Текст книги "Сомниум"

СОМНИУМ

Вместо предисловия

Сомниум – сатирико-фантастический роман о далеком будущем. Действие происходит в 101 году нового летоисчисления. Эра Глобальной Информационной Перезагрузки – это счастливое время для граждан Мирового Государства. Люди, именуемые в романе пользователями, имеют все. Их жизнь – это увлекательная программа, прописанная по индивидуальным параметрам.

Эрон Уолкер (Аэр) – кибер-преступник, человек, который не смог следовать своей программе и атаковал Систему (Глобальный разум Интеллектуального мира).

Малин – счастливый пользователь Новой Эры, беспечный и избалованный, как и все люди в мире после Перезагрузки.

В Сомниуме новые компьютерные технологии привели цивилизацию к ее закату. Синтетическая виртуальная действительность готова лопнуть, как мыльный пузырь.

Мир Малин – общество потребления с редуцированными мыслями-твитами, погоней за модой и за бесконечными обновленными гаджетами, c безразличным отношением друг к другу и неспособностью любить.

Мир Эрона – постоянный поиск свободы: сначала в кибер-тюрьме за пределами цивилизации, потом в Интеллектуальном мире, который станет для него настоящей тюрьмой, и, наконец, в его собственной душе.

Эрон и Малин – это параллельные прямые, между ними всегда будет существовать расстояние. Но в какой-то момент они смогут настолько приблизиться друг к другу, что это позволит им открыть в себе нечто ценное и начать жизнь с нуля.

Глава 1. За электронной стеной

Шел мой 4215 день заключения.

Ветер блуждал над темно-синими водами. Он беспокоил океан, как незримый бунтарь, пробуждая на поверхности первые признаки шторма. Мятежные потоки воздуха зарождались где-то в бескрайних просторах и несли с собой на берег неуловимый запах свободы.

Надо было пошевеливаться, чтобы успеть в поселение до прихода темноты, а темнеет здесь рановато. Ночь внезапно обрушивается на пике светового дня, и, если под рукой нет огня, пиши пропало, пойдешь на ощупь, по звукам и запахам. Однако уходить с побережья я не торопился. Только здесь, со стороны океана, не маячила на горизонте проклятая электронная стена.

Я согнул толстую ветку, и она хрустнула. Мне до сих пор доставлял удовольствие этот несложный процесс. В Интеллектуальном мире предметы не ломаются, а в этой глуши – всегда пожалуйста, ломай, сколько душе угодно. Сегодня, в 101 году от Глобальной Информационной Перезагрузки, у человечества есть все. А всего-то стоило обзавестись неиссякаемой строительной материей. Люди больше не зависят от природного и искусственного сырья, с которым приходилось работать нашим нерациональным предкам. Мы программируем «воздух».

Массалис – так назвали газ, найденный на Марсе. Он оказался настоящим сокровищем – его можно программировать. Ученые обнаружили, что под воздействием электромагнитного поля газ преобразуется в программируемое пространство. С электронной энергией, заключенной в этом пространстве, начали экспериментировать, задавая для нее на компьютере различную форму и консистенцию. Оказалось, что она может стать чем угодно: прозрачным окном, мягким креслом, прочной стеной, нежным цветком, умным роботом, быстрым аэромобилем. С тех пор, как было сделано это открытие, все, что создавалось по воле человека, моделировалось на компьютере и производилось из материализованной энергии.

Взять, к примеру, кровать, которой я здесь лишен. Она может в виде медузы с функцией морской волны волнообразно массировать мои уставшие мышцы. Достаточно голосовой команды, чтобы изменить внешний облик кровати, например, я мог бы сказать: «Большая панда» – и через секунду уже плюхнуться на черно-белый матрас из крупного ворса. Еще одна фантазия – я мог бы приказать кровати парить над полом своей комнаты. Забавно, но всю прелесть этой функции я осознал только здесь – так можно было бы спасаться от проклятых муравьев.

Грозовые тучи, пришедшие с востока, чернели над водой, беззастенчиво пряча раскаленное солнце. Ветер усиливался. Прежде он лишь робко подтрунивал над океаном, а теперь вполне открыто заявлял о себе. Волны росли на глазах. Их пенистые гребни шумно разбивались о скалистый берег, образуя водяную пыль. Вдруг небо озарилось электрической вспышкой, и тут же начался дождь.

Вода – основа всего сущего, поэтому неудивительно, что великий кризис пресной воды, охвативший Землю задолго до нашего времени, перевернул старый мирок вверх тормашками. Я родился в 77 году от Глобальной Информационной Перезагрузки. Мой первый месяц жизни ознаменовался Брюссельским Конгрессом, на котором была утверждена Конституция Мирового Государства. Она заложила недостающий кирпичик в формирование нового менталитета Человека разумного. Вскоре, сам того не зная, из гражданина Соединенных Штатов Америки я превратился в гражданина мира.

Правда, это было давно… я больше им не являюсь. Когда-то в детстве я побывал на заводе по производству деталей для проактивных сидений (космическая промышленность использует непрограммируемое сырье). Я стоял возле конвейерной ленты и смотрел на стройную шеренгу винтиков. Они складывались перед глазами в сплошную блестящую линию. Вдруг мелькнуло что-то оранжевое, и в этот же момент лента остановилась. К ней подплыл робот-кладовщик. Он протянул светящуюся ладонь и, ловко подцепив странную деталь синими люминесцентными пальцами, сжал ее, как букашку. Когда робот расцепил стальные пальцы – там ничего не оказалось.

– Что с ней было не так? – спросил я удивленно.

– Ржавчина, – ответил тот и поплыл по воздуху вдоль ленты.

Бывает так, что вроде бы ты такой же как другие, из плоти и крови, и способности у тебя есть, чтобы приносить пользу. Но какой-то деффект сводит все к нулю. Ты и хочешь жить, как все, но не выходит у тебя следовать заведенным правилам. Позже я осознал, что в каком-то смысле похож на тот ржавый винтик.

Хотя… какое это имеет значение теперь?..

Ни черта не имеет…

Как же все-таки приятно ощущать свободу, вдыхать ее полной грудью вместе с воздухом, когда все, что терзало душу на протяжении долгого времени, вдруг перестает существовать. Ветер с силой дул в лицо, морской солью оседая на коже. Видимость значительно ухудшилась, и я начал щуриться. Высокие валуны дымились морской пеной, рассеивавшейся в воздухе. Я погрузился в бесноватую мглу и как будто на время забыл о ненавистном чувстве тревоги, которое постылым червяком вечно корчилось в моем сознании.

Когда я был на полпути от дома, шторм разошелся еще сильнее. Облизывая губы, я ощущал на языке соль – это ветер приносил ее с океана. Тело трясло от холода, я двигался вперед, обхватив себя руками и слегка наклонившись, чтобы защитить лицо от ветра и проливного дождя. С каждым шагом боль в ноге усиливалась. Я начал хромать – вот ведь размазня!

Наше поселение находилось на другой стороне реки, чье устье покрывали мангровые заросли. Я пробирался по искусственной древесной переправе, со всех сторон меня хлестали мокрые ветки. Сегодня я облажался по полной, оставив в хижине свой чертов нож, и теперь приходилось разводить ветки руками вместо того, чтобы прорубать себе путь. В ненастную погоду мангры выглядят зловеще. Я невольно усмехнулся. Огромные дугообразные корни, будто армия скелетов, марширующих по болоту, торчали из-под воды.

Примерно через час ходьбы я взобрался на вершину холма, откуда открывался вид на скалистые горы. Их синие хребты, окутанные дымкой, возвышались над густыми зелеными джунглями. Вдалеке у подножия гор за серой пеленой скрывалось наше поселение. Ветер приносил оттуда тревожные голоса людей. Я тут же подумал, что нашим тростниковым постройкам грядет очередное испытание на прочность – они ведь сделаны не из Массалис.

Там, где кончались горы, горизонт заслоняла стена-валидатор. Мне нравится, когда идет дождь. В такую погоду черно-белый электронный шум почти не виден на фоне пасмурного ландшафта. Свинцовое небо то и дело освещалось ярким электрическим заревом. Ветер дул в спину, приходилось напрягать мышцы ног, чтобы кубарем не скатиться вниз. Я остановился, с трудом удерживаясь на месте, и, подняв лицо к небу, закричал что есть мочи. Дождь полил мне в рот и глаза. Мне хотелось, чтобы гроза заполнила все вокруг своим рокотом, а капли дождя чтоб сильнее хлестали по коже. Только когда все бушует, я обретаю покой в душе, только так утоляю свою жажду свободы. Я сплюнул и начал спускаться по склону.

Все в нашем мире подчиняется Системе. Все жители планеты являются ее пользователями, а каждый пользователь обязан следовать своей программе. Как ни пытался, я так и не смог научиться этого делать… Сколько себя помню, я никогда не вписывался в общие правила и существовал как компьютерный баг в системе под названием общество.

Я хакер.

Меня зовут Аэр. Так я был зарегистрирован в кибер-тюрьме. Каждый заключенный получает новое имя по названию вредоносной программы, которую он создал. Все данные о прежней личности преступника удаляются из Системы, и единственной памятью о нем остается короткое слово в базе компьютерных вирусов. Правительство строго наказывает за кибер-преступления – оно отключает преступников от Системы. Прошло уже одиннадцать лет, как с моей руки был снят браслет-Персонализатор. Правда, здесь, в этой глуши, в нем нет необходимости.

Эль-Пасо – это тюрьма, расположенная за пределами цивилизации, на полуострове. На Земле существует всего два таких места – одно для мужчин, другое для женщин. Наше поселение находится в жарких тропиках. Тут мы и живем предоставленные сами себе, как дикари.

От Интеллектуального мира мы отрезаны электронной стеной, она проходит по всему периметру суши Эль-Пасо. На свободе таких стен-валидаторов полно, они находятся повсюду, обеспечивая правопорядок. Все просто: браслет на запястье подключен к Системе, доступ разрешен – валидатор идентифицирует, пропускает, снимает оплату. Поздравляю! Ты полноправный пользователь, для которого стены не помеха. Но если пользователь не подключен к Системе или ему запрещен доступ к объекту – компьютерная энергия моментально трансформируется в твердую поверхность стены. Эта функция валидатора охраняет частную территорию, ну и, конечно, не позволяет проникнуть в цифровой мир таким отбросам общества, как мы.

Легкие тростниковые постройки послушно гнулись под беспощадными порывами ветра. Длинные ветви кокосовых пальм отчаянно корчились, стараясь удержаться на месте.

– Флэш, бросай кукурузу сюда! – закричал Флэйк, удерживая массивную плетеную корзину за края. Сегодня он весь день очищал кукурузные початки на ужин для всего поселения. Ветер сорвал крышу с его хижины, и теперь наши запасы пропадали под дождем.

– Где Эрроу? – спросил я, помогая укладывать кукурузу и прилагая немало усилий, чтобы устоять на месте под шквалистым ветром.

– Он пережидает бурю в восточной пещере, – ответил Флэш.

Одна из хижин вдруг оторвалась от земли и прямо на наших глазах, подхваченная воздушным потоком, перекати-полем исчезла за склоном горы.

– Торопитесь, пора идти в укрытия, – закричал Флэйк, направляясь в сторону гор. За ним поспешили остальные поселенцы.

Замешкавшись, я раздумывал: отправиться в пещеру вместе со всеми или пробраться к хижине, чтобы добыть свой нож. Без него весь день я был как без рук, но до прихода ночи оставалось мало времени.

Здесь всегда так: каждую секунду приходится делать выбор! Я бросился к хижине, убедив себя в том, что буду действовать очень быстро. Спешно пробравшись в свое жилище, я схватил длинную палку – это было первым, что попалось мне на глаза. Затем, отыскав нож, я бросил его в плетеную сумку, прихватив заодно и сухой трут, который хранился завернутым в массивный банановый лист. Так мне было спокойнее. Когда я вышел наружу, дождь уже кончился.

Кромешная тьма настигла меня в пути, упав на поселение, как ястреб пикирует на свою добычу. Оставалось пройти всего каких-то метров триста. К счастью, я знал дорогу наизусть. Темнота окружала со всех сторон, и перед тем как сделать шаг, я осторожно нащупывал палкой каждый следующий метр пути.

Жизнь разделилась на беззаботное детство до Эль-Пасо и выживание за электронной стеной. Когда-то я был другим… Вспоминая свою прежнюю натуру слюнтяя, мне хотелось хорошенько себе двинуть. Хотя были во мне и плюсы: я не знал, что такое страх. Но теперь… теперь все изменилось. Я, как трусливая мышь, боялся темноты.

Неукротимая стихия волновала все вокруг, совершенно не разбирая, что попадается на пути. Я слышал, как ветер гудит в зарослях, всецело чувствовал его мощное присутствие. Хаотичные воздушные потоки то ударяли мне в лицо, то толкали в спину или в бок, то одновременно нападали с разных сторон. Я медленно двигался вперед, едва держась на ногах, подавившись своими страхами и ощущая себя беспомощной тварью. Тупая боль полностью охватила мою правую ногу: на прошлой неделе на охоте я повредил бедро, и после долгой ходьбы рана давала о себе знать. Глаза слезились на ветру, а темнота дрожала влажным бельмом перед ними.

«Еще немного, – повторял я про себя. – Запах костра из пещер вот-вот появится в воздухе». Мучаясь от жажды, я проводил языком по сухим губам, изредка сглатывая слюну в попытке избавиться от застрявшего в горле кома.

– Какого черта?!

Вдруг нога моя увязла в грязи и по колено провалилась, а за ней и я сам погрузился всем телом в грязевое месиво. Резкая боль тут же пронзила раненое бедро. Снова выругавшись в голос, я рванулся, чтобы встать. Но нога еще крепче застряла в яме. По телу внезапно распространилась предательская слабость, а во рту совсем пересохло. Сделав еще одну попытку встать, я вдруг полностью обессилел.

Земля дрожала под моими ладонями, а ветер несся в лицо, взвиваясь и снижаясь, завывая и лавируя в полете. Темнота сочилась отовсюду. Я больше не знал, где кончаюсь я и начинается она. Сердце выпрыгивало из груди, гулким стуком отдаваясь в голове. «Нужно позвать на помощь…» Попытка закричать не увенчалась успехом – звук застрял где-то в глотке. Мне становилось все тяжелее дышать, и я начал, как рыба, беспомощно открывать рот, пытаясь поймать хоть глоток спасительного кислорода.

Бессвязные мысли кружили в моей голове, а потом, отключившись, я лишь слышал гул и завывание ветра. Не знаю, как долго длился мой приступ паники, но в конце концов разум начал постепенно проясняться. Совладав с дыханием, я выбрался из ямы, что оказалось не так уж и трудно. Я нашел свою палку рядом и, облокотившись на нее, вытащил ногу. Все бы хорошо, но теперь было непонятно, в какую сторону следует двигаться. Ветер стал тише. Я нащупал кусты и с помощью ножа срезал самые толстые ветки. Обтесав на скорую руку и разложив их на земле, я извлек из сумки сверток из четырехметрового бананового листа. Сам лист я расправил и накрылся им, чтобы защитить от ветра себя и сооружаемую конструкцию, а трут положил на ветки, собрав деревянную стружку в кучку вроде маленького гнезда. После этого, водрузив на стружку крупный ствол, я начал отматывать со своего пояса ротанговую нить. Процесс, который был доведен до автоматизма, сейчас продвигался непривычно медленно, потому что приходилось действовать вслепую. Я обхватил ствол нитью и, встав на него ногами, начал остервенело натирать его, пока влажное дерево не стало высыхать и дымиться.

Все это время в голове крутилась только одна мысль: я конченый псих.

К счастью, мне удалось получить огонь…

***

Я вошел в пещеру и тут же почувствовал резкий запах пота и сырости. Заключенные уже развели костер и устроились вокруг него. В пещере было шумно. Голоса наперебой о чем-то спорили, что-то выясняли и доказывали друг другу. На грязных смуглых лицах дрожало пламя огня, погружая их в ярко-красный.

Вот они – все здесь! Бывшие кибер-генетики и программисты. Когда-то они работали в Системе, а теперь спасаются от шторма в пещере. Кибер-генетики – это те же биопрограммисты, они принадлежат к высшей касте генетиков. Именно они разрабатывают программы пользователям: анализируя ДНК эмбрионов, формируют будущее. Программисты же работают по их инструкциям – забивают решения генетиков в Систему. Многие заключенные носят плетеные набедренные повязки, а те, что угодили в Эль-Пасо недавно, все еще донашивают свои шорты и футболки. Неизменный атрибут каждого из нас – ротанговая нить на поясе. Носить ее приходится для того, чтобы добывать огонь в условиях высокой влажности.

Я расположился у костра, наслаждаясь теплом. Это все, о чем можно было мечтать после ливня. Куча пальмовых листьев послужила мне мягкой подстилкой. Но все на свете относительно. Хоть шел двенадцатый год моего заключения, я все еще не забыл, что такое настоящий комфорт.

Кресло «Эрнисторн» интуитивно определяет, какие точки простимулировать, чтобы вызвать мгновенное расслабление и чувство удовлетворения. А если еще и выпить восстановительно-тонизирующий коктейль «Львиное здоровье», то можно и позабыть, что существует бренная телесная оболочка.

Я обвел глазами сидящих у костра: напротив меня расположился старик Энди – первый выживший в тюрьме; рядом с ним Брайан – скользский тип по кличке Паук; слева от меня – рыжий по имени Иннермост, а справа – Эрроу в своих модных шмотках.

– В Системе нет ничего лишнего, в ней все идеально устроено. Таким, как мы, там не место! – сказал старик Энди, продолжая начатый до моего прихода спор.

В сущности, чем еще заниматься, сидя в пещере во время шторма?

– Хочешь пить? – внезапно пихнул меня в плечо Эрроу.

Я обернулся к нему. Он внимательно осмотрел меня своим пронзительным взглядом.

– Давай, – кивнул я.

Эрроу мой ученик. Он тот еще слюнтяй с вечной тоской в глазах. Присоединился к нам примерно год назад в возрасте двадцати лет. Все, кто попадает в Эль-Пасо, проходят школу выживания. Я взялся за него и обучил рыбалке, охоте, добыче огня, бритью ножом, плетению одежды и прочим премудростям жизни. Правда, он по-прежнему носил свои шмотки. Не знаю, сколько уж вещей он с собой прихватил, но запасы его не кончались. Нет бы поделиться со мной…

– Откуда ты такой пришел? Добывал руду? – усмехнулся он, когда я начал жадно поглощать кокосовое молоко. – Даже волосы почернели, как смола!

Я не ответил. Только теперь ощутив, насколько сильно измотан, я молча вернул ему скорлупу кокоса и поудобнее сел, облокотившись о стену. Как на зло разыгрался шторм и приходилось отсиживаться в пещере вместе со всеми. Если бы не это обстоятельство, вряд ли бы кто-то меня сегодня увидел. Я начал отматывать грязную повязку со своего бедра. Ткань будто приросла к коже, и попытки отодрать ее вызывали мгновенную боль. Я молча корчился, продолжая избавляться от прилипшей материи. Наконец, когда получилось удалить последний слой, мне открылась неприятная картина. Пропасть на коже заполняла пространство между расползшимися в разные стороны краями рваной раны. «Будет новый шрам», – подумал я, разглядывая ее.

– На воле я был одним из лучших. Эти сволочи совершили ошибку, избавившись от меня, – громко произнес Эрроу. Его голос звучал уверенно и даже несколько заносчиво.

– Нет, дружок. Если бы от тебя была польза Системе, ты бы находился на свободе, а не в тюрьме. От нас ведь ничего не зависит, – не поднимая головы от своей работы, пробурчал старый Энди. Некоторые заключенные, как правило, самые старшие, не использовали тюремные прозвища, предпочитая настоящие имена.

Энди сидел, сурово нахмурив брови, и мастерил что-то из рыбьей кости. Густая борода и усы почти полностью скрывали его лицо, только вокруг глаз, носа и на лбу можно было разглядеть участки кожи, изъеденной морщинами. Собеседники продолжали о чем-то спорить, но я поймал себя на том, что потерял нить разговора, наблюдая за ловкими пальцами старого заключенного. Он нанизывал кости на тонкую нить, в полутьме его ожерелье походило на зубы мифического чудовища. За умение мастерски вытесывать фигурки и украшения его прозвали ювелиром. В ход шли глина, камни, древесина, медь, кости животных и все, что только попадалось ему под руку.

Энди здесь главный – старик прожил в Эль-Пасо дольше всех. Он отличный охотник. Я многое перенял у него и научился смотреть на джунгли глазами опытного дикаря. Вдруг он поднял голову от своей работы и возмущенно воскликнул, тем самым прервав ход моих мыслей:

– Вот размазня! Ученые тщательно подбирают программы для пользователей, чтобы каждый был на своем месте.

Брайан тут же перебил его своим сиплым, тревожным голосом:

– Так почему существует тюрьма? А все потому, что нельзя привести всех подряд к общему знаменателю!

Он сидел, ссутулившись, рядом с Энди и ножом выковыривал что-то из-под ногтя. Его лицо было покрыто редкой седой щетиной, она колючками кактуса торчала в разные стороны. Жидкие светлые с проседью волосы спадали на узкие худые плечи. Мы звали его Паук – за умение устраивать первоклассные ловушки.

– Пользователей, которым не удается следовать своей программе, единицы, – отмахнулся Энди. – А двое из них к тому же не вернулись с охоты на прошлой неделе, – добавил он, хмыкнув.

– Парни, не надоело вам спорить о пустом? – спросил Иннермост, увлеченно разделывая рыбу, чтобы поджарить ее на ужин. Его руки были сплошь покрыты веснушками и в тусклом свете огня выглядели, как клешни пятнистого краба. Сильно сосредоточившись на работе, он вытягивал вперед губы. Его брови и ресницы выглядели, как травинки опаленного сена, такой же оттенок был у его рыжих спутанных волос.

– Можешь заткнуть уши, – огрызнулся Паук и тут же спросил, не желая заканчивать разговор:

– За что тебя посадили, Энди?

– Я уже и не помню, – ответил тот, и пещера огласилась его раскатистым смехом, за ним рассмеялись рыжий и Эрроу.

– Они избавляются от таких, как мы, потому что им нужны послушные роботы, которые будут работать по инструкции, не прилагая к работе никакой фантазии, никакой самостоятельности! – прохрипел Паук.

– Фантазии? Что ты имеешь ввиду? – усмехнулся Энди.

– Программисты незаслуженно остаются в тени. Мы достойны того, чтобы наравне с кибер-генетиками разрабатывать идеи для программ, но вместо этого сидим в пользователях, совершенно не имея права голоса, – пояснил Брайан, повернувшись к старику.

– Тут я согласен с тобой, – поддержал его Эрроу.

– А за что тебя посадили, я что-то забыл? – после недолгого молчания вдруг спросил старик. Теперь он с вызовом смотрел на Брайана, совсем забросив свое костяное ожерелье. Все оживились и с интересом уставились на Паука.

– Я пренебрег инструкциями, прописывая программу для будущего генетика, – с гордостью ответил тот.

– Расскажи-ка, – предложил Энди, прищурив один глаз и устраиваясь поудобнее на своем месте.

– Мы имели дело с эмбрионом, гены которого позволяли вырастить кибер-генетика! Вы же знаете, как редко встречаются такие экземпляры биопрограммистов, – начал Брайан. – Но в нем был найден серьезный изъян – повышенная склонность к деструкции, это делало его потенциально опасным для работы с Системой.

– Какое жестокое противоречие. Качества созидателя и разрушителя в одном человеке? – удивленно уточнил рыжий.

– Именно так, – довольный произведенным эффектом, согласился Паук.

Ни для кого не секрет, что в природе не существует идеального пользователя. Каждый наделен положительными и отрицательными качествами. Наше мудрое Государство пытается работать с тем, что дает природа. Изучая врожденные свойства, закодированные в генах эмбриона, генетики подбирают оптимальную программу счастья будущему пользователю. Например, обнаружив художественные способности, дарят профессию цветового оформителя, распознав же леность натуры – не обременяют карьерой, создавая условия безмятежной занятости. Каждый ребенок изучает в школе, как в совершенстве владеть своей программой.

– Я смотрел на экран и видел этого головастика, – продолжил Паук. – Несмотря на его опасную наклонность, ему была уготована судьба биопрограммиста. «И чем он лучше меня?» – думал я. Ведь какая несправедливость: я, программист, работаю по чертовой инструкции, а ему, важной шишке, будет дозволен креативный процесс?! Не бывать этому!

– Давно доказано, что жизнь человека, занимающегося тем, что ему не по нраву, будет безрадостной, – перебил его старик.

– А безрадостная жизнь совершенно не предусмотрена в современном обществе! – поддержал рыжий, заворачивая рыбу в банановые листья, чтобы она сохранила влагу и получилась сочной.

Эрроу начал тихонько смеяться. Он наклонился к моему уху и прошептал:

– Паук должен был отправить его прямиком в тюрьму. Тут как раз идеальные условия для такой жизни.

– Так что ты сделал, Брайан? – спросил старик.

– Да в сущности ничего особенного – перевел человека-креатора в человека-пользователя.

– И какую профессию ты ему дал? – криво улыбнулся Энди.

Паук не заметил наших снисходительных улыбок и серьезно провозгласил:

– Распаковщика файлов в супермаркете!

– Вот размазня! В итоге и поплатился! – хлопнув себя по колену, воскликнул старик.

– Но он не смог бы стать «довольным пользователем», в нем была заложена натура созидателя! – добавил рыжий. – Палата генетиков преследует только одну цель – сделать жизнь человека сказкой. Это закон, который ты нарушил. И зачем тебе все это было нужно?

– Как зачем? Человеку со страстью к деструкции давали карт-бланш на работу в Системе! Это было опасно…

– Генетики не боятся за Систему, потому что она совершенна и способна самостоятельно отсеивать любые ошибки. Ты ведь был неплохим программистом, Брайан, и знаешь это не хуже меня, – сказал Иннермост.

– Да не в этом дело, – махнул рукой Паук и уставился на пламя костра.

– Конечно не в этом, – подхватил старик. – В тебе говорили амбиции. Ты сам мечтал быть кибер-генетиком, да не родился ты им. А парню позавидовал, ведь, несмотря на его недостаток, он оказался лучше тебя, – ухмыльнулся он и возвратился к своей работе.

– Мы все тут креаторы! – добавил Эрроу, вызвав невольные ухмылки на лицах заключенных.

– Мы просто ошибки в Системе, баги, – пробурчал старик, когда его никто уже не слушал.

Запахло жареной рыбой, и я с удовольствием вдохнул аппетитный аромат.

Вдруг Энди посмотрел на меня и подмигнул:

– Брайан, так сколько лет назад тебя закрыли? – обратился он к Пауку.

– Примерно двадцать пять лет прошло, – ответил тот, не отрывая взгляда от пламени.

Старик тут же расплылся в широкой улыбке:

– А тебе интересно знать, что стало с твоим подопечным? – еле сдерживая внутреннее торжество, спросил он.

Я смотрел на Энди: мне хотелось его поколотить. Старый черт, видимо, решил, что сегодня моя история должна стать объектом всеобщего внимания.

Когда мне было тринадцать лет, я совершил преступление против Системы. Палата генетиков подарила мне увлекательную программу. Что может быть более захватывающим, чем созидание? Я должен был принимать участие в создании биовиртуального организма – он требовался ученым для того, чтобы проводить генетические исследования в Системе. В четырнадцать лет планировалось поручить мне поиск подходящих комбинаций генов, которые были бы заложены в матрицу идеального человека.

Но с самого рождения со мной что-то было не так. Мой детский разум работал в обратном направлении, сводя все начинания в область деструкции. К пяти годам я начал придумывать компьютерные вирусы, но тогда они существовали еще только в моем воображении.

В школе меня обучали работе биопрограммиста. Я был доволен своей программой и со временем перестал задумываться о том, как нарушить ту или иную структуру. Все сочли, что недостаток мой полностью компенсирован, и перестали меня контролировать.

Тогда все и случилось.

Однажды, в рамках проекта коллаборации студентов и опытных программистов, я один из немногих удостоился чести работать в Генетическом Центре. Как же я был горд – мне доверили задание в Системе Планирования. Абсолютно случайно я заметил в ней уязвимость – некорректную защиту запросов для входящих данных. Это несовершенство в Системе поразило мое тринадцатилетнее воображение. Не отдавая отчета своим действиям, я, юный биопрограммист с большим будущим, тут же воспользовался этой ошибкой, чтобы запустить в программу вирус.

Мой вирус проник в системное хранилище, в котором находились данные о программах пользователей. Заражая файлы, он перемешивал символы в них, устраивая ураган из информации. Инфицированное хранилище в свою очередь передавало вредоносный код другому. Так вирус, будто ветер, начал распространятся в Системе, став ее воздухом.

А воздух не поймаешь, он просто есть. Я видел в нем символ свободы и придумал вирус, чтобы запечатлеть эту идею. Но действительность гораздо более прозаична, чем великие помыслы воображения. Только обнаружив результаты своего поступка, я осознал, что стал обычным разрушителем.

Энди смотрел на меня в упор хитрыми уставшими глазами. Его лицо освещало пламя костра, и мне было видно, как меняют форму морщинки на его старческой коже. Вот глаза его снова прищурились в попытке разглядеть меня. У старика было плохое зрение. Затем его правая бровь весело поползла наверх и через несколько мгновений быстро опустилась на прежнее место. На тонких обветренных губах обозначилась глумливая улыбка.

– Тот эмбрион – это Аэр! – изобличил меня он.

– Ну и что с того? – тихо ответил Паук, совершенно не удивившись, продолжая вглядываться в пламя костра.

Энди ожидал совсем другой реакции на эту новость, поэтому нахмурился и больше не произнес ни слова. В пещере воцарилась напряженная тишина, нарушаемая треском костра. Вскоре на пороге появился Стинг, он тащил на руках человека в современной одежде.

– Намечается ужин? – весело спросил он, потягивая носом воздух.

Его массивное тело полностью загородило вход в пещеру.

– Рыба почти готова, – сказал Иннермост, даже не посмотрев в его сторону.

Стинг заметил вопросительные взгляды – мой и Эрроу.

– Ах, этот? – кивнул он на парня, которого по-прежнему держал на руках. – Новичок еле дышит, так его напугал шторм, – сказал он с ухмылкой и положил заключенного на землю справа от того места, где мы сидели.

Стинг сел между Энди и рыжим. Я рассматривал огонь. Вот, казалось бы, пример хаотичного свободного движения. Но на самом деле пламя подчиняется воздушным потокам; эти потоки управляют поведением раскаленных языков, то устремляя их вверх, то завихряя в сторону, будто сама природа «приручает» хаос.

Я бросил взгляд на новичка. Он лежал, повернувшись к нам спиной. В дрожащих отблесках пламени я прочитал на его майке давно мною забытое ругательство – «Пароля на меня нет!».

Вокруг все оживились.

– Рыба готова! – торжественно объявил Иннермост, раздавая порции.

Я получил банановый лист с кусочком жареной рыбы, предвкушая неземное удовольствие. Целый день мне не удавалось перекусить, и теперь, с нетерпением схватив горячий лист, я дул на свою порцию. Когда рыба чуть остыла, я начал ее разжевывать, чувствуя, как силы постепенно возвращаются ко мне.