Текст книги "Епифоркино счастье"

Алексей Будищев
Епифоркино счастье

Епифорка возвращался с базара верхом на новокупленной лошади. Он болтался на её костлявой спине, весело потпрукивал, причмокивал губами и вообще выражал всем своим лицом неописуемую радость. Даже прорехи около мышек от жизнерадостных движений руками кривились на его рваном полушубке, как улыбающиеся губы.

Дорога шла полем. Белая снежная скатерть лежала направо, налево, вокруг, как хватал глаз, пересеченная кое-где неглубокими лощинками с чахлым кустарником. Было тихо и морозно; на небе выходили звезды; приближалась ночь. Епифорка то и дело обгонял по дороге возвращавшихся с базара односельчан и каждому рассказывал сызнова о своем новом приобретении, весело сияя глазами и подмигивая на лошадь.

Он дал за нее двадцать рублей. Это совсем недорого, потому что лошадь хороша Она молода, на год моложе его Настьки, которой около Петрова дня исполнится 15 лет. Лошадь сытая, и если у неё выпятились ребра, то только потому, что она широка в костях. Епифорка боится только, что лошадь чересчур ералашна и здорова, как бык. Когда он привязал ее около винной лавки, лошадь оборвала узду и ушла.

– Насилу догнал, – весело добавлял Епифорка, трогаясь в путь и умалчивая, что лошадь оборвала узду, во-первых, потому, что узда была мочальная и в двух местах надорванная, а во-вторых, оттого, что выходивший из винной лавки цыган здорово ввалил его коняке ременным кнутом.

Епифорка уже приближался к дому.

Он начинал зябнуть; мороз заползал в прорехи рваного полушубка и покусывал его малокровное тело.

Он толкнул ногами лошадь.

Дорога загибала направо, перебегала замерзшее озеро и поднималась на невысокий холмик к маленькой занесенной снегом деревеньке. Тут-то и живет Епифорка. У самой околицы он обогнал Абдулку, татарина из деревни Сюлявки, и рассказал ему всю историю о том, как его лошадь ушла от винной лавочки.

– Карош лошадкэ! – заметил Абдулка, и в его косопоставленных глазках блеснула зависть.

А Епифорка ласково послал лошадь рысью.

– Ну, ты, ералашный!

Ералашный, впрочем, от рыси упорно отказался.

Через несколько минут Епифорка был уже дома.

Когда он подъехал к своему дворику, из избы навстречу к нему выбежали жена и дочь. Фекла, желтолицая и низкорослая баба, увидев лошадь, даже руками всплеснула, а Настька просто-напросто захихикала. Епифорка степенно слез с лошади, оглядываясь, не видит ли его торжество кто-либо из соседей. Лошадь осмотрели со всех концов. Фекла высказала предположение, не стара ли она? Но Епифорка даже рассердился.

Стара? С чего это она выдумала! Лошадь на целый год моложе Настьки, а Настька только через год будет невестой.

– Стара? Епифорка презрительно смерил Феклу с головы до ног.

Стара, а он летел на ней, как вихрь, даже все кишечки отбило. Стара, а он обогнал на ней томилинского псаломщика, когда тот, обронив кнут, остановился около Надеждина хутора.

Стара, а ей позавидовал сюлявский Абдулка и сказал: «Карош лошадкэ!» А сюлявский Абдулка – первостатейный конокрад, и кому же, как не конокраду, знать лучше достоинства лошади? Епифорка говорил долго и горячо. Лошадь, слушая похвалы хозяина, застенчиво хлопала глазами. Фекла, в конце концов, успокоилась, и лошадь водворили в хлеву, задав ей на ночь просяной соломы.

За ужином только и говорили, что о лошади.

Как бы им ее назвать? Думали, думали и решили «Огурчиком».

– Сытенькая она, – пояснил Епифорка, – круглень-кая, что твой огурчик.

Настька попробовала было возразить:

– Ребрушки у неё как быдто…

Но Епифорка оборвал дочь на полуслове.

– Ребрушки? Много ты понимаешь! В кости она широка, вот и ребрушки! На худой лошади томилинского псаломщика не обгонишь!

С этим все согласились. Томилинский псаломщик кормит свою скотину хлебом, а от хлеба лошадь плохой не будет. После ужина все улеглись спать. Но Епифорка долго еще шептался на печке с Феклой.

Наконец-то у них есть лошадь! Теперь они справят по хозяйству все, как следует, и будут настоящими жителями. Безлошадному мужику на деревне и почету нет. Что безлошадный, что жулик – одно и то же.

...

конец ознакомительного фрагмента