Текст книги "Падение небес"

– А, развлекаешься, – весело объявил, входя, Белорус, – любите вы, молодые, кулаками помахать. А мне несолидно как-то, я обычно с первого выстрела… Э, да это и есть Катран, что ли?

Туран только теперь разглядел противника. Высокий тощий парень, довольно молодой. Лицо у Катрана было вытянутое, странно узкое, будто заостренное, и взгляд голодный. Неприятный тип. Одет он был в длинный плащ песочного цвета. Белорус, не теряя времени, проворно обшарил пленника, отыскал тощий кошель.

– Что ж так, а, Коська? Говорят, грозный бандит, половину Пустоши в страхе держит, а в кошельке пусто! Эх, до чего измельчал нынче человек…

Коська молчал, только водил узкой челюстью, на которой после удара Турана разливался кровоподтек.

– Измельчал… Разве это бандит? Так, мелочь. Вот раньше, бывало… э, а это что у тебя? – Белорус выудил из-под ворота Катрана тесемку, потащил и извлек плоский треугольный мешочек. – Надо же, кохар! Смотри-ка, совсем как настоящий, не хуже моего.

– Люди, не убивайте, – замычал бандит. – Отпустите!

– Еще чего – отпустить! А развлечения? – Белорус упрятал добычу в карман и огляделся. – О! Вот что мне нужно.

В углу среди разнообразного хлама валялась бухта каната, с виду прочного.

– Я скажу, куда Фишкин бензовоз поставил, отпустите? – снова заговорил Катран.

– Толку с твоего бензовоза, Фишка его из рук не выпустит… – Белорус быстро соорудил удавку. – А ну держи его, Тур!

Туран не понял, что хочет сделать приятель, но ухватил пленника покрепче, тот дернулся раз, другой, Белорус придавил его ноги коленом и накинул на щиколотки удавку. Дернул, затягивая петлю.

– Я вам секрет скажу, вы богатыми будете! – быстро затараторил Коська. – А с меня хоть так, хоть этак, много не возьмете.

– Это верно, взять с тебя нечего. Но я все же попытаюсь нынче получить свою выгоду.

Вскоре пленник болтался вниз головой снаружи, веревку Тим закрепил на ржавой трубе под окном, перекинул через плечо и теперь понемногу стравливал, приговаривая:

 
Тим Белорус, когда начнёт,
Доводит до конца —
Натаниэля Фишку влёт
Поймает на живца!
 

Люди Фишки столпились под окном, наблюдая, как к ним в руки медленно опускается Коська. Тот боялся пошевелиться, чтоб не вырвать веревку из рук Белоруса, но когда увидел жадные глаза старика Натаниэля, задергался и заорал:

– Эй, подними! Подними! Ты чего?! Скорей!

Натаниэль, хищно растопырив скрюченные пальцы, устремился к пленнику, тогда Белорус потянул веревку и крикнул:

– Туран, помоги!

Вдвоем они втянули бандита повыше, тот согнулся в поясе, зашарил руками по стене и закричал:

– Не отпускай! Держи крепко! Не отпускай!

– Тебя, Коська, не поймешь, то «отпусти», то «не отпускай»… Эй, Фишка! Накинь десять золотых премии, тогда получишь это счастье! – Белорус встряхнул веревку, и Коська, уже успевший зацепиться за трещину в стене, снова закачался, шурша плащом по иссеченной пулями осыпающейся штукатурке.

– Мы так не уговаривались! – заорал снизу старик.

– Растопчи меня кабан, с кем приходится иметь дело! Что ж ты такой жадный, а?

– Не отпускай! – снова подал голос Катран. Теперь он терся о стену под самым окном. – Я секрет скажу, правда! Этот кохар я с деда снял! Дед с Фишкиным караваном ехал, попутчик! Он отбивался, меня укусил два раза… крепкий дед! Кричал, что если его в Киев сопроводить, то Храм тамошний за него, за деда то есть, сотню золотых отвалит! Послание важное…

– Серебряк киевский дам! – заорал Натаниэль. – Слышь, ты, рыжий? Два серебряка!

– Я не рыжий, я золотой, я сто́ю дорого! Сказал же: десять гривен!

– Не слушай Фишку, он обманет! – в отчаянии взвыл Катран, которого Белорус, задумавшись, опустил немного ниже, так что Натаниэль, резво подпрыгнув, едва не ухватил «живца» за волосы. – Эй, в чем дело?! Я же тебе такой жирный куш даю! А отпустишь – не узнаешь, где дед под замком сидит!

– Здесь он, в подвале сидит, – заговорил Туран. – Вы же здесь жили, здесь и добычу, конечно, держите. Я и без твоих слов сходил бы проверить.

– Точно, Тур, – поддержал Белорус, – я в подвале пошарю – небось не только драгоценного деда найду, но и много всякого разного добра, а?.. Натаниэль, ты подумал над моим предложением?

– Дам гривну!

– Десять! Не жмотись, смотри, какой товар у меня! – Тим тряхнул веревку. – Разве он не стоит десятки?

– Две!

– Ладно, некроз с тобой! Девять!

– Три!

– Туран, поднимай Коську.

– Семь! Семь гривен!

– Повезло тебе, Катран. Другой бы тебя пристрелил, а я отпускаю.

* * *

Спускаясь в подвал, Белорус заговорил совсем другим голосом. Веселость его улетучилась, и тон был скорее расстроенный.

– Давно хочу тебе сказать, Тур: мелкое здесь все. Ну что мы с тобой совершили, будем говорить, героического со времен Херсонградского побоища? Да ничего, затопчи нас кабан!

– Я отомстил за семью.

– Ну да, конечно, это верно. Ну а потом? Вот возьмем, к примеру, этого убогого Катрана… Мелочь! Поди-ка сравни его с Макотой, да он же словно ползун перед панцирником! Тьфу, а не бандит! Нет, и не спорь со мной! Измельчала Пустошь, иссякла! Нет героев, не осталось ни одного великого злодея… Тогда, после драки с Макотой, я как рассуждал? Мы с Тураном будем колесить по Пустоши, вызнавать всякие ее секреты и разгадывать загадки, это окажется очень весело! И очень доходно! А потом я приду к Макс и скажу: «Угости меня обедом, красавица, а я тебе расскажу такое, что у тебя уши трубочкой свернутся…»

– Дался тебе этот обед, третий сезон о нем мечтаешь. Пришли. Ага, заперто… Погляди в кошельке Коськи, ключа там нет?

– Вот он, ключик.

Белорус отпер замок, они отворили дверь. За ней начинался длинный коридор, изнутри пахнуло плесенью. Тусклого света, льющегося с лестницы, хватало, чтобы разглядеть проход на пять-шесть шагов, дальше было темно.

– Эй, душа живая, отзовись! – позвал Белорус. – Дед, выходи!

Тишина.

– Неужто соврал Коська? Ай-яй-яй, пред смертью врать – как нехорошо… дед, ты здесь? Мы – отважные герои, спасти тебя пришли!

– А тут я, – сочным басом ответили из темноты.

Перед Белорусом во мраке возник приземистый силуэт. Передвигался старик совершенно бесшумно.

– Выйдем на свет, – сказал Туран.

– Погоди, а пошарить здесь, барахло бандитское поискать?

– Нет здесь ничего, иначе пленника не заперли бы, – бросил Туран через плечо. Он уже шагал по лестнице. Белорус вздохнул и пошел следом, бормоча:

– Вот всегда с тобой так. Я бы поискал, пошарил по подвалу. Пусть не нашел бы ничего, зато развлечение. А ты лишил меня надежды. То есть ты прав, конечно, как всегда прав… и это грустно.

Освобожденный дед засеменил за Тимом. Выйдя на свет, он оказался совсем невзрачным, его внешность никак не соответствовала густому глубокому голосу. Приземистый, тощий, хотя и широкоплечий. Голова обмотана тряпкой, одет в грязный желтый плащ – длинный, едва не до пола. Под обтерханным краем плаща – кожаные штаны и стоптанные башмаки со шнурками. Лицо скрывается под свисающими концами повязки и здоровенными темными очками. Левое стекло треснуло. Видно только, что старик очень смуглый.

Когда поднялись на первый этаж, дед спросил:

– Стало быть, убит Коська Катран?

– Раз уже не орет, стало быть, прикончил его Натаниэль, – пояснил Белорус. – Поначалу-то орал. Мы его живым взяли, чтобы потешился старичок, отомстил за внучка убиенного.

– А вы кто такие? – Когда спасенный говорил, голос его гудел, переливался по коридору из конца в конец и казался чем-то густым, вещественным.

– Ох, и голос у тебя, папаша, – восхитился Белорус. – Его, будем говорить, можно на лепешку намазать. Ревешь, как кабан! Видал кабанов когда? Они на севере живут, ревут вроде тебя.

Старик покачал головой. Кабанов он не видел.

– Ну а мы, чтобы ты знал, великие герои. И за небольшую плату – за, будем говорить, совершенно ничтожную плату – беремся за опасную работу… ну и доводим ее до конца. Если нужно кого убить, то есть злодея прикончить или, напротив, кого-то защитить из числа обездоленных и обманутых, это по нашей части.

Старик с шорохом втянул воздух морщинистым носом и, неожиданно быстро шагнув к Белорусу, ткнул в один из многочисленных кармашков жилетки:

– Отдай!

– Чего?

– Кохар отдай! Мне без него плохо. – Дед говорил уверенно и руку тянул так, будто знал: отдадут то, что попросил. – А если работа вам нужна, так я предложить могу.

– У тебя золота нет, – неуверенно возразил Белорус.

Веселье вдруг покинуло рыжего, было что-то необычное в манере старика, что-то такое, что заставляло слушать его и беспрекословно соглашаться.

– Отдай кохар, – кивнул Туран. – Что предложишь, дед?

– Есть у вас самоход? Свезите меня в Киев, в тамошний Храм. В награду получите золото. У меня нет, но в Киеве вам заплатят за вести, которые я везу.

– Много заплатят?

– Много, – старик качнул головой, и отблески пробежали по стеклам очков.

– Сто золотых? – Белорус попытался говорить насмешливо, но у него получилось, вопрос прозвучал как-то неуверенно.

– Сто – слишком много. Катрану говорил «сто», потому что он разбойник, с ним по-честному нельзя, а вам обещаю справедливую плату.

– А не брешешь? – Тим бодрился из последних сил.

– Шакалы брешут, Илай правду говорит.

– Илай, значит, – повторил Туран. – Хорошо, расскажешь по дороге о своем деле. Здесь все равно оставаться незачем. Если что стоящее у тебя, мы возьмемся.

На площади возле сендеров толпились родственники и подручные Фишки. Когда Туран со спутниками вышли из дома и направились к «Панчу», толпа расступилась – люди подались в стороны, чтобы поглядеть. Посередине остался Натаниэль с топором в руках. По лезвию стекала кровь. Старик, кряхтя, разогнул поясницу и приложил ладонь ко лбу, разглядывая Илая.

– А это кто с вами? Не один ли из бандитов?

– В плену у Коськи был, мы освободили. Будем говорить, спасли от верной смерти.

Спасенный пленник Фишку не интересовал. Он тут же отвернулся и ткнул окровавленным топором в сторону Дениса, тот попятился.

– Голову с собой заберем, понял? – прохрипел Натаниэль. – Над воротами повешу. Там, где жестяной бензовоз, только чуть повыше.

Илай забрался в «Панч» и тихонько уселся за водительским сиденьем. Грузовик тронулся, площадь осталась позади. Туран вывел «Панч» из лабиринта развалин, перед ними расстилалась Пустошь. Илай принялся монотонно рассказывать:

– Я еду в Киевский Храм с поручением от Владыки Баграта. Везу письмо важному человеку. Человек тот вестей очень ждет, а птиц почтовых у Владыки не осталось, он меня послал. За такие вести награда будет, так мне самим Владыкой Багратом сказано. Я пристал к торговому каравану, думал, довезут безопасно. Но налетела банда, и…

– Понятно, – бросил Туран. – Мы едем в Киев.

– А… – начал было Белорус, потом почесал рубец на скуле и промолчал.

Когда проезжали мимо молодой липты, пробившейся среди каменной россыпи, Илай попросил остановить и дать ему нож.

Он вылез из самохода и направился к дереву. Опустился на колени среди выпиравших из земли камней, поклонился – просил у дерева прощения за предстоящий ущерб. Сделал надрез на коре, дождался, пока стечет капля смолы, и замазал трещину на стекле очков.

Белорус, наблюдая за поведением странного спутника, только головой покачал:

– Смотри, какой дед. Вроде дикий совсем, а как заговорит – так вроде ничего, очень даже ого-го! А ты почему согласился-то с ним в Киев ехать?

– Ты же сам хотел.

– Я? С чего ты взял?!

– Жаловался мне: измельчал человек, нет подвигов, нет добычи… Нечего Знатоку рассказать. Ну так вот тебе случай. Владыка Баграт, Киев, важный человек… и золото. Мы и впрямь давно не получали стоящих заказов.

Глава 2
Все дороги ведут в Киев

Небрежно сжимая руль, Альбинос разглядывал пустынные земли, через которые ехал сендер. Пологие холмы чередовались с каменистыми пустошами, тут и там торчали обглоданные временем руины. В сглаженных песком и ветром очертаниях стен четкие прямоугольники окон смотрелись чужеродно. Ветер налетал из-за холмов порывами, шевелил длинные волосы Альбиноса. Он отбрасывал черные пряди и размышлял.

– Значит, я еду в Киев покупать себе машину, – сказал он и покосился на Разина.

Тот морщился, сжимая виски ладонями – второй день пытался наладить общение с Голосом, то есть с «Квазиразумным оружием Технотьмы „Сингулятор-Х121“, которое было закреплено на его левой руке. Дело не очень-то ладилось.

– Разин!

– М-м?

– Я говорю: я еду в Киев покупать сендер. И еще хочу узнать о себе. Кто я, в конце концов, такой? Почему у меня белые волосы, не такие, как у других… так что приходится их красить, чтобы не слишком выделяться? Почему оружие доминантов подчиняется мне и не слушается тебя? Ведь не слушается, верно?

Разин не ответил.

– Знаешь, я никогда не брал попутчиков, но если уж мы оказались вместе, то давай поговорим, что ли?

– Спящий режим, – буркнул Разин, выпрямился и потер глаза. – И как тебе удавалось с этой программой столковаться…

– Вот я и говорю, что-то со мной такое, я отличаюсь от других. Почему? Я еду в Киев, чтобы поискать там ответ. А ты? Что тебе в Киеве нужно?

– Я ищу доктора Губерта.

– Зачем он тебе? Из-за нападения на Арзамас?

– Губерт убил Юну Гало. Она была единственной женщиной в моей жизни, которая… Единственным близким человеком.

Альбинос кивнул.

– Я понимаю. Кто вообще такой этот Губерт? Тебя послушать, так он вертит большими делами, а я о нем впервые узнал от тебя.

– Губерт – человек из прошлого, как и я. Он знал о Погибели, заранее подготовился и сумел переместиться сюда, в твое время. Взял с собой оборудование, помощников…

– А ты – один из них? Ты сбежал от него?

– Нет, я… долгий разговор. Но у Губерта можно будет много чего узнать, прежде чем я его убью. И ты тоже сможешь получить какую-то интересную информацию. Здесь сверни!

– Это же поворот на Рязань?

– Да.

– А мы собирались в Киев!

– В Рязани сидит агент Меха-Корпа. У него узнаем новости. Что?

Альбинос ухмылялся.

– В Рязани у меня тоже найдутся дела. Меня там наняли, подрядили отвезти взрывчатку в Арзамас. Расстрига Богдан, которого ты убил у Отстойника. Ты еще решил, что он работал…

– На Губерта, да.

– Ну и теперь я хочу с Михой Ротником потолковать. Должок за ним остался, понимаешь ли. Я же из-за него влип в эту историю с Богданом, из-за Михи и его брата. Ротники там всем заправляют… И они мне денег должны, а я не уверен, что арзамасских монет хватит на самоход.

– Покажешь мне этого Миху. Если он был связан с Богданом, а тот – с Губертом…

– Не только покажу! Я вас с ним познакомлю.

Ветер донес лошадиное ржание, Разин переложил на колени перевязь с обрезами и опустил ладонь на рукоять.

Из-под колес взметнулись рыжие тучи песка. Взревев мотором, машина преодолела пологий склон, выехала на вершину холма – впереди открылась панорама древнего поселения.

Под холмом были развалины, несколько приземистых каменных построек без крыш, возле них стояли повозки и фургоны, не меньше десятка. Вокруг повозок расхаживали пестро наряженные люди, еще несколько копошились в развалинах. Когда сендер выехал на холм, суета прекратилась, незнакомцы собрались у фургонов.

– Цыгане, – буркнул Разин, – вот уж кто не изменился. Этим и Погибель нипочем.

– Лошади в здешней местности не очень годятся, – заметил Альбинос. – На юге ящеры лучше.

– «Цыган без лошади, как без крыльев птица», песня такая была. Они с севера, думаю. В Москве, говорят, табор обосновался. А вот чего их сюда занесло…

Сендер перевалил за холм, и табор скрылся из виду. Ехали они уже долго, Альбу было скучно, и теперь он, воспользовавшись нечастой разговорчивостью Разина, решил поддержать беседу.

– Видишь, в руинах решили поковыряться. Здесь до них десятки раз копали, ничего они не найдут.

– Эти найдут.

Разин снова умолк, отвернулся, и разговор заглох. Альбинос свернул, объезжая занесенные песком остатки крупного здания, и когда обогнул развалины, снова стало видно цыган. Вдалеке жахнул выстрел, в ответ раздался пронзительный вой. Альб с Егором обернулись.

На гребне песчаного холма позади руин показался наездник на манисе. В белесое небо торчал заостренный штырь, украшенный растрепанными перьями – копье мутанта.

Стрелял молодой цыган, дробь рассеялась в стороне, далеко от дикаря. Тот взмахнул копьем, снова завыл, ударил ящера пятками, разворачивая, – и пропал из виду, скрывшись за насыпью. Ветер подхватил пригоршни песка, вылетевшие из-под ног маниса, и понес прочь рыжей бахромой.

– Надо убираться отсюда, – Альбинос крепче сжал руль. – Если кочевые начнут…

– Погоди. – Разин стал перебираться на заднее сиденье, к пулемету.

Альб сбросил скорость, удаляясь от развалин. Над руинами разнесся многоголосый вой. Справа и слева от холма, за которым скрылся мутант, показались наездники. Стуча манисов пятками в упругие бока, они размахивали копьями и дубинками. Цыгане бросились к повозкам, караван ощетинился стволами, закричали женщины, заныл напуганный шумом младенец. Мутанты вылетели из-за бархана цепью, оглянувшийся Альбинос насчитал почти три десятка наездников с луками. Стрелы взмыли к светло-голубому небу. В ответ затрещали выстрелы – все мимо. Расстояние между кочевыми и табором стремительно сокращалось… Стрелы ударили в повозки, прошивая тенты. Цыгане дали залп – двух мутантов настигли дробь и пули, но оба удержались в седлах.

– Давай туда! – велел Разин, приподнимая пулемет на турели.

Альб развернул сендер, и ствол пулемета пополз вправо, в направлении бегущих манисов.

Кочевые разразились новым кличем, их вождь, скакавший впереди, отвел руку с копьем назад, готовясь к броску… Грохот выстрелов над головой Альбиноса заглушил все звуки. Песок взметнулся перед наездниками десятками фонтанчиков, выбитых пулями, – Разин стрелял с упреждением. Вождь заорал, натягивая поводья. Цепь атакующих развалилась, мутанты разворачивали ящеров, уносились прочь от развалин. Сквозь рев двигателя донесся рык цыганского барона:

– Не стрелять! Хватит!

– Рули к табору, – Разин выпустил пулемет, и ствол задрался вверх.

Навстречу сендеру вышел барон – коренастый пожилой мужик в ярком желтом жилете. Под расстегнутым воротом виднелся еще один жилет, красный, под ним – ядовито-зеленый. Рубаха на нем была белая, из-за широкого кожаного пояса торчал длинный кривой нож в вышитых бисером ножнах. Барон, широко взмахнув рукой, снял шляпу и приложил к груди. Волосы его были совсем седые.

– Легкой дороги, тусклого солнца! – объявил он.

Разин кивнул в ответ. Он стоял в сендере и смотрел на барона сверху. Подошли еще несколько цыган, курчавый паренек встал рядом с бароном и положил обрез на плечо.

– Зачем стреляли? – спросил Разин. – Это были разведчики, если их не злить, они бы не напали.

– Молодые… Молодые любят стрелять.

Барон скорбно покачал головой и отвесил мальчишке с обрезом подзатыльник. Удар вышел неожиданно сильным, цыганенок свалился на колени и выронил оружие.

– Мошка, ты понял? Этот опытный человек говорит, что если бы ты не выстрелил в мутанта, они бы не напали. Ты подверг семью опасности!

Мошка подобрал оружие, встал и потер затылок.

– Я понял, старший…

Барон обернулся к Разину.

– Молодые любят стрелять, им только дай повод. С возрастом он поумнеет, возмужает – тогда поймет, что нет ничего хорошего в том, чтобы продырявить кого-то на расстоянии.

Старый цыган покосился на Мошку, тот отодвинулся – боялся нового подзатыльника.

– Другое дело нож, – барон взялся за кривую рукоять на поясе, – совсем другое дело! Когда горячая кровь заливает твою ладонь, ты поворачиваешь клинок в ране, глядя в глаза кровнику… но молодым только стрелять хочется! Однако я не поблагодарил вас за помощь. Признателен. Мы все признательны!

Барон обернулся и взмахнул рукой. Родичи, столпившиеся позади него, принялись разноголосо благодарить спасителей.

– Какими судьбами здесь? Ваш табор вроде северней обосновался? – перебил нестройный хор Разин.

– Для меня большая честь, что ты слышал о семье, – барон нахлобучил шляпу и сразу сделался моложе на вид – лицо у него было румяное и полное, если бы не седина, он казался бы совсем не старым. – В Москве сейчас сделалось опасно. С юга вторглись дикари, захватили Ленинский тракт. Даже сюда добрались, как видишь.

– Они и раньше здесь показывались, только редко, – вставил Альбинос.

– Эти смелые, потому что за ними сила, – вздохнул барон. – Они не боятся больше ни Ордена, ни московских кланов. Ну что ж, пусть москвичи покажут свою силу. С нами они держались грозно, а теперь будут грозить войску мутантов. Наша семья мирная, нам не по душе сражения. Это только молодым хочется стрелять.

Мошка на всякий случай отодвинулся еще на шаг.

– Ну а мы откочуем в Рязань, – закончил барон. – Потом поглядим, что дальше.

– Может, в Рязани встретимся, – бросил Разин. – Едем, Музыкант.

* * *

– Рязань совсем не изменилась, – заметил Альбинос, когда сендер миновал свалку ржавеющих остовов древних машин и проехал мимо указателя «УЛИЦА БУТЫРКА».

Дело шло к вечеру, и на дороге между домами было тесно. Вдоль заборов, украшенных черепами мутафагов, расхаживали старатели, под повозками кто-то спал, упряжные манисы шипели и качали плоскими головами вслед сендеру, выплевывая черные раздвоенные языки.

– Куда сейчас? К «Злому киборгу»? – спросил Альбинос. – Эта улица ведет к гостинице, ею Миха Ротник и заправляет.

– Это после. Ты знаешь лавку старьевщика? Давай к ней.

– С мотором над дверью? Знаю, конечно. Так что же, хромой Прокоп – и есть человек Меха-Корпа? Никогда бы не подумал.

– А ты и теперь не должен так думать. Наведаемся к Прокопу, после забудешь о нем. Осторожно!

Через дорогу, шатаясь, брел пьяный – судя по одежде, старатель. Увидев сендер, он попытался ускорить шаг, запутался в собственных ногах и рухнул в кучу навоза. Альбинос аккуратно объехал пьяницу, который тут же заснул, блаженно жмурясь посреди вонючей лужи.

– Хороший город, – пробормотал Разин.

– Это центральная улица, – зачем-то пояснил Альб.

Лавка Прокопа находилась на окраине, далеко от площади, где кипела местная деловая жизнь и где процветало заведение Михи Ротника. Альбинос предпочел не показываться у «Злого киборга» и проехал переулками. Похоже, они понравились Разину не меньше, чем улица со спящим забулдыгой – здесь было тесно, грязно и куда больше навоза. И домишки на окраине были убогие – развалюхи, сколоченные из старого хлама. Лавка Прокопа выглядела получше соседних зданий, это было крепкое сооружение, возведенное на древнем кирпичном фундаменте. Над входом покачивался старинный электромотор, к которому были подвешены осколки стекла, пестрые обломки пластика и древние электронные платы. Под вечерним солнышком пайка сверкала красным.

Альб толкнул дверь, она заскрипела, звякнули подвешенные над входом железки и стекляшки. Разин зашел следом и огляделся – вдоль стен тянулись полки. Верхние занимала старая посуда, шкатулки и разнокалиберные зажигалки, на нижней были ящики с полированными крышками, а один, самый большой, с пыльной сеточкой динамика на боковине, стоял на полу. «Какой-нибудь радиоприемник древний», – решил Альбинос. Весь этот хлам, найденный среди руин, в лавку несли старьевщики, таков их промысел. Они сбывают предметы скупщикам старины и тем живут. У Прокопа среди старьевщиков были обширные связи, к нему приезжали даже из самых отдаленных районов Пустоши, заодно делились новостями, которые охотники за древностями зачастую узнавали первыми во время странствий. Хромой торговец стариной славился как человек приветливый, незлобивый и самое главное – уступчивый. У него всегда можно было разжиться по дешевке подержанным барахлом, а то и занять пару медяков в долг. Из-за увечья Прокоп никогда не отлучался из лавки.

Вот и сейчас хромой вынырнул из-за стеллажей с товарами, сияя самой добрейшей улыбкой. Калека всем своим существом излучал приязнь, даже костыль его стучал как-то особо приветливо.

– А, Музыкант, вернулся, а говорили – пропал, – хотя это казалось невозможным, инвалид улыбнулся еще шире прежнего. – Струн тебе? Струн гитарных, как обычно? Есть у меня, найдутся.

– Струны потом, – Альб кивком указал на Разина, – вот у него к тебе дело.

– А, дело! – хромой одарил хмурого Егора такой же приязненной улыбкой. – Слушаю? Чем могу помочь? В лавке Прокопа чего только ни сыщется!

Разин шагнул к прилавку и навис над калекой.

– Север тебе привет передает.

Он полез за пазуху и вытащил медную пластинку на шнурке. Альбинос заметил, что в нескольких местах пластинка просверлена, дырочки располагались в беспорядке. Улыбка хромого тут же пропала, он вытащил из-за пазухи похожий амулет, сложил пластинки и изучил отверстия на свет. Потом вернул медяшку Разину.

– Слушаю.

– Меня интересует человек по имени Губерт. Вроде бы его видели в Киеве.

– Мне передавали этот вопрос, я разузнавал. Но такого имени никто не вспомнил. Может, какие-то приметы, особенности? Как он выглядит, чем занимается?

– На вид старик, седой, бодрый такой, худощавый, подтянутый. Любит хорошо одеваться, выглядит аккуратно, как… ну, как картинка из книги, которую напечатали задолго до Погибели, я понятно объясняю?

Прокоп кивнул.

– Чем занимается… Он убил Юну Гало, вот чем он занимается. – Эти слова Егор процедил с такой тихой ненавистью, что Прокоп даже отшатнулся. Потом Разин перевел дух и заговорил спокойнее: – Люди Губерта могут иметь хорошее оружие, изготовленное до Погибели, технику, снаряжение. Владеют забытыми технологиями. Прокоп, ты ведь понимаешь, что это значит?

– Я же старьевщик! Конечно, понимаю. Есть кое-какие намеки… но только намеки, ничего не известно наверняка.

– Говори.

– Новости из Храма. Владыка Баграт куда-то пропал, прошел слух, что он погиб, но, поскольку сведения не достоверны, нового Владыку не избрали, и киевский Храм начинает подминать под себя тамошний староста, отец Зиновий. При Баграте он был не слишком заметен, а сейчас у него откуда-то появилось золото, его охрана перевооружилась, у них откуда-то взялись автоматы. Сам он, говорят, чудотворец, пророчествует о грядущем и исцеляет силой молитвы. Вроде снюхался с каким-то кланом, владеющим древней техникой, но в Киеве о таком клане никто не слышал. Начальник разведки Храма, брат Крипта согласен выйти на контакт с Меха-Корпом, поскольку подозревает измену со стороны Зиновия, но сам ничего не может сделать, его ограничивает храмовая иерархия.

– Иерархия… – протянул Разин. – Ее можно обойти.

– Крипта не такой, он человек, приверженный традициям и очень щепетильный, он не станет затевать свару в руководстве Храма. Вместе с тем традиции не мешают ему привлечь к делу нас.

– Как на него выйти, на этого брата Крипту?

– В Киеве остановитесь в гостинице «Крещатик», держит ее Картина, баба такая. Этой Картине можно говорить прямо, она на Храм работает, на разведку тамошнюю, вроде как я здесь. Скажешь, привет от Блажена брату Крипте принес. Блажен, скажешь, в Киеве шапку потерял, просит поискать.

– И все? Так просто? Никаких условных знаков?

– Нет, только про шапку не забудь сказать. Храмовая разведка работает иначе, не так, как наши. – Прокоп поправил шнурок на шее и снова улыбнулся, но уже не наигранно, ему было приятно сознавать, что меха-корповские разведчики действуют изощреннее, чем киевляне. – Удачи, Разин!

– Ты меня знаешь? Мы встречались, что ли? Не помню.

– Нет, Разин, не встречались. Мне тебя описывали: здоровый и глядит так, будто вот-вот башку отвернет.

Егор коротко кивнул и отвернулся. Альбинос шагнул следом за ним к двери, но Прокоп окликнул его:

– Музыкант, постой! А струны-то! Струны – вот они.

Старьевщик снова напялил привычную личину добряка и умильно заулыбался. Заворачивая струны в клочок кожи, он бормотал:

– Ты заходи, Музыкант, заходи в мою лавку, когда здесь будешь. Новости расскажешь, то да сё…

Разин топтался у двери, пока Альб расплачивался за покупку. Инвалид пытался отказаться от денег:

– Ты ж наш, я не знал раньше, бери так!

– Нет, Прокоп, я лучше заплачу.

Альбинос подумал, что раньше улыбка хромого ему нравилась, а теперь он вряд ли сможет относиться к Прокопу по-прежнему дружески. Хотя, если вдуматься, что такого? Ну, агент Меха-Корпа, и что? Всякий в Пустоши устраивается, как может, а каждый десятый здесь – не тот, за кого себя выдает. Но все-таки теперь показное радушие старьевщика смотрелось неприятно. Погруженный в эти раздумья Альб вышел следом за Разиным в переулок, где спутник остановился свернуть самокрутку. Альб сунул струны в карман, поднял голову… и быстро шагнул обратно в тень. По улице шагал Миха Ротник.

* * *

Разин обернулся, перехватил взгляд Альбиноса, пожал плечами и возвратился в лавку.

– Ты чего?

– Вон видишь, мужик по улице идет? Это Миха.

Толстый коротышка, бывший наниматель Альбиноса, шествовал по грязному переулку, аккуратно обходя лужи. Справа и слева от него тяжело шагали крепкие мужики в одинаковых куртках, перетянутых скрипящими ремнями, – Ротник обзавелся новой охраной и снарядил телохранителей как полагается. Вид парни имели очень боевой и по сторонам глядели грозно, у одного за спиной висела берданка, на поясе у другого – кобура с большим револьвером. Разин оглядел процессию и бросил:

– Подожди здесь. Меня он не знает, гляну, куда направляются.

– Эй, постой!..

Но Разин уже шагал следом за Михой.

– Стремительный человек, – заметил Прокоп, выглядывая в дверь. – А ты подожди, подожди его, Музыкант. Он скоро возвернется, Лушка-то совсем рядом живет.

Альбинос глянул на старика сверху вниз.

– Лушка?

– Баба Михина. Он к ней частенько заглядывает, пока Христы нету.

– И надолго он к ней?

– Да когда как, но обычно ненадолго. Брательник его не одобряет, так что Миха у Лушки не задерживается – не ровен час, нагрянет Христа. Побаивается Миха брательника-то.

Возвратился Разин в самом деле скоро.

– Как тебе Михина подруга? – поинтересовался Альбинос. – Симпатичная?

– А ты знал, что ли, что он к бабе идет?

– Прокоп знал. Идем.

И Альб быстро зашагал от лавки старьевщика, Разину пришлось нагонять его.

– Ты куда собрался?

– А ты меня слушал, когда за Михой побежал? Идем в гостиницу «Злой киборг». Пока хозяина нет, оглядимся там.

Гараж перед «Злым киборгом» не изменился, на месте была и здоровенная маслянистая лужа перед ним. Хотя сухой сезон в разгаре, лужа не стала меньше. Обходя ее, Альбинос бросил через плечо:

– Видишь это болото? Оно здесь всегда и постоянно одного и того же размера. Я иногда спрашивал себя: почему лужа не высыхает в сухой сезон?

– И почему же? – Разин шагал следом и едва слушал Альба, он косился по сторонам, прикидывая для себя пути отхода из этого места.

– Я думаю, это одна из великих загадок Пустоши, вот так!

– Судя по запаху, сюда мочатся все, кто надрался в «Злом киборге», вот и вся загадка. Много там сейчас народу?