Электронная библиотека » Алексей Берсерк » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 2 февраля 2023, 07:01


Автор книги: Алексей Берсерк


Жанр: Русское фэнтези, Фэнтези


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 4

 
У меня есть нож, есть арбалет,
Они служат мне уже тысячу лет.
У меня есть лес, и это мой дом,
Всю жизнь обитаю я в нем.
 
 
Над кронами леса плывут облака,
Если стреляю, то наверняка…
 
 
Моих прежних лет порвана нить,
Я по-новому научился жить,
Человек исчез, его больше нет,
А из тела его демон вышел на свет.
 
 
Вечная мука…
Вечная скука…
 
 
Нынче все духи от феи до беса
Меня называют Хозяином леса.
Мне преданно служат лохматые твари,
Со временем все уважать меня стали.
 
 
Заклинанием плоть вызываю свою,
Все того же Охотника не узнаю…
И зеленая кровь оживляет ее,
Только сердце стучит уже не мое.
 
 
Нынче все леприконы, а также сатиры,
Люди, волки, медведи и даже вампиры,
Признают мою власть – они в этом правы,
Не хочет никто над собою расправы.
 
 
Вечная мука…
Вечная скука…
 
 
Нынче все духи от феи до беса
Меня называют Хозяином леса.
Мне преданно служат лохматые твари,
Со временем все уважать меня стали.
 
 
Нынче все духи от феи до беса
Меня называют Хозяином леса.
Мне преданно служат лохматые твари,
Со временем все уважать меня стали.
 
 
Король и шут – текст песни «Хозяин леса»
 

В лучистых зарослях этой странной затерянной пущи, как нигде больше на землях многострадального Сентуса и за его пределами, всё ещё чувствовалась настоящая жизнь. Казалось, что свет и цвет здесь сохранились от самых времён их истинного созидания, а форма реальности так гармонично переплеталась с легендами, что сквозь этот союз сюда проникали танцующие в кронах деревьев феи и дриады, похороненные на страницах рассказов диковинные звери и целые вереницы других животных, многие из которых уже давно покинули этот мир по причине воцарения в нём человека. Однако и то была лишь небольшая часть от общей картины постоянно менявшихся очертаний живого естества, воплощённого в древнем лесе, который рос, пока оставалась черна земля, дышал, пока над этой землёй кружил свежий летний воздух, и был готов защищать свою обитель так долго, как только могла позволить себе это делать последняя заповедная часть самой дремучей из всех первобытных обителей первозданной живой природы.

Свисающие с веток гигантские лианы и бродящие под их сенью золочёные фигуры тигров и пантер являли собой поистине завораживающее зрелище, в то время как витающий между деревьями аромат орхидей, томно поднимающийся на фоне зелёного, однако такого чужого для них хвойного леса, мог свести с ума любого из рода людей, кому по необъяснимой случайности удалось бы проникнуть сюда и оставить свой первый за всю историю существования подобного оазиса надежды след – но всё же такого пока ещё ни разу не происходило, и его границы оставались девственно чисты. Возможно, отчасти именно эта особенность и привлекала сюда последних представителей оставшихся видов животных, а также переносимые по ветру, воде и суше семена и споры вымирающих растений и грибов, некоторым из которых приходилось преодолевать значительное расстояние, чтобы все они навечно могли остаться здесь нетронутыми, укрывшись от злосчастной магии, день за днём разрушавшей их прежние места обитания, хотя на самом деле причина была не только в этом.

Несомненно, влекущей их сюда силой оставалось нечто неназываемое, чьё присутствие буквально пронизывало собой каждый холмик и каждый новый росток их благословенного пристанища, а именем этому служили небеса и скалы, камни долин и пороги рек, закатные всполохи и неизмеримая гладь ночного купола звёзд, отражающаяся в поверхности древних озёр и намытых дождём осенних луж, сменяющихся глубокой белизной зимы с её снегами, а затем в воспаряющих каплях наступающей весны и лета, год за годом произносивших это имя в несменном танце сезонов жизни и смерти, рождения и борьбы, а также страданий и радости, недоступных для понимания остальным живым расам инакомыслящих созданий, среди которых люди оставались самыми первыми… но далеко не единственными творениями отмеренного им всем общего бытия.

– …Его время пришло. Ты не имел права спасать его из того поединка с астаритом. И не можешь так просто взять и поменять условия нашего с ним соглашения, Хранитель, – продолжал бормотать задорного вида низкорослый человечек с большими глазами и странной формы заострёнными ушами, которые выглядывали из-под вычищенного до блеска шлема с кожаной окантовкой. Края этой окантовки были обрамлены затейливым тиснёным узором, а из двух продольных цилиндриков, приделанных к шлему по бокам, маленькие ручки этого существа соорудили некое подобие основы для целого ряда полукруглых спиц, закрепленных между ними, чтобы служить «насестом» для ещё большего количества всяких блестящих штучек, монет и даже более мелких предметов, таких как крючки, поскребки и кольца. Каждый раз, когда человечек двигал своей головой, переминаясь на месте, они мелодично потренькивали, но потом снова замирали, словно бы их хозяин нарочно заставлял эти вещицы звучать только в паузах между своими словами.

В ответ же на само присутствие такого необычного гостя, который находился в отмеченном стоячими камнями центре заповедной поляны, еле доносившиеся сквозь листву ближайших крон порывы тёплого ветра, каким-то чудом пробивавшиеся сюда со всего леса, казалось, сами собой складывались в только ему понятные фразы гномьего языка, давно забытого для любого обитателя поверхности и почти утерянного даже для самих гномов… но не для того, кто когда-то жил рядом с ними под одним солнцем и небом, многие сотни лет назад.

– Сам ты должен понимать, – роптал на человечка ветер, и листва вторила ему, – что нет больше эльфов на этом свете… – А небо заканчивало за них обоих: – Потому я и спас его… ведь он единственный, кому по силам…

– Да знаю я, знаю, Постоянство тебя закляни, знаю! – продолжал тем временем раззадориваться гном, который, казалось, нисколько не обижался на своего незримого собеседника, поскольку обижаться, по сути, ему было и не на кого. Поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, его необыкновенно большие, выпученные глаза ловили вокруг лишь тени и шорохи, создаваемые лесом, и если бы за этой картиной сейчас наблюдал хоть кто-то ещё, то ему бы наверняка показалось, что маленький человечек просто разговаривает сам с собой, однако это было далеко не так.

– Тогда зачем ты пришёл за ним… так далеко в мои владения? – ворошил лесную подстилку ветер, тихо перекликаясь с колосящимися травами, пригибавшимися за ним волной стройного эха. – Зачем?.. Зачем?.. Зачем?..

– Ты должен был почувствовать зачем, – требовательно лопотал гном. – На существование самого этого человека мне наплевать. Для нас, изгнанного народа, оно так же связано с его людским семейством, как и прочие сущности старого мира, в котором теперь правит только их магия. Но его выкованный из небесной стали инструмент… это произведение искусства! Я понимаю, что его нынешний владелец неразрывно связан с этим предметом единой цепью поколений. И хотя мне всё-таки удалось вплести в неё и своё звено тоже, когда его отец продал мне его… Но я не могу просто так забрать этот предмет. По крайней мере до тех пор пока ты поддерживаешь в этом человеке жизнь своим животворным дыханием. Пойми, у нас с ним было заключено общее соглашение! И основано оно было на оставшемся времени его существования в этом мире. На Постоянстве устройства этого мира, Хранитель! А это уже, как ты знаешь, гномья прерогатива…

– Ваше соглашение… не стоит всего того, что грозит… дикой природе этого мира… опустошаемой под гнётом людей… если я не найду себе достойного преемника… который уберёг бы то, что вскоре останется от леса… когда меня не станет… – журчал у ног маленького человечка голосистый ручеёк, уносясь прочь и отдаваясь в огромных камнях, выставленных вокруг гнома вертикальными колоннами священного для когда-то живших здесь последних эльфийских народов календаря летнего и зимнего небесного полукруга.

– Всё равно это не аргумент, и ты не вправе был вмешиваться! – всё так же упрямо стоял на своём маленький человечек, который, казалось, вообще не обращал особого внимания на то, КАКИМ образом общалась с ним окружившая его неведомая сила, равно как и на приводимые ей аргументы. Хотя всё же в его собственных манерах читалось некое уважение, поскольку за всё то время, что они разговаривали, он ни разу не позволил себе схитрить или вести себя слишком высокопарно – а ведь именно так он обычно и вёл себя на дорогах, до последнего торгуясь там со всяким прохожим людом, лишь бы очистить их карманы от оставшихся медяков.

– Коротка жизнь людей-й… – заунывно тянули листья ближайшего ясеня, раскинувшего у самого края восточной части поляны свои гигантские ветви чуть ли не до неба. – Но это не их вина… А их удел… Ниспосланный циклом бытия… Как цена за их возможности… – продолжила его томную речь сама земля, и в ту же секунду её тёмные недра слегка задрожали и раздвинулись, образовав прямо под тем местом, где стоял гном, небольшой холмик. Этот холмик тут же заставил маленького человечка споткнуться, когда он прямо-таки почувствовал сквозь тонкие подошвы своих аккуратно сшитых полусапог, что мягкая лесная подстилка под ними вдруг стала превращаться во что-то твёрдое и гладкое. Взглянув себе под ноги ещё раз, озадаченный гном неожиданно наткнулся глазами на оголённые кости, белевшие из-под земли своими гладкими мерзкими черепками, отчего сразу же и повалился назад от ужаса, поскольку быстро узнал, кому они принадлежали.

– Для каждой букашки… время течёт по разному… И тем не менее смерть – это ваш общий рок, – заключили над его головой проплывавшие у самого солнца невообразимо высокие облака, словно то были невидимые вершители суда над всем, что творилось у них на глазах за последние миллионы лет, однако для гнома этот голос доносил лишь очевидные вещи, и потому он тотчас же быстренько поднялся с ног и отряхнулся.

– Ты же знаешь, что мы не люди, – снова зазвучал его торопливый голос. – Ещё до того, как первый из их рода ступил на поверхность этих некогда благословенных земель мы уже иначе относились и к жизни, и к смерти. Хотя, конечно, я всё же не могу не признать твою правоту, Хранитель: ведь, в отличие от тебя, мы все – и вправду смертные. А некоторые из наземных существ – смертные окончательно, так сказать. Как, например, те животные, что уже никогда не доберутся до хранимых тобой заповедных чащоб в глубине этого леса. И как те бедные эльфы, которым принадлежали когда-то эти кости… В общем, вот почему ты сам должен понимать, что твоё вмешательство – противоестественно. А Постоянство вечно. Дай ему умереть, Хранитель. Дай ему умереть.

– Его у-ме-ни-е… – прошуршали вдруг несколько пар лап огромных волков, пронёсшихся где-то невдалеке от поляны. – …Полученное от искры… самого первого его предка… – продолжили за них птицы, чирикавшие на ветвях неподалёку и носившиеся быстрыми стайками между ними, – сумевшего изготовить такое… Оно же тоже вечно… разве нет?.. – И, словно набиравший силы круговорот фраз, подобные звуки стали всё больше и больше окружать маленького человечка, стоявшего посреди поляны, прорываясь уже отовсюду: – Раздуваемая с каждым поколением… эта специальность… эта искусность… в обращении с-одним-и-тем же инструментом… принадлежащая не зверю, но-созданная-лишь по воле человека… пережила их всех… И в конце-концов-явила на свет того, кто одним-своим усердием одним-своим старанием… и ничем более… пробил стены их прежних-родовых-возможностей-проломил врата забвения-и преодолел отпущенный ему земной удел-заслужив-тем-самым право… выжить… став кем-то иным-если на то будет его воля…

– И что же говорит его «воля»? – недоверчиво и презрительно поинтересовался у этих звуков гном.

– О-о-о!.. – треснул маленький камушек у его ног, и тут же на поляне воцарилась тишина… После чего одновременно застрекотали все насекомые в траве и забегали все мелкие зверьки вокруг: – Он неимоверно, несомненно, неукоснительно… хочет… жить!.. Он хочет мести!!!

…Но поскольку его сущность больше не обременена законами его порочной стаи… Она стала больше… Она вырвалась из них… И пришло время для поворота… этого цикла… – завершили камни на поляне. – Ведь я уже истощён… И больше не я… а он… и его наследство… едины… во мне… и произрастая из согласия… со мной… скоро станут… мной… опять.

– А как же предмет нашего соглашения, из-за которого я здесь? Как же их фамильное произведение искусства? Которое я, прошу снова заметить, абсолютно честно выторговал у его отца за год то того, как последние его сородичи погибли в том внезапном нападении астаритов на их деревню?.. – не унимался в создававшемся шуме стрекочущих коготков и гуле сотен жёстких крыльев, трепетавших в воздухе, строптивый голос маленького человечка, который теперь всё больше тонул в этих звуках, становясь, скорее, их общей частью. – Ведь этот лук, выкованный из небесной стали первым Устеном он нужен был ему только для этой самой мести. И что же: теперь он тоже сольётся с тобой в единую сущность?.. А, Хранитель?!..

– Лук?.. – звякнул вдруг проблеск ручейка. – Так вот как это называется… – Лу-ук… – и как будто по одной команде все насекомые вокруг него разом вспорхнули, после чего вознеслись единой стаей прямо к небесам. – Эта вещь… не из нашего мира… Она чужда мне… – сухо прошипел ветер. — Но принадлежала этому человеку… даже раньше, чем он родился… Поэтому связь их… иная… И она несравнимо выше, чем даже тот метал-л-л… – на этой фразе гному неожиданно послышалось, как его родные месторождения запрятанных глубоко под землёй и находящиеся сейчас во владении дварфов драгоценных металлов тихонько откликнулись на «слова» Хранителя, – …которым ты… распоряжаешься. Твоё постоянство… – снова продолжил ветер, – против его связи поколений… ничто.

Услышав такое святотатство, маленький человечек недовольно поморщился и ещё больше надвинул на лоб свой золочёный шлем, чтобы Хранитель не понял насколько они его задели. Однако не проронил ни слова.

– …Он больше не человек… – продолжили глухо звучать камни вокруг него. – И ты не сможешь призвать эту вещь к себе… своими врождёнными силами… основываясь на прошлом соглашении между вамиОднако я… до поры стану судьёй… в вашем деле… И когда придёт время… он сам отдаст тебе этот…  Лу-ук, – снова подсказал камням ручеёк, – поскольку вещь та… станет больше… ему не нужна… И тогда закон постоянства… – присоединился к ним ещё и голос колышимых ветром цветов на поляне, – будет наконец соблюдён.

– Хм-м… Если таково твоё окончательное решение… Но, право, как-то странно даже! Я столько лет собирал те золотые и серебряные монеты, что он оставлял мне как обещанную по нашему соглашению плату… Обшаривал многие тайники, о которых знали только мы двое… Но всё равно не набрал установленную мной первоначальную цену выкупа за этот лук целиком! До сих пор этот человек остаётся должен мне немалую сумму. Хотя курс в этой ненормальной стране ползёт вверх как проклятый. Хвала Постоянству, что мы договаривались на серебро или золото… Послушай, Хранитель, а ты уверен, что он так просто расстанется с ним, даже когда окончательно займёт твоё место? – насупившись, задал ему свой последний вопрос низкорослый человечек, слегка поёжившись от роящихся у него в голове неуверенных мыслей. – Ведь если до этого момента с ним снова что-то случится и он, поддавшись человеческим страстям, отринет свою связь с природным…

– Не отринет!.. – чётко и ясно разнеслось вдруг у гнома над ухом, когда тот завертел было головой из-за покидавших поляну ветров, которые стали легонько овевать его выглядывающие из под шлема кудрявые волосы, не давая их маленькому хозяину закончить свою фразу до конца. – Ведь это его путь…


Далеко-о… Далеко-о…

…Аж до самых бескрайних горизонтов всё тянулось и тянулось осеннее покрывало менявшего листву разноцветного живого леса, и казалось, что не будет ему в здешних пристанищах северных широт ни конца, ни излома.

Сезоны проходили за сезонами, порой занося с собой и лютую стужу, и буквально пропитанную жарой летнюю засуху, но в последние годы эта череда стала особенно неприятной, потому как старое время начало куда-то пропадать, а пришедшее ему на смену новое время очень резво меняло за собой весь лес в весьма непривычной для большинства его обитателей манере. Птицы и звери, как могли, конечно, приспосабливались к таким изменениям, но многие и погибали, разнося по округе гнилостный урожай последних лет, которого не бывало на этой древней земле уже очень долгое время. К тому же для грядущей осени неожиданно холодный сентябрь припас сначала тягучие дни непрерывных дождей, а затем ещё и холод. Следуя друг за другом, они в какой-то момент слишком резко посшибали с деревьев всю последнюю красоту, добавив к ним уж слишком ранние для начала этого сезона понурые, гнилые цвета, которые, несмотря на то, что лес всё ещё бушевал кое-где своими яркими красками, изрядно разбавили их до боли зимней серостью.

Однако, если говорить о природе в целом, то и такая ранняя перемена имела свои цикличные отметки на её первозданной шкале сезонных контуров. Тем более что для хищных птиц и разных падальщиков этого региона наступала отличная возможность полакомиться самыми слабыми и дряхлыми членами лесной братии, неспособными пережить ненастные времена или набить свои запасники семян вовремя.

И как неторопливо небесное колесо отмеряло свои каждодневные перекаты над тянущимися к нему размашисто-острыми верхушками первозданного леса, так же неторопливо старела и порастала мхом одинокая избушка, ютившаяся где-то под осенним пологом хвойных и лиственных чащоб, надёжно укрытая среди сухостоя и окруженная многими километрами заболоченных территорий. Томно и слабенько поблёскивал иногда за её деревянными ставнями одинокий вечерний огонёк, зажигавшийся стараниями неизвестного человека, жившего в ней вот уже целую вечность, а наутро хозяин тотчас же пропадал из неё, исчезая во мраке ближайших кустов и даже словно растворяясь в них, пока свет солнца не разгонял этот мрак окончательно. Но как ни странно, по прошествии стольких лет вокруг этого скромного убежища нельзя было найти ни единого следа, принадлежавшего ступне его загадочного обитальца, как будто тот вовсе не умел оставлять следов, но, возможно, виной тому была всего лишь мягкая, болотистая почва, заполнявшая всё вокруг своим топким мхом, росшим почти повсеместно, за исключением самых южных границ этой местности, где за полоской горизонта начинались невысокие холмы и скаты. К тому же, воспринимая это строение как часть леса, животные бродили здесь свободно, не боясь ни избушки, ни её скрытного хозяина. И всё же иногда что-то будто вспугивало их, после чего человек стремительно исчезал, порой не возвращаясь сюда очень долгое время, но в конце концов его непременный силуэт всегда оказывался на своём прежнем месте, стоило только в один из вечеров снова забрезжить в окне одинокому огоньку, пробивавшемуся из старенькой дровяной печки-самокладки, а самому хозяину блеснуть в свете выглянувшей луны своими такими же седыми, как её лучи, старческими волосами.

В подобный редкий момент можно было увидеть, что то был стройный, хотя уже и очень потрепанный годами, заросший старик, в оборванных лохмотьях, под которыми тем не менее проглядывало что-то вроде доспеха, а в руке или за спиной у него всегда покоился какой-то странный, но весьма искусно сработанный составной лук – что всё вместе делало его скорее похожим на какого-то война древности, неизвестно как оказавшегося в современном, развитом посредством магического прогресса человеческом обществе. Однако поскольку он жил в лесу один, то данное обстоятельство, по сути, совершенно не играло никакой роли, ведь здесь вокруг не было ни единой души, чтобы судить об этом. Проходя мимо своего самодельного, хотя и довольно сложно устроенного верстака для изготовления и подгонки стрел, этот старик всегда осторожно прикасался к нему, поглаживая гладкую столешницу рукой. После чего, шагнув к размещавшейся рядом поленнице, брал с собой небольшую охапку дров и, минуя изрубленную колоду, осторожно заносил свою ношу на порог дома, неизменно оставляя часть дров в прихожей, прямо напротив деревянной бадьи.

Отмеряя шагами трескучие доски подгнивавшего по краям сенного пола, человек легко ориентировался в полной темноте своего жилища, а когда за ним закрывалась и вторая дверь, ведущая в светлицу, то практически молниеносно в его глазах вспыхивал какой-то странный голубоватый огонь, от которого тут же занимался и камин, и все масляные лампы вокруг, даже если в них уже давно не было и намёка на топливо. Благодаря этому сложенная из брёвен добротная комнатушка моментально преображалась, а седой старец неспешно следовал до печки и, осторожно подложив дрова к невесть как горевшей пустой топке, степенно присаживался затем на свой деревянный стул за массивным столом, стоявшим напротив одинокого спального места рядом с окном, и тихо принимался за скромный ужин.

Однако, несмотря ни на что, даже в самых повседневных его повадках внимательный взгляд мог всегда отметить и былую стать, и молодецкую удаль, что когда-то составляли саму соль этого человека и до сих пор оставались значительной частью его увядающей жизни, но побеждающую его тело старость было всё же не обмануть – ибо даже самый стойкий зверь в летах оставался уже не так смел и отважен, приобретая больше осторожности и отрешенности. Эта же понурость читалась и в редких проблесках некогда ясного взора хозяина избушки, а также в его скованных ранним артритом суховатых пальцах рук и немного сгорбленной походке, хотя в остальном этот «старик» практически во всём превосходил своих куда более подряхлевших сверстников из городов. Не говоря уж о том, что мог дать фору практически любому из них, когда дело касалось стойкости и терпения, вместо того чтобы весь день ныть о своих болячках или не знать, чем себя занять. Вдобавок, судя по тому, сколько лет он уже управлялся здесь со всеми делами один, нечего было и говорить о том, что носимый им с собой повсюду крайне необычный лук оставался простым украшением или всего лишь памятью о прожитых годах. Хотя помимо этого возможности его оружия оставались вполне себе заурядными и даже отсталыми по меркам наступившего века, целиком зависящего от магических технологий. Но тем не менее, несмотря на то, что сам владелец лука практически никогда не пользовался магией – или, во всяком случае, тем, что имелось в виду под этим словом в нынешнем понимании – было всё же кое-что ещё, без сомнения, крайне отталкивающее в этом почтенном старце.

Проносясь сквозь лета, его испещрённое морщинами и былыми шрамами лицо всё чаще становилось похоже, скорее, на маску, а порой, застигнутое врасплох ярким дневным светом, казалось точно свинцовым или каменным, подёрнутое непонятной дымкой безмолвного бытия, живущего в такт с окружавшим старика холодным северным лесом, и уже одно это делало его до ужаса странным для любого представителя практически всех известных в мире людских общин, будь то даже самое удалённое от современных развитых стран дикое островитянское племя.

И, разумеется, было совершенно ясно, что подобный образ жизни, который уже невесть сколько лет вёл здесь, в глуши, этот охотник, оставалось очень трудно классифицировать и уж тем более принять с точки зрения неукоснительно точной постановки закона во всеуточняющемся праве нового жилищного постулата Сентуса, который ясно запрещал строить или заселять что-либо на государственных землях королевства, если сама постройка или те земли, на которых она стояла, не были куплены у государства за баснословные для любого местного обывателя деньги. А такими землями считались отныне абсолютно все: как заселённые, так и нехоженые просторы этой необъятной страны, вплоть до самых её границ с другими империями или новомодным союзом демократических государств, если говорить о Гилии, колонии которого, казалось, распадались теперь абсолютно везде, и в первую очередь в самых далёких странах, таких как Сунгхи, Бакамба или Ванкарат.

Однако, с другой стороны, здравый смысл подсказывал, что подобная ситуация была настолько уникальной, что практически не признавала за собой никаких аналогов – ведь жить одному в таком возрасте представлялось весьма нелёгким испытаниям, даже находясь где-нибудь в пределах городов или в деревне… Не говоря уж о диком, нехоженом крае северных лесов, где никто и никогда не услышал бы твоих стонов и криков, попади ты в беду, а пища и кров напрямую зависели от твоего здоровья, поскольку вполне себе небольшая простуда уже могла свести в гроб любого, кто не был готов к ней заранее.

Но, несмотря ни на что, по какой-то необъяснимой удаче старику до сих пор удавалось ловко протянуть здесь не один десяток лет. И хотя столь тяжкое существование уже само по себе казалось почти невозможным для разума многих (если не сказать всех) отважных первопроходцев, кто хотя бы раз в жизни задумывался над этим, мечтая о путешествиях и описаниях всего того, что ещё не было подвластно прогрессу, поскольку находилось за пределами осваиваемых земель северных границ королевства – один лишь сей факт уже давал этому странному человеку неоспоримое право заниматься здесь любыми делами на своё усмотрение. Ну а что за дела могли оставаться у человека в старости, когда всё уже давно быльём поросло?..

Вода да еда, насущные хлопоты, да вечно подгнивающая кровля на крыше, нехитрый быт после долгих приготовлений – вот, пожалуй, и весь список того, что составляло его каждодневную рутину, поскольку остальное время старый лучник непременно отсутствовал где-то в лесу, и ничто не могло больше возжечь в нём того былого, но уже порядком истлевшего чувства пережитых когда-то дней славной охоты, в которой решалась тогда его дальнейшая судьба, как человека, имевшего в жизни последнюю цель… и всё же упустившего её.

А затем, подобно неясному очертанию памяти, это чувство уже само выпорхнуло из стариковских воспоминаний, как птичка, и в оставшиеся уходящие дни его прошлой жизни улетело вместе с другими своими собратьями на далёкий берег несбывшихся надежд и глупых мечтаний.


…Однако за последние годы все те изменения, что так неожиданно стали вдруг происходить с местной растительностью, волей-неволей привлекли и его внимание тоже, поэтому в течение трёх последних лет нелюдимый старик стал всё чаще наведываться за пределы своих уединённых владений, как всегда, летая на крыльях ветра во все концы окрестного леса, пока однажды не обнаружил, что большая часть этих изменений проистекала от его южных границ. В этих местах благородный и высокий лес постепенно превращался в одни сплошные и просто жутко покорёженные торчки, оставшиеся от прежних деревьев, которые не шли ни в какое сравнение с тем узорчатым зеркалом, что столько лет отражало само себя вместе с солнцем и небом практически повсеместно, когда старый лучник в последний раз проходил здесь. В добавок распространение данной неведомой болезни, затрагивала собою не отдельные островки леса, а все его пущи целиком, и потому вскоре, запасшись напоследок кое-какими припасами, бородатый отшельник решил продолжить своё путешествие на юг, попутно выясняя, в чём состояла главная причина окутавшей его эпидемии.

Оказалось, что возделываемые когда-то местными крестьянами плодородные поля, отобранные у леса чуть ли не сто лет назад, но уже почему-то не служившие своим новым хозяевам для урожая и потому стремительно зараставшие молодым подлеском, стали новым пристанищем для протянувшихся вдоль них непонятных дорог, по которым сюда пробирались странные, грохочущие коробки и конные телеги с губительными для всего живого магическими отходами. Но что оказалось даже более странно – эти отходы не только сваливались здесь в огромных количествах, так ещё и постоянно сжигались, разнося по округе невыносимое зловоние. А помимо этого в здешних местах к тому же постоянно толпились и десятки других людей, создававших из разрубаемых на куски деревьев не здания, но огромные стены единого в своём основании, страшного и поистине отвратного гигантского короба, полного магических испарений, которые целый день коптили своей гнилой шапкой и небо, и землю, однако люди лишь устало шатались вокруг, говоря в основном о каких-то сроках и нормативах.

Такие слова не были понятны лесу, но зато они были хорошо известны старому охотнику…

И когда в назначенный день из-за краёв горизонта вновь показалось рассветное солнце – он уже стоял у самой кромки леса, поблёскивая своим древним обмундированием, воплощенным в частично сегментарных кожаных доспехах, как величавый сереброкрылый ястреб, некогда грозный и статный, а теперь ещё и умудрённый годами седовласый хищник, идеально созданный самой беспощадной природой для того, чтобы клевать и кромсать её невежественных врагов, посмевших в одночасье нарушить тот устоявшийся баланс, который существовал здесь прежде на протяжении целых веков и тысячелетий. Без зазрения человеческой совести сереброкрылый ястреб грациозно спустился с ближайшего холма, поросшего увядшей северной ягодой и иссыхающим сосняком, перебрался через установленное здесь жалкое трёхметровое заграждение, после чего так же лихо рванул вперёд, неся на своих крыльях смерть и кару для тех, кто в это ранее утро ещё не знал о его приближении. Все они спокойно отдыхали в своих строительных вагончиках или устало дорабатывая под покровом возведённого ими деревянного чудовища бессонные остатки положенной им ночной смены – и потому на его пути так и не повстречалось почти никого, кто посмел бы оказать ему достойное сопротивление. Да и могли ли они всерьёз задержать его? Ведь против этих неразумных агнцев в то яркое утро выступало само отражение их не озвученных грехов, до которых в этом стремительно разрастающемся с помощью магии мире почти никому не было дела.

А потом, как следует насытившись исходящими отовсюду стонами и криками подстреленных им первых ощетинившихся жертв, нацеливших в него свою жалкую магию и до крайности удивившихся, когда их всемогущая сила, двигающая прогресс остального мира вперёд, по какой-то странной причине просто взяла и не сработала, неуловимый лучник поспешил дальше по лестницам и коридорам каменной части этого исполинского чистилища, возведённого посреди некогда спокойного поля, чтобы наконец добраться до его единого сердца струящихся нечистот. Но, как впоследствии оказалось, таких сердец здесь было несколько, больших и малых, и потому лучнику пришлось пронзить их все, одно за другим. Перебегая от одного магического устройства к другому, он ловко избегал облав, на которые всё ещё решались немногочисленные смелые мужи, работавшие в тот момент под сводами этого проклятого предприятия. Но через какое-то время все они просто в ужасе расступились перед ним и разбежались прочь, щерясь по углам, как крысы, стоило только беспощадному и удивительно юркому старику один раз вогнать стрелу в голову их товарищу поразительно точным выстрелом, после чего неуёмный мститель издал дикий, практический животный рык и продолжил чинить свою расправу. Поскольку кто вообще из этих безоружных детей мог найти в себе смелости оказать достойное сопротивление тому, кто никогда, даже во сне, не расставался со своими верными когтями и летучими клыками?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации