Текст книги "Черный хрусталь"

Улица уперлась в белый забор чьего-то огромного особняка и свернула налево. Вместе с нею свернул и я. Через сотню шагов мне на глаза попалась вывеска крохотного магазинчика модных шляп. Уморительная рожа дебелой дамы, примеряющей шляпку размером с фор-марсель «Бринлеефа», заставила меня остановиться. Да, маляр знал свое дело – пройти мимо такой красоты без улыбки было совершенно невозможно. Пока я, как провинциальный зевака, стоял перед витриной, рядом со мной скрипнула застекленная дверь и чьи-то каблучки стукнули по камню тротуара. Я машинально повернул голову и едва не вскрикнул от неожиданности: передо мной стояла… Телла!

– О боги, – задохнулся я. – Какими ветрами?..

– Кажется, мы не виделись два месяца, мой господин? – немного кокетливо отозвалась она.

– Да… чуть больше.

На ней был белый костюм, состоящий из юбки со множеством каких-то рюшечек, мужской сорочки и курточки с десятком воротников. Наверное, я имел крайне дурацкий вид – потому что, так и не дождавшись, когда я наконец открою рот, Телла решительно дернула меня за рукав и спросила:

– Мой господин решил пустить здесь корни?

– О нет!.. то есть я хотел сказать, что очень рад тебя видеть, Телла. Может быть, мы посидим где-нибудь, выпьем вина?..

Расхохотавшись, она потащила меня вниз по улице. Пока мы шли в какое-то хорошо знакомое ей место, я узнал, что на Гюз они с отцом приплыли для переговоров о выступлениях в канун храмовых празднеств, которые должны были начаться через пару месяцев. Отец, почтенный Накасус, целыми днями мотался по городу, общаясь с театральными агентами, а она была предоставлена сама себе. Правда, сегодня у нее есть одно поручение, но времени еще навалом, а она и в самом деле обрадована встречей…

О себе, а особенно о присутствии в Гюзаре Эйно Лоттвица я благоразумно умолчал.

Наш путь завершился под яблонями, росшими на искусственной террасе небольшого заведения. Выпивох еще не было, влюбленных, верно, тоже, поэтому на посыпанной песком площадке мы оказались в полнейшем одиночестве. Разносчик приволок нам куриное филе, протушенное в сладком соусе, пару графинчиков и какие-то коричневые шарики, оказавшиеся на поверку кисловатым ржаным хлебом. Телла немедленно достала свою трубку и принялась рассказывать мне о перипетиях последних месяцев, о том, что ведущий актер господин Дитль чудом не сломал себе руку, о том, что заработков в этом году совсем мало, и если бы не…

Я смотрел на нее и думал, что мы, кажется, и не расставались той ночью. Что мы, кажется, знакомы не пару часов, а пару сотен лет. И еще – это тоже игра, или она действительно так рада встретить меня в этом утомительно желтом Гюзаре?

– Телла, – перебил ее я, гоняя вилкой по тарелке недоеденный кусочек курятины, – вы упоительны.

– Ч-что?

Она осеклась на полуслове и мгновенно превратилась в немного растерянную девчонку, недоуменно заглядывающую в глаза сидящему перед ней юноше. «Ты маленький мудрец, Маттер, – сказала мне как-то Ута. – Мне страшно подумать, во что ты превратишься, когда повзрослеешь. – Я никогда не повзрослею, – ответил я совершенно серьезно, – если я понял, что именно ты имела в виду. – Понял, понял, – покачала головой Ута». Я смотрел на Теллу: мне было немного смешно.

Стушевавшись, не зная, что мне ответить, она склонилась над вином. Я осторожно коснулся ее плеча, и она тотчас же вскинулась, словно ожидая удара.

– На какое время назначено ваше задание? – спросил я, вынимая из кармана миниатюрный хронометр.

– Еще почти час… – ответила актриса.

– Я хочу посвятить вам весь этот вечер. Вы не возражаете?

– Мы опять перешли на «вы»? – Телла уже вернулась в свое привычное состояние игры-неигры, и на меня смотрели лукавые фиолетовые глаза.

Я бросил на столик серебряную монету, мы прошли через прохладный темный зальчик ресторана и спустились на улицу. Адрес, данный девушке отцом, значился где-то внизу, в толчее припортовых кварталов. Мы не торопясь двигались к морю, а вокруг нас росли шум и суета. Телла рассказывала мне о принципах, на которых строится театральное искусство «фитц» (оказалось, что в Пеллии существовали и другие течения), а я вспоминал свою бесконечно далекую родину и детство, закончившееся, как мне казалось, невообразимо давно, так, словно его и не было вовсе. Стражники городского патруля подсказали нам дорогу, я еще раз сверился с хронометром и прибавил шагу.

– Мне нужно лишь передать записку, – объяснила Телла. – А потом я буду свободна до самого вечера.

Я кивнул и, сам не зная зачем, ощупал свой «Вулкан» покоящийся в кобуре на поясе.

Телла остановилась возле ничем не примечательного дома в два этажа, выходившего фасадом прямо на улицу. За воротами раздалось угрожающее собачье ворчание.

– Это здесь, – сообщила мне актриса и постучала в крепкую деревянную дверь, являвшуюся частью правой створки ворот.

Ворчание перешло в лай. Судя по сочному басу, песик был немаленький. Где-то в глубине двора хлопнула дверь, раздались шаркающие шаги, и на улицу высунулась замызганная физиономия в кожаном фартуке.

– Чего вам? – поинтересовалась она сиплым с перепою голосом.

– Записка, – ответила Телла, вмиг превращаясь в простецкую дуреху, – передать велели…

И в этот миг я неожиданно услышал голос Эйно – тихий и далекий, отделенный от меня, наверное, комнатой, но все же достаточно различимый:

– Если мои условия вас не устроят, то я, как член столичного магистрального суда, возьму на себя труд передать все это господину королевскому дознавателю…

Схватив треугольничек письма, сизая рожа исчезла, и Телла повернулась ко мне:

– Ну, вот, теперь мы можем идти куда угодно…

– Погоди… – начал я, вслушиваясь, но поздно – верно, где-то в доме прикрыли дверь, и теперь я не слышал ничего, кроме стихающего лая сторожевого пса.

Но, в принципе, даже того, что я услышал, было вполне достаточно. Что все это могло значить? Эйно угрожал обитателю этих убогих трущоб? Для чего? Наша миссия становилась все более странной.

Глава 3

Спал я очень плохо. В номерах подо мной творилось что-то непонятное – то ли ночь страсти, устроенная целым стадом коров, то ли просто дикая пьянка… а скорее всего, и то и другое. К тому же я обиделся на Уту, которая встретила меня насмешливыми расспросами о кондициях гюзарских девиц. Отвечать я ей не стал – дело шло к полуночи, и я, в конце концов, просто устал. Проводив Теллу до скромной гостиницы, в которой остановились они с отцом, я еще несколько часов бродил по городу, размышляя о превратностях судьбы и неподвластности страстей. Мне не хотелось с ней расставаться… Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Удивляясь, почему не встает Ута, я выпрыгнул из постели, пробежал в гостиную и впустил в номер горничную.

– Внизу, – сказала она, с любопытством разглядывая по-утреннему вздыбленный предмет моего достоинства, прикрыть который я не догадался, – внизу господина Эйни ждет нарочный…

– О боги… да! Я иду!

Сложив руки понизу живота, я захлопнул ногой дверь и, алый, словно северный закат, помчался в спальню одеваться.

В холле переминался с ноги на ногу прилично одетый мальчишка лет двенадцати.

– Мой поручитель, – с чрезвычайной серьезностью начал он, – велел спросить у вас, как назывался корабль, подобравший некоего лекаря в далекой восточной стране…

– «Бринлееф», – машинально ответил я. – Письмо?

Парень протянул мне довольно толстый конверт и добавил вполголоса:

– Он велел соблюсти все в точности. Отступления недопустимы.

Я дернул плечом и полез в карман за монетой, но посланец Эйно уже выходил из пансиона. Я огляделся – на меня никто не смотрел, да и вообще, кроме трех девочек-горничных, посыльного и метрдотеля, в холле не наблюдалось ни единой живой души.

Придав себе максимально беспечный вид, я поднялся в наш с Утой номер.

– Вставай, – начал я, заходя в ее спальню, – Эйно…

Она лежала на спине, откинув одеяло почти до пояса, – левая рука медленно скользила по груди, а правая находилась под одеялом, насколько я видел, меж раскинутых и чуть согнутых в коленях ног. Глаза девушки были закрыты, острые белые зубы впились в нижнюю губу. Услышав мой голос, она дернулась, поспешно прикрылась одеялом и метнула на меня разъяренный взгляд:

– Кто разрешил тебе вламываться в мою спальню?

Перед моими глазами вдруг сверкнули, как молния, большие, темно-коричневые соски, такие яркие на ее белой, бархатистой коже. Я ощутил, как подтягивается мой живот, и промямлил:

– Пришло письмо от Эйно…

– Пошел вон… сейчас я выйду.

Улыбнувшись – так, что бы она этого не увидела, я ретировался и, едва сев за стол, поспешно разодрал белый треугольник. Письмо было сложено из двух листов тонкой, чуть желтоватой бумаги. На одном из них был текст, на другом – какая-то сложная схема. Заинтригованный, я повертел ее перед глазами, различил небрежно прорисованную розу ветров и, сообразив, как ее держать, углубился в изучение. Здесь был изображен какой-то холм. Рука Эйно, уверенная, но не слишком щепетильная в деталях, набросала нечто вроде поляны, находящейся на вершине горы, неровную линию берега и несколько звездочек, под которыми было написано – «точки засады». Под двумя, также – «камни», под третьей – «заросли». Ниже, одним словом, крупно – «прочесать». От звездочек шли пунктирные стрелочки. Отложив схему, я принялся за письмо – и в этот момент из спальни появилась Ута, уже одетая и причесанная.

– Что там? – спросила она, выдергивая листок из моих пальцев.

Я не успел возмутиться – ее лицо вдруг заострилось, и она села, даже не глядя на стул.

– Кажется, он впутал нас в историю, – пробормотала девушка.

– Что ты имеешь в виду? – изумился я.

Получасом позднее мы уже мчались в наемном экипаже, который вез нас вниз, к морю. Остановив карету на шумном перекрестке, мы расплатились с возницей и быстро двинулись вглубь бурлящих припортовых кварталов. Я ощущал легкое волнение. Волнение, которое должно было перерасти в отчаянную тревогу и даже страх. Мы прошли пару кварталов, свернули направо и остановились перед вывеской постоялого двора. Я глубоко вздохнул и вошел в приоткрытую дверь.

Хозяйка – поджарая, как гончий пес, женщина средних лет, провела нас с Утой на конюшню и молча указала на двух рослых жеребцов, уже ждавших нас под седлами. С боков были приторочены кожаные чехлы, скрывавшие в себе многозарядные длинностволки. Такой штуцер валил с ног лошадь… я поежился. Все так же, не говоря ни слова, хозяйка распахнула перед нами ворота, и мы, ведя на удивление послушных коняг в поводу, вышли на улицу.

Ута посмотрела на свой хронометр.

– Будет лучше, если мы приедем на место заранее.

Я кивнул. Письма были сожжены еще в пансионе, а все ориентиры, указанные Эйно с чрезвычайной подробностью, уже въелись в мой мозг настолько, что я мог повторить их, как молитву.

Мы покинули город через западный сторожевой пост, давно заброшенный и, вероятно, облюбованный бродягами – вокруг обветренной желтой башенки валялось какое-то тряпье и битые кувшинчики, в которых продают дешевое вино. Дорога вела вверх. Три мили спустя я увидел покосившуюся часовенку, воздвигнутую, как гласила надпись, в честь невинно убиенного сына городского головы, и повернул коня – здесь была развилка. Мой жеребец вел себя безукоризненно, так, словно его дрессировали бродячие циркачи. А может, подумал я, так оно и было… еще через пару миль показался следующий ориентир – большая белая скала, и тропа, спускающаяся к морю. Вскоре по правую руку возник обозначенный Эйно холм.

Князь продумал все до мелочей. Лошадей мы спрятали в небольшом, но очень глубоком овраге, до того заросшем, что различить их сверху было совершенно невозможно. Потом, набив карманы патронами и подхватив ружья, мы с Утой вскарабкались на поросший редкими соснами холм. Нам предстояло решить: какой из двух вариантов засады выбрать?.. Эйно, разумеется, не мог знать, как поведут себя те, от кого он хотел защититься, поэтому предложил нам определиться по месту – то ли засесть среди серо-коричневых каменных глыб, каким-то неведомым образом вывороченных из земли и наваленных на краю холма, то ли спрятаться в густом кустарнике на противоположной его стороне.

Расчехляя ружье, я прошелся к краю обрыва, поглядел на безмятежно спокойное море, потом опустил голову вниз – высота была порядочной, но внизу белела узкая полоска песчаного пляжа, так что, сверзившись отсюда, можно было надеяться, что шея останется на месте.

– Знаешь, – начал я, продернув затвор, – мне кажется, что садиться друг напротив друга будет довольно рискованно. Послушай-ка… а что если мне забраться вот туда? – и я махнул рукой вверх, указывая на поросшую чахлыми кустами серую скалу, нависавшую над холмом с северной стороны. – Таким образом, если ты расположишься в камнях, то стрелять мы будем под острым углом друг к другу…

– Это если бить придется по центру полянки, – скривилась Ута. – А если нет?

– Я стреляю не так уж и плохо… а ты в меня не попадешь при любых обстоятельствах – разве что у тебя задерется ствол. Я хочу свести риск к минимуму, верно?

Ута прищурилась и некоторое время разглядывала нагромождение камней, примыкающее к скале. Забравшись чуть выше, я имел превосходные шансы долго оставаться невидимым и почти что неуязвимым для людей, находящихся внизу, среди сосен холма.

– На такой дистанции из штуцера не промахнется и расслабленный, – согласилась она. – Хорошо…

Я кивнул и принялся карабкаться наверх. Это не было трудным делом – во-первых, я, как и любой мальчишка, немало налазился по всяким оврагам и склонам, а во-вторых, подъем был довольно пологим. Вскоре я облюбовал себе изумительное местечко в глубокой расселине меж трех замшелых валунов, положил на камень ружье и прикинул, как мне придется стрелять. Пока все выходило отлично. Чуть правее меня в камнях затаилась Ута. Сейчас я видел лишь ствол ее штуцера, да и то потому, что находился намного выше. Я поглядел на свой хронометр – до назначенного Эйно срока оставалось чуть больше получаса.

От волнения мне захотелось есть, но мы не захватили из пансиона ничего, кроме пары оплетенных соломой фляг с вином. От вина я решил воздержаться, дав себе слово напиться в куски нынешним же вечером – если, конечно, к тому времени я еще не воспарю в горние выси, где, как я полагал, от вина проку мало.

Передо мною вновь возникла Телла. Такая разная, то наивная, как деревенская девчонка, то утонченная, словно придворная дама, скользящая в игре по грани меж разных лиц и слов, загадочная, влекущая за собой и тотчас же отталкивающая – смеясь и лукаво поблескивая необыкновенно глубокими глазами. Я вздохнул и подбросил на ладони тяжелый светлый цилиндрик с торчащим из него острием крупнокалиберной пули, гладким, блестящим на полуденном солнце. Семь таких игрушек находились в трубчатом магазине моего штуцера. Еще с десяток – в кармане куртки, но я знал, что перезарядиться мне, скорее всего, не дадут.

Морской ветер едва слышно пел в верхушках сосен. В какой-то миг мне вдруг показалось, что я слышу приглушенное лошадиное ржание, я встрепенулся, навострил уши, но все же решил, что мне почудилось. Или, возможно, то разговаривали между собой наши жеребцы, упрятанные в зеленом овраге.

За размышлениями я не заметил, как пробило полдень. Хронометр в моем кармане звякнул, я неожиданно напрягся, и не зря – снизу раздавался негромкий перестук копыт. Над каменной грядой на секунду возникло лицо Уты, я услышал, как щелкнул взводимый затвор.

«Дура, – нервно подумал я, – придумала… раньше надо было!»

На поляну неторопливо выехали двое всадников, в одном из которых я без труда опознал Эйно. Его лицо затеняла широкая черная шляпа с парой красных перьев, на солнце блеснул неизменный талисман. Одет он был по морскому обычаю, в кожаную куртку со сложным мишурным шитьем, грубые брюки и сапоги с отворотами. Его спутник никакого отношения к морю не имел – на широкозадой серой кобыле восседал типичный богатый горожанин в длинном разноцветном кафтане, бриджах и длинноносых туфлях. Они остановились посреди поляны, Эйно засунул руку в седельный карман и извлек из него толстый парусиновый пакет.

– Итак, – услышал я его голос, – думаю, здесь вам будет удобно, мой друг… ознакомьтесь, прошу вас.

Горожанин принял пакет, с хрустом взломал сургуч печатей и вытащил какие-то бумаги. Некоторое время он задумчиво вчитывался в их содержимое.

– Да уж, – мрачно произнес он, – от такого негодяя, как вы, дорогой князь, я не ждал ничего иного. Вы, вероятно, проделали немалую работу?

– И я хочу, чтобы она была достойным образом оплачена, – елейно отозвался Эйно. – А если уж говорить о негодяях, то я советовал бы вам поглядеть в зеркало. У меня есть с собой – хотите?

– Это просто торговля, – скривился его собеседник. – Не больше того…

– Ах, ну конечно… если мы можем говорить о торговле королевскими патентами, городскими землями и «сливе» золотишка в Галотту. Итак, – голос Эйно стал жестким. – Векселя? И вы же знаете, шутить со мной не стоит…

Снизу донеслось конское ржание, шум копыт и чьи-то резкие, короткие выкрики. Я увидел, как Эйно едва заметно подобрался, словно собираясь выпрыгнуть из седла, и стрельнул глазами по сторонам. Моя ладонь легла на приклад штуцера.

На поляну вылетел целый отряд, состоящий из восьми всадников, в которых, как мне показалось, вполне угадывались хозяева ночных дорог. Горожанин с голыми икрами – как странно, я смотрел на покрывавший их жесткий волос и вспоминал о недавно съеденном морском еже, – торжествующе осклабился и небрежно засунул пакет в седельный карман своей лошади.

– На этот раз сделка отменяется, дорогой князь. Вы немного погорячились, но я все же готов простить вам этот невольный грех. При условии, что вы…

Эйно выстрелил, не вынимая пистолет из кобуры, и в эту секунду я, уже вздымая ствол своего штуцера, понял, до какой степени он доверяет нам, своим присным. Мы должны были открывать огонь по «страже» (так было сказано в письме) после его первого выстрела. Он стрелял вниз, абсолютно уверенный в том, что мы с Утой вовремя прибыли на место и успели занять свою позицию.

Целиться мне, в сущности, не было ни малейшей необходимости – наемники столпились прямо перед моим носом, и первый же мой выстрел вывернул из седла рослого загорелого бородача, сидевшего на крупном вороном жеребце. Следом загрохотал штуцер Уты. Раз, два… они бросились врассыпную, я сбил – правда, лишь ранив, еще одного, и вдруг с ужасом услышал, как гремят выстрелы другого, третьего стрелка, находящегося где-то прямо надо мной! Он снес голову моему раненому, пробил грудь еще одного, и вот уже вся восьмерка покоится на грязно-желтом песке, заливая его густой темной кровью, – мечутся, обезумев от ужаса, кони, а спешившийся Эйно тянет из седла пестрого горожанина в длинноносых туфлях. Я выпрямился, задрал голову вверх – но не обнаружил там ничего, кроме камней и пробивающихся сквозь щелки растений. На другом конце поляны сверкнули глаза Уты, которая, затаясь, также искала нашего неведомого союзника.

Тем временем Эйно подтащил своего конфидента к краю обрыва, вытащил из его кармана нечто вроде мошны с серебряными шнурками и неожиданно столкнул его вниз. Я услышал сдавленный крик: мужчина свалился на песок, резво поднялся на ноги и что-то завопил, угрожая небу сжатыми кулаками.

– Накасус, вылезайте! – рявкнул Эйно. – Ута, Маттер! Нам нужно убираться отсюда.

Накасус?! В ту же секунду я понял, кто стрелял сверху. Конечно, это был великий мастер, оказавшийся в Гюзаре так же случайно, как и мы с Эйно. И на меня напал беспричинный, нелепый смех – я хохотал, спускаясь вниз, и продолжал ржать даже тогда, когда оказался возле тяжело дышавшего Эйно…

– Что с тобой, парень? – князь сильно хлопнул меня по плечу. – Разволновался? Все кончено – на сегодняшний день, по крайней мере…

Со скалы спустился почтенный актер. В руке он держал такое же точно ружье, что и у нас с Утой. Сдержанно поздоровавшись с нами, он повернулся к Эйно.

– Эти мерзавцы не представляют для нас никакой опасности, – ответил тот, угадав вопрос Накасуса. – Я боялся, что он наймет профессиональных телохранителей, но скупость, говорят, не только постыдна, но и опасна. Он позвал обычных бандюг. Когда их найдут – а это вряд ли произойдет сегодня, – власти в очередной раз решат, что банды не поделили награбленное. Но нам нужно уходить, причем немедленно! Честно говоря, я все-таки надеялся, что эта гадина не решится убивать меня. Раз он пошел этим путем, опасность действительно велика. Вы будете выбираться в одиночку, дорогой друг, – с дочерью вам будет гораздо сложнее покинуть остров, а вы должны сделать это сегодня же.

– Но я… – дрогнули губы актера.

– Нет, нет, – Эйно не дал ему раскрыть рта, – не спорьте. Я говорил вам, что совершенно незачем тащить ее за собой, и если бы не ваш страх оставить девушку в труппе одну… но, ладно, я всегда понимал вас. Я забираю Теллу немедленно, и до заката мы уже будем в море. Денег вам хватит?

Накасус кивнул.

– Тогда – в седло! Мы должны поспешить: лошади разбежались, но к вечеру эта сволочь точно доберется до города, и нам уже будет не до шуток.

Эйно не без труда поймал свою лошадь, не успевшую – или не пожелавшую – удирать с холма, взгромоздился в седло и нетерпеливым жестом распечатал пакет, который он буквально вырвал у своего противника. Мы с Утой тем временем вывели из овражка своих коней. Я поискал глазами Накасуса, но он исчез так же незаметно, как и появился.

– Скорее!

Лоттвиц спрятал бумаги на груди и что было сил пнул свою конягу.

Вскоре мы были уже в Гюзаре. Безошибочно ориентируясь в лабиринте желтых улиц, князь вывел нас к гостинице, в которой остановились Накасус с дочерью. Мы ждали его в седле: пять минут спустя он появился, держа за руку удивленную и немного испуганную Теллу.

– Маттер, возьми ее к себе, – отрывисто приказал Эйно. – За мной!

Я помог девушке взобраться на круп моего коня, и мы помчались куда-то в сторону восточной оконечности острова.

– Что происходит? – спросила она, прижимаясь ко мне. – Маттер, ты слышишь?.. Князь сказал, что он забирает меня с собой, мы плывем в Альдоваар… что с отцом? Что с моим отцом?

– Все в порядке, – ответил я, не оборачиваясь. – Отец будет выбираться отсюда сам. Эйно… кое-что не поделил с местными бандитами.

– И отец был с ним? Скажи мне – он был с ним?

– С нами…

Телла положила щеку мне на плечо и коротко вздохнула. В этот момент Ута, скакавшая в середине нашей кавалькады, неожиданно обернулась, и я увидел, как по ее губам скользнула ироничная усмешка.

Пыльная дорога, желтой змеей вившаяся меж зеленых лугов, свернула, и я увидел море. Впереди, за небольшим мыском, маячили мачты какого-то судна. Эйно, целеустремленный, как пуля, мчался именно туда, я видел, как копыта его лошади вздымали фонтанчики песка; князя болтало в седле, будто мешок с дерьмом, но его, как я уже давно понял, такие мелочи не волновали. Двигаясь за ним, мы выехали на мыс, и я заметил довольно большой бриг, стоявший на якоре всего в трехстах локтях от берега. Очевидно, на палубе находились дозорные – едва конь Эйно появился в поле их зрения, прозвучала короткая команда, и матросы принялись спускать на воду ялик.