Текст книги "Концепция лжи"

Глава 5.

Ночь была короче дня.

В половине десятого утра Леон вошел в кабинет генерал-полковника Пинкаса, начальника штаба военно-космических сил Украины. На его лице не было ни усталости, ни разочарования – он выглядел, как человек, до конца исполнивший свой долг и вполне довольный собой. Пинкас смотрел на него с отеческой благосклонностью.

– К Рождеству следует ожидать чинопроизводства, – произнес он вместо приветствия.

Леон кротко склонил голову. Пинкас выбрался из-за необъятного письменного стола, зачем-то посмотрел за окно – толстые стекла глушили шум бурлящей внизу Владимирской – и присел на подоконник. Генерал был сух, как и большинство астронавтов, проведенные в космосе десятилетия превратили его лицо в некое подобие желтоватой маски, на которой живыми были лишь глаза, черные и чуть навыкате; иногда смотреть в них было жутковато.

– Ты можешь рассказать мне, что произошло на самом деле, – негромко проговорил он, не глядя на Леона, – мне?..

– Пан генерал… Дело в том, что я ничего не скрыл от комиссии. Мне попросту нечего было скрывать. Я не знаю, как они интерпретируют мои показания, но поверьте – я был предельно откровенен.

– И тебе не кажется странным поведение полковника Стэнфорда?

Леона вновь кольнуло – уже в который раз – но, мельком заглянув под мохнатые брови Пинкаса, он вдруг понял, что тот имел в виду.

– Нет, – уверенно ответил он. – Никакой «дури», никакой дряни… Психоз – может быть, но учтите еще вот что: Стэнфорд – «лунник», он понятия не имел о специфике дальних, долгосрочных рейдов. Там все сходят с ума, вы знаете это гораздо лучше меня…

Генерал коротко кивнул и слез с подоконника.

– Садись, – предложил он, неторопливо обмеряя шагами свой огромный кабинет. – Сейчас тебя уже ни в чем не обвиняют, но понимаешь, тут, кажется, началась какая-то политика. Не стану тебя пугать: на Земле тебя никто не оставит. Вот только, боюсь, что на сей раз могут запереть так далеко, что не приведи Боже…

– Спутники Нептуна? – спросил Леон. – Я не против.

Пинкас поглядел на него с откровенным скептицизмом. Ему было не совсем понятно, как молодой и весьма обеспеченный офицер может радоваться назначению на дичайшие, только осваиваемые луны Нептуна, где запросто можно было сложить голову. Генерал вернулся за стол.

– Давай сделаем вот что, – задумчиво пожевал он губами и придвинул к себе клавиатуру рабочего терминала, – сейчас я отправлю тебя в трехмесячный отпуск за два года… ты только не забудь приехать к концу декабря, получить новые погоны, а потом мы с тобой увидимся и поговорим. И ты четко скажешь мне, чего ты вообще хочешь от этой жизни. А то у нас с тобой какая-то путаница получается.

– Никакой путаницы, пан генерал. Я хочу в Дальний космос. Я опытный астронавт – я выбрался аж из двух аварий… я знаю свое дело.

Пинкас поднял глаза от клавиатуры и глянул на Леона с большим неудовольствием. Явно, явно дед… Они точно пили коньяк из семейных погребов, и Макрицкий-старший слезно жаловался пану генералу, что его единственный внук никак не желает выбросить из непутевой башки свои глупости с этим, будь он неладен, Дальним… Леон опустил голову и скривился, будто проглотил что-то кислое.

– Идите, пан капитан, – сказал Пинкас и проворно выдернул из щели принтера готовое предписание, – и не забудьте забежать в финчасть, вам там много чего причитается. Другой бы завидовал.

– Есть, пан генерал-полковник, – отрапортовал Леон.

На самом деле ему было очень смешно.

Отметившись в кассе (на личный счет перекочевало жалованье за полтора года плюс премиальные, плюс «дальние» и кое-что еще), Леон вышел на улицу. Ночью потеплело, а вылезшее утром солнышко растопило снег. К полудню тротуары уже были сухими. Леон напялил темные очки и двинулся в сторону Крещатика. Ехать домой ему не слишком хотелось.

Он прошелся по нескольким барам, выпил немного коньяку и подумал, куда бы завеяться. Однако ехать было, в сущности, некуда. Его немногочисленные друзья давно обзавелись семействами, и нарушать их покой без предварительной договоренности было бы бестактно. Разумеется, на Подоле всегда можно было подцепить юную искательницу приключений, но Леон не ощущал желания выслушивать чей-то бестолковый треп. Горько вздохнув, он остановил такси и поехал домой.

Снимая в холле шинель, он ощутил слабый аромат отцовского одеколона.

– Что, батя прилетел? – спросил он у младшей сестры Анны, которая открыла ему дверь.

– Да, – кивнула та, – он сейчас с дедом. Зайди к ним.

«Надо было спуститься на Подол, – подумал Леон, забросив на вешалку фуражку, – а потом или прийти вдрызг пьяным, или не прийти вообще. В конце концов, я имею полное право…»

Очевидно, Макрицкие-старшие обсуждали какие-то дела – войдя в дедовский кабинет, Леон застал отца с кипой распечаток в руках. При виде Леона он бросил бумаги на стол и шагнул навстречу.

– Как ты? – спросил отец, выпустив сына из объятий.

– Нормально, – усмехнулся Леон. – Так, поморочили голову, и все. Наш смертельный дедушка умеет работать с людьми. Наверное, сенатор Уорд запомнит его надолго.

– Садись… На этот раз тебя пронесло. Это уже второй, парень. Второй раз. Бог, говорят, любит троицу. А потом?

Леон с трудом удержался от того, чтобы не сморщиться. Он расстегнул китель и сел в кресло возле окна. В дедовских усах пряталась лукавая усмешка.

– Потом будет суп с котом, – сказал Леон. – Старая истина.

Отец знал, что переспорить его не удастся. Но упрямства Макрицким было не занимать, и этот разговор возобновлялся всякий раз, когда Леон возвращался на Шарик. Сейчас, как он подозревал, отцовская настойчивость потеплеет еще на пару градусов. Гибель «Галилео» не могла пройти мимо прессы, и он наверняка пережил не самые приятные мгновения своей жизни, узнав, что его единственный сын лишь случайно вырвался из лап Костлявой. В космосе ежегодно гибли десятки людей, то была неизбежная дань, которую человечество платило судьбе за свое стремление вперед. Но люди, погибающие где-то там, за десятки миллионов километров, это одно, а твой собственный сын, имеющий неплохие шансы свернуть себе шею – это уже совсем другое. Особенно, когда в космос его гонит не нужда, а какие-то детские мечты…

– Пап, – умоляюще произнес Леон, – я все решил. Я отгуляю отпуск и отправлюсь на луны Нептуна. Сейчас там очень много работы, им нужны такие люди, как я.

– И сколько ты собираешься там проторчать?

– Может быть, лет пять. Это же очень далеко. Конечно, современные корабли ходят уже довольно быстро, но все-таки это далеко.

– Я не понимаю, как можно провести пять лет на этих твоих лунах… без солнца, без воздуха, в этих железных пещерах. Тебе что, здесь нечем заняться?

– Ты не поймешь, папа. Если б ты хоть раз увидел, как на Ио восходит Юпитер, ты не задавал бы мне таких вопросов. Космос – это шок, и каждый раз по-новому. Человеку, который не был даже на Луне, этого не понять никогда. Ты помнишь, с какими глазами я вернулся с Луны?

Отец, наверное, помнил. Он тяжело вздохнул и погасил в пепельнице сигару.

– Идемте обедать.

Леон удивился, что так легко отделался. С того самого момента, когда немецкий рейдер сел в Мунтауне и над головой повис голубой диск родной планеты, он готовил себя к этому неизбежному и, как он думал, длинному разговору. Однако разговор не состоялся. Может быть, отцу и в самом деле надоело…

– Тебе звонил Антоша, – сказала мать, обнимая его в столовой.

– Мельник? – обрадовался Леон. – Замечательно. Наверное, я начну свое турне именно с Москвы.

– Какое турне? – поинтересовался отец.

Леон уселся за стол, принюхался к ароматам свежей ухи и ощутил, как рот наполняется слюной.

– Мне нужно немного развеяться, пап. После года в железном ящике хочется подышать воздухом.

– Здравая мысль. И где ты хотел бы побывать?

* * *

Огромный рейсовый «Ярослав» приземлился во Внукове в ранних метельных сумерках. К выходу из салона первого класса пристыковали отдельный, прозрачный переходной «хобот», и Леон видел, как мерцают в снежном танце желтые огни аэровокзала.

Последний раз он разговаривал с Антоном Мельником полтора года назад, незадолго до отлета в Штаты, где проходил тренировки экипаж «Галилео». Когда-то Мельник учился в Киеве по программе обмена – некоторая часть киевских кадетов провела два года в России, а он и еще несколько парней и девушек попали в киевскую Академию. Они подружились сразу же, несмотря на значительную разницу в социальном происхождении. Отец Антона умер простым офицером ВВС, но в семье Макрицких было не принято бравировать деньгами и успехом. Макрицкий-Дед тоже начинал почти что с нуля.

Мельник делал карьеру рекордными темпами. Уже через два года после окончания Академии он получил под свое командование патрульный корабль, а вскоре – включился в одну из самых серьезных программ Роскосмоса. Россия была одной из немногих стран, имеющих собственные исследовательские проекты: там умели ценить грамотных парней.

За два года до того, как Леон ушел на погибшем «Галилео», Мельник попал в едва не самую кошмарную катастрофу за всю историю освоения Системы, долго лечился и был раз и навсегда переведен в резерв. Макрицкий догадывался, о каком резерве идет речь.

«А корефан-то твой, Мельник, – сказал как-то раз Пинкас, – знаем мы, чем он занимается…»

Леон не сразу понял, что тот имел в виду. Лишь потом, толкуя с неким не в меру словоохотливым американцем, он услышал, что Россия имеет свою собственную службу «Зеленая Книга». Мельник занимался именно этим странноватым делом.

Узнав о его приглашении, Леон на несколько секунд задумался; ему показалось, что все не так просто, как кажется на самом деле. Потом он отбросил эти мысли, уж слишком не хотелось морочить себе мозги, особенно перед встречей со старым приятелем.

Антон ждал его в зале. Долговязая фигура в новомодной ушастой кепке бросилась ему навстречу, едва Макрицкий прошел через упруго-горячие струи калорифера. Леон опустил на пол свой дорожный кофр и раскрыл объятия.

– Везунчик, – сказал Мельник, – редкий везунчик. Когда мне доложили, что тебе подобрал «Бремен», я сперва не поверил своим ушам…

– Ты хочешь сказать, что мне везет на аварии? – осклабился в ответ Леон.

– Может быть, – Антон смахнул с лица улыбку и пихнул его кулаком в бок. – Но я бы на твоем месте поостерегся.

Леон махнул рукой. Уж кто-кто, а Мельник знал, что списать его «на шарик» могут только доктора. До тех пор, пока Макрицкий будет благополучно проходить комиссии, о списании нечего и думать.

Под прозрачным куполом стоянки их ждал большущий «Ермак» с эмблемами Роскосмоса на передних дверцах. Мельник запихнул гостя на заднее сиденье, уселся рядом и тронул за плечо водителя.

– Ты уже дорос до служебной машины? – хмыкнул Леон.

Мельник покачал головой. В неверном свете придорожных фонарей его лицо показалось Макрицкому задумчивым.

– У нас многое меняется, – негромко сказал Антон. – Впрочем, об этом позже. В баню я тебя не зову – знаю, не любишь, – но водочка уже на столе стоит. И шашлычок, разумеется. А?..

«Ермак» привез их на старинную дачу неподалеку от Можайска, принадлежавшую еще дедам Антона. Его отец перестроил и расширил двухэтажный кирпичный дом, а сам Антон добавил к нему летний деревянный павильон и большой гараж. Леон уже бывал здесь, но только летом. Сейчас, когда в свете фар косо летели к земле крупные хлопья снега, усадьба показалась ему мрачной, словно средневековый замок, тем более, что во всем доме светилась лишь пара окон на втором этаже.

– Марина здесь, – произнес, словно угадав его мысли, Мельник, – но она нам не помешает.

Леон пожал плечами. Жену Антона он видел всего один раз, но сразу же понял, что тут Мельнику повезло по-настоящему: ему попалась на редкость спокойная и рассудительная женщина.

Услышав шум въехавшего во двор автомобиля, Марина спустилась на первый этаж.

– Шашлык будет готов через пять минут, – улыбаясь, сказала она. – Здравствуйте, Леон… как долетели?

Макрицкий невольно прищурился от яркого света настенных бра в прихожей.

– Дякую, гарно, – ответил он. – Ваш муж, пани Марина, очень точный человек. Ну, а если бы борт опоздал? Шашлык, наверное, пришлось бы разогревать заново?

Она негромко рассмеялась и повесила его кожаный плащ на древнюю вешалку, украшенную оленьими рогами. Марина была почти одного роста с Антоном, и такая же, как и он, хрупкая в кости. Леон полюбовался веселыми искорками, танцующими в глубине ее темных глаз, и поймал себя на мысли, что Мельник, наверное, не так уж и страдал после того, как ему пришлось распрощаться с космосом.

– Пошли в залу, – приглашающе дернул шеей Мельник. – Или ты хочешь переодеться с дороги?

– Переодеться? – Леон смахнул пылинку с рукава своего элегантного серого костюма и пожал плечами: – По-моему, я и так нормально выгляжу. Если я не ошибаюсь, санузел у тебя там?

Пока Марина заканчивала возню с мясом, Мельник выставил на темный стол возле камина рюмки и целую батарею разнокалиберных бутылок. К коллекции водок Леон присовокупил бутылку старого «Коктебеля» и высокий штоф «Гетьмана». Антон оглядел стол и не удержался от скрипучего смешка:

– Если мы все это перепробуем, послезавтра я не доеду до управления… ну, давай с мороза…

Леон опрокинул в себя рюмку ледяной водки, занюхал рукавом пиджака и полез в карман за сигаретами.

– Никогда не привыкну к твоей привычке не закусывать после первой. У нас так как-то не принято.

– Знаю, знаю, – Мельник опустился в кресло и протянул руку к брошенной на столик пачке. – Вам бы все сальца, да с лучком. Эх, все-таки люблю я Украину!

Он бесстрашно сунул ладонь в камин, дождался, пока сигарета чуть затлеет, и принялся раскуривать ее, поглядывая на Леона сквозь дым хитрыми смеющимися глазами.

– Наверное, отец опять уговаривал тебя уволиться на шарик?

Макрицкий повертел в пальцах свою рюмку.

– На этот раз он был не таким упорным, как раньше.

– Это правильно…

Мельник не договорил: в зале появилась Марина с подносом, на котором лежало пересыпанное травками мясо. Леон деловито втянул носом восхитительный аромат и привычным движением свернул пробку с «Гетьмана». Мельник подождал, пока жена принесет салаты, поднял рюмку:

– В космосе сейчас интересно… За то, чтобы мы всегда возвращались!

Жмурясь от удовольствия, Леон вдруг подумал, что Антон, и без того не отличавшийся простодушием, сегодня выглядит откровенным хитрецом. Вновь всплыла мысль, посетившая его в аэропорту: возможно, Мельник знает гораздо больше, чем говорит? Может, именно потому он и звонил Макрицким в Киев, намекая на свое желание повидаться с Леоном?..

– Пинкас уже решил, куда тебя отправить?

– Наверное, на луны Нептуна, – пожал плечами Леон. – Там заканчивают новый комплекс – большой орбитал и станцию на Тритоне. Все новое, персонал только набирают. Вот там действительно интересно.

Мельник задумчиво покачал головой. Словно в ответ, в камине громко треснуло какое-то поленце.

– Может быть, может быть… – промычал он, не поднимая глаз. – А тебе еще не предлагали работать на Евроагентство?

– На Евро? – Леон не сразу понял, что Антон имеет в виду.

– Да, на Евро… – Мельник выпрямился в кресле, и внимательно посмотрел на Макрицкого. – Мы, Украина и Евро подписали некий секретный протокол. Я говорю тебе об этом совершенно спокойно, потому что ты так или иначе узнаешь все сам. По-другому и быть не может… Знаешь, что про тебя говорят? Самый опытный среди молодых – вот так, и не иначе. Следовательно, тебя привлекут… не сегодня, так завтра.

– Привлекут – к чему? – спросил Леон, заранее зная, что тот скажет.

Антон помедлил с ответом. Пока он наливал ему водку, Леон старался подавить предательски сдавивший грудь холодок. Он догадывался о том, что рано или поздно будет допущен до высших тайн, но все же не думал, что это произойдет так скоро. Подозрения относительно осведомленности Мельника переросли в уверенность. Они все все знали, эти суки, и теперь они хотят доподлинно выяснить, что же мог видеть несчастный капитан Макрицкий, старший пилот погибшего «Галилео». Знали… но, черт, побери, что?

– Среди нас, простых пилотяг, это называлось «Зеленой Книгой», – негромко усмехнулся Мельник. – Название древнее, легендарное, – когда-то такой проект действительно существовал, но сейчас все это кино выглядит не совсем так, как все думают.

– А думают – как? – осторожно поинтересовался Леон.

Мельник поморщился.

– Ты слишком много летаешь… Я сказал бы так: в нашей службе работают люди, одержимые сомнениями. Причем сомнения стали возникать относительно недавно. После подписания Кодекса мы целые десятилетия свято верили в то, что нам внушали высоколобые умники, общавшиеся с нашими «старшими братиками». Сейчас верить перестали. Нет, большинство-то верит по-прежнему, несмотря на все явные и скрытые несуразицы… а мы сомневаемся.

– Понятно, – принужденно рассмеялся Макрицкий, – ты поварился в Европах и стал ярым антихремберитом. По-моему, сейчас там это очень модно.

Голос Мельника неожиданно стал жестким.

– Не валяй дурака, – произнес он. – Мы взрослые люди, и ты прекрасно понимаешь, что я не могу быть подвержен каким-то модам: европейским, азиатским или что у нас там еще… я занимаюсь серьезными вещами. Если бы я держал тебя за дурика, мы бы сейчас обсуждали погоду в Киеве или девок во Флориде. Давай-ка, рванем по-маленькой…

Леон послушно выпил, засунул в рот кусок мяса и принялся жевать, почти не ощущая вкуса – все его мысли были заняты словами Антона.

Когда-то он даже мечтал об этом! Мечтал стать одним из тех немногих, что негласно контролируют все связи с не слишком приветливыми Старшими, одним из тех, кто знает гораздо больше, чем самые дотошные репортеры-расследователи: он слышал о существовании «Зеленой Книги» с детства, так как кое-какая информация все же просачивалась сквози щели в ее истлевшем за столетие переплете. Сейчас, однако, ему было едва ли не страшно. В космосе много и охотно судачили о том, что земные правительства скрывают от своих граждан большую часть правды. Соответственно, эта скрытая правда несла на себе определенный налет ужаса – запретного, а потому сладкого, но все же пугающего, пугающего до дрожи…

– Расслабился? – вдруг спросил Антон. – Ну, теперь давай серьезно. Я очень хотел поговорить с тобой «за жизнь», и не только по указанию начальства. За нашу с тобой жизнь, ты меня понимаешь? Ты знаешь, кто меня убил?

– К-как?!

– Вот так, вот так… я выжил благодаря чистой случайности. Мы наткнулись на зонд! Причем этот зонд принадлежал не Старшим. По крайней мере, эксперты сказали, что никогда не видели подобной конструкции. Ты знаешь, что в большинстве случаев мы уже хорошо представляем себе, как работает их машинерия? Да, вне зависимости от расы… а тут – хрен тебе собачий. Абсолютная чертовщина, непонятные физические принципы, и вообще, такой набор, что закачаешься. Мы даже не знаем, зонд это или бомба.

– После этого ты оказался в «Зеленой Книге»?

– Я не раздумывал, Лео. Сразу, как только позвали…

– Моя авария тоже имеет какое-то отношение к этому?

Мельник посмотрел на Леона с нескрываемым удивлением, и тот в очередной раз усомнился в его компетенции относительно загадочной станции и, вероятно – цели полета «Галилео».

– Нет… тебя пока никто не списывает. Насколько я знаю, ты здоров как дуб, аж странно становится. Да суть-то сейчас не в этом, Лео. Я не могу «вербовать» тебя в полном смысле этого слова, потому что мы пока еще служим под разными флагами, и кто бы меня на такое уполномочил?..

– Это предварительный разговор? – коротко усмехнулся Макрицкий.

Мельнику его усмешка показалась оскалом.

– Что-то вроде того. Дело тут в том, что после нашего зонда в Системе стали происходить весьма странные вещи. Первая информация поступила от «Графа Цеппелина». В то время мы уже додумались вводить в состав каждого дальнего экипажа по одному своему человеку для обработки информации.

– Кто «обрабатывал» ее у меня? – перебил его Леон.

– Лейтенант Ковач. Ты удивлен? По-моему, ты должен был хорошо ее знать. Я не в курсе, какие установки давались ей конкретно на этот полет, но точно знаю, что она имела полномочия сместить командира… в случае нежелательной встречи.

Леон медленно провел рукой по взмокшему лбу. Люси, милая моя… и все это время ты морочила мне мозги, притворяясь молоденькой и неопытной девчонкой! Как, интересно, выглядит твой истинный послужной списочек, а? Впрочем, о чем это я. Хотела встретиться – вот и встретилась. Наверное, тебе с ними весело.

– Что увидел «Цеппелин»? – спросил он безо всякого выражения.

– Нечто, Лео, нечто. С ним два часа играли в догонялки. Два часа он шел за огромным черным кораблем, который то сбрасывал ход, то вдруг разгонялся до субсвета. Потом, представь себе, перекладывал реверс, возвращался назад и ждал, пока бедные гансы приблизятся почти вплотную. «Цеппелин», как ты знаешь, довольно быстроходный корабль.

Да, Макрицкий видел его в Мунтауне. Патрульный крейсер «Граф Цеппелин» был одним из самых крупных кораблей Земли, и строился он – теоретически – для отражения возможной атаки со стороны Чужих. Триумвирату Старших, который вступил в официальный, весьма благообразный контакт с землянами, также официально доверяли, но могучие корабли все же строили, тем более что никто на самом деле не знал, какой боевой мощью обладают их вроде бы невооруженные торговые звездолеты.

– И «Цеппелин» не стрелял?

– Если бы ты видел, кого он встретил, ты тоже вряд ли бы стал стрелять. Лео, мы действительно представляем себе, как работает техника Старших – по крайней мере, та техника, с которой мы сталкивались. Здесь же, клянусь тебе, нечто совсем другое. После отчета «Цеппелина» люди из Евроагентства проанализировали кое-какую информацию и пришли к выводу, что это, возможно, те самые таинственные артисты, из-за которых, собственно, и появился самый первый международный проект «Зеленая Книга». Да-да, тот самый, стопятидесятилетней давности… Ты, конечно, помнишь, как после официального Большого Контакта ООН на весь мир объявила, что Триумвират Старших не имеет ничего общего со старой проблемой НЛО?

– Если мне не изменяет память, было вообще объявлено, что никакой проблемы НЛО не существует и не существовало. В который раз, Антон – в сто двадцать пятый?

– Шестой, Лео. А может, и седьмой. В Росуэлле разбились вовсе не «зеленые человечки». Вся дальнейшая шумиха с «тарелками», утечками информации и похищениями была тщательно спланированной «дезой». На нее ассигновались такие средства, что она благополучно работала несколько десятилетий, пока интерес широких масс к проблеме не утих сам собой, своим, так сказать, ходом. Не было, конечно, никаких тарелок, никаких «зеленых»… чушь все это.

– А что не чушь, Антон? Из-за чего возник проект, из-за чего тратились, как ты утверждаешь, такие колоссальные деньги?

– Из-за того, что на Земле дважды бились разведывательные катера с почти человеческими экипажами. И оба раза, к сожалению – в куски, насмерть. Это были не совсем люди, кое-какие отличия у нас, конечно, есть, но самое жуткое то, что мы, похоже, генетически совместимы. Ты представляешь себе, какую опасность они могут для нас представлять?

Мельник умолк, порылся в кармане своего длинного пиджака на теплой подкладке, и положил на столик перед Леоном портативный унипроектор. Это был сибирский «Сокол–М», универсальная широкофокусная модель, способная записывать изображение с огромных дистанций. В магазинах, конечно, такие не продавались.

– Включай, – предложил он.

Леон направил красный глазок аппарата на дальний полутемный угол зала, и коснулся пускового сенсора. На секунду из проектора выстрелил неяркий белый лучик – едва он погас, в темноте засветилась какая-та картинка. По ее плоскости, по размытости красок Леон понял, что Антон переписал для него какую-то старинную запись, сделанную, вероятно, еще на светочувствительную пленку.

– Это какой год? – удивленно спросил Леон.

– Это тот самый первый эпизод, ради которого в конце прошлого века американцы слепили свою знаменитую сказку про то, как патанатомы режут некрасивых лысых кукол… смотри, смотри – сейчас тебе все покажут.

На прямоугольном голографическом экране перед ними возникло изображение жутко изломанного и, похоже, обгоревшего объекта. Глядя на него, Леон мысленно восстанавливал обломки до их прежнего состояния, и у него выходило, что чужая машина, скорее всего, напоминала собой почти правильный равносторонний треугольник с незначительным утолщением в носовой части. Размеры аппарата не впечатляли – размах его «крыльев» не превышал десятка метров, но все же в нем, даже разрушенном, чувствовалось нечто зловещее… На заднем плане Макрицкий разглядел металлические стены какого-то ангара и несколько человек в американской военной форме середины двадцатого столетия. Кадр сменился; теперь камера показывала какую-то ярко освещенную лабораторию с множеством допотопных приборов. Новый кадр – и Леон увидел операционный стол, залитый светом бестеневых ламп. На столе лежал крупный мужчина с обильно заросшими волосами грудью и пахом. В его половой принадлежности сомневаться не приходилось, но Леон, как зачарованный, смотрел на лицо мертвеца. Крупный, немного угловатый череп, обрамленный тонзурой курчавых светлых волос, был глубоко рассечен (в момент аварии?), страшный разлом со следами плохо замытой крови доходил почти до бровей, таких же густых и светлых, как и волосы погибшего. Что-то неуловимо привлекало Леона в его лице… он не мог понять, что. Вроде бы такого вот мужика, слегка облысевшего, но еще не старого и явно крепкого, можно было встретить в любом из городов Земли, и все же Макрицкий понимал, что перед ним – не человек!

Картинка мигнула и погасла.

– Дьявольщина, – сказал потрясенный Леон. – И ты считаешь, что мы с ними совместимы?

– По крайней мере они могут жить на нашей планете и есть нашу пищу. А мы – их. Вруби второй кластер, там есть кое-что поинтереснее.

Леон переключил диск, и с первых же кадров понял, что имеет дело с гораздо более поздним материалом. Как и в первом случае, звук почему-то отсутствовал, но теперь картинка, все такая же плоская, записывалась цифровым аппаратом. Десятые годы, решил Леон, ах ты ж мать моя!.. На бетонных плитах, ярко освещенных невидимыми для зрителя софитами – съемка, вероятно, производилась на открытом воздухе поздним вечером, – стоял, слегка накренясь, почти неповрежденный треугольник. Разворочена была только задняя часть машины, плохо видимая из данного ракурса.

– Попадание русской ракеты системы ПРО, – прокомментировал Антон. – Это ерунда… странно тут то, что экипаж погиб до взрыва двигателей.

– Отчего? – хрипло удивился Леон.

– Никто не знает. Двухместная рубка управления просто размазана, как будто там что-то взорвалось изнутри.

– А как же он не разбился?

– Он очень прочный, Лео. Вырубай, там больше ничего нет. Это и так больше, чем тебе следовало бы знать. Разве что… второй треугольник, Лео, это не разведчик. Он сильно отличается от первого.

– То есть это – уже какие-то другие? – выпалил Леон.

– Нет, – рассмеялся Мельник. – Это те же самые. Но второй – это боевой звездолет малого радиуса действия, ориентированный на достижение сверхсветовых скоростей. В космосе он ходит на нереактивной тяге.

Макрицкий снова впал в задумчивость. Разговоры о нереактивной, или волновой, тяге, он слышал уже давно. Говорили об этом в основном сами астронавты, в среде которых существовало немалое количество легенд о пронизывающих пространство «волновых ветрах», способных, якобы, нести на себе корабль с огромными скоростями. Знакомые Леону инженеры обо всем этом отзывались с усмешкой – их мозги были парализованы двигателями Триумвирата, которые гоняли антивещество со сверхсветовыми скоростями истечения. По сути, Старшие использовали тот же самый реактивный движок, что и земляне, с той лишь разницей, что из его дюз летел поток непостижимого «экзовещества», вырабатываемого громоздкой цепью генераторов антиматерии.

Волновая тяга открывала огромные возможности, и в первую очередь – для маневра в пространстве. Черные треугольники, использующие волновые двигатели, настолько же превосходили по своему уровню звездолеты Старших, насколько те – земную технику.

Мельник, казалось, прочел его мысли.

– Да, – сказал он, подливая Леону водки, – волновая тяга, она самая… правда, как это все работает, мы понять не в состоянии. Если бы удалось захватить живого инженера – тогда, может быть, наши парни и разобрались во всей этой ерунде.

– И ты хочешь сказать, что они пришли к нам снова?

– Они не появлялись почти восемьдесят лет. И теперь по Системе бродит не маленький скаут-треугольник, а махина размером с пол-Москвы.

Некоторое время они молчали. Леон смотрел в огонь и думал о том, что Мельник, в сущности, не сказал ему ничего нового. Все это он знал и до него, более того – он видел их собственными глазами.

Сейчас он готов был поклясться, что тот, кто протянул ему, умирающему, свою сильную ладонь в черной чешуйчатой перчатке, пришел сюда не со злом.

– И ты, стало быть, считаешь, что я также буду привлечен к проекту? – несколько невпопад поинтересовался Макрицкий.

– Я это просто знаю, – с улыбкой ответил Мельник. – А что, ты против?

– Нет… Нет, я не против… я так, думаю. Я думаю о том, какую информацию мне придется обрабатывать на станции…

– Все вполне логично, Лео: ты будешь военным представителем ООН, и никто не удивится, если ты начнешь совать свой нос в какие-либо странности. Тем более что право секретить любые данные тебе будет дано даже не нашей конторой, а непосредственно Ассамблеей. Но на самом деле, твое привлечение к проекту никак не связано с грядущим назначением – не думай, что мы стремимся использовать тебя в силу удачно подвернувшихся обстоятельств. Если тебя направят на лунные рейсы, мы найдем, кого засунуть туда… нет-нет, нам нужен именно ты. Не думай, что на свете так уж много молодых астронавтов с твоим опытом и мозгами.

– Спасибо, – рассеянно произнес Леон. – Наверное, мне придется пройти какую-то особую подготовку?

– Это все потом… Насколько я понял, ты собираешься отгулять свой отпуск?

– Да, я хотел подышать воздухом.

– Вот и дыши. – Мельник чокнулся с ним и мечтательно усмехнулся: – Мне б твои возможности… в дыхании.