Текст книги "Девятьсот часов неба. Неизвестная история дирижабля «СССР-В6»"

«Карлик» успел подрасти

Советское полужёсткое дирижаблестроение начали с изделия меньших размеров и более простой конструкции – «в качестве первого эксперимента для ознакомления советских инженеров с итальянским типом конструкции дирижабля».

К проектированию корабля объёмом 1750 кубометров на Дирижаблестрое приступили в июле 1932 года. Его оболочку заказали московскому заводу «Каучук», а изготовление металлических деталей, в отличие от предыдущих дирижаблей, решили не поручать ЦАГИ, а освоить сами. Как вспоминал Нобиле, это происходило «…на Долгопрудной, в грязном деревянном сарае, в котором были установлены как придётся токарные станки и другие устройства, какие только мы сумели получить».

Когда конструкторское бюро под руководством итальянских инженеров почти закончило работу, выяснилось, что из-за ошибок в расчётах дирижабль получается слишком тяжёлым, и его пришлось удлинить, увеличив объём до 2100–2200 кубометров. Понадобились внесение серьёзных исправлений в чертежи и переделка уже готовых деталей, из-за чего сроки сорвались, и сборку смогли начать только в феврале 1933 года. Её вели в необорудованном, плохо освещённом временном деревянном эллинге, где температура временами опускалась до –15 °C. Из подъёмных приспособлений имелись только простейшие люльки: даже обычные пожарные лестницы были в дефиците.

Первый советский полужёсткий дирижабль, собранный на Долгопрудной, получил опознавательный знак «СССР-В5» и поднялся в небо 27 апреля 1933 года. Фотографии обнаруживают его внешнее сходство с итальянским кораблём Mr[71]71
  От итальянского Molto rigido – очень жёсткий [98].


[Закрыть] объёмом около 1 тыс. кубометров, который выпустили на заводе SCA в 1924 году, – он и по сей день остаётся самым маленьким полужёстким дирижаблем в мире и одним из самых миниатюрных дирижаблей вообще. Не исключено, что именно Mr послужил отправной точкой для проекта «В5», хотя в их конструкциях имелись заметные различия.

Долгопрудненский «карлик» не только увеличился в размерах и потребовал для постройки намного больше времени, чем ожидалось. Самым неприятным сюрпризом стало значительное превышение сметы: первоначально на создание «СССР-В5» отпускали не больше 250 тыс. рублей, тогда как фактические затраты составили около 830 тыс.

С высоты современных знаний ситуация не кажется чем-то экстраординарным. Перерасход бюджетов при разработке новых образцов техники – явление столь же неизбежное, сколь и распространённое, независимо от общественного строя и системы производства. Яркий пример из наших дней – пассажирский самолёт «Боинг 787 Dreamliner»: как известно, стоимость программы его создания в процессе реализации выросла с 6 млрд до 32 млрд долларов.

Однако в Советском Союзе 1930-х годов, где господствовали тотальное планирование и директивное распределение всего и вся, более чем трёхкратный рост затрат на «СССР-В5» произвёл сильное впечатление. Этот факт привлёк внимание не только руководства Аэрофлота, но и контрольных органов – начальник Дирижаблестроя Илья Фельдман, который в ноябре 1932 года сменил на этом посту Пурмаля, вынужден был давать объяснения в Наркомфине.

Ситуацию усугубляло то обстоятельство, что к 1933 году народные деньги, собранные на «нашу Машу», то есть эскадру дирижаблей имени Ленина, кончились. Дирижаблестрой перевели на чисто бюджетное финансирование, а государственные средства всегда выделяли неохотно, да и к неумеренным тратам относились весьма неодобрительно.

Нобиле не смог объяснить удорожание, но уверял, что при постройке первого экземпляра дирижабля нового типа это совершенно нормальное явление. Между тем как минимум одна причина известна: те самые ошибки проектирования, которые привели к необходимости увеличить размеры корабля, выполнить новые расчёты и переделать часть чертежей и деталей.

Похоже, Нобиле вообще мало интересовался финансовой стороной дела. В самом начале при обсуждении грандиозных дирижаблестроительных планов он искренне недоумевал и спрашивал, откуда возьмутся многие сотни миллионов рублей, необходимые для их реализации. Дирижаблестроевское начальство уверило его в том, что о деньгах думать не нужно, они найдутся в любых количествах. Итальянец поверил советским товарищам и успокоился, хотя, как опытный руководитель, много лет возглавлявший дирижаблестроительный завод, как бизнесмен-капиталист, он отлично умел считать и экономить. Свидетельством тому служит история о шарнирах.

Удачная комбинация

Для строившегося корабля N-6, воспроизводившего конструкцию «Италии», на заводе SCA в своё время изготовили комплект шарнирных узлов, соединяющих подвижные элементы киля. В 1928 году, после ликвидации итальянского дирижаблестроения, шарниры вместе с другими деталями попали на склад, а когда позже его содержимое отправили в металлолом, лишь бы не продавать Советам, каким-то чудом уцелели.

Находясь в Москве после плавания на «Малыгине» летом 1931 года, Нобиле рассказал об этом товарищам из ВОГВФ. Именно такие детали предстояло использовать в будущем советском дирижабле типа N – корабле 18500, постройка которого обсуждалась уже тогда. Сырьём для них служила дорогостоящая специальная сталь, но дело было не только в деньгах: сложное устройство шарниров требовало специального оборудования и особой квалификации рабочих, а потому воспроизведение их в СССР могло затянуться на долгое время. Нобиле предложил выкупить готовые детали в Италии и получил согласие, а также соответствующие полномочия.

Однако попытка сделать это официальным путём привела лишь к тому, что заводу приказали немедленно продать шарниры на переплавку по цене металлолома. У Нобиле имелись не только недоброжелатели, но и друзья, с помощью которых ему удалось выяснить, куда именно отправились драгоценные детали. Не теряя времени, он последовал за ними, сумел перехватить их буквально перед заслонкой плавильной печи и выкупил – вдвое дороже, чем стоил лом, но в тысячу раз дешевле, чем обошлись бы готовые изделия. Впоследствии шарниры были вывезены в СССР и использованы по назначению.

Этой своей операцией Нобиле не без оснований гордился:

…Система шарнирных узлов не была изменена. Эти узлы были нам присланы из Италии… <…> Они изготовлены из никелевой стали, обладающей большой прочностью. Цена этих узлов очень повышена – почти 50 руб. золотыми на 1 кгр., но благодаря удачной комбинации мы сумели их заполучить за 5 коп. килограмм. Комплект этих узлов почти весь находится в наличии, остаётся только проверить эти узлы. Проверка произойдёт в наших мастерских на Долгопрудной. Преимущества шарнирных узлов – большие, в особенности если брать во внимание сборку. Кроме этих преимуществ, эти узлы необходимы для частей кормы и носа[72]72
  ГАРФ, ф. Р8418, оп. 8, д. 71, лл. 26–27.


[Закрыть].

Благодаря настойчивости итальянского консультанта Дирижаблестрой выиграл время, а частичка итальянского N-6 всё же поднялась в небо, встроенная в конструкцию советского дирижабля.

Тонкие линии чертежей

Набор чертежей и данных по кораблю 18500, который привезли с собой итальянцы, позволил избежать повторений на начальном этапе, но дальше пришлось развернуть полноценное проектирование, как бы ни хотелось дирижаблестроевскому начальству считать это «только восполнением отсутствующих детальных чертежей». Конструкторское бюро под руководством Нобиле приступило к этой работе осенью 1932 года.

Уже тогда в дирижаблестроении проявился разрыв между планами и возможностями, который останется его хронической болезнью во все последующие годы. Руководство Дирижаблестроя жаловалось на «чрезвычайно большие затруднения… обусловленные отсутствием фондируемых материалов[73]73
  Материалы, распределяемые между потребителями строго централизованно на основе государственных планов.


[Закрыть], необходимых для производственных процессов, неукомплектованностью инженерно-технической и рабочей силой, отсутствием пригодного для производства помещения, некомплектностью технического и машинного оборудования и, наконец, отсутствием собственной моторной базы для строительства дирижаблей»[74]74
  РГАЭ, ф. 9527, оп. 1, д. 446, л. 1.


[Закрыть]. Однако вместо того, чтобы сконцентрировать усилия и ограничиться двумя-тремя проектами, на Долгопрудной одновременно занимались множеством разнообразных дирижаблей.

Помимо решения текущих практических задач, конструкторские силы отвлекались на разработку концепций аппаратов, о производстве которых в ближайшие годы речь не могла идти в принципе. Одним из них, например, был корабль, весьма сомнительный даже чисто теоретически: объёмом в 100 тыс. кубометров, неслыханно огромный для полужёсткого типа, он задумывался как «стратосферный» – с высотой полёта 4,6 километра и потолком в 11 километров. Непонятно, шли ли подобные эксперименты на пользу молодому советскому дирижаблестроению.

В работе над кораблём 18500 трудности порой вынуждали конструкторов отказываться от общепринятых приёмов и искать новые решения, как это было, например, с гидростатическими испытаниями.

Для того чтобы окончательно спроектировать оболочку корабля и сопряжённые с ней детали килевой фермы, необходимо достаточно точно знать ту форму, которую оболочка примет после наполнения газом. При одинаковом раскрое исходных полотен эта форма может заметно меняться в зависимости от конкретной ткани. Для 18500 предстояло использовать отечественную прорезиненную материю, свойства которой были весьма нестабильны и ещё недостаточно изучены.

Теоретические расчёты требовали сложных вычислений, к тому же натурный эксперимент всё равно давал более точные результаты. Поэтому задача всегда решалась при помощи гидростатических испытаний: сделанную из той же ткани модель оболочки в масштабе 1:30 подвешивали на специальных измерительных станках, наполняли водой и изучали. Полученные данные по специальной методике пересчитывали для реальных размеров.

Чертежи станков, предназначенных для испытания модели оболочки корабля 18500, Нобиле подготовил и передал на Дирижаблестрой ещё до приезда в СССР, в марте. Однако изготовление их шло чрезвычайно медленно и завершилось бы не раньше декабря.

Ждать так долго было невозможно: начальство давило, требуя ускорить проектирование, и главный конструктор нашёл решение. Те соединения килевой фермы, которые у итальянских кораблей были жёсткими, он сделал подвижными, шарнирными – чтобы потом, уже при сборке корабля, подогнать металлические части к действительной форме оболочки. Находка оказалась весьма удачной, и такую конструкцию приняли на будущее как типовую.

С изготовлением кабины, а также моторных гондол проблем не возникло: его поручили ЦАГИ, с которым в декабре подписали соответствующий договор.

Дороговизна импортных материалов заставляла максимально использовать местные. Итальянские конструкции адаптировали, подстраиваясь под характеристики имевшихся в наличии металлов, резины, тканей, – таким образом, чтобы не потерять в прочности критически важных узлов и не слишком утяжелить корабль. Некоторые специальные стали и сплавы, которым не нашли замены, всё же пришлось заказывать за границей, однако их доля в общей массе дирижабля, не считая моторов, не должна была превысить 5 %.

Понимая, что детали из советского сырья при той же прочности в среднем весят больше, инженеры искали всевозможные способы облегчения корабля. В целом удалось не только остаться на уровне итальянских показателей, но и получить положительный эффект.

Этот вопрос имел сугубо практические значение: для корабля 18500 каждый выигранный килограмм массы конструкции в среднем прибавлял дополнительный километр к максимальной дальности полёта.

Там, где это возможно, сталь заменяли более лёгкими кольчугалюминием и дюралюминием. Килевую ферму вместо труб из углеродистой стали, соединённых путём обмотки проволокой, пропаянной оловом, решили сварить из тонкостенных хромомолибденовых труб. Это не только увеличило прочность, но и позволило отыграть 120–150 килограммов массы фермы. Правда, выросла и стоимость: в США трубы из хромомолибденовой стали в среднем обходились в полтора раза дороже углеродистых [1, с. 102], а в СССР, где их только недавно начали производить, разница, по-видимому, была ещё больше.

Как и многое другое, найти такие трубы оказалось непросто. ЦАГИ, которому заказали изготовить из них балочки, получал материалы по линии оборонного ведомства, но и он не сумел достать трубы в Москве и обратился за помощью на Долгопрудную. Главный снабженец Дирижаблестроя предпринял экспедицию в Днепропетровск, где на одном из заводов[75]75
  Предположительно, Днепропетровский завод им. Ленина, выпускавший тонкостенные стальные трубы (ныне ПАО «Днепропетровский трубный завод»).


[Закрыть] и отыскал дефицитную продукцию. На эту «операцию» ушёл месяц драгоценного времени.

Улучшения касались не только замены материалов, но и размеров деталей. В частности, основываясь на опыте эксплуатации кораблей типа N, Нобиле посчитал возможным существенно уменьшить размеры купола носового усиления – в сочетании с частичным применением кольчугалюминия это дало экономию в 200 килограммов.

Пилот Иван Мейснер предлагал любопытное новшество, которое могло бы сократить экипаж дирижабля и дать существенный выигрыш в грузоподъёмности: отказаться от мотористов в каждой гондоле и вывести управление всеми тремя моторами в специальную рубку внутри киля, где с ним управился бы единственный механик[76]76
  Такая схема предусматривалась проектом полужёсткого дирижабля, которым в 1930–1931 годах занимался ЦАГИ.


[Закрыть][38]. По-видимому, это требовало новых серьёзных расчётов, на которые не было времени, или же просто сказалась нетерпимость Нобиле ко всяким вмешательствам в его технические решения, даже позитивным. Так или иначе, предложение не прошло.

На некоторых участках справиться с ростом массы не удалось. Так, из-за худшего качества советских тросов, применяемых для расчалок, их пришлось спроектировать более толстыми, и киль прибавил 50 килограммов, ещё 235 килограммов дала оболочка – за счёт более тяжёлой материи.

Пытаясь облегчить бензопровод, оставили только один из двух коллекторов, идущих внутри киля от баков к моторам. Однако масса детали не только не уменьшилась, но и выросла примерно на 20 килограммов: итальянские медные трубы имели толщину стенок в полмиллиметра, а лучшие советские, которые удалось найти, – не меньше 1 миллиметра.

Заметно увеличилась в размерах кабина. Если на «Норвегии» и «Италии» её уменьшали при подготовке к арктическим полётам, то корабль 18500 строился как пассажирский, и по настоянию дирижаблестроевского начальства его кабину удлинили с 12 до 15 метров и слегка расширили. Несмотря на это, увеличение массы по сравнению с итальянской конструкцией не превысило 10 %.

Итог «борьбы за килограммы» оказался следующим: по расчётам, собственная масса дирижабля не должна была превысить 11,2 тонны – против 11,8 тонны у «Норвегии», которая перед полётом на полюс была максимально облегчена, а в первоначальном виде со всей своей роскошной обстановкой тянула на 13,4 тонны. Обогнать «Италию», весившую те же 11,2 тонны, не удалось. Фактическая масса «СССР-В6» составила 11,7 тонны, но и это было очень хорошим результатом.

На совместном заседании коллегии Аэрофлота и Технического совета Дирижаблестроя, прошедшем в январе 1933 года, Нобиле выступил с обширным докладом о положении дел с проектированием нового дирижабля. Он подробно рассказал об изменениях, внесённых в его конструкцию, и сообщил, что выполнено уже 1750 чертежей, а оставшуюся небольшую часть можно закончить в течение февраля.

В заключение прозвучали похвала в адрес конструкторского бюро, возглавляемого самим докладчиком, за «огромное дело, выполненное в короткий срок» и предупреждение: работа над детальными чертежами продлится вплоть до окончания приёмных испытаний корабля и будет часто сопряжена с внесением исправлений и изменений – это совершенно естественно, и по-другому быть не может.

Однако производственники то и дело возвращали в конструкторское бюро десятки и даже сотни чертежей, требующих переделки вовсе не по «естественным», а по совсем другим причинам: из-за ошибок, допущенных в спешке, по небрежности, ввиду низкой квалификации инженеров и чертёжников, отсутствия элементарной дисциплины.

К примеру, в феврале 1933 года главный инженер Верфи[77]77
  Верфь – производственное подразделение Дирижаблестроя, созданное в январе 1933 года на базе Технического отдела, имевшее в составе временные механические мастерские, временный деревянный эллинг (то и другое на Долгопрудной) и баллонный цех в Черкизово. После гибели Гольцмана Верфь некоторое время носила его имя.


[Закрыть] Воробьёв жаловался Нобиле:

До 1/II – с. г. Техотделом было спущено за соответствующими подписями в механические мастерские 368 чертежей по дирижаблю 18.500 м³.

Приступив к проверке этих чертежей, мы вынуждены были все эти чертежи изъять из мастерских, ввиду множества недоделок, неправильностей, отсутствия размеров, неясности и т. д. Из этого числа 150 чертежей для исправления и нанесения этих исправлений на кальку были переданы непосредственно в контрольный отдел Конструкторского бюро, проверка остальных производится с нашим отделом подготовки производства. В исправлениях, дополнениях и пр. нуждаются 95 % этой группы чертежей.

Далее следовали длинный перечень дефектов, обнаруживаемых в чертежах, и призыв:

Всё это заставляет обратиться к Вам с настоятельной просьбой – дать распоряжение по Констр. отделу Конструкторского бюро, чтобы чертежи выпускались им без вышеперечисленных дефектов, т. к. их наличие совершенно дезорганизует работу производственных отделов Верфи, вызывает крайнее её удорожание, вызывает излишние накладные расходы и проч.[78]78
  РГАЭ, ф. 9574, оп. 1, д. 1, л. 102.


[Закрыть]

В апреле того же года специальная проверка выявила, что 75 % чертежей кабины корабля 18500 нуждалось в исправлениях и если бы они были переданы в производство, то не меньше 30 % деталей оказались бы бракованными.

В мае пришлось в срочном порядке переделывать 600 чертежей – около 15 % полного комплекта по кораблю.

Жалобы на ошибки и неточности, постоянное запаздывание с передачей чертежей в цеха продолжались до самого окончания постройки 18500.

Справедливости ради надо сказать, что и в производственных подразделениях, бывало, чертежи попросту теряли или изготавливали детали по каким-то своим представлениям, далёким от конструкторской документации.

Завершить проектирование в феврале 1933 года конструкторскому бюро не удалось по обстоятельствам, от него не зависящим: Нобиле серьёзно заболел.

Технического руководителя Дирижаблестроя экстренно прооперировали 28 февраля в Кремлёвской больнице, и несколько дней он находился между жизнью и смертью. Всё было настолько плохо, что в какой-то момент к нему даже пригласили из французского посольства католического священника. Однако, как и пять лет назад в Арктике, смерть отступила, и в начале мая Нобиле вернулся к работе.

К августу конструкторы партию за партией передали в производство более чем 3500 чертежей – бóльшую часть рабочего проекта. Только тогда проектирование можно было считать законченным, но лишь в основном: даже к концу года объём невыполненных конструкторских работ всё ещё составлял около 10 %.

Вместо двух месяцев, запланированных прошлой весной, проектирование заняло двенадцать. О том, чтобы выпустить дирижабль к намеченной дате – 1 октября, нечего было и говорить, и срок сдвинули на 1 октября следующего, 1934-го года.

В отчёте за 1933 год дирижаблестроевское начальство делало вид, что дела идут в целом неплохо:

Основным и положительным качеством производства является переход строительства дирижаблей от системы мягких дирижаблей на полужёсткие и цельнометаллические значительных кубатур[79]79
  РГАЭ, ф. 9527, оп. 1, д. 589, л. 21.


[Закрыть].

Оценка руководства Аэрофлота была совсем другой: выполнение производственной программы признали неудовлетворительным, выявили ряд нарушений финансовой дисциплины, за что Фельдману собирались объявить выговор, однако ограничились постановкой на вид.

На буржуев смотрим свысока

Хотя сам Нобиле в своих мемуарах не касался этой деликатной темы, в Аэрофлоте и на Дирижаблестрое отношение к нему и в целом к итальянскому присутствию было неоднозначным.

Большинство уважало Нобиле как профессионала, чьи заслуги и авторитет бесспорны, и училось у него. Но у кого-то сквозила «собственная гордость», порой переходящая в открытое неприятие.

Уже в августе 1932 года, всего через несколько месяцев работы группы Нобиле в СССР, Гольцман был вынужден провести специальное заседание коллегии Аэрофлота, посвящённое интехпомощи. Пригласили всё руководство Дирижаблестроя и его основных подразделений, около 30 человек: дело было серьёзное. По итогам обсуждения приняли решение:

Комфракция ВКП(б) Коллегии ГУГВФ совместно с ком. активом организации «Дирижаблестроя», исходя из того, что использование иноспециалистов (группа Нобиле) происходит в недостаточной степени удовлетворительно, постановляет:

1/ Поручить Дирижаблестрою внести полную ясность в организационные взаимоотношения итальянских специалистов с различными органами Дирижаблестроя, в частности, установить права и обязанности каждого иноспециалиста в отдельности и их связь с соответствующими группами совспециалистов и рабочих.

2/ [Партийные] Ячейки на местах и администрация должны добиться беспрекословного и в срок исполнения технических распоряжений итальянских, а также советских руководителей. <…>

3/ Комфракция осуждает тенденцию игнорирования иностранцев, комчванство по отношению к их работе, мнения будто «наши» инженеры уже больше знают, чем Нобиле и его сотрудники… будто мы их обучаем, а не они нас, и т. д. <…>

4/ Осудить также случаи отказа инженеров в К. [онструкторском] бюро от конструкторско-чертёжной работы, предложенной Нобиле за некомплектом конструкторских кадров. Впредь поступать по отношению к лицам, отказывающимся от исполнения распоряжений технических руководителей, по всей строгости Дисциплинарного устава ГВФ. <…>

7/ Обязать ячейки ВКП(б) на местах повести разъяснительную работу среди беспартийных сотрудников органов Дирижаблестроя… о значении иностранной технической помощи для дирижаблестроения в СССР и об отношении советских специалистов к итальянской группе Нобиле. Разъяснение вести в духе данного решения[80]80
  РГАЭ, ф. 9574, оп. 1, д. 20, лл. 7–8.


[Закрыть].

Нобиле отмечал, что «национальная гордость» советских людей очень велика, однако сам иногда невольно пересекал тонкую грань, за которой эта гордость оказывалась задетой. Вот, к примеру, фрагмент его выступления на январском заседании коллегии Аэрофлота и Техсовета Дирижаблестроя в 1933 году:

Нашему Конструкторскому бюро было указано: выполнить быстро, что мы и сделали. И считаем, что хорошо сделали. Требуем теперь, чтобы другие, от кого зависит исполнение, сделали бы так же.

Мы уже давно указали, кому следует, каковы те средства, которые мы считаем необходимыми для реализации конструкции нашего первого дирижабля: помещения, машины, оборудование, материалы, эллинги. Эти средства необходимо дать вовремя потому, что будет очень печально, если нам придётся отказаться от надежды видеть наш дирижабль к концу этого года, выполняющим серию полётов, намеченных Гражданским воздушным флотом[81]81
  ГАРФ, ф. Р8418, оп. 8, д. 71, лл. 50–51.


[Закрыть].

«Мы требуем, мы указали» и т. п. – эта лексика была бы воспринята нормально, прозвучи она из уст какого-нибудь высокого партийного руководителя, вроде начальника Политуправления Аэрофлота, да и то лишь в случае, если «мы» означало «партия». Но исходившие от Нобиле, иностранца, «фашистского генералишки», эти слова даже со скидкой на погрешности перевода могли вызвать закономерное раздражение.

В самом конце речи Нобиле от частного вопроса дирижабля 18500 перешёл к материям принципиальным:

Пусть мне будет разрешено говорить с полной откровенностью. У нас здесь в прошлом рассматривались с чрезвычайной лёгкостью различные вопросы, связанные с выпуском дирижаблей, так, что часто создавалось впечатление, что в некоторых кругах считают всерьёз, что можно построить большие современные дирижабли, не имея необходимых средств, что можно импровизировать их постройку, что можно их создать почти из ничего, чудом.

Но теперь, к счастью, как будто всё это радикально изменилось, поскольку всё больше выдвигается более реальное представление о проблемах, связанных с постройкой дирижаблей.

Наконец, признано, что бесполезно составлять план производства, если в то же время не составляется и не приводится в исполнение план организации самих средств производства.

Выполняя полученные распоряжения, наше Конструкторское бюро выполнило свой долг. Теперь нужно, чтобы те, от кого это зависит, выполнили трудную задачу устранения серьёзных и многочисленных трудностей, которые встают или могут встать на пути превращения в действительность нашего проекта.

Мы просим, чтобы это было сделано быстро. Чтобы упорный труд, энтузиазм наших молодых инженеров быстро бы увенчался выполнением. Мы хотим увидеть, с нетерпением ждём того момента, как над Москвой в октябре месяце будет летать советский воздушный корабль – близнец единственных во всём мире кораблей, достигших и перелетевших Северный полюс[82]82
  ГАРФ, ф. Р8418, оп. 8, д. 71, лл. 51–52.


[Закрыть].

Этими «некоторыми кругами», в которых утверждались планы постройки больших современных дирижаблей, были Совнарком и Политбюро. И нанят был Нобиле для реализации этих планов, а вовсе не для публичной критики. Стенограмму доклада, между прочим, направили в Комиссию обороны, где с ней имело возможность ознакомиться высшее руководство страны.

Очевидно, Нобиле, вообще мало искушённый в политике, по наивности переоценивал советскую демократию, принимал декорацию за действительность и заходил слишком далеко, в том числе и в отношениях с коллегами по Дирижаблестрою. Это не осталось без внимания бдительных наблюдателей, и информация очень скоро дошла до контрольных органов. В феврале 1933 года Н. Куйбышев, начальник Военно-морской инспекции НК РКИ, докладывал Сталину:

…для Нобиле созданы такие условия, при которых он имеет возможность беспрепятственно выступать в роли защитника рабочего класса. Против кого – очевидно, против органов Советской власти. «Ваша страна – самая революционная страна в мире. У вас есть профсоюзы, обязанные защищать ваши интересы. Требуйте у них улучшения своего материального положения», – вот смысл одного из его выступлений. Имеется также приказ Нобиле, которым организуется специальная комиссия с участием в ней секретаря парторганизации, с задачей проработки вопросов улучшения быта рабочих и служащих. Знаменательно и то, что считается совершенно нормальным, когда советские инженерно-технические работники ищут у Нобиле защиты своих прав или удовлетворения своих претензий. Одним словом, в Дирижаблестрое фашист-генерал Нобиле превратился из технического консультанта в политического руководителя[83]83
  ГАРФ, ф. Р8418, оп. 8, д. 71, л. 9.


[Закрыть].

Нобиле повезло: тремя-четырьмя годами позже он получил бы обвинение в контрреволюционной деятельности. Но тогда, видимо, всё ограничилось строгим внушением Гольцману и самому Нобиле, и наверх доложили: «Решениями Президиума ЦКК[84]84
  Центральная контрольная комиссия ВКП(б) – высший партийный контрольный орган.


[Закрыть] и МК ВКП(б) это политически недопустимое положение выправлено». Больше «фашист-генерал» не лез в советскую политику.

В личном общении Нобиле не всегда был прост и ровен. С одной стороны, работавшие с ним отмечали неизменную приветливость, внимание к собеседнику, простоту и доступность. «У Нобиле можно было многому поучиться: как себя вести, как себя поставить, а это, между прочим, очень важно. Это то, что мы называем внешней культурой обращения с людьми», – вспоминал конструктор-дирижаблист Владимир Шевырёв, лично общавшийся с Нобиле [9]. Коллег-конструкторов тот приглашал к себе домой на итальянскую пасту и валютный рислинг из Торгсина. Частенько заглядывали к нему на Мясницкую и шахматисты, которые порой засиживались за игрой допоздна и убегали на последний поезд метро.

В то же время были заметны его невнимание к молодёжи, если её приходилось учить, и болезненная реакция на любые попытки даже не критиковать, а просто чуть глубже поинтересоваться его инженерными решениями, уточнить детали: «Что вы, меня хотите проверять, что ли?»

Настороженность, недоверие, даже отторжение, которые порой проявлялись в отношении советских коллег к Нобиле, не всегда имели в основании его личные или профессиональные качества. В начале 1930-х годов в Москве находился Уго Гоббато, будущий исполнительный директор компании «Альфа Ромео», руководивший группой итальянских специалистов на строительстве Первого государственного подшипникового завода. Он вспоминал, как технологии, внедряемые иностранными инженерами, наталкивались на скептицизм и недоверие, их инструкции и указания часто игнорировали, их время и усилия расходовались впустую. Гоббато предполагал, что дело в своеобразном советском комплексе неполноценности, а также в естественной подозрительности по отношению к специалистам из фашистской Италии и ко всему, что они несли с собой [85, pp. 170–171]. Те же проблемы случалось испытывать многим «не фашистским» иностранцам, работавшим тогда в СССР по договорам о технической помощи.

Технический руководитель Дирижаблестроя покинул СССР в 1936 году, незадолго до того, как НКВД привлёк его бывших сотрудников-инженеров к ответственности за «связь» с ним, выполнение его шпионских поручений и ведение вместе с ним контрреволюционной фашистской деятельности среди рабочих. Именно это случилось в 1937 году с конструкторами-дирижаблестроителями Борисом Гарфом, Михаилом Канищевым, Вадимом Штрангелем, Владимиром Катанским [13]. Верхом абсурда явились обвинения в передаче итальянцу секретных сведений об устройстве советских дирижаблей.

Такова горькая ирония судьбы: в СССР поначалу считали, что на родине Нобиле подвергся преследованию фашистов, но в конце концов его самого объявили фашистским бандитом. К счастью для него, «бандит» к этому времени был уже далеко.