Текст книги "Дао своими руками v.1.01. Сборник"

Мёдом ведаю

На медовый спас, на дальнюю заимку к пасечнику Прозору приехал друг его закадычный дьякон Колояр. Давно не виделись, почитай с Красной горки. По итогу, нарезался дьякон до положения риз, скакал в исподнем по двору, влез на крышу и кричал оттуда петушиным голосом, экспонируя тягу к Яриле.

И то хорошо, думал Прозор, заимка далеко. А то митрополит не одобрил бы сего деяния. Наложил бы епитимью… или что там у них полагается?

Ночью увидел пасечник дивный сон, будто бы он – совсем не он. Что он медведь, и зовут его Бер.

Фантазия поразила Прозора своей живостью: журчал ручеёк, блестело солнышко, воздух наполняли звуки и краски и он, молодой бер, кувыркался в траве, испытывая давно забытое юношеское наслаждение от дюжего организма. "Ох ты, ёшкин-дрёшкин, – подумал пробудившись. – Приснится же такая фисгармония!"

Прозор посмотрел на свои желтые, давно немытые ноги, торчащие из-под дальнего края одеяла, и поёрзал, как это делал во сне. Удовольствия сие деяние не доставило и Прозор опять мысленно матернулся.

С тех пор каждую ночь пасечник превращался в бера.

Там было хорошо: во-первых, там была весна. Во-вторых, Прозор не был больше подневольным работником, а становился свободной личностью. В-третьих (и самых главных), он забывал, что есть на белом свете мужик Прозор. Существовал только он – Бер, которому иногда ненадолго казалось (во сне), что он мужик.

Надо бы с Колояром посоветоваться, думал Прозор. Иначе загадка неразрешима: кто есьм аз? Иными словами, кто кому снится? Я мню себя бером, или беру снится, что он мужик? Что первично?

Дни становились короче, ночи, напротив, удлинялись. Ульи Прозор перенёс на зимовку в омшаник; дел на пасеке почти не осталось, да и делать их не хотелось: у бера появилась молодая подружка с весьма серьёзными намерениями. Она покусывала за загривок и била по морде лапой, ежели Бер хулиганил.

И чего это Колояр не едет, думал пасечник. Хвилосохский вопрос, на него и четверти медовухи не жалко.

Как-то, защемив пальцы дверьми и приплясывая от боли, Прозор познал откровение. Где тело, там и дух, понял пасечник.

Мать честная, изумился он и подул на посиневшие пальцы, как это я сразу не догадался? Ежели тело моё здесь, то я – это я, а медведь мне снится. А коли тело моё медвежье, то я – бер!

Как на грех, той же ночью медведь лопал мёд (облизывая лапу), отмахивался от пчёл (больно жалились), и рычал, переругиваясь, с медведицей.

Не-ет, понял Прозор, дух так не может. Если я мёда натрескался во сне, значит и тело моё там. А тута меня нет, тут я дух бестелесный и сам себе кажусь. Довольный сим умозаключением, Прозор хохотнул и почесал грудь совершенно медвежьим жестом. И что за дурацкая фантазия, вообразить себя мужиком? Печь пасечник давно не топил, а потому в сторожке индевело.

И с шерстью хорошо придумано, размышлял. Ни тебе валенков на зиму, ни дохи к холодам. Живи, как человек, даже ногти стричь нет нужды! Да и спят они зимой… завалятся в берлогу и дрыхнут. Прозор широко до хруста в костях зевнул и полез в кровать. Веки его смыкались.

Дьякон Колояр колотил по макушкам репьёв палкой и думал, что всё в природе взаимоувязано: пасечник исчез, зато медведь появился – миряне видели его в бору. Одна душа – Колояр облизнулся, поминая медовуху, – являтися переемно другой.

Однажды Беру приснился странный сон, ему казалось, будто бы он – совсем не он. Не лежит он в берлоге, и не сопит рядом тёплая мягкая медведица. Беру снилось, что он – пчела.

Я сплю?

Евгений Павлович не выказывал признаков недовольства или нервозности. Ни малейших. Или он прятал их так глубоко, что Саше недоставало проницательности разглядеть зачатки царственного гнева. Евгений Павлович подошел к шкафчику с книгами, пробежался глазами по корешкам и остановился на томике Желязны. Вероятно название «Владения Хаоса» чем-то отразилось в душе шефа.

– Фантастику любишь?

– Ага, – вяло согласился Саша и стал осторожно одеваться. Шеф впервые оказался в его квартирке – да ещё при таких пикантных обстоятельствах! – и Саша боялся попасть впросак.

– Что можешь сказать про владение хаосом?

Евгений Павлович с умыслом исказил название романа (Саша это понял), вот только с каким? Чтобы не отвечать на каверзный вопрос, Саша промямлил: – Да я, это… больше про попаданцев люблю… – Он взмахнул руками, будто синхронно отгонял двух охамевших мух. – Ну, это… люди попадают в необычные обстоятельства…

– Понимаю, – шеф одобрительно кивнул. – Неожиданные обстоятельства – это я одобряю. Меня название смущает.

– А что такое? – насторожился Саша. Он работал водителем всего полгода и не успел досконально изучить повадки шефа.

– Попаданцы. Семантика слова нехороша. Попой они, понимаешь, данцы.

После вчерашней вечеринки не все синапсы Сашиного мозга восстановили проводимость, и суть подначки ускользнула. Однако Саша растянул губы в улыбке и на всякий случай кивнул.

– Да ты не переживай, я тебя ни в чём не подозреваю, – Евгений Павлович вернул Желязны на место. – Николай Степанович тебя бы ко мне на пушечный выстрел не подпустил. У него на заднеприводных чутьё, как у бродячей собаки на блох. Он на голубой устрице семнадцать лет оттарабаниил.

Саша вспомнил широкоплечего коренастого начальника службы безопасности, и подумал, что разговор какой-то странный. Внешность (и характер) Николая Степановича были настолько традиционными, что он прекрасно бы подошел для рекламы классических христианских ценностей: семьи, как ячейки общества, Родины, с большой буквы "Р", и бесшабашной мужской отваги. Легко можно было представить профиль Николая Степановича на городском билборде, рядом с подписью: "Так жили наши деды!" Саша ещё раз удивился: "При чём здесь голубая устрица?"

Видимо работа мысли отразилась на лице водителя, и шеф заключил: – Не понимаешь.

В это мгновение Саша увидел лифчик, что предательски торчал из-под кресла. Лямка вытянулась во всю длину, и складывалось впечатление, что маленький розово-коричневый ажурный человечек пытается выбраться на свободу. "Людка! – вспомнил Саша с неожиданной злостью. – Говорил же, что не надо вторую бутылку брать! Жопой чувствовал, что просплю!"

В тоже время Саша испытывал благодарность: Людка (менеджер из второго отдела), услышав голос шефа, скользнула в ванную и там затаилась, как мышь.

– Так моряки называют подводные лодки, – сказал шеф. – Атомные. Женщин там нельзя (разве что в качестве консервов), но выживать-то как-то надо…

Саша застегнул рубашку, открыл шкаф. Любимый галстук надевался вчера, и значит, валяется где-то в комнате, оставался второй – неприятного сине-фиолетового оттенка.

– Плюнь ты на галстук, – посоветовал шеф. – Встреча полуофициальная, ты вообще можешь остаться в машине.

На всякий случай Саша приложил галстук к горлу и повернулся к Евгению Павловичу за окончательным решением. Тот брезгливо сморщился и процитировал профессора Преображенского: "Где вы взяли эту сияющую чепуху? Или на Кузнецком все в таких?"

– Не надевай его. Просто представь, что на тебе прекрасный полосатый галстук от Сальваторе Фергамо.

– Как это? – удивился Саша. – Какой смысл представлять галстук, если его нет?

– Что значит, нет? – Шеф опустился в кресло, при этом его нога нечаянно оттолкнула лямку бюстгальтера. Это принесло Саше некоторое облегчение. – Ты же читаешь про попаданцев. Сейчас нет, а через мгновение появился. И вообще, это большой вопрос, что теперь есть, а чего нет. Вот ты думаешь, что я перед тобой разглагольствую, потеешь, ёрзаешь, прикидываешь епитимью, которую я на тебя наложу, а может статься, что меня здесь вовсе нет – я плод твоего похмельного воображения. Фантазия. Отравление мозга посредственным алкоголем.

Судя по этой длинной и малопонятной фразе, Евгений Павлович имел настроение пофилософствовать, и это казалось добрым знаком. Оставалось только ненавязчиво поддержать шефа в его витиеватых умствованиях.

– Я могу подойти и потрогать вас, – предложил Саша.

– Это ничего не значит. В Кащенко половина больных здоровается за руку с богом.

– А вторая?

– Что вторая? – не понял шеф.

– Вторая половина?

– Вторая половина и есть этот самый бог! – Евгений Павлович рассмеялся. Смеялся долго и задорно. Видимо, от хорошей собственной шутки его настроение ещё повысилось, и он предложил Саше (естественно в приказном порядке): – Будешь судьёй. И не просто судьёй, а Наставником мужей – была такая должность в древнем Китае. Разгадаешь загадку – получишь премию, не разгадаешь – огребёшь…

– Разгадаю! – бесстрашно перебил Саша, интуитивно решив, что такой напор уместен.

– Внимательно слушай исходные обстоятельства…

– Обстоятельства? – ещё раз перебил Саша. – Я думал это… – он энергично пошевелил пальцами и стал похож на курильщика, что растирает табачный лист, прежде чем заправить его в трубку. – Что это сказка.

– Сказка – это история КПСС, придуманная, написанная и много раз переписанная. А у китайцев все точки над "и" расставлены и отражены в летописях. Без вранья. – Помолчав, шеф предупредил: – Ещё раз перебьёшь без разрешения – смотри. Ты мне вдохновение сбиваешь.

В Китае в провинции Фуцзянь жил искусный игрок на цитре. Жил он при чайном домике, где и работал.

Несмотря на благостное почти экзальтированное выражение, что висело на лице Саши, шеф заподозрил неладное: вновь назначенный Наставник мужей "не въезжал в тему". Евгений Павлович задумался.

– Как тебе объяснить популярно… лабух он был в кабаке. Понятно? – Саша кивнул, и Евгений Павлович продолжил: – Звали его Пу И.

Однажды после обеда отправился Пу И на прогулку в лес. Погоды стояли сладостные, весенние, и, разомлевший от солнца и обильной пищи, музыкант задремал на полянке, приткнувшись под сенью ивы.

Приснился Пу И диковинный сон, будто лежит он под старой ивой (под этой самой), тихонько играет на цитре мелодию соловья, а по тропинке идёт человек. И не простой человек, а мастер лука Чен из Чаншаня – личность в Китае известная.

Пу И хотел поприветствовать мастера, однако не смог этого сделать: Чен горланил во всю глотку песню о том, как ему повезло, и он только что убил оленя. Убил одним ловким ударом и спрятал в ложбинке у реки, укрыв тушу листвою и ветками.

"Должно быть, мастер не в себе, – подумал Пу И, – раз не замечает ничего вокруг и поёт такие глупости. Разве можно убить оленя одним ударом?"

Мастер Чен скрылся за поворотом, Пу И решил вернуться в чайный домик – вечером должны были собраться гости, а под звуки цитры вино пьётся охотнее, и танцы дев сильнее будоражат кровь.

Весь вечер музыкант ублажал слушателей божественными мелодиями (это было уже не во сне, а наяву), но мысли о мастере лука не шли у него из головы. Лишь только гости разошлись, и взошла луна, Пу И бросился к реке.

В прохладной ложбинке у самой воды, под покрывалом из травы и листьев, Пу И обнаружил… оленя!

"Вот так дела! – думал Пу И, водрузив тушу себе на плечи. – Мне приснился вещий сон!"

Дома он передал оленя жене, и рассказал, как было дело: что он гулял, уснул, и ему приснился вещий сон. Что в этом сне он увидел… бла-бла-бла.

Евгений Павлович остановился, чтобы перевести дыхание. Тем временем Саша, подняв, как первоклассник руку, уточнил:

– Мастер лука, это стрелок?

– Стрелок – это лучник, – ответил шеф. – Мастер лука это тот, кто делает луки и стрелы. Андестенд?

Саша кивнул, и продолжил расспросы: – И ещё мне непонятно, он что тупой?

– Кто?

– Ну этот Пу И? Раз олень есть, то разве можно было убить его во сне?

Евгений Павлович одобрительно крякнул, и Саша понял, что вопрос пришелся шефу по душе.

– Естественно не тупой. Про тупых в летописях не пишут, про них некрологи публикуют в газетках. Пу И попил чаю, поразмыслил и задал жене тот же самый вопрос: "Как могло получиться, что олень из сна оказался в их доме? Значит, мастер Чен действительно убил оленя?"

"Откуда здесь мог взяться мастер Чен? – возразила супруга. – В наших лесах не растёт ровный бамбук пригодный для стрел, из нашего дуба не сделаешь рукоять для лука. Чену нечего делать в наших лесах! Он тебе приснился! Кроме того, в округе оленей не видели уже тысячу лет!"

Пу И попытался возражать, на что получил твёрдый ответ, что сон был вещий, и значит это он – Пу И – добыл оленя.

"А как это произошло, – уверила женщина, – одному Желтому Предку известно".

– Ага! – поддержал Саша, в очередной раз, вспомнив о Людке в ванной. – Бабе главное чтобы мясо в холодильнике было. А на философию ей начхать.

– На следующий день мастер лука Чен вернулся к своему тайнику и обнаружил, что он пуст. Утром река разлилась и смыла пятна крови, унесла траву и ветви, прибой зализал следы.

Мастер почесал в затылке и решил, что всё ему приснилось. "Не было никакого оленя, – думал он. – Воображение сыграло со мной злую шутку!"

В таких грустных мыслях мастер побрёл к чайному домику, где целый день пил вино и размышлял о превратностях судьбы. В конце концов, уже изрядно пьяный, он стал рассуждать вслух. Говорил, что убил оленя во сне, поскольку олени в этих лесах не водятся, и во сне же потерял тушу. Да и сам он оказался в Фуцзяне случайно.

"Так вот оно что! – возликовал Пу И (он слышал рассуждения мастера лука). – Это не я, а Чен видел вещий сон! Это он убил оленя во сне!"

Дома Пу И поделился открытием с женой, на что получил ответ: "К чему разбираться, кто видел сон? Какая разница в чьём сне убили оленя? В твоём или в его? Ты добыл оленя, и это главное!"

В словах женщины присутствовал смысл, и Пу И согласился.

Однако такое положение вещей не устраивало Чена. Мастер лука, наконец, вспомнил, как он шел по тропе, как пел песню, и как в тени ивы сидел музыкант. "Это он украл моего оленя!" – решил мастер лука.

Чен обратился в суд, к Наставнику мужей. – Евгений Павлович выразительно посмотрел на Сашу, давая понять, что сейчас его выход.

Саша поднял плечи и призадумался. При всём изяществе, головоломка не казалась ему мудрёной: – А чего тут голову ломать? Снять отпечатки пальцев да и все дела.

– Отпечатки! – передразнил Евгений Павлович. – Всё бы вам снять… с себя.

Носком лакированного ботинка шеф вытолкнул бюстгальтер, и продолжил рассказ. "Раззадорился, – понял Саша. – Чем бы босс ни тешился, лишь бы…"

– Наставник мужей не сразу ухватил суть претензии: "Если олень был убит тобою в действительности, как ты можешь утверждать, что сделал это во сне? – спросил он мастера лука. – Если ты убил оленя во сне, тогда неправильно называть это действительностью. Это ошибка!

Однако если права жена Пу И, – продолжил Наставник мужей, – утверждая, что её муж увидел твой сон, мастер Чен, в своём сне, тогда оленя не добывал никто. Между тем, доказательство вот оно – олень!"

"Как же быть?" – хором спросили мужчины.

"Разделите оленя пополам", – ответил Наставник мужей.

Об этой истории прослышал царь Чжен. Он долго и безрезультатно пытался решить задачу и заподозрил, что Наставник мужей тоже спал во время суда:

"Быть может, он разделил оленя внутри собственного сна?"

Идея показалась царю остроумной, и он призвал советника. Пересказав обстоятельства в малейших деталях, царь потребовал объяснений.

"Ваш слуга, – ответил советник, – не может разобраться сон это был или не сон. И чей это был не сон. Отличить явь от сна мог только Жёлтый Предок… но как нам теперь поступить, если его с нами нет?"

"Значит, – заключил царь, – можно довериться решению Наставника мужей".

Царь Чжен дёрнул плечом и сдавлено замычал. Всё ещё находясь во сне, он откинулся на спину и несколько раз величаво взмахнул рукой, как бы подчёркивая значимость своей непроизнесённой фразы.

– Что случилось, государь?

От этого вопроса Чжен окончательно проснулся, приподнялся на локте и посмотрел на наложницу Лин, оставленную вчера в опочивальне. Сменилась четвёртая стража, мутный утренний свет неохотно втекал в комнату.

– Бессмыслица. – Царь тряхнул головой, пытаясь избавиться от морока. – Приснилось, что я водитель самоходной повозки. Служу у какого-то северного мандарина в приказе…

Глаза девушки округлились, и Чжен понял, что сболтнул лишнего. Он приложил палец к губам, давая понять, что сказанное есть величайшая тайна и приказал:

– Спи давай!