Текст книги "Ночи безумные… Романсы. Избранная лирика."

«Средь смеха праздного, среди пустого гула…»

 
Средь смеха праздного, среди пустого гула,
Мне душу за тебя томит невольный страх:
Я видел, как слеза украдкою блеснула
        В твоих потупленных очах.
 
 
Твой беззащитный челн сломила злая буря,
На берег выброшен неопытный пловец.
Откинувши весло и голову понуря,
        Ты ждешь: наступит ли конец?
 
 
Не унывай, пловец! Как сон, минует горе,
Затихнет бури свист и ропот волн седых,
И покоренное, ликующее море
        У ног уляжется твоих.
 

1870-е годы

«Прости меня, прости! Когда в душе мятежной…»

 
Прости меня, прости! Когда в душе мятежной
       Угас безумный пыл,
С укором образ твой, чарующий и нежный,
       Передо мною всплыл.
 
 
О, я тогда хотел, тому укору вторя,
       Убить слепую страсть,
Хотел в слезах любви, раскаянья и горя
       К ногам твоим упасть!
 
 
Хотел все помыслы, желанья, наслажденья –
       Всё в жертву принести;
Я жертвы не принес, не стою я прощенья…
       Прости меня, прости!
 

1870-е годы

«Мне не жаль, что тобою я не был любим…»

 
Мне не жаль, что тобою я не был любим, –
       Я любви недостоин твоей!
Мне не жаль, что теперь я разлукой томим, –
       Я в разлуке люблю горячей;
 
 
Мне не жаль, что и налил и выпил я сам
       Унижения чашу до дна,
Что к проклятьям моим, и к слезам, и к
                                                     мольбам
       Оставалася ты холодна;
 
 
Мне не жаль, что огонь, закипевший в крови,
       Мое сердце сжигал и томил,
Но мне жаль, что когда-то я жил без любви,
       Но мне жаль, что я мало любил!
 

1870-е годы

Ha новый 1881 год

 
Вся зала ожидания полна,
Партер притих, сейчас начнется пьеса.
Передо мной, безмолвна и грозна,
Волнуется грядущего завеса.
 
 
Как я, бывало, взор туда вперял,
Как смутный каждый звук ловил оттуда!
Каких-то новых слов я вечно ждал,
Какого-то неслыханного чуда.
 
 
О Новый год! Теперь мне всё равно,
Несешь ли ты мне смерть и разрушенье,
Иль прежних лет мне видеть суждено
Бесцветное, тупое повторенье…
 
 
Немного грез – осколки светлых дней –
Как вихрем, он безжалостно развеет,
Еще немного отпадет друзей,
Еще немного сердце зачерствеет.
 

Декабрь 1880 (?)

Воспоминание

 
Как тиха эта ночь! Всё сидел бы без дум,
Да дышал полной грудью, да слушал…
И боишься, чтоб говор какой или шум
Этот чудный покой не нарушил.
Но покоя душе моей нет! Его прочь
Гонит дума печальная…
Мне иная припомнилась ночь –
Роковая, прощальная…
 
 
В эту ночь – о, теперь, хоть теперь,
Когда кануло всё без возврата,
Когда всё так далёко, поверь,
Я люблю тебя нежно и свято! –
Мы сидели одни. Бледный день наступал,
Догорали ненужные свечи.
Я речам твоим жадно внимал…
Были сухи и едки те речи.
 
 
То сарказмом звучали, иронией злой,
То, как будто ища мне мучения нового,
Замолкали искусно порой,
Чтоб не дать объясненья готового.
В этот миг я бы руки с мольбою простер:
“О, скажи мне хоть слово участья,
Брось, как прежде, хоть ласковый взор, –
Мне иного не надобно счастья!”
 
 
Но обида сковала язык,
Головой я бессильно поник.
Всё, что гордостью было, в душе подымалося;
Всё, что нежностью было, беспомощно
                                                     сжалося,
А твой голос звучал торжеством
И насмешкой терзал ядовитою
Над моим помертвелым лицом
Да над жизнью моею разбитою…
 

Конец 1870-х или начало 1880-х годов

Памятная ночь

 
Зачем в тиши ночной, из сумрака былого,
Ты, роковая ночь, являешься мне снова
И смотришь на меня со страхом и тоской?
– То было уж давно… на станции глухой,
Где ждал я поезда… Я помню, как сначала
Дымился самовар и печь в углу трещала;
Курил и слушал я часов шипевший бой,
Далекий лай собак да сбоку, за стеной,
Храпенье громкое… И вдруг, среди раздумья, —
То было ль забытье, иль тяжкий миг безумья —
Замолкло, замерло, потухло всё кругом.
Луна, как мертвый лик, глядела в мертвый дом,
Сигара выпала из рук, и мне казалось,
Что жизнь во мне самом внезапно оборвалась.
Я всё тогда забыл: кто я, зачем я тут?
Казалось, что не я – другие люди ждут
Другого поезда на станции убогой.
 
 
Не мог я разобрать, их мало или много,
Мне было всё равно, что медлит поезд тот,
Что опоздает он, что вовсе не придет…
Не знаю, долго ли то длилось испытанье,
Но тяжко и теперь о нем воспоминанье!
 
 
С тех пор прошли года. В тиши немых могил
Родных людей и чувств я много схоронил,
Измен, страстей и зла вседневные картины
По сердцу провели глубокие морщины,
И с грузом опыта, с усталою душой
Я вновь сижу один на станции глухой.
Я поезда не жду, увы!.. пройдет он мимо…
Мне нечего желать, и жить мне нестерпимо!
 

1880

На новый год

 
Безотрадные ночи! Счастливые дни!
Как стрела, как мечта пронеслися они.
Я не год пережил, а десятки годов,
То страдал и томился под гнетом оков,
То несбыточным счастием был опьянен…
Я не знаю, то правда была или сон.
 
 
Мчалась тройка по свежему снегу в глуши,
И была ты со мной, и кругом ни души…
Лишь мелькали деревья в серебряной мгле,
И казалось, что всё в небесах, на земле
Мне шептало: люби, позабудь обо всем…
Я не знаю, что правдою было, что сном!
 
 
И теперь меня мысль роковая гнетет:
Что пошлет он мне, новый, неведомый год?
Ждет ли светлое счастье меня впереди,
Иль последнее пламя потухнет в груди,
И опять побреду я живым мертвецом…
Я не знаю, что правдою будет, что сном!
 

Декабрь 1881 (?)

Музе

Умолкни навсегда. Тоску и сердца жар

 
Не выставляй врагам для утешенья…
Проклятье вам, минуты вдохновенья,
Проклятие тебе, ненужный песен дар!
Мой голос прозвучит в пустыне одиноко,
Участья не найдет души изнывшей крик…
О смерть, иди теперь! Без жалоб, без упрека
Я встречу твой суровый лик.
Ты всё-таки теплей, чем эти люди братья:
Не жжешь изменой ты, не дышишь клеветой…
Раскрой же мне свои железные объятья.
Пошли мне наконец забвенье и покой!
 

Февраль 1883

«Люби, всегда люби! Пускай в мученьях тайных…»

 
Люби, всегда люби! Пускай в мученьях тайных
Сгорают юные, беспечные года,
Средь пошлостей людских, среди невзгод
                                                     случайных
       Люби, люби всегда!
 
 
Пусть жгучая тоска всю ночь тебя терзает,
Минута – от тоски не будет и следа,
И счастие тебя охватит, засияет…
       Люби, люби всегда!
 
 
Я думы новые в твоем читаю взоре,
И жалость светит в нем, как дальняя звезда,
И понимаешь ты теплей чужое горе…
       Люби, люби всегда!
 

Август 1883

«О, скажи ей, чтоб страсть роковую мою…»

 
О, скажи ей, чтоб страсть роковую мою
       Позабыла, простила она,
Что для ней я живу, и дышу, и пою,
       Что вся жизнь моя ей отдана!
 
 
Что унять не могу я мятежную кровь,
       Что над этою страстью больной
Засияла иная, – святая любовь,
       Так, как небо блестит над землей!
 
 
О, сходите ко мне, вдохновенья лучи,
       Зажигайтеся ярче, теплей,
Задушевная песня, скорей прозвучи,
       Прозвучи для нее и о ней!
 

12 ноября 1883

Во время болезни

 
Мне всё равно, что я лежу больной,
     Что чай мой горек, как микстура,
Что голова в огне, что пульс неровен мой,
Что сорок градусов моя температура!
     Болезни не страшат меня…
     Но признаюсь: меня жестоко
     Пугают два несносных дня,
     Что проведу от вас далеко.
Я так безумно рад, что я теперь люблю,
     Что я дышать могу лишь вами!
Как часто я впиваюсь в вас глазами
И взор ваш каждый раз с волнением ловлю!
Воспоминаньями я полон дорогими,
И хочет отгадать послушная мечта,
Где вы теперь, и с кем, и мыслями какими
     Головка ваша занята…
Немая ночь мне не дает ответа,
И только чудится мне в пламенном бреду,
     Что с вами об руку иду
Я посреди завистливого света,
     Что вы моя, навек моя,
Что я карать могу врагов неправых,
Что страх вселять имею право я
В завистниц ваших глупых, но лукавых…
Когда ж очнуся я средь мертвой тишины
Как голова горит, как грудь полна страданья!
     И хуже всех болезней мне сознанье,
     Что те мечты мечтами быть должны.
 

9 января 1884

Певица

 
С хозяйкой под руку, спокойно, величаво
Она идет к роялю. Всё молчит,
И смотрит на нее с улыбкою лукавой
Девиц и дам завистливый синклит.
Она красавица, по приговору света
Давно ей этот титул дан;
Глубокие глаза ее полны привета,
И строен, и высок ее цветущий стан.
Она запела… как-то тихо, вяло,
И к музыканту обращенный взор
Изобразил немой укор, –
Она не в голосе, всем это ясно стало…
Но вот минута робости прошла,
Вот голос дрогнул от волненья,
И словно буря вдохновенья
Ее на крыльях унесла.
И песня полилась, широкая, как море:
То страсть нам слышалась, кипящая в крови,
То робкие мольбы, разбитой жизни горе,
То жгучая тоска отринутой любви…
О, как могла понять так верно сердца муки
Она, красавица, беспечная на взгляд?
Откуда эти тающие звуки,
Что зa душу хватают и щемят?
 
 
И вспомнилася мне другая зала,
Большая, темная… Дрожащим огоньком
В углу горел камин, одна свеча мерцала,
И у рояля были мы вдвоем.
Она сидела бледная, больная,
Рассеянно вперя куда-то взор,
По клавишам рукой перебирая…
Невесел был наш разговор:
«Меня не удивят ни злоба, ни измена, –
Она сказала голосом глухим, —
Увы, я так привыкла к ним!»
И, словно вырвавшись из плена,
Две крупные слезы скатились по щекам. –
А мне хотелося упасть к ее ногам,
И думал я в тоске глубокой:
Зачем так создан свет, что зло царит одно,
Зачем, зачем страдать осуждено
Всё то, что так прекрасно и высоко?
 
 
Мечты мои прервал рукоплесканий гром.
Вскочило всё, заволновалось,
И впечатление глубоким мне казалось!
Мгновение прошло – и вновь звучит кругом,
С обычной пустотой и пошлостью своею,
Речей салонных гул; спокойна и светла
Она сидит у чайного стола;
Банальный фимиам мужчины жгут пред нею,
И сладкие ей речи говорит
Девиц и дам сияющий синклит.
 

Май 1884

«О, будьте счастливы! Без жалоб, без упрека…»

 
О, будьте счастливы! Без жалоб, без упрека,
Без вопля ревности пустой
Я с вами расстаюсь… Пускай один, далеко
Я буду жить с безумною тоской,
С горячими, хоть поздними мольбами
Перед потухшим алтарем.
О, будьте счастливы, – я лишний между вами,
О, будьте счастливы вдвоем!
 
 
Но я б хотел – прости мое желанье, –
Чтобы назло слепой судьбе
Порою в светлый миг свиданья
Мой образ виделся тебе;
Чтоб в тихом уголке иль средь тревоги бальной
Смутил тебя мой стих печальный,
Как иногда при блеске фонарей
Смущает поезд погребальный
На свадьбу едущих гостей.
 

Декабрь 1884

Памяти прошлого

 
Не стучись ко мне в ночь бессонную,
Не буди любовь схороненную,
Мне твой образ чужд и язык твой нем,
Я в гробу лежу, я затих совсем.
Мысли ясные мглой окутались,
Нити жизни все перепутались,
И не знаю я, кто играет мной,
Кто мне верный друг, кто мне враг лихой.
 
 
С злой усмешкою, с речью горькою
Ты приснилась мне перед зорькою…
Не смотри ты так, подожди хоть дня,
Я в гробу лежу, обмани меня…
Ведь умершим лгут, ведь удел живых
Ряд измен, обид, оскорблений злых…
А едва умрем, – на прощание
Нам надгробное шлют рыдание,
Возглашают нам память вечную,
Обещают жизнь… бесконечную!
 

<1886>

Старость

 
Бредет в глухом лесу усталый пешеход
И слышит: кто-то там, далёко, за кустами,
Неровными и робкими шагами
За ним, как вор подкравшийся, ползет.
Заныло сердце в нем, и он остановился.
«Не враг ли тайный гонится за мной?
Нет, мне почудилось: то, верно, лист сухой,
Цепляяся за ветви, повалился
Иль заяц пробежал…» Кругом не видно зги,
Он продолжает путь знакомою тропою.
Но вот всё явственней он слышит за собою
Всё те же робкие, неровные шаги.
И только рассвело, он видит: близко, рядом
Идет старуха нищая с клюкой,
Окинула его пытливым взглядом
И говорит: “Скиталец бедный мой!
Ужель своей походкою усталой
Ты от меня надеялся уйти?
На тяжком жизненном пути
Исколесил ты верст немало.
Ведь скоро, гордость затая,
Искать начнешь ты спутника иль крова…
Я старость, я пришла без зова,
Подруга новая твоя!
На прежних ты роптал, ты проклинал измену…
О, я не изменю, щедра я и добра:
Я на глаза очки тебе надену,
В усы и бороду подсыплю серебра;
Смешной румянец щек твоих я смою,
Чело почтенными морщинами покрою,
Всё изменю в тебе: улыбку, поступь, взгляд…
Чтоб не скучал ты в праздности со мною,
К тебе болезней целый ряд
Привью заботливой рукою.
Тебя в ненастные, сомнительные дни
Я шарфом обвяжу, подам тебе калоши…
А зубы, волосы… На что тебе они?
Тебя избавлю я от этой лишней ноши.
Но есть могучий дар, он только мне знаком:
Я опыт дам тебе, в нем истина и знанье!
Всю жизнь ты их искал и сердцем и умом
И воздвигал на них причудливое зданье.
В нем, правда, было много красоты,
Но зданье это так непрочно!
Я объясню тебе, как ошибался ты;
Я докажу умно и точно,
Что дружбою всю жизнь ты называл расчет,
Любовью – крови глупое волненье,
Наукою – бессвязных мыслей сброд,
Свободою – залог порабощенья,
А славой – болтунов изменчивое мненье
И клеветы предательский почет…»
«Старуха, замолчи, остановись, довольно!
(Несчастный молит пешеход.)
Недаром сердце сжалося так больно,
Когда я издали почуял твой приход!
На что мне опыт твой? Я от твоей науки
Отрекся б с ужасом и в прежние года.
Покончи разом всё: бери лопату в руки,
Могилу вырой мне, столкни меня туда…
Не хочешь? – Так уйди! Душа еще богата
Воспоминанием… надеждами полна,
И, если дань тебе нужна.
Пожалуй, уноси с собою без возврата
Здоровье, крепость сил, румянец прежних
                                                          дней,
Но веру в жизнь оставь, оставь мне увлеченье,
Дай мне пожить хотя еще мгновенье
В святых обманах юности моей!»
Увы, не отогнать докучную старуху!
Без устали она всё движется вперед,
То шепчет и язвит, к его склонившись уху,
То за руку его хватает и ведет.
И привыкает он к старухе понемногу:
Не сердит уж его пустая болтовня,
И, если про давно пройденную дорогу
Она заговорит, глумяся и дразня,
Он чувствует в душе одну тупую скуку,
Безропотно бредет за спутницей своей
И, вяло слушая поток ее речей,
Сам опирается на немощную руку.
 

Июль 1886

«О, не сердись за то, что в час тревожной муки…»

 
О, не сердись за то, что в час тревожной муки
Проклятья, жалобы лепечет мой язык:
То жизнью прошлою навеянные звуки,
То сдавленной души неудержимый крик.
 
 
Ты слушаешь меня – и стынет злое горе,
Ты тихо скажешь: «Верь», – и верю я, любя…
Вся жизнь моя в твоем глубоком, кротком
                                                         взоре,
Я всё могу проклясть, но только не тебя.
 
 
Дрожат листы берез от холода ночного…
Но им ли сетовать на яркий солнца луч,
Когда, рассеяв тьму, он с неба голубого
Теплом их обольет, прекрасен и могуч?
 

1880-е годы

Старая любовь

 
О, не гони меня, – твердит она, вздыхая, –
Не проклинай докучный мой приход,
Еще не раз душа твоя больная
Меня, быть может, призовет!
Я только тень… зачем же против тени
Старинную враждующую рать
Упреков, жалоб и сомнений
С невольной злобой вызывать?
Я только тень, я призрак без названья,
Мой жертвенник упал, огонь на нем погас,
Но есть меж нами связь; та связь – твои
                                                   страданья:
Они навек соединили нас.
Ты можешь позабыть и ласки, и объятья,
И речи нежные, и тихий блеск очей,
Но не забудешь жгучие проклятья,
Смущавшие покой твоих ночей.
И верь мне: чем сильней росло твое волненье,
Чем больше ты страдал, без пользы жизнь
                                                           губя,
Тем ближе чуял ты мое прикосновенье,
Тем явственней звучал мой голос для тебя.
Благодари меня за всё: за пыл мечтаний,
За счастье и обман, за солнце и грозу,
За каждый вопль разбитых упований,
За каждую пролитую слезу;
И если, жизнью смят, в томлении недуга,
Меня ты призовешь, к тебе явлюсь я вновь,
Я, лучших дней твоих забытая подруга,
         Я старая и верная любовь!
 

<1886>

Пешеход

 
Без волненья, без тревоги
Он по жизненной дороге
Всё шагает день и ночь,
И тоски, его гнетущей,
Сердце медленно грызущей,
Он не в силах превозмочь.
 
 
Те, что знали, что любили,
Спят давно в сырой могиле;
Средь неведомых равнин
Разбрелися остальные –
Жизни спутники былые…
Он один, совсем один.
 
 
Равнодушный и бесстрастный
Он встречает день прекрасный,
Солнце только жжет его;
Злая буря непогода
Не пугает пешехода,
И не ждет он ничего.
 
 
Мимо храма он проходит
И с кладбища глаз не сводит,
Смотрит с жадною тоской…
Там окончится мученье,
Там прощенье, примиренье,
Там забвенье, там покой!
 
 
Но, увы! не наступает
Миг желанный… Он шагает
День и ночь, тоской томим…
Даже смерть его забыла,
Даже вовремя могила
Не открылась перед ним!
 

Февраль 1885

«Прощай!» – твержу тебе с невольными…»

 
«Прощай!» – твержу тебе с невольными
                                                    слезами,
Ты говоришь: разлука недолга…
Но видишь ли: ручей пробился между нами,
Поток сердит и круты берега.
 
 
Прощай. Мой путь уныл. Кругом нависли тучи,
Ручей уже растет и речкой побежит.
Чем дальше я пойду, тем берег будет круче,
И скоро голос мой к тебе не долетит.
 
 
Тогда забуду ль я о днях, когда-то милых,
Забуду ль всё, что, верно, помнишь ты,
Иль с горечью пойму, что я забыть не в силах,
И в бездну брошусь с высоты?
 

1880-е годы

На бале

 
Ум, красота, благородное сердце и сила, –
Всю свою щедрость судьба на него расточила.
 
 
Но отчего же в толпе он глядит так угрюмо?
В светлых очах его спряталась черная дума.
 
 
Мог бы расправить орел свои юные крылья,
Счастье, успехи пришли бы к нему без усилья,
 
 
Но у колонны один он стоит недвижимо.
Блеск, суета – всё бесследно проносится мимо.
 
 
Раннее горе коснулось души его чуткой…
И позабыть невозможно, и вспомнить так жутко!
 
 
Годы прошли, но под гнетом былого виденья
Блекнут пред ним мимолетные жизни явленья…
 
 
Пусть позолотой мишурною свет его манит,
Жизни, как людям, он верить не хочет, не станет!
 

1 ноября 1892

«Опять пишу тебе, но этих горьких строк…»

 
Опять пишу тебе, но этих горьких строк
Читать не будешь ты… Нас жизненный поток
Навеки разлучил. Чужие мы отныне,
И скорбный голос мой теряется в пустыне.
Но я тебе пишу затем, что я привык
Всё поверять тебе, что шепчет мой язык
Без цели, нехотя, твои былые речи,
Что я считаю жизнь от нашей первой встречи,
Что милый образ твой мне каждый день милей,
Что нет покоя мне без бурь минувших дней,
Что муки ревности и ссор безумных муки
Мне счастьем кажутся пред ужасом разлуки.
 

1892

«Всё, чем я жил, в чем ждал отрады…»

 
Всё, чем я жил, в чем ждал отрады,
Слова развеяли твои…
Так снег последний без пощады
Уносят вешние ручьи…
И целый день, с насмешкой злою,
Другие речи заглушив,
Они носились надо мною,
Как неотвязчивый мотив.
Один я. Длится ночь немая.
Покоя нет душе моей…
О, как томит меня, пугая,
Холодный мрак грядущих дней!
Ты не согреешь этот холод,
Ты не осветишь эту тьму…
Твои слова, как тяжкий молот,
Стучат по сердцу моему.
 

1892

«О, что за облако над Русью пролетело…»

 
О, что за облако над Русью пролетело,
Какой тяжелый сон в пустеющих полях!
       Но жалость мощная проснулася в сердцах
       И через черный год проходит нитью белой.
       К чему ж уныние? Зачем бесплодный страх?
И хату бедняка, и царские палаты
Одним святым узлом связала эта нить:
И труженика дань, и креза дар богатый,
И тихий звук стиха, и музыки раскаты,
И лепту юношей, едва начавших жить.
Родник любви течет на дне души глубоком.
Как пылью, засорен житейской суетой…
Но туча пронеслась ненастьем и грозой, –
Родник бежит ручьем. Он вырвется потоком,
Он смоет сор и пыль широкою волной.
 

1892

«Вот тебе старые песни поэта…»

 
Вот тебе старые песни поэта –
Я их слагал в молодые года,
Долго таил от бездушного света,
И, не найдя в нем живого ответа,
       Смолкли они навсегда.
 
 
Зреет в душе моей песня иная…
Как ни гони ее, как ни таи, –
Песня та вырвется, громко рыдая,
Стоном безумной любви заглушая
       Старые песни мои.
 

1893 (?)

Отравленное счастье

 
Зачем загадывать, мечтать о дне грядущем,
Когда день нынешний так светел и хорош?
Зачем твердить всегда в унынии гнетущем,
Что счастье ветрено, что счастья не вернешь?
Пускай мне суждены мучения разлуки
И одиночества томительные дни, —
Сегодня я с тобой, твои целую руки,
      И ночь тиха, и мы одни.
О, если бы я мог, хоть в эту ночь немую,
      Забыться в грезах золотых
И всё прошедшее, как ношу роковую,
      Сложить у милых ног твоих.
Но сердце робкое, привыкшее бояться,
      Не оживет в роскошном сне,
Не верит счастию, не смеет забываться
И речи скорбные нашептывает мне.
Когда я удалюсь, исполненный смущенья,
      И отзвучат шаги мои едва,
Ты вспомнишь, может быть, с улыбкою сомненья
Мои тревожные моленья,
Мои горячие и нежные слова.
Когда враги мои холодною толпою
Начнут меня язвить и их услышишь ты,
Ты равнодушною поникнешь головою
      И замолчишь пред наглою враждою,
      Пред голосом нелепой клеветы.
Когда в сырой земле я буду спать глубоко,
Бессилен, недвижим и всеми позабыт, –
      Моей могилы одинокой
      Твоя слеза не оросит.
      И, может быть, в минуту злую,
Когда мечты твои в прошедшее уйдут,
      Мою любовь, всю жизнь мою былую
      Ты призовешь на строгий суд;
О, в этот страшный час тревоги, заблужденья,
      Томившие когда-то эту грудь,
Мои невольные бессильные паденья
      Ты мне прости и позабудь.
Пойми тогда, хоть с поздним сожаленьем,
      Что в мире том, где друг твой жил,
Никто тебя с таким самозабвеньем,
      С таким страданьем не любил.
 

1881