Всё равно ведь помочь ничем не смогу. А жаль. Смогла бы, возможно, сразу бы от него избавилась.

Эх, мечты…

К тому же…

– А если не найдёшь? – озвучиваю. – Ни то ни другое.

Не знаю, откуда во мне этим утром берётся столько смелости, но рот буквально не закрывается.

– Почему ты так думаешь? – интересуется встречно опекун.

Вот тут я язык себе наконец прикусываю. Не столько из-за самого встречного вопроса, сколько из-за того, что автомобиль тормозит на перекрёстке, а мужчина поворачивается в мою сторону. И если прежде меня его холодное равнодушие напрягало, то обратное – сейчас – начинает беспокоить ещё сильнее. Слишком уж тяжёлым кажется направленный на меня изучающий взгляд.

Будто под кожу пробирается…

– Не знаю, – напоказ беззаботно пожимаю плечом. – Ты её столько лет ищешь. Не нашёл. С чего ты взял, что в этот раз будет иначе? – выгибаю бровь.

Да, я ступаю на скользкую дорожку. Ведущую к весьма опасным последующим вопросам и ответам.

Надеюсь, ни один из нас на неё не ступит.

– Когда ты видела её в последний раз сама? – так и не отводит взор мужчина, продолжая пристально вглядываться в моё лицо, словно у меня на лбу ответ написан.

Не написан. Ни снаружи. Ни внутри. Я изо всех сил стараюсь не думать о том, что может быть правдой.

Придумаю новую. Свою.

Ведь если заставлю поверить себя, то и он поверит.

– Не помню, – пожимаю плечом повторно. – Я начала жить отдельно от неё, когда мне исполнилось шестнадцать. Давно. Стало слишком невыносимо, – в этом совсем не вру. – Время от времени она приходила поначалу. Потом всё реже и реже. Потом только если больше нигде не могла найти на дозу. Потом… и вовсе перестала. Может быть, несколько месяцев. Или полгода. Я не веду календарь визитов Джемре Эмирхан, уж прости.

Последнее, определённо, лишнее.

Но уж там…

Да и собеседник это пропускает мимо ушей. Почти верю, что не только заключительную часть высказывания, но и вообще всё, что я говорю, поскольку сигнал светофора меняет цвет, а водитель возобновляет движение, вернув себе былую отстранённость.

Ненадолго.

– Она не всегда была такой, – слышу спустя некоторую паузу тихое и задумчивое от него. – Другой тоже была.

Не реагирую. Отворачиваюсь. И от воспоминаний, сопутствующих прозвучавшим словам, тоже отгораживаюсь. Не только от плохих. От хороших – тем более. Ведь так гораздо проще делать вид, будто я в самом деле не знаю, где она и что с ней случилось.

Быть может, когда эта моя тайна не будет так влиять на мою жизнь, я её когда-нибудь ему открою.

Если будет смысл…

Но точно не сегодня.

Сама тоже ничего больше не спрашиваю. К тому же вскоре цель и повод нашей поездки становятся более понятны.

Почти.

Белый спорткар останавливается у входа в отдельно стоящее здание высотой всего в два этажа. Оно утопает в зелени, выглядит до того роскошно, что не оставляет никаких сомнений в своей коммерческой составляющей. Хотя название, признаться, мне ни о чём не говорит.

А ещё…

– И что мы тут делаем? – вздыхаю, не спеша выбираться наружу.

– А у тебя есть несколько вариантов? – отзывается с насмешкой опекун.

Закатываю глаза. Молчу. И очень стойко игнорирую появившуюся на его губах новую усмешку, на этот раз веющую откровенной издёвкой. Очень уж она обидной становится для меня. Никуда выходить вовсе не собираюсь. По крайней мере, самостоятельно. Но то я. Адем Эмирхан покидает машину. Обходит ту с капота. Открывает дверцу с моей стороны. Протягивает ладонь в приглашающем жесте, к моему сожалению, не собираясь меня тут оставлять.

– Идём, Асия, позавтракаем.

В моём согласии опекун совсем не нуждается. Моя рука крепко перехвачена. Я вытянута из салона наружу. Дверца за моей спиной захлопывается, а мой сопровождающий тащит меня к центральному входу.

– Если так хотелось позавтракать, мог бы и дома поесть, – ворчу на такое самоуправство.

Тянущий меня вперёд не останавливается. Швыряет ключ от спорткара парковщику прямо на ходу, благо тот его с лёгкостью ловит, после чего спешит скрыться из виду.

– Или хотя бы выехать пораньше, – продолжаю ворчать, ведь собеседник никак не реагирует. – Тогда я бы не опоздала на урок, – перехожу на откровенные жалобы, раз уж проявление упрямства дело бесполезное.

– Сомневаюсь, что пропуск физкультуры каким-либо образом скажется на твоей успеваемости, – наконец реагирует опекун.

Мы останавливаемся. Перед небольшой стойкой с улыбчивым администратором, который первым делом рассыпается в приветствиях.

– На двоих, – обращается уже не ко мне, а к служащему Адем Эмирхан, напрочь игнорируя вежливость.

– Я правильно понимаю, у вас не заказано заранее? – уточняет администратор.

– Правильно, – служит ему коротким ответом.

Улыбка администратора становится лишь шире. За его спиной – просторный зал со множеством столиков, большая часть из которых не занята, так что, по моему мнению, с выбором места не должно быть особых проблем. Хотя мы всё равно задерживаемся.

– Могу предложить стол в центре зала, – с самым вдохновляющим видом принимается перечислять служащий заведения. – Или вам будет удобнее у окна, с обзором на набережную? – предлагает. – А может, вашей спутнице понравится свежий воздух? В таком случае могу разместить вас на террасе.

И так это его «вашей спутнице» прозвучало…

Аж слух резануло.

– Я ему никакая не спутница, – срывается с моего языка в возражении.

Улыбка администратора моментально приобретает виноватый оттенок.

– Прошу прощения, – кается он и вслух. – Возможно, вашей… эм… м-м… – вновь смотрит на стоящего передо мной, явно старается исправить прежнее обращение, но так и зависает, переведя внимание на наши сцепленные вместе руки, не зная, как меня обозвать.

Я и сама не знаю, как себя обозвать.

Как-то ничем не лучше звучит любое другое определение, которое приходит на ум.

Да и вообще…

Я ему никто!

Мы просто спим вместе, угу…

В одной постели, вернее.

И только потому, что он меня к ней наручниками приковывает по вечерам!

Любой, кто, не дай Всевышний, со стороны услышит, решит, что мы какие-нибудь извращенцы, вот точно.

– Моя, как вы выразились, «спутница» является дочерью моей жены, – не сразу, но облегчает нам обоим задачу Адем Эмирхан. – Я её опекун.

Показалось, или, в отличие от нас двоих, он находит в этой ситуации нечто забавное?

Слишком уж явна усмешка на его губах.

И вообще, какого чёрта мы тут стоим и почти оправдываемся перед кем-то, кого, скорее всего, видим первый и последний раз в жизни?

Можно подумать, он из социальной службы какой-нибудь и мы тут на комиссии по нравственности.

Идиотизм!

– Да, на террасе будет удобно, – помогает и с этим мой сопровождающий.

Ладонь мою так и не отпускает. Наоборот. Сжимает крепче, пока администратор провожает нас до нужного столика. На стул опекун меня тоже усаживает сам. Можно подумать, это проявление галантности. Но нет. По-любому отодвигает стул, дожидается, когда я устроюсь, и помогает задвинуть его ближе к столу, чтоб банально убедиться, что я наверняка останусь тут и не сбегу.

Вот и завтрак тоже выбирает сам!

Ничего необычного. Всё то, что я и сама вполне могу приготовить: менемен, сыр, оливки, свежие овощи и ягоды, мёд и сливки, а также апельсиновый фреш, йогурт с гранолой, свежий хлеб и традиционный чай. Разве что с искусством подачи у них тут всё обстоит куда шикарнее, десяти минут не проходит, а глаз радует множество миниатюрных тарелочек и вазочек. Но мне ж не любоваться, а есть. Причём без вариантов. Едва официант, расставивший блюда, удаляется, опекун так и говорит бескомпромиссным тоном:

– Ешь.

Вздыхаю и смотрю на него, неужели он правда думает, что в меня столько влезет? Мужчина же расценивает мою реакцию по-своему.

– Ешь, Асия. Иначе я сам в тебя всё это запихну.

Так и тянет предложить ему запихнуть что-нибудь другое. Не в меня. В себя. Например, свой язык, который с утра пораньше раскомандовался больше обычного.

Конечно же, оставляю это при себе.

Тем более что другая часть меня и вовсе почти решается продолжить проявлять упрямство. Чисто в целях исследовательского эксперимента. Чтоб посмотреть, как опекун вознамерится исполнить это своё озвученное обещание и настолько опозорится.

Правда, ем…

А то с него же станется!

Он тоже наслаждается завтраком. В отличие от той же меня, с видимым аппетитом.

Спасибо, что молча!

Только перед тем, как покинуть заведение, всё же бросает едкое замечание:

– Вот видишь, не так уж и сложно.

Если честно, не имею ни малейшего понятия о том, что это значит. Потому и уточняю:

– Не так уж и сложно? – переспрашиваю.

Мы выходим на улицу. К этому моменту первый урок почти заканчивается. Но данное обстоятельство волнует по-прежнему лишь меня одну.

– Да, не так уж и сложно, – охотно кивает опекун, наблюдая за тем, как подгоняют его машину, – позавтракать вместе со мной, перестав меня игнорировать по утрам.

Что сказать…

Лучше ничего!

А ещё лучше:

– Теперь ты отвезёшь меня в школу?

Вижу, как по его губам расползается очередная усмешка. Кажется, ещё немного, и я начну её ненавидеть.

– Если бы не знал, что ты отличница и много времени уделяешь учёбе, подумал бы, что ты меня по какой-то причине избегаешь, Асия, – так и не отвечает на мой вопрос мужчина.

Но да, как только белый спорткар возвращается в его полное распоряжение, в школу он меня всё-таки отвозит.

Всё так же молча…