Текст книги "Падение небес"

Видимо, некрозное пятно появилось совсем недавно – монахи еще заканчивали ограждать опасную зону канатами с красными флажками. Другие обходили по периметру, занимая посты, чтобы в случае чего отогнать зевак.

– Некроз… – растерянно повторял Белорус. – В Киеве! В самом Киеве!

– Из-под земли выперло, что ли? – заметил Туран. – Смотри, некроз расползается от раскопа.

– А в Херсон-Граде нам толковали, что под землей некроза не бывает!

Вокруг «Панча» стали собираться местные. Качали головами, указывали друг другу на зеленовато-серую плесень впереди, тихо спорили. Монахи закончили устанавливать ограждения и построились вдоль улицы. Подкатил «тевтонец», из него вылез, опираясь на резной посох, высокий осанистый жрец в желтой тоге. Седая борода аккуратно расчесана, смотрит с прищуром, зыркая маленькими глазами по сторонам. Едва он вылез из самохода, как рядом оказались два рослых монаха. У обоих штуцеры наперевес, патронташи через грудь.

– Важная птица, – протянул Белорус. – Может, с ним того, поговорить?

Он повернулся на сиденье, но Туран решил иначе:

– Подождем, сейчас что-то случится. Поглядим немного – этот, в желтом, не зря сюда прикатил.

Важный жрец подошел к канату с флажками, поглядел в затянутое некрозной пленкой жерло раскопа, что-то тихо спросил. Монах из оцепления показал на плиты красного полированного камня, испятнанные серой слизистой плесенью. Жрец покивал. Проследив, куда указывает монах, Туран разглядел труп небольшого животного, скорее всего крысы-мутафага. Тело зверька было изорвано пулями в клочья, но голова была цела и сплошь облеплена серыми наростами некроза.

– За грехи! – неожиданно громко завопил седой монах в желтых одеяниях и воздел посох, круглое навершие блеснуло на солнце полированной поверхностью. – За грехи нам кара! Много провинились мы перед Создателем, за то и казнит нас беспощадно! Кайтесь, люди, кайтесь! И ждите спасения скорого, ежели покаяние искренним окажется! Грех на вас, киевские люди! Грех гордыни! До сей поры беды вас стороной обходили, вот и впали вы в греховную гордость! Разучились подчиняться и смирять дух! За то и кара вышла – по грехам вашим! Смиренные спасутся, гордые низвергнутся! Паршивого маниса – из стада вон! Кайтесь и ждите спасения!

– Откуда же спасение придет, отче? – всхлипнула толстая тетка. – Сызнова напасть объявилась! Нету продыху, тут и там некроз является!

Седой жрец развернулся к ней и снова воздел посох.

– Жди спасения, дочь моя! Будут кары и казни на Киев низвергнуты Создателем, дабы отделить достойных от грешников. В беде человек познается! Лишь опосля, дабы спасти смиренных, явится праведник. Ликом стар, да духом светел, как небо над нами! Разумом могуч и верою крепок! От него ждите спасения, мое пророчество верное!

Туран встал на подножку, чтобы лучше видеть, старик его заинтересовал – таких людей Туран еще не видывал, крабодиане были совсем другими, они рассуждали вслух, а не выкрикивали. И уж точно не таковы были монахи, которых встречаешь в Пустоши – боевые разъезды, охотящиеся на мутантов. Те и вовсе больше стреляли, чем разговаривали. В толпе, собравшейся вокруг «Панча», заговорили:

– Пророчествует отец Зиновий… Одухотворенный старец!.. Создатель через него говорит!..

Тут по другую сторону ограждения визгливо заорали, по толпе прошло движение, зеваки попятились, монахи сошлись ближе, вскидывая оружие. Туран сперва бросился в кабину, когда монахи подняли оружие, потом разглядел, что целятся не в него. Из раскопа медленно поднимался человек. Он шагал, раскачиваясь из стороны в сторону, доски скрипели под ногами. С каждым шагом фигура все четче проступала в темном зеве раскопа. Вот голова появилась из тени, но казалось, солнечный свет не коснулся ее – она оставалась равномерно серой, будто была в густой тени. Темя и виски человека покрывал слой серой плесени, глаза под склизкой пленкой были уж совсем темными, и непонятно, видел ли ими бредущий. Он слепо ткнулся в ограждение сходней, качнулся в другую сторону и снова двинулся наружу.

– Это сторож! – крикнул кто-то в толпе.

– Сторож артельный! Ломщики оставили раскоп стеречь!

– Некроз! Некроз! Остановите его!

– Во имя Создателя! – важно провозгласил Зиновий и снова поднял посох, разворачивая блестящую грань к раскопу, откуда поднимался зараженный некрозом артельный сторож. Тот, словно копируя жесты старика, поднял правую руку и разинул рот. Губы и полость рта были обметаны серыми лишаями некроза, из глотки ходячего мертвеца вырвалось тихое сипение.

Монахи дружно вскинули автоматы и ружья, стволы уставились вниз, в раскоп. Залп опрокинул человека, пули вмиг изодрали тело и одежду на груди. Стрельба смолкла. Мертвец завозился среди красно-черного влажного пятна, перевернулся, согнул руки и стал подниматься. К ограждению подошел монах с железным ранцем за спиной, от которого к трубе в его руках, напоминавшей короткий ствол пушки, тянулся шланг. На конце трубы, закрепленная под срезом, гудела синим язычком газовая горелка.

– Сожги нечисть! – крикнул ему седовласый жрец. – Убей симбиота!

Из трубы вырвалась струя пламени, монах слегка отклонился назад, поливая сторожа огнем. Толпа ахнула, когда пламя охватило мертвеца. Сделав шаг, он упал на колени, потом повалился ничком и затих. Но спустя мгновение снова задергался, пытаясь подняться.

– Может, гранатой его, отец Зиновий? – спросил один из охранников.

– Дурак, некроз разнесет взрывом, – проворчал другой, постарше.

– Молиться надо, в грехах каяться, – твердо ответил Зиновий, опуская посох. – Добейте нечисть. Стреляйте, пока не перестанет шевелиться.

Туран врубил двигатель и стал осторожно сдавать «Панч» назад, выбираясь из толпы. Над раскопом гремели выстрелы и нараспев тягуче читались молитвы.

* * *

Красные флажки показались по пути еще раз, там расхаживали монахи, а киевляне обходили опасное место стороной. Туран объехал некрозное пятно по соседнему переулку, потом снова вывернул на прежний маршрут.

Даже когда впереди показались золотые купола, Туран не увеличил скорость. «Панч» еле полз, было очень непривычно, когда на пути столько народу. Киевляне выглядели куда беспечнее жителей маленьких городков, ходили медленно, грузовику дорогу не спешили уступать. Наконец «Панч» подъехал к Лавре.

Массивные ворота, обитые листовым железом, были заперты. По сторонам от них стояли вооруженные монахи, около десятка. Завидев подъезжающий грузовик, грузный бородач поднял руку, крикнул: «Тормози!» Сам неспешно зашагал навстречу. Другие следили за ним, подняв карабины.

– И как же мы в Храм попадем? – заметил Белорус. – Вон их сколько снаружи. Внутри должно быть черным-черно от этой братии. Еще не пропустят нас… А, Туран?

– Я о другом думаю. Монах на заставе – там, на окраине, который плату за въезд взял, он же знал про некроз. Сказал про красные флажки. Значит, не сегодня некроз в Киеве завелся.

– Куда прете? Кто такие? – бородач стоял перед машиной, глядя снизу вверх.

Белорус приоткрыл дверцу и вылез на подножку.

– В Лавру, куда же!

– Везем послание брату Крипте, – пояснил Туран, высовывая голову в окно.

Часовой понимающе кивнул – к брату Крипте могли пожаловать и более странные гости. Служба такая. Ворота распахнулись, и «Панч» въехал по двор Лавры. Часовые указали встать под стеной, неподалеку от других ворот – за ними грохотало железо, рычали двигатели. Мастерские, видимо.

– Ступайте за мной, – пригласил монах, – однако оружие здесь оставьте, в обитель чужим с оружием не полагается.

– Не нравится мне это, будем говорить, – заявил Белорус. – Мы же не враги какие, мы с посланием. Через толпы мутантов пробились.

– Не велено, – снова объяснил монах, – все равно ведь не пущу.

Илай выбрался из самохода и сказал:

– А у меня оружия нет. Я человек мирный.

Туран закрепил дробовик под приборной доской, сложил под сиденье пистолеты. Белорус, бурча под нос, последовал его примеру и разоружился. Уходя, «Панч» заперли, продергали на всякий случай ручки на дверцах.

Следом за провожатым пересекли двор и вошли в пристройку с южной стороны обители. Затем – коридор, ярко освещенный солнечными лучами, бьющими в окна. Потом начали спускаться по узкой каменной лестнице. Белорусу это не понравилось, и он тихо спросил Илая:

– Папаша, а Крипта твой, к которому послание, – он кто в Ордене будет? Почему в подвале сидит?

– По следопытовской части, – бросил Илай.

– Следопытовой? – уточнил Белорус, оглянувшись, но ответа не получил.

Этажом ниже было подвальное помещение, там уже ни солнца, ни окошек. Правда, освещение яркое устроено. Монах привел в мрачноватый зал, указал на длинную скамью вдоль стены:

– Здесь садитесь. Брату Крипте доложили. Как решит, так и примет вас.

– У нас послание срочное, – напомнил Белорус. – С боями в Киев пробивались, банды кетчеров и орды мутантские по пути разгоняли, спешили без сна и отдыха…

Монах поднял руку:

– Брат Крипта о вас ведает. Ждите.

С тем и ушел. Делать нечего – гости расположились на лавке. Туран привалился спиной к стене и закрыл глаза. Белорусу не сиделось, он встал, прошелся раз, другой по залу, остановился напротив двери – не той, в которую вошли, а другой, в противоположном конце помещения. Монахи будто того и ждали, дверь распахнулась, вошли двое. Эти были с пистолетами в кобурах на поясах. Попросили встать и быстро обыскали. Оружия ни у кого не нашли, но в кармане Белоруса оставался доминантский инструмент – световой нож.

– Что сие? – поинтересовался монах.

Пока нож не был активирован, он не походил на оружие, продолговатый темный предмет из материала, напоминающего то ли хитин, то ли старую древесину.

– Палка, талисман мой любимый, от мутантов оберег, – без запинки оттарабанил Тим. – На счастье с собой таскаю, из родных краев принес. Чтоб дом не забывался.

– Память – дело доброе, – кивнул монах и отступил к двери.

Вскоре за ней раздались шаги. В зал вошел низкорослый жрец. Плечи узкие, лицо бледное, острый подбородок, прямой нос, в одном глазу монокль – цепочка тянется за ухо.

Жрец близоруко сощурил второй глаз, уставился на гостей. Илай выступил вперед и прогудел:

– Здравствуй, Крипта. Помнишь меня?

Жрец вгляделся в старика.

– Ты? Сюда? – потом обернулся к охране и качнул ладонью. Монахи вышли, аккуратно затворив дверь.

– Илай, тебе сейчас опасно в Киеве, – быстро сказал Крипта. – А кто с тобой? Они знают? Что с Владыкой? Говори!

Старик неторопливо приблизился к монаху, покачал головой.

– Эти, – Илай махнул рукой, – охраняли меня в пути. Я им награду обещал…

– Награду… – Крипта вынул монокль, протер рукавом. – Будет награда, я позабочусь. Дело, дело говори! У тебя послание Владыки?

Илай приблизился и вытащил из-за пазухи мешочек с кохаром.

– Да. – Он развязал тесемки, стягивающие горловину. – Бандиты кохар отобрали, да внутрь не лезли. Люди не желают кохар открывать, потому укрыл там.

Белорус шажок за шажком подошел к старику, вытягивая шею. Илай оглянулся, сверкнул стеклами очков. Белорус принял невинный вид, но глаз не отвел.

– Что, папаша? Я ж с тобой жизнью рисковал, так хоть одним глазком глянуть охота, из-за чего столько шума?

Илай хмыкнул, пошуршал в мешочке темными заскорузлыми пальцами. Выудил маленький предмет и протянул Крипте. Тот ухватил послание – латунную гильзу. Края ее были сплюснуты. Крипта вытащил из кармана складной нож, привычными движениями разогнул края. Гильзу он держал у самого носа и близоруко морщился, доставая клочок то ли бумаги, то ли очень тонко выделанной кожи. Когда развернул, уткнулся в него носом. Прочел, улыбнулся.

– Спасибо, Илай, все верно. Это Владыка писал. Стало быть, жив? И Ежи с ним, секретарь его?

– Оба живые, – кивнул старик. – Баграт велел: дела старосте передать и выступить с отрядом в Московию.

Крипта рассеянно покивал, он снова и снова пробегал глазами исписанный клочок, будто мог прочесть что-то сверх того, что изложено в нескольких строчках.

Туран подошел ближе и встал рядом с Белорусом. Тот толкнул локтем:

– Видал? Серьезное, выходит, дело.

Рыжий чувствовал облегчение – слова о награде прозвучали, Крипта согласен, полдела сделано. Белорус снова ткнул локтем Турана и улыбнулся, он собирался сказать, что, дескать, славно все оборачивается и что пусть монахи тут сами разбираются, а им бы денег получить, да и не путаться под ногами, не мешать Храму исполнять свое дело. Но успел только промолвить:

– Ну вот и хорошо. Так, значит, нам…

– Во имя Создателя! – заорал знакомый зычный голос.

Зал разом наполнился топотом подкованных сапог, лязганьем оружия и шорохом просторных монашеских одеяний. В двери, ведущие к лестнице, быстро, чуть ли не бегом, ворвались жрецы-каратели с оружием наготове – не меньше десятка, за ними вошел Зиновий.

– Во имя Создателя! – снова заорал Зиновий. – Крипта, ты с кем беседу ведешь? Врага в Лавру привел? Мне все ведомо! Не укроешь от меня!

– Какого врага, брате? – возразил Крипта. – То моя служба, мне новости от Владыки Баграта доставили. К чему этот шум? Я нынче созову совет, всем дело изложу.

Рядом с рослым и осанистым Зиновием невысокий Крипта смотрелся совсем бледно.

– Служба? – Зиновий поднял посох, так что на оголовке заблестел украшавший его самоцвет. – Ведомо мне, что в грехах ты погряз!

Он зашагал через зал к Крипте, охранники оттеснили с его пути Белоруса с Тураном. Рыжий возмутился: «Эй, ты чего, полегче, служивый!» – но заработал еще один тычок. Зиновий выхватил из рук Крипты клочок бумаги с посланием и встряхнул перед собой. Белорус что-то бухтел, но Туран уже четко осознал: ситуация враз переменилась, Зиновий – враг. Туран украдкой оглядел монахов, стоящих между ним и дверью, прикидывая, как бы прорваться к выходу.

– Мне все ведомо! – орал Зиновий, зачем-то тряся листком перед сверкающим набалдашником посоха. – Врага в Храме принимаешь! Ты и Баграт твой! С нечистью дружбу водишь!

– Баграт не мой, а наш Владыка…

– Нынче на совете всем глаголить буду! За грехи нам кара вышла, некроз в Киеве объявился! – надрывался Зиновий. – Каяться и молиться! Молиться и каяться! Враг повсюду, а паче всего гордыня – враг в собственной душе! А Баграт твой сгинул! Врут тебе враги! А ты к вракам слух преклоняешь! Покайся, брате! Эй, давай сюда возницу! Слушай, Крипта, слушай!

Вооруженные братья, набившиеся в зал, зашевелились, вперед вытолкнули монаха в поношенной запыленной полурясе, понурого, с морщинистым лицом. Он волновался, мял в руках грязную шапку, глядел под ноги – словно опасался поднять глаза.

– Узнаешь, Крипта? – надвинулся на него Зиновий.

– Никодим, возница Владыки.

– Говори, Никодим! – Зиновий развернулся всем корпусом к вознице и направил в его сторону посох.

Туран, пока все глядели на понурого Никодима, попятился к стене и стал осторожно за спинами монахов продвигаться к выходу. Он не понимал, что за сцена сейчас разворачивается перед ним, но уже догадался, что ничего хорошего теперь ждать не приходится. Белорус заметил, как приятель крадется к лестнице, и тоже пристроился следом, но он двигался медленнее, боялся привлечь внимание охраны. Илай видел поведение спутников, но ему-то податься было некуда, он стоял перед Криптой, в самом центре толпы.

– Говори, Никодим! Ты с Багратом был?

– Точно так, со Владыкою. До самого последнего мига.

– Как сгинул Баграт?

– Во столбе огненном пропал, – Никодим поднял голову, часто заморгал, шмыгнул носом и мазнул мятой шапкой по глазам. На лице остались грязные разводы, монах в самом деле пустил слезу и пыль с шапки растеклась по щекам.

– Сам ли ты видал, как Владыка сгорел? – напирал Зиновий.

– Собственными глазами, – Никодим всхлипнул.

– Точно ли видал смерть Баграта?

– Да. Вознесся к небесам Владыка в пламени!

Крипта ткнул пальцем в записку Илая и что-то начал спрашивать, но Зиновий легко заглушил его слабый голос:

– Слышал ты?! Сгинул Баграт! Ты же к словам самозванца слух преклоняешь! Опомнись, брате!

Зиновий воздел записку к потолку – будто повыше поднял, чтобы Крипта не мог дотянуться, – и обернулся к своим людям:

– Измена в Ордене! Держи всех! Хватай самозванцев!

Туран понял, что ждать больше нечего, и бросился к двери. Плечом отшвырнул попавшегося на пути монаха, вырвался из цепких рук двоих, кинувшихся наперерез, прыгнул к тому, который заслонял выход. Белорус ринулся следом, но у него на пути уже оказалось сразу несколько охранников Зиновия. В Илая вцепились трое, он рванулся, монахи разлетелись в стороны, один ухватил старика за тряпку, намотанную на голову, Илай ударил кулаком в живот, монах захрипел и согнулся, а старик бросился на Зиновия. Тот попятился, размахивая посохом, сразу несколько телохранителей оказалось на пути Илая, а Зиновий взвыл:

– Мутант! Отродье нечистое!

Когда с темени Илая сорвали повязку, монахам открылась загорелая лысина, поперек которой тянулась цепочка бугров, исчезающая за воротником пропыленного плаща. Наросты под кожей были небольшие, походили на выпирающие позвонки.

– Мутант! – голосил Зиновий. – Бей его, хватай!

Туран налетел на монаха, стоящего на пути, обхватил руками, и они вдвоем врезались в дверь, монах ударил в нее затылком, охнул, вместе они распахнули дверь и вывалились наружу. Монах остался лежать, а Туран, подобрав штуцер, вскочил и побежал к лестнице. Сзади вопил Белорус:

– Беги, Тур! Беги! Пробивайся к «Панчу»!

На рыжего бросились монахи, он отскочил, припал к полу и выпрямился, размахивая световым ножом. Движения доминантского оружия окружили его сияющим ореолом. Когда лезвие встретилось в полете с прикладом ружья, свечение померкло, налилось багровым, раздался визг, и монах отскочил, недоуменно разглядывая цевье и ствол в одной руке, в другой – казенник с прикладом. В сутолоке никто не заметил, что проделал Белорус, и продолжали наседать, размахивая оружием.

– Живыми, всех живыми брать! – надрывался Зиновий.

Крипту сразу же оттеснили от посланника, из двери в дальнем конце зала выскочили двое его людей, бросились в свалку, но Туран этого уже не видел – он спешил по коридору к лестнице. Внизу охраны не было, все вслед за Зиновием вошли в зал, но когда беглец скакал по ступеням вверх, в светлом прямоугольнике проема показались стволы и бородатые лица. Туран на бегу выстрелил – пуля оставила в стене смачную выщерблину, посыпалась штукатурка, лица монахов исчезли. Когда стихло эхо выстрела, стало слышно, как перекликаются наверху монахи. В проеме с левой стороны осторожно показался ствол – Туран плавно потянул спусковой крючок, и наверху заорали, когда пуля вырвала оружие из рук монаха.

Он выбежал в коридор, на ходу ударил прикладом вправо. Клацнув зубами, охранник повалился на пол. Другой прыгнул сзади, сбил с ног и навалился сверху. Туран, не глядя, двинул локтем и, похоже, попал монаху по ребрам. Хватка ослабла. Беглец вывернулся из объятий, отпихнул противника ногами и сумел встать. Лопоухий монах кинулся было следом, но заметив направленный на него штуцер, попятился, выставив открытые ладони.

Туран пальнул чуть выше головы охранника и бросился к выходу во двор. Еще оставалась надежда, что снаружи не ждут, что в нападении участвуют только люди Зиновия, которых тот привел с собой. Но выстрелы было слышно и там – значит, охрана настороже. Когда Туран выскочил во двор, над ухом вжикнуло, с глухими щелчками в стену пристройки врезались пули.

Он кинулся к «Панчу». Со стен, окружающих двор обители, загремели ружья. За спиной орал монах:

– Измена! Хватайте его, братья!

Туран выстрелил наугад и нырнул под днище «Панча». Открыть дверцы он бы не смог, ключи остались у Белоруса, а вот люк в днище, запирался хитро. Но мало было попасть в грузовик, надо как-то вытащить Тима из Храма и потом протаранить ворота, которые с виду были крепкими и могли выдержать удар «Панча». На четвереньках Туран прополз к стене, опасаясь, что кто-нибудь выскочит во двор и пальнет под грузовик, сунулся наружу между стеной и машиной. Сверху грохнул выстрел, перед носом взметнулось выбитое пулей каменное крошево. Туран юркнул обратно, перекатился, выставил ствол… и понял, что спастись все равно не удастся. Он просто не успеет забраться в «Панч» и завести двигатель. Десятки подкованных монашеских сапог уже топтали двор, приближаясь к грузовику со всех сторон.

Глава 4
Дорога паука

Турана почти не били. То ли помогло то, что он сам бросил оружие и не стал сопротивляться, а скорее спасло вмешательство лопоухого, которого он пощадил там, у лестницы. Теперь этот монах суетился и покрикивал:

– Нельзя бить! Целым в подвал привести, отец Зиновий рожу его поглядеть захочет!

Так что дело ограничилось парой тычков в ребра – ерунда. Турану велели держать руки за спиной, потом их стянули веревкой и повели в обитель. На этот раз пошли сразу в Храм, подгоняли, тыкали стволами в спину, вели темными коридорами, Туран сперва пытался запомнить дорогу, но вскоре запутался. Все переходы и коридоры были похожи один на другой – все те же каменные стены, ряды просмоленных балок под потолком. Трижды спускались по лестницам, причем последняя была винтовая, совсем старая, подгнившие деревянные ступени скрипели, казалось, вот-вот проломятся под ногами. Наконец Турана вытолкнули в длинный коридор, освещенный масляными лампами, там был Зиновий и не меньше десятка его телохранителей. Одна стена была кирпичной, вдоль другой тянулись решетки с низенькими дверцами, на каждой – висячий замок. За решетками – темно, никого не видать. Пустуют тюремные камеры.

Толстый монах с синим – не иначе, от постоянного пьянства – носом оглядел Турана и просипел:

– И куды энтого? К прочим али в отдельную клетку?

Один из телохранителей сунулся с этим вопросом к Зиновию, тот сердито махнул рукой. Он сосредоточенно вглядывался в навершие посоха, будто силился там увидать что-то важное. Телохранитель пожал плечами и велел толстяку:

– Давай к прочим. Мыслю, беды не будет, хоть двое там, хоть трое. А тебе приглядывать сподручней.

Синий Нос отцепил от пояса связку ключей, побренчал ими, отыскивая нужный, и велел:

– Вервие снимите. Не нужно, чтобы вервие с собою узник имел. Баловство от этого может выйти. Они вешаться вздумывают, а мне – ответ после держать.

Турану развязали руки и втолкнули в камеру, где уже находились Белорус с Илаем. Им, в отличие от Турана, досталось крепко, Тиму разбили лицо, так что нос распух и посинел не хуже, чем у пьяного тюремщика. На смуглом лице Илая побои были не так заметны, но он сидел на лавке, согнувшись, и непрерывно массировал подреберье. Очков на нем не оказалось, и Туран увидел зеленые глаза – огромные, круглые, как у ночной птицы. Мутант щурился и старался не глядеть на лампы – даже самый тусклый свет причинял ему неудобство.

Зиновий закончил шептаться с посохом и вскинул голову:

– Всех в клетку водворили?

Монахи расступились, и орденский староста встал напротив решетки. Поднял посох, так что в свете ламп маслянисто блеснул полированный самоцвет, и некоторое время стоял неподвижно. Потом отступил на шаг и махнул рукой. Повинуясь этому жесту, монахи раздались в стороны. Туран расслышал, как один другому пояснил:

– Отец Зиновий молиться станет и совета свыше дожидаться. Вдохновенный старец!

Оставшись в одиночестве перед камерой, Зиновий склонился к посоху и зашептал – и впрямь, вроде молился. На самом деле он разговаривал с посохом.

– Да, это все. Трое.

В ответ – тихий шорох и потрескивание, как помехи в приемнике.

– Как скажешь, как скажешь. И самоход их необычный, тебе тоже взглянуть полезно будет. Да, да… Да. Как скажешь. Я пришлю все, что с них сняли. Это нечестивое, в Храме не место пакости, так и объясню братии. Взамен потребны мне медикаменты, ибо страждущие жаждут исцеления! – Тут губы старосты растянулись в кривой усмешке. – Ужо исцелю! Да. Ты же сам видел, что предвещаю. Пожалуй, еще немного… и будут готовы. Может, декада сроку да два-три некрозных пятна – и достаточно. Нечестивцы не понимают иного обращения, так и надлежит с ними. Страхом, страхом к праведной жизни обращать! Во имя Спасителя, все во имя его… А эти… хорошо. Этих я сперва сам допрошу. Не беспокойся, после моего допроса они будут в состоянии говорить.

Потом самоцвет на посохе мигнул, Зиновий наконец поднял голову и глянул на пленников.

– Сидите, мутанты? Ничего, вскоре займусь вами! Когда бы не Совет Ордена, я бы вас немедля!.. Все поведаете, все откроете!

Зиновий погрозил посохом и зашагал прочь. Охрана потянулась следом. Остался только Синий Нос.

– Ну что, папаша, – Белорус обернулся к мутанту, – втравил нас в, будем говорить, серьезные неприятности? Ведь прикончат нас здесь, не уйдем живыми. А?

Илай не стал спорить, промолчал.

Тюремщик не глядел на пленников. Постоял у лестницы, дождался, чтобы стих топот над головой, и направился в дальний конец коридора.

– Илай не виноват, – заметил Туран, наблюдая за толстым надсмотрщиком. – Поначалу-то все путем было, Крипта его узнал.

– С Криптой я давно знаком, – щурясь, прогудел старик.

Похоже, ему с Тураном больше нравилось общаться, он считал его более рассудительным, чем Белорус.

– В Храме измена, – добавил Илай.

– Измена, папаша, – оживился Тим, щупая изодранную жилетку, – это когда вместо награды хватают и в подвал волокут. Вот… – Он погрозил в темноту кулаком. – Ну все из карманов вывернули. Не монахи, а ворюги… Гляди ж как изорвали карманы-то…

– Сам, главное, цел, – сказал старый мутант.

– Ага, – Белорус пощупал разбитый нос, – цел, папаша.

Тим подвигал языком, охнул и сплюнул выбитый зуб.

– Цел, – повторил он и весело, как ни в чем не бывало, продолжил: – Туран, а я одного так располосовал, ты же знаешь мой удар с правой! Тело по частям с пола сгребали. И папаша отличился.

Белорус придвинулся к старику, хлопнул его по плечу.

– Двоим успел шеи свернуть… О, гляди, чего он делает!

Рыжий просунул руку сквозь решетку и указал пальцем на Синего Носа. Толстяк, стоя в углу рядом с лестницей, осторожно вытаскивал кирпич из стены. Услышав Белоруса, он тяжело вздохнул, пошуровал рукой в открывшейся нише, достал длинную бутыль, заткнутую обгрызенным початком, и сверток.

– Сало там, точно знаю, – Белорус облизнул распухшие после побоев губы.

Сунув припасы под мышку, тюремщик вернул кирпич на место и погрозил пальцем пленникам. Пройдя за маленький столик напротив решетки, оседлал колченогий стул.

Когда монах выдернул пробку, по подземелью пошел отчетливый сивушный запах. Запрокинув голову, он влил пойло в горло. Кадык дважды прыгнул на шее, потом тюремщик сипло крякнул, вытащил нож и развернул сверток.

– Ну, рыжий, чего уставился? – Синий Нос хмыкнул. – Сало как сало.

Белорус сплюнул и отодвинулся в глубь камеры.

Но монах больше не глядел в его сторону, принялся нарезать снедь.

Белорус забормотал:

 
Тим Белорус сидит в тюрьме,
В тепле, обут, одет…
Но что-то беспокойно мне,
Скорей бы уж обед!..
 

Подумал и крикнул:

– Эй, борода, кормить нас когда будут?

Синий Нос рыгнул и степенно ответствовал:

– А на вас, мутантов, жратву переводить незачем. Вот призовет отец Зиновий на допрос, там ужо накормит батогами! Досыта отведаете!

– Что делать будем? – Белорус встал спиной к решетке и оглядел товарищей по несчастью.

– Выбираться нужно, – сказал Туран. – Верно ведь, скоро на допрос потащат, времени не много у нас. Только как выбраться?

Илай подошел к решетке, взялся за прутья и, шумно выдохнув, потянул в стороны, что-то скрежетнуло в полу, прутья под руками мутанта медленно поползли в стороны. Илай щурился, отворачивался от света лампы. Изодранный плащ на его спине натянулся и затрещал. Белорус тут же подскочил, вцепился в прут и рванул.

– Но-но! Не балуй! Я те!

Синий Нос вытащил из-под стола длинную палку и устремился к решетке. Стукнул по прутьям – Илай с Белорусом едва успели убрать руки.

– Вот я те! Тюрьму сокрушать не позволю! – Монах, до сих пор казавшийся благодушным и спокойным, вдруг разозлился и стал колотить палкой по прутьям, так что звон пошел. – Эй, мутанты! Не озоровать мне!

Белорус, изловчившись, перехватил палку и дернул на себя. Монах уперся.

– Помоги! – выдохнул Тим. – Ну чего ж ты, папаша!

Илай схватил рыжего за плечо и заставил отпустить палку. Потом указал вверх. И верно, на лестнице топали тяжелые сапоги – в подвал спускались жрецы, несколько человек.

– Опанасий! – рявкнул передний. – Опять пьянствуешь!

– А что ж мне тут трезвому сидеть? – пыхтя, отозвался Синий Нос. – С мутантами да в сырости? Трезвому тут невмоготу. А то сам посиди, как я?

Двое жрецов-карателей подошли к столу. Тот, что ругал Опанасия, цапнул бутылку, хлебнул и передал другому.

– Добро бы путное что пил, а ты дрянью травишься. Нас Зиновий прислал, помогать тебе мутантов стеречь. Очень, говорит, опасные в этот раз злодеи попались. Сам-то отец староста на Совете Ордена жару дает, скоро, сказал, закончится Совет, тут-то он и…

Второй монах тоже хорошенько приложился. Рыгнул, утерся рукавом.

– А что там, на Совете, брате? – спросил Синий Нос Опанасий. – Небось, подслушал же за дверью?

– Подслушал, а как же, – не стал перечить монах. – Мне полагается знать, что старосте потребно будет, чтоб ловчей исполнить, потому и внимал речам. Отец Зиновий сказал: преставился Владыка Баграт. За грехи, значит, за немалые, покарание снизошло в столпе огненном. А за какое такое прегрешение? А вот за какое: отступил от древлего обычаю, попустительствовал энтим, вот энтим самым…

– Мутантам? – подсказал Опанасий.

– Мутантам. Никодим, возница Багратов, при том был и подтвердил – за грехи! Связался с мутантами Владыка Баграт. Вишь, его именем и в самую святую Лавру нечисть прется! Вон, гляди, как глазищами лупает, – монах указал на притихшего Илая. Старика тоже интересовало, что говорили на Совете Ордена, и он пристроился у самой решетки, прикрываясь ладонью от света. – Ну, брат Крипта, понятное дело, в крик, спорить пробовал, да где там. Отец Зиновий его вмиг приструнил, у того, болезного, ажно стеклышко от обиды запотело!

Жрецы загоготали.

– Так что с мутантами снова теперь будет разговор короткий: пуля, да веревка, да распятье!

– С гвоздями, – поддакнул третий монах, до сих пор помалкивавший.

– В общем, сбежал брат Крипта с Совета, так что теперь уж, думаю, недолго осталось, скоро отец Зиновий прочих Багратовских приспешников дожмет и этих на дознание затребует. Ежели Крипты на Совете нет, кто ж отцу Зиновию слово поперек скажет? Скоро за ними пришлют.

Монах взмахом бутылки указал на пленников и тут же снова хлебнул. Молчаливый забеспокоился:

– Это чего ж ты пьешь-то? Ежели нас отец Зиновий теперя же призовет, а от нас разит хмельным? Осерчает он!

– За этими конвой прибудет, а нам отдых полагается. Нас староста нюхать не будет, – монах усмехнулся.