Текст книги "Дети подвалов"

– Угощайтесь! – гостеприимно улыбнулся он.

В части гостеприимства Лось всегда был на высоте – он отдал бы последнюю кроху хлеба любому голодному страннику, зашедшему к нему на огонёк. Но, если странник оказывался волком в овечьей шкуре, то количество ступенек на лестнице он начинал считать быстро.

Корюшка реально была безумно вкусная! Хотя, в то время мы, увы, не были так избалованны едой, как сейчас, поэтому, конечно, – вкусно! Ещё бы, ведь сами ловили!

Мы с Косым в присест слопали рыбу, запили пивом, и принялись за расфасовку остальной корюшки. Я стибрил из дома у мамы штук шесть целлофановых пакетов, Косой – десять, а Лось дал безмен. В итоге мы нафасовали четыре пакета по три кило, шесть – по два и ещё шесть – по килограмму. На первый раз было достаточно, поскольку и так уже шла вторая половина дня – это бы втюхать. Но мы были настроены твёрдо: корюшка крупная, вкусная (пробу снимали лично), много с икрой – должна пойти на ура!

Вадик с нами не пошёл, сославшись на то, что у него много дел по дому. Я и Косой пошли вдвоём, предварительно упаковав рыбу в мой бэг.

В первую очередь мы зашли в продуктовый магазин через Обуховку – прямо напротив общаги Лося. Сейчас на этом месте – магаз строительных инструментов, а тогда был гастроном – прямо над нашим «погребком». Здесь мы не поймали ничего – покупателей почти не было, а две молодые продавщицы брезгливо замотали головами, дескать: «Корюшка? Нееее, не любим! Она трупами питается!».

Чем питается корюшка, я не знал. Если бы дело обстояло в наше время, то я бы быстро нашёл в интернете нужную информацию, но на дворе были 90-е. Да и какая разница? Мы тоже животных не живьём едим.

Недовольно фыркнув, я и Косой двинули по Обуховской Обороне в сторону проспекта Елизарова – и там были продуктовые. По пути мы пихнули рыбу в пару ларьков, в одном из которых у нас купили два килограмма. Это нас воодушевило.

В магазине на углу Елизарова и Обуховки нам удалось продать целых шесть килограмм корюшки. Рядом с продуктовым на улице стояла бочка с квасом, и пожилая женщина-продавец попросила нас продать ей пару кило.

Затем мы с Серёгой сели на трамвай, и, как всегда, «зайцами», поехали на Ломоносовскую, где прочесали все гастрономы Ивановской улицы, прежде чем мой бэг опустел. Такой «бизнес» нам очень понравился – мы сорвали на «огуречной» нехилый куш, но было уже поздно и всё закрывалось. Тогда мы решили продолжить завтра, а этим вечером хорошенько пропить заработанное.

Как так вышло – не знаю, но очухались мы с Серёгой только через два дня, когда закончились бухло и деньги. Правда, проснувшись в «погребке», я ещё об этом не догадывался, и мне было ужасно хреново. Косой приполз несколько позднее (он ночевал дома), но примерно в таком же состоянии, и сказал, что нужно срочно идти к Лосю, пока не стухла оставшаяся рыба.

– Страшная похмелюга! – сказал он, держась за голову. – Надо заработать денег, чтобы поправиться!

С разламывающимися черепушками, мы пришли к Вадику.

– Мужики, – развёл руками Лось, – где вас носило два дня? Корюшка стала портиться, и я её пожарил на всю общагу. В холодильнике-то на такую кучу рыбы места нет!

– Как два дня? – не понял я.

– Вот так, – пожал плечами Вадя. – Вы позавчера ушли с бэгом рыбы, и пропали. Не, я, конечно, могу вам дать поесть жаренки – у меня осталось с полтазика. Хотите?

Я и Косой отрицательно замотали головами, от чего нас замутило ещё больше.

– Хреново! – пробубнил я сокрушённо.

– Очень, очень хреново! – вторил мне Серж.

– А что вас так напрягает, пацаны? – вдруг обнадёживающе вставил Вадим. – Опохмелиться надо?

– Да!!! – воскликнули мы в унисон.

– Да не проблема, сейчас принесу и водки и закуски. У меня тоже голова болит, – сказал Лось, и убежал к себе в комнату.

Мы с Косым остались ждать на кухне.

Так первый корюшковый бизнес у нас вышел комом. Я, Косой и Лось раздавили на троих нольпятку, закусили вкуснейшей жареной корюшкой, и мы с Серёгой довольные отбыли восвояси.

В дальнейшем у нас ещё были попытки наловить «огуречной рыбы» – и этой весной, и следующей, – но таким большим уловом она нас больше не радовала. Мы умудрялись принести домой лишь по пять-шесть кило, и с наслаждением вспоминали тот почти стокилограммовый мешок. А уж сколько «телевизоров» мы оставили на дне реки Невы – вообще не счесть! Пусть, ведь будущим рыбакам тоже нужно где-то добывать инструмент.

Корюшка в Санкт-Петербурге до сих пор пользуется популярностью, но в нынешнее сытое время она имеет баснословную цену – проклятые буржуи всех мастей стараются набить с её помощью свои отвисшие карманы.

И я уже нигде не вижу, чтобы корюшку кто-то, как и раньше, ловил с берега старым добрым «теликом» – это, наверно, до сих пор запрещено законом. Однако недалеко от Володарского моста, каждую весну устанавливается небольшая рыбацкая платформа, где лицензированные рыбаки тянут корюшку из Невы целыми тралами. Там же они её и продают в ларьке. Вероятно эта фирма, или индивидуальный предприниматель, отстёгивает за свой промысел в мэрию Питера немыслимый куш!

Не удивительно, ведь в стране уже больше тридцати лет, как капитализм!

Настенька.
Сказка для взрослых

Слоган серии: Вот ты какой, цветочек аленький!

Музыка к финальным титрам: НоГГано – Зять.

В главных ролях: Лёха Доцент, Серж Косой.

Автор текста: Алексей Доцент.

«Однажды Чудовище сказало:

– Красавица, выходи за меня замуж!

– Нет, – ответила девушка, – я не могу».

(«Красавица и чудовище». Ш. Перро)

«А увидя меня, страшного и противного,

возненавидишь меня, несчастного,

прогонишь меня с глаз долой…»

(«Аленький цветочек». С. Аксаков)

Однажды я и Серёга Косой прогуливали свои училища возле Ивановского карьера, где познакомились с местными девчонками. Их было три: Наташа, Катя и… красавица Настенька.

Наташа с Катей жили в одном доме около Сортировочного моста, а их младшая подруга Настя приезжала к ним с улицы Цимбалина. Все трое были симпатичными и жизнерадостными хохотушками.

Сначала я стал ухлёстывать за Наташей – самой пухленькой из них. Мне вообще нравятся девушки в теле – в них есть за что ухватиться. С Наташей мы даже как-то потренировались в поцелуях возле её подъезда, однако наши разговоры с ней часто перетекали в жаркие споры – мы друг с другом во многом были не согласны.

Через некоторое время я заметил, что на меня посматривает и Настя, и поскольку Наташу я иногда раздражал, то я с лёгкостью переключился на её подружку. Зачем мне лишние проблемы?

Однако выяснилось, что и Косой тоже к Настеньке не ровно дышит, и потихонечку подбивает к ней клинья. Тогда мы с ним решили навещать эту девочку вдвоём, а там уже будет видно, в чью сторону Настя навострит лыжи.

В итоге, как и ожидалось, Настины лыжи устремились ко мне.

Тогда я уже более серьёзно загулял с этой красавицей. Мы стали часто прогуливаться с ней по паркам и улочкам, болтать, смеяться и… страстно чмокаться, ведь я уже натренировался с Наташей.

Как только мы выходили гулять, то я сразу вспоминал кучу смешных анекдотов, которые тут же рассказывал Насте, вкладывая в монолог весь свой дух. Девчонка весело хохотала и просила рассказать ещё, и я, вдохновлённый этим, выстреливал в неё всё новой и новой порцией свежих приколов.

И в один прекрасный вечер Настя мне сказала, что меня ждут знакомиться её родители, правда, живут они в Рыбацком3636
  Рыбацкое – исторический район Санкт-Петербурга. – Прим. автора.


[Закрыть]. Она назначила мне день, когда мне следовало прилично одеться, чтобы поехать к ним в гости.

Что-ж, пожертвовав на время своими друзьями и вредными привычками для такого великого дела, я за пару дней как следует подготовился к встрече. Конечно, я нервничал, но всё шло так гладко, что беспокойство очень скоро меня оставило.

В назначенный день мы с Настей созвонились, и ближе к вечеру я выехал к ней в Рыбацкое. Она встретила меня у метро, и, прежде чем пойти к ней домой, мы решили немного погулять – Настя захотела показать мне свой район, где она выросла.

Я и Настя под ручку шлёпали вдоль Невы по Рыбацкому проспекту, мило разговаривали, и я узнал о её семье много нового и интересного.

Как оказалось, на улице Цимбалина живёт только Настина бабушка, у которой Настя бывает почти постоянно, так как пожилому человеку нужен уход. В Рыбацком же проживает остальная семья Настеньки, состоящая ещё из трёх человек.

Папа моей новой принцессы, высокий статный мужчина с усами, работал начальником РУВД, и был в звании полковника милиции. Имя его – Владимир Сергеевич. Строгий, но очень справедливый человек, которого уважают даже матёрые преступники. Так говорила Настя.

Представив себе, что моим будущим тестем будет милиционер, я малость напрягся. Однако на том момент в моих мозгах уже закипело чувство животного инстинкта – я помышлял: а вдруг получится ЭТО! Кроме того, Настя утверждала, что её мама и папа к моему визиту основательно приготовились, и после прогулки нас ждёт богатый стол, а это – круть! Ни о чём более серьёзном мне тогда, к сожалению, не думалось – молодость есть молодость.

Настина мама была домохозяйкой. Папа один мог обеспечить всю семью, и велел любимой супруге душой и сердцем хранить домашний очаг. Маму звали Людмила Петровна, она фантастически хорошо готовила и была просто помешана на чистоте.

Кроме того у Настеньки был старший брат по имени Паша… Вот он представлял собой самое настоящее несчастье! Во-первых, отцу лишь пять лет назад удалось вылечить сына от наркомании. Паша ширялся по-чёрному, и уже имел приличный стаж. Много сил было брошено на избавление парня от этого страшного недуга, и, казалось, беда отступила… Ан нет: однажды Павлик пришёл домой, и с гордостью заявил всем домочадцам, что он – гей.

Эта новость стала ещё одним ударом для семьи, и особенно для Владимира Сергеевича – брутального полковника внутренних органов! Лучше бы Паша был наркоманом!

И что ещё взволновало меня в рассказах Насти, так это то, что вся их семья, включая Пашу, – не курит. Это говорило лишь о том, что мне тоже впоследствии придётся бросить сие пагубное занятие, что я совершенно тогда не хотел. Хотя, со слов моей новой девушки, настоящий мужчина и должен пахнуть табаком.

Когда мы с Настенькой всё-таки нагулялись, то пришли к ней домой. Она жила в одной из девятиэтажек недалеко от реки, на самом последнем этаже. Квартирка у неё была отдельная – нечета моей коммуналке, – трёхкомнатная, и одна из комнат принадлежала моей девушке.

Меня вдруг посетила крамольная мысль, и я представил себе, как мы сегодня вечером с Настей после застолья уединяемся в её комнате, и бушующее пламя любви не отпускает нас до самого утра.

Я даже и подумать не мог, что события возьмут совершенно иной поворот.

Настины родители накрыли солидный для того времени стол, где было много разных яств, но крайне ограниченное количество алкоголя – всего одна бутылка Армянского коньяка. И это не удивительно, ведь бухлишко предназначалось, скорее всего, только для отца семейства и, на крайняк, для её брата. Я, на тот момент, был ещё лицом несовершеннолетним, а милиционер относился к этому, наверно, строго. Однако когда мы расселись за столом, и наша трапеза началась, Владимир Сергеевич оказался не таким уж и жлобом, как я себе представлял. Самую первую стопку «армянского» он налил именно мне, а своему нерадивому сыну Паше – лишь стакан пепси.

А ещё я нашёл, что полковник очень интересный и умный человек, ведь недаром он носил такое звание. Владимир Сергеевич рассказывал за столом много увлекательных историй, в том числе и из мира криминала.

Настин брат Павел был не слишком многословен и, будучи носителем нетрадиционной ориентации, видимо испытывал определённые комплексы перед семьёй, и уж тем более, перед своим строгим отцом. Он сидел и молча жевал, иногда угукая в знак согласия с говорившим больше всех папой.

Мама Насти, Людмила Петровна, была очень хорошей домохозяйкой. Всё приготовленное ею в этот день было безумно вкусным! Она то и дело бегала на кухню, докладывая еду в салатницы и миски, по мере её убывания, а также постоянно уносила грязную посуду на кухню, где быстренько её мыла и, протерев, приносила обратно. Так, наверно, в этом доме было заведено, поскольку никто из семьи ни разу её не остановил, несмотря на то, что убегала мама, иной раз, даже не дослушав.

Во время беседы я рассказал Владимиру Сергеевичу, что и мой папа тоже несколько лет проработал в милиции, но по какой-то причине ушёл, и остаток своей жизни посвятил Пролетарскому заводу. Эта новость Сергеевичу очень понравилась, и, как мне показалось, ещё больше сблизила меня с будущим тестем.

Мы опрокидывали с полковником стопочку за стопочкой, и вскоре я почувствовал, что мне изрядно захорошело – захотелось чего-то более остренького, каких-то отвязных приключений.

Настя пристально смотрела на меня и, судя по всему, не могла мной налюбоваться, гордясь тем, что отхватила такой лакомый кусочек. На пару минут при этом в комнате образовалась даже гробовая тишина.

– А ещё Лёша классно рассказывает анекдоты! – вдруг выпалила Настенька в создавшуюся тишину. – Он их очень много знает, и все смешные!

Я, честно говоря, не ожидал такого поворота, и стал как мог отмазываться. Не всегда я мог рассказывать анекдоты от души, иногда я стеснялся, и в это время мне ничего не лезло в голову:

– Ой, неее, я их все чего-то забыл. Наверно, на нервной почве, – стал отбрыкиваться я.

А Владимир Сергеевич, вероятно, анекдоты любил – у них в милиции их рассказывали часто, особенно блатные. И он сразу же подхватил дочкину тему.

– Неужели? – удивлённо раскрыл глаза полковник. – А по тебе, Алексей, и не скажешь – скромный такой. Валяй, вместе посмеёмся!

– Не стоооит, – ещё как-то надеясь отвертеться, протянул я.

Но мент был неумолим.

– Рассказывай, рассказывай, дорогой, – настаивал полковник. – Мы слушаем!

И я сдался.

– Ну, – робко начал я, – в голову мне сейчас только один пришёл… Правда, он немного пошловатый.

– Много мата? – засмеялся Владимир Сергеевич, который на работе ещё и не такого наслушался.

– Да нет, мата-то как раз и нету совсем, – ответил я.

– Тогда и нет проблем! Рассказывай!

– Ну, хорошо, – кивнул я, прокашлялся и приступил. – Встречаются, в общем, два знакомых гомосека в бане, Вова и Паша…

Настин отец мгновенно замер с вилкой у рта, и, глядя на меня в упор, медленно опустил столовый прибор в тарелку.

– Так, так, так, – затараторил он с лёгкой улыбкой на губах, – интересно! Продолжай дальше.

Сначала я немного опешил, мне на секунду показалось, что я говорю что-то не то. Но лицо полковника выражало такой ко мне неподдельный интерес, что я твёрдо решил анекдот продолжать. В конце-концов, он ведь не знает, что я в курсе их семейного несчастья с Павлом. И что я мог поделать, если в анекдоте по умолчанию были заложены такие имена – это просто нелепое совпадение!

Лицо же Настиного брата в этот момент вообще перестало что-либо выражать, он будто внезапно умер.

– Так вот, – продолжал я без тени сомнения, – встречаются два знакомых гомосексуалиста в бане. Не виделись, наверно, с полгода. У Вовы пенис длинный – аж по колено. Паша это увидел, и говорит: «Слушай, а ведь у тебя раньше такой не был. Ты как его вырастил?». Вова отвечает: «Да вот, три месяца гирьки подвешивал, так и вытянул». «Так ты хочешь сказать, что и у меня так же получится?» – с надеждой спрашивает Паша. «Получится, конечно! – говорит Володя. – Попробуй. Но помни, три месяца – не меньше!». Помылись они, значит, и разошлись. В течение трёх месяцев Павлик так же подвешивал гирьки к своему хозяйству и вытягивал его. А потом подумал: зачем мне пенис точно таких же размеров, как у Вовы? Какой в этом смысл? Сделаю я его немного побольше! Буду подвешивать гирьки не три, а четыре месяца!

В общем, так он и сделал. Через четыре месяца Павел видит, что его хозяйство уже ниже колен, и тогда он решает снова встретиться в бане со своим другом Володей, и похвастаться новым приобретением.

Встречаются они в бане на другой день. Паша говорит: «Всё сделал, смотри. Но, видишь ли, я не три, а четыре месяца гирьки подвешивал к своему пенису, и он у меня теперь вырос ниже колен. Вот только не могу понять, что теперь с ним делать? Ты вот что со своим делаешь?». «Ну, я своим теперь себе задницу вытираю» – отвечает Вова. «А я? Мне что делать?» – восклицает Павел. «Ну, а ты, – говорит Вова, – своим можешь теперь зубы чистить».

На последних словах моего анекдота Людмила Петровна громко ахнула, прижав ладони к груди. Брат Паша поперхнулся, и из его рта в тарелку пулей вылетел недожёванный кусок мяса размером с… большой палец. Полковник милиции Владимир Сергеевич тут же выбежал из-за стола и принялся стучать своему сыну кулаком по спине, злобно процедив в мою сторону:

– Вот ты какой, цветочек аленький!

Настя уставилась на меня гневным взглядом, совершенно не одобряя мой поступок.

А что я такого сделал? Сами же кричали: давай, давай, рассказывай!

Громозека Павлик, откашлявшись, забился в истерическом припадке. Ему вдруг стало невероятно плохо, и он хватался то за сердце, то за голову, то за жопу. Папа пытался его успокоить твёрдым мужским словом, а мама… мама, словно согнанная с насеста курица, кудахтала и бегала вокруг своего сына-педераста, то поднося воды попить, то мокрым полотенцем вытирая ему вспотевший лоб.

Короче, в квартире полковника милиции началась такая суматоха, как будто в курятник ночью лисица забралась!

Я уже не знал, что делать, и куда податься. Чтобы уйти от возникшей суеты, я выскочил на кухню, где к своей радости обнаружил ещё одну бутылку Армянского коньяка. Пока все возились в комнате с Павлом, я открыл пузырь и хорошо приложился к нему из горла. У меня был стресс, что же вы хотите!

На кухню зашла Настя и, увидев меня с булькающей бутылкой в руке, сказала:

– Лёша, а я была о тебе лучшего мнения! Ты – чудовище!

Что я мог на это ответить? Особенно после казуса с анекдотом. Я лишь пожал плечами, вытащил беломорину и прямо на кухне закурил, стряхивая пепел в чашку недопитого кем-то кофе.

На этом наши с Настей отношения резко завершились. Правда, меня не выгнали взашей, а вышло всё под стать семье уважаемого полковника милиции. Владимир Сергеевич вызвал мне по телефону машину – чёрную волгу с синими ментовскими номерами, – водитель которой отвёз меня домой.

Увы, но с Настенькой мы больше даже не созванивались. Не пытался затеять с ней никаких отношений и Серёга Косой. К тому времени мы уже потихонечку окунались в мир подвалов на улице Ткачей и проспекте Обуховской Обороны, где у нас появились совсем другие девчонки.

И вот, глядя на эту историю уже с высоты сорока с лишним лет, я понял, что она научила меня держать язык за зубами в обществе, где могут меня не понять. Не всегда уместен тот юмор, которым я прокладываю себе дорогу, например, в компании своих друзей или коллег. И открывать рот необходимо лишь тогда, когда сопутствуют тому обстоятельства, а не когда подсказывает разгорячённое и сдобренное алкоголем сердце. Быть мудрее и предусмотрительней – это залог настоящего взрослого мужчины!

Зубная фея

Слоган серии: Алёша, выплюнь, Бога ради!

Музыка к финальным титрам: Кино – Закрой за мной дверь.

В главных ролях: Лёха Доцент.

Автор текста: Алексей Доцент.

«Ура!

Он выпал наконец!

Теперь я больше не юнец!..

Я рашпрощалша ш прошлым,

И штал ужашно вжрошлым!»

(М. Яснов «Я взрослею»)

Когда я был ещё маленьким, лет десять мне было, то в нашем доме появились бабушкины золотые зубы. А точнее – коронки, которые лежали у папы в специальной коробочке. Папа говорил, что бабушка (его мама) их раньше носила, но потом они расшатались, и она сделала себе ляпку – вставной зубной протез на присоске, а золото отдала нам – пригодится. Я ещё тогда думал: зачем и кому эти зубы могут пригодиться? Даже на себя примерял, но мама, увидев это, всегда кричала:

– Тьфу, Алёша, выплюнь, Бога ради!

И с наступлением 90-х они мне действительно пригодились – я их кому-то втюхал. Папа потом долго на меня злился.

Но мой рассказ не про бабушкины зубы, а про другие. В ту же смутную эпоху «лихих» и «тяжких», когда наша страна вместе со всеми её жителями рассыпалась на части, у моих родителей вдруг появилась странная привычка. То ли в силу незаметно подступающей старости, то ли по причине чего-то другого, но они стали коллекционировать… свои выпавшие зубы. И не золотые, а самые что ни на есть натуральные.

В нашей комнате (напомню, что жили мы в коммуналке, где наша семья занимала лишь одну комнату) на комоде с зеркалом стояла красивая пепельница. По прямому назначению ею никто не пользовался, так как она была слишком красивая, но мы в неё складывали всякую мелочь: скрепочки, булавочки, пуговички и т. п. И, с некоторых пор, мои мама с папой стали складывать в эту пепельницу ещё и свои зубы. Прямо так, на виду, никого не стесняясь: выпал зуб – сполоснули, и в пепельницу. Зачем? Не знаю, может, прикол такой у них был.

В конце-концов зубов там уже насчитывалось штук шестнадцать. Причём, за довольно короткий период – года за три-четыре. Какие из них чьи зубы были, конечно, было уже не понять, да это и неважно.

Мои друзья, что часто приходили ко мне в гости, Саня Крах и Серёга Косой, постепенно к этому привыкли, и на постоянно увеличивающееся количество зубов в пепельнице особого внимания уже не обращали. Хотя Крах, который был помешан на всякого рода изобретениях, однажды предложил:

– О, Доц, а хошь я из этих зубов тебе бусы сделаю! Повесишь на шею, и ни какие враги тебе будут не страшны!

Но я отказался тогда от его предложения, так как не знал, насколько были важны для моих родителей их артефакты.

Зубы эти были, естественно, не голливудски-белого цвета. В виду того, что теряли предки их уже в возрасте (под полтос), то на них имели место быть и табачно-кофейная желтизна, и следы кариеса, и даже зубной камень, а посему бусы из них действительно получились бы пугающими – как у племени австралийских людоедов.

Тогда я не задумывался особо, но сейчас меня терзает мысль, откуда взялось такое количество выпавших зубов? Родителям их с собой стоматологи заворачивали что ли? Или эти зубья с родителей уже сыпались, и они собирали их по всей квартире? Если последнее, то в нашей коммуналке ещё жила и соседка – старая бабушка Тамара Петровна, и в этой зубной кучке могли быть также и её экземпляры. Хотя, нет, сколько я себя помню, у Петровны всегда были вставные челюсти, и она их часто отмачивала на кухне в стакане, где нередко забывала.

А, может, просто в нашем доме тогда завелась зубная фея? Ну, знаете, где-то тараканы заводятся, где-то – мыши, у кого-то – барабашки, а у нас – фея. Но, в любом случае, это было странно и… весьма эксклюзивно – ни у кого больше родители зубы не собирали.

И как-то раз, поздним вечером, я пригласил к себе в гости симпатичную девушку – одну из моих первых подруг по имени Клава (мою бабушку, кстати, также звали, чьи золотые зубы я пропил). Я познакомился с ней в этот же день на дискотеке в ДК «Невский», и меня вдохновило, что мы быстро нашли общий язык. Мои родители, как обычно, в эти дни были на даче, и мой подростковый хотимчик любезно предложил барышне зайти на палочку чая.

Пока я мастырил чай на кухне, Клавдия терпеливо ожидала меня в комнате, где я включил ей альбом группы «Сектор Газа» – «Зловещие мертвецы». Ну, знаете, наверно, такие песни: «Страх», «Нас ждут из темноты», «Вампиры» и другие. Я тогда почему-то полагал, что, если такая музыка нравится мне, то она нравится и всем ребятам моего возраста, в том числе и женского пола. Помимо прочего, стены нашей (моей, на тот момент) комнаты были обвешаны мной разными модными тогда плакатами, Шварценеггер и Чак Норрис среди которых были самые безобидные. В большинстве своём, комнату украшали монстры группы «Iron Maiden» и афиши фильмов ужасов: «Вой», «Восставший из ада», «Чужие», «У холмов есть глаза» и др. Я тогда был большим поклонником американского хоррора, и предоставил девушке возможность получше ознакомиться со всей своей драгоценной коллекцией.

И я совсем забыл спрятать стоящую на комоде пепельницу с зубами! Ну, блин, в порыве эротических предвкушений, я как-то даже не подумал об этом!

Когда я уже шёл по коридору с чашками чая обратно в комнату, напуганная Клава выбежала из неё и, увидев меня, дрожащим голосом продребезжала:

– Лёша, открой мне дверь, я ухожу!

– Что случилось? – искренне удивился я, заметив про себя, что получилось почти, как в песне у Цоя.

– Открывай!!! – что есть сил, завизжала барышня. – Или я закричу!

На её громкий возглас из соседней комнаты выглянула взлохмаченная и страшная (без зубов) Тамара Петровна, которая уже улеглась спать.

– Тефо орёте, вабодай ваф комар!? – прошамкала она. – Фифаф я вам уфтрою!

Клава в ужасе вжалась в стену, уставившись на внезапно появившийся антиквариат. У Петровны были очень редкие, тонкие белые волосы, которые спросонья спадали ей на лицо, словно паутина.

Я быстро поставил чашки на полку в коридоре, над которой тоже висели плакаты Джейсона Вурхиса и Фредди Крюгера.

– Хорошо, хорошо, не надо кричать, сейчас открою, – постарался успокоить Клаву я.

Замок на нашей входной двери был довольно замысловатый, как и всё, что делал мой изобретательный отец, поэтому девчонке самой было бы сложно справиться. Я отворил дверь, и Клава пулей выскочила из дома, где растворилась в темноте глухих лабиринтов улицы Ткачей. Я изумлённо смотрел ей вслед, почёсывая репу, и моё воображение воспроизвело где-то далеко в ночи вой оборотня, женский крик и звуки чавканья.

– Ну и ладно, – грустно пробубнил тогда я, – дура какая-то.

Однако с тех пор я несколько поменял ассортимент своих настенных плакатов, убрав из коллекции особенно страшные. Девушкам я больше не включал альбом «Зловещие мертвецы» и подобный ему музон, а выбирал для них более положительную музыку – девчачью. А ещё я стал убирать зубную сокровищницу предков куда подальше, когда приводил кого-нибудь к себе в гости.

Со временем коллекция родительских зубов исчезла из нашего дома навсегда. Наверно, зубная фея переехала жить в другое место, и забрала все артефакты с собой. Ну и хорошо, а то сегодня и я уже почти достиг возраста своих родителей, и у меня начались проблемы с зубами. И, хоть мы с женой и не курим, и красивых пепельниц у нас дома нет, всё же я иногда посматриваю по углам квартиры – не валяется ли где чей-то потерянный зуб.