Текст книги "Вика"

Моргнул желтый свет в окне справа. Сердце дернулось. За тюлем выросла тучная фигура и тут же провалилась вниз, исчезая за линией подоконника. Следом в проеме закачался высокий горбатый силуэт. Он двигался то вправо, то влево, всплескивая руками. Резко остановившись, человек подскочил к окну и быстро задернул шторы.

«Не может быть». Андрей полез в машину за телефоном.

«Либо воры, либо этот лось никуда не уезжал».

Он задумался. Звонить в полицию рано. Вынув ключи зажигания, он захлопнул дверь.

Под крышей веранды Илья говорил убедительно, но все получилось уж слишком просто.

Сердцов засунул ключи в карман и направился к двери. Долго глядел на затертую, плоскую кнопку, сложив губы трубочкой. Дернул ручку – закрыто. Затем сделал шаг назад и осмотрел забор – метра два высотой, с кирпичными колоннами и фундаментом, с облицовкой из речного камня.

Андрей закатал рукава офисной рубашки и огляделся – никого. Прижав левую ногу к забору, он оперся и схватился за верхний край. Оттолкнулся, подтягиваясь на руках. Мышцы напряглись, он задержал дыхание, закидывая правый локоть на край листа. Морщась, перевел вес на него и закинул второй. Подтянулся. Прижавшись к горячему металлу перекинул ногу, выплевывая воздух из легких. Еще усилие, и, выпрямив спину, оседлал забор.

Брюки стянулись мелкими складками, давя в паху. На боку правой туфли белела царапина. Андрей выругался.

На другой стороне переплелись густые заросли амброзии. Зеленые, резные листья покрывал толстый слой пыли.

«Какого хрена я делаю?»

Набрав в грудь воздуха, оттолкнулся и полетел вниз, сминая вонючие кусты

Жилистые сорняки смягчили падение, обсыпая его пылью. Глотая серое облако, он завалился вперед.

– Твою мать, – хрипло протянул он, поднимаясь на ноги.

Кусты высились до груди, и чтобы выбраться на каменную дорожку справа, пришлось вытоптать себе тропинку, прибивая стебли ногой.

Вынырнув он отряхнулся и медленно двинулся вперед, огибая дом, пройдя несколько шагов, заметил яркую, прерывистую дорожку крови.

Шея и руки зачесались. Осторожно следуя вдоль кровавой ленточки, подошел ко входу.

Дверь была открыта наполовину, подпертая куском битого кирпича. Медленный сквозняк тянул из дома резкий запах, похожий на спирт. Внутри переливалась тишина.

Внезапно в глубине дома что-то лязгнуло. Андрей тихо подошел к проему, напрягая слух и вытирая пот со лба.

Вихрь топота ног, плача и неразборчивых фраз, похожих на команды, покатился в уши. Звуки доносились сверху. Раздался сдавленный вой, затем долгий женский вопль.

Отгоняя страх, Андрей кинулся внутрь. Бегом через прихожую повернул направо, влетая в гостиную.

– Господи, помоги! Господи, помоги! – заверещал тонкий мужской голосок.

– Не стой столбом. Подай перчатки и заткнись, – знакомый бас вернул Андрея в чувство.

Кровь уже не змейкой, а широкими пятнами переливалась на ступенях лестницы. Он бросился наверх. Ориентируясь на крики, вломился в комнату справа.

32

Тяжелый запах крови и спирта прошиб ноздри Сердцов застыл в проеме, борясь с подступающим кашлем. Света было много и мало одновременно, отчего казалось, будто сумерки густились и здесь.

В центре комнаты, развернутый поперек, чернел стол. На постеленном сверху толстом одеяле, опираясь на локти, лежала дрожащая, миниатюрная женщина. В ее карих, полных слез глазах кипел страх. Она тяжело и часто дышала, широко открыв рот. Кровь пропитала ткань, медленно наползая на свисающие края у расставленных худых ног. Длинная бирюзовая юбка, задранная выше колен, складками замялась на огромном, животе. Кончики русых волос намокли, прилипнув к шее и лбу.

Рядом на коленях стоял худощавый мужчина, крепко схватив ее ладонь. Жилы его запястий напряглись, а костяшки пальцев побелели. Он выглядел гораздо старше женщины. С худой шеей и лысиной на макушке. Прислонившись губами к ладони тот бубнил что-то неразборчивое, сжав веки.

Илья, держась руками за стол, наклонился вперед. Голова его застыла между женских ног, а плечи касались ее тонких желтоватых голеней.

– Подай же перчатки, идиот! – заорал он, в самое нутро дрожащей девушки. Андрей смутился, но тут же понял: просьба обращена к мужчине.

Тот лишь сильнее зажмурился, втягивая шею.

– Твою мать! – Илья выпрямился, глядя на ошалевшего Андрея. Лицо его закрывала медицинская маска, а тело – светло-зеленый хирургический халат.

– Ты вовремя, айпишник, мы тут рожаем, – гораздо спокойнее произнес Илья.

– Айтишник, – поправил Андрей растерянно.

– Я… – он сделал шаг вперед.

– Стой на месте, – гаркнул Илья. – В таком виде не подходи. От папаши толку ноль. Значит, поможешь ты.

– Кто он!? – зло прохрипела девушка. Глаза ее сузились. Ноздри округлились, жадно поедая воздух. Она походила на маленькую, загнанную волчицу.

– Спокойно, Марина. Это мой друг. Дыши ровно и глубоко.

– А-а-а-а, – выкрикнула она. – Больше не могу.

– Можешь!!

– Иначе все, – добавил он спокойно.

– Теперь ты, – Илья быстро прошел к мужчине, схватив его за локоть и сильно дернул.

– Встань!

– Поднимайся! – напирал Илья. Мужчина повернул угловатое лицо. Стуча зубами, выпрямился, отпуская руку.

– Вернись к воротам и открой калитку.

Тот выпрямился. Спутанным взглядом обвел женщину, будто прощаясь с ней и ребенком, поплелся к выходу.

Илья холодно глянул ему в спину, быстро подскочил к шкафу у окна. Достал пухлый саквояж и высыпал содержимое на круглый столик рядом.

– Андрей!

– Да, – мигом прозвучал ответ.

– Бегом в ванную. Сними одежду. Тщательно вымой руки, – Илья задумался, вскрывая упаковку с перчатками. – После мигом в нашу с Тери спальню, – он резко дунул в отверстия для руки, сморщенные пальцы выпрямились, наполняясь воздухом. – В комоде у изголовья, с Териной стороны, в ящике, найдешь нитки и набор иголок.

После слова «игла» у Андрея похолодели лопатки.

– Из шкафа достань большую подушку. Такая… короче, увидишь – поймешь. – Илья сжимал и разжимал пальцы, проверяя, как сидит перчатка. – Все ясно? – Он неожиданно весело глянул исподлобья.

– Вроде, да.

– И еще. Ты где лазил?

Андрей был уверен, что губы Ильи растягиваются в улыбку.

– Да пошел ты, – махнув рукой, он выскочил из комнаты.

33

Андрей бегом заскочил в последнюю дверь в конце коридора. Расстегнув пуговицы у шеи, и на рукавах, стянул рубаху через голову, расслабил ремень и, спихнув с ног туфли, снял брюки. Застыл согнувшись, раздумывая насчет трусов и носков.

«Конечно, нет», – мотнув головой, повернул кран умывальника.

Намочив руки, лицо и шею, взял мыло с подставки. Вспенив его под водой, принялся яростно натирать кожу, скребя ногтями. Потом смыл все дочиста.

Раздался очередной вопль Марины.

      Не найдя полотенца, мокрый побежал в спальню.

В комнате было темно. Он шлепнул по выключателю и тут же сморщился от яркого света. «Сначала подушка», – мысли проскакивали четче, но трясти его не переставало.

За левой дверцей шкафа он обнаружил лишь аккуратно сложенное постельное белье. За правой, на нижней полке, огромную квадратную подушку. Местами на ней, проколов цветастую наволочку, торчали белые жала перышек. Перекинув ее на кровать, выпрямился, стараясь понять с какой стороны изголовья спала Тери. Комоды стояли с обеих.

Выбрав левый, он не ошибся: в верхнем ящике действительно оказалась коробочка с мотками ниток трёх цветов: серого, черного и синего. Черный брать совсем не хотелось, ну а если есть синий, зачем брать серый? «Родится мальчик, синий – самое то», – Андрей застыл, не моргая. «Господи, о чем я думаю, он ведь ее ими штопать будет».

Тут же, в пакетике, лежали иголки. Самая толстая – длиной сантиметров восемь. Если загнуть конец, можно и сома выудить.

Стоны то нарастали, то угасали, сменяясь криками.

Задвигая ящик, он заметил на дне прямоугольную салфетку с рисунком и потянул за край. Салфеткой оказалась канва для вышивания. Расправив ее на ладони, обнаружил вышитый цветной рисунок младенца в колыбели, похожей на плетеную корзину. Внизу было написано имя – Ваня.

Закусил губу, чувствуя стыд и сожаление, он быстро свернул ткань, аккуратно кладя все на место. Это был покойный сын Ильи.

Собрав нитки с иголками и зажав рукой подушку, Сердцов кинулся обратно.

34

Марина уже просто лежала, не в силах опираться на локти. Губы на желтом лице дрожали перекошенной дугой. Рядом стоял Илья со шприцом в руке, напряженно сдвинув брови. Обхватив ее запястье, он ввел иглу в вену на сгибе локтя и плавно двинул поршень большим пальцем.

– Сейчас будет легче. Приготовься к финальному рывку. Мой друг уже здесь.

Марина лишь мычала сквозь зубы.

– Надо уложить ее на подушку, – Илья махнул рукой, подзывая Сердцова к себе. Ноги казались Андрею резиновыми. Пол не чувствовался.

Стряхнув с ладони нитки и пакетик с иголками на стол, он схватил подушку и встал за головой Марины.

– Как только я подниму, сразу клади.

Андрей кивнул.

Илья завел руки под мокрые подмышки Марины и не спеша потянул к себе. Девушка подалась вперед. Голова запрокинулась. Андрей мягко остановил ее, ощущая пальцами жар сквозь перепутанные волосы.

Ему стало невыносимо жаль ее.

– Давай, – прошипел Илья сквозь зубы.

Сердцов бережно уложил подушку. Опустившись, Марина выдохнула.

Фикус склонился над ней, глядя прямо в глаза.

– Марина.

Она скривилась, отворачиваясь.

– МАРИНА! – Илья звонко хлопнул в ладоши возле уха.

– Что? – выдавила она.

– Когда я скажу, будешь тужиться, что есть сил. Отвечай!

– Да.

– Молодец. Ты ведь знаешь, как правильно дышать. – Она слабо кивнула. – Хорошо. Запомни – что есть силы. От этого зависит жизнь ребенка.

– Аа-ах, – крик сошел на стон.

Руки Андрея затряслись.

Илья вернулся к столику, махнув Сердцову.

– Слушай внимательно, – он схватил за плечи шатающегося товарища. – Слушаешь?      – Говори.

– Сейчас – главное помочь ей родить, – Илья говорил четко и ровно.

– Может, лучше скорую?

– Едет, но времени совсем нет, – он вытер плечом лоб. – У нее узкий таз, а плод крупный. В таких случаях делают кесарево. Но сам понимаешь, не здесь, – руки его описали дугу. – Но самое скверное – это кровотечение. До выхода плода его быть не должно. А из нее хлещет, как… – он запнулся, не находя слова. – Короче, воды отошли давно. Рожать надо сейчас, или ребенку конец.

Колени Андрея дернулись вниз. Он воткнулся в Илью, стараясь поймать фокус на его зрачке.

– Не паникуй, – Фикус тряхнул его за плечи. – Все пройдет быстро, но без твоей помощи я не справлюсь. Ты же правша? – неожиданно спросил он.

– Правша.

– Значит, встанешь с левой стороны. Итак, запоминай, – Илья наклонился ближе, – плод большой, таз узкий. Ребенок будет проходить крайне… затруднительно. Ему нужно помочь. Ясно!?

– Ясно.

– Встанешь по ее левую руку. Когда я скажу, начнешь давить на живот. Делать это надо мягко, но упорно, словно выгоняешь воздух из-под обоев. Ты обои клеил?

– Как-то с Верой…

– Хорошо. Становись.

Он обратился к Марине громким голосом:

– Сейчас будем рожать. Ты готова?

– Давай уже, – умоляла она.

– Поехали. – Илья занял место склонившись между ног. Сердцов, шатаясь – у ее левой руки.

– Тужься, – приказал Фикус.

Марина закричала. Воздух со слюной вылетел изо рта.

Андрей положил ладони на теплый живот, ощущая маленькие капли. Мышцы каменели при каждом выдохе. Прерывистый, почти звериный вой бурлил в ушах.

– Сильнее. – Крик утонул в очередном вопле.

Андрею мешал подол. Он подтянул его выше и, закрутив, попытался утрамбовать в узкую складку между дрожащим животом и грудями.

– Толкай! – резко бросил Илья.

Положив ладони одна на другую, Сердцов слегка придавил живот и тут же, отпрянул чувствуя прикосновение по ту сторону.

– Толкай, Андрей! – заорал Фикус.

Тот сглотнул, царапая пересохшее горло, и нажал еще раз, точно различая крохотные пятки под растянутой кожей.

Сердце разогналось до предела.

– Еще немного! – воскликнул Илья. – Тужься сильнее.

Марина рыдала, отдавая последние силы ребенку. Лицо ее казалось багровым, напоминая заходящее солнце в жаркий день.

Сердцов дышал быстро и тяжело, хрустел зубами, когда Марина в очередной раз начала тужиться.

– Андрей! Приготовься!

Сердцов тупо моргал, смотря на огромный, выдавленный почти наизнанку пупок Марины. Он боялся случайно навредить ребенку, или наоборот, давить слишком мягко, лишая свои действия смысла.

– Давай, Марина, давай, девочка! – с напором кричал Илья.

Марина выгнула спину. Худые коленки дрожали. Глаза налились кровью. Она уже не могла кричать. Открыв рот, смотрела в потолок, молясь чтобы все кончилось.

– Дави!

Руки Андрея сползли ниже. Он резко нажал, ощущая, как проседает живот.

Но сделал это слишком сильно.

Пальцы затряслись, и, в туже секунду, малыш сам оттолкнул пятками от его ладоней, выныривая из утробы матери.

Сердцов отнял руки, все поплыло: кривая фигура Ильи с крупным младенцем на руках. Темная пуповина, намотанная вокруг маленьких ножек, и крик, слабый крик новорожденного, похожий на далекое воронье карканье.

Отступив назад, Андрей ударился о шкаф. Стараясь не упасть, он просто глядя на бледное, измученное лицо Марины.

Распахнулись двери. Забежали трое людей в серо-красных санитарных робах. Илья снял маску, что-то крича одному из них. Откуда-то появились носилки, и Марину с ребенком быстро понесли к выходу. В проеме качнулся папаша.

Все стихло и успокоилось.

35

Терпкий запах протиснулся в ноздри, расталкивая сознание. Андрей охнул, отворачивая голову. Выступили слезы.

– Сердцов, ты как? – сжимая пальцами вонючий кусок ваты, Илья водил им из стороны в сторону.

– Что за мерзость?

– Нашатырь. Я подумал, ты вырубился.

– Убери.

– Иди сядь, – Илья указал на диван.

– Угу, – Андрей тронул лицо, слегка давя на глаза, прошел через комнату, стараясь не смотреть на залитое кровью одеяло, и тяжело сел. Откинул голову, разглядывая матовый натяжной потолок.

– А ты молодец, – Илья собирал инструменты в саквояж. – Думал, тебя рвать начнет или отключишься, как папаша.

Сердцов сузил веки. Усталость разлилась по телу. Теперь, когда все кончилось, он ощущал пустоту, будто вся его воля через руки влилась в ребенка и мать.

– Что с ними?

– Черт, – Фикус высыпал инструменты обратно. – Это ж все надо вымыть. – Подойдя к столу, начал скатывать окровавленную подстилку. – Придется выбросить. Новое. Тери покупала на распродаже. Жалко, конечно, но делать нечего, – он развернулся к Андрею, похлопывая алый сверток. – Что, прости?

– Говорю, как Марина и ребенок? Мальчик?

– Марина – плохо. Нужно переливание крови, а мелкий вроде ничего. Заорал сразу, пуповина была там, где надо. Не синий. Бодренький такой. Страшный, правда – на жабу похож. Мальчик.

– Они все страшные. А этот мужичок, он вообще кто?

Илья аккуратно положил одеяло на пол:

– Этот…Сергей, – он захотел сплюнуть, – доморощенный папаша. Муж ее.

Фикус приподнял стол за край и потащил к окну. Шуршащий звук наполнил комнату.

– Помочь?

– Сиди, – Фикус опустил стол и придвинул к окну. – Решил к полтиннику ребенка заделать. Девку жалко, – он раздвинул шторы, упер кулаки в стол, глядя на темнеющее небо.

– Как они вообще здесь оказались?

– Дальше по улице живут. Соседи, – Илья замолчал. – Короче, чеши в душ. Искупайся, я пока все уберу. После поговорим.

– Ладно. А то я что-то совсем закис.

Выйдя из комнаты, он услышал звук открывающегося окна. Свежий воздух не помешает.

Андрей понюхал руки: разило потом, спиртом и кровью.

36

Вода гладила кожу, смывая запахи и впечатления. Андрей подставил голову потоку, закрыл глаза. Выходит, Илья врал, что уедет. Вся история с отцом Тери еще тогда показалась ему бредом. Тесть не принял Илью, свою дочь считал дурой. «Хреновый врач в выгребной яме» – так он отзывался о Фиксе и городе. Яма, может, и выгребная, но хреновый – это вряд ли. Упертый, шестидесятилетний мудак вычеркнул их из своей жизни. А когда Тери не стало, даже не приехал на похороны.

Так отцы забывают своих детей.

Андрей сплюнул воду и закрыл кран, оделся и вернулся к Илье.

Дышать в комнате стало свободней.

37

– Ты уже роды принимал?

– Нет. Если помнишь, у меня другая специализация. Но общие представления имею. В меде все проходят.

– Пострашнее будет?

– Да хрен его знает. Страшно, когда молодым полбрюха отрезаешь. Хирургия – вещь радикальная.

– Откуда столько крови?

– Там разрывы были, но почему до родов пошла, уже говорил – не в курсе. Сейчас она под наблюдением. Так что разберутся.

– Ты хороший врач, Илья.

– Спасибо.

Они сидели на диване, заложив за спину мягкие подушки, притушив свет и вдыхая вечернюю прохладу.

– Выпьем? – постукивая ногой по полу, спросил Илья.

– Ты же завязал.

– Сегодня можно. Я уже раз, два… – он начал загибать пальцы, – шесть дней сухой.

Андрей задумался. На часах восемь вечера, он на машине. Дома ждут. Вера, как в воду глядела, сказав, что Фикус брешет. Будут проблемы. Эх…

– После родов можно, – махнул он рукой, – но только сегодня.

38

Разбавленный водой спирт обжег горло. Андрей выдохнул горячие пары и закусил соленым огурцом.

– Выходит, ты врал мне.

– Не совсем, – Илья сморщился и поставил рюмку на стол. – Формально я уехал. Пересек границу, а значит, выехал из города.

– Но вернулся.

– Да. Забыл кое-кого, – Илья встал со стула, подошел к окну. – Я вернулся за ним, – он ткнул на высокий цветок с зелеными, мясистыми листьями. – Тери бы не простила.

Андрей знал, о чем речь.

– Эта странная женщина очень любила его.

Закурив, Илья сел на подоконник, высунув сигарету в окно.

– Ты подарил его Тери на первом свидании, – Андрей налил по – новой. – Прости, Илья, но подарок был идиотским.

– Согласен, – он затянулся. – Между прочим, по твоему совету.

– Да я просто ляпнул первое, что в голову пришло, а ты согласился.

– Ну опыта у тебя тогда побольше было. Я и доверился другу, – он вытаращил глаза и опустил челюсть, не размыкая губ. – Примерно такое выражение было у Тери, когда я протянул ей горшок. Сказал что это фиалка, или нечто в этом роде. Она все ждала, когда цветок подрастет. Я скромно молчал, – Илья втянул голову и поднял плечи. – А когда стало понятно, что это обычный фикус… – поперхнувшись дымом, он смеялся и кашлял вперемешку. – В общем, пришлось купить ей букет роз. Но за цветком она всегда ухаживала.

– Дааа… – протянул он мечтательно и замолчал.

Убрав в «родильной» (как прозвал комнату Фикус), они спустились вниз и сели в кухне за коротким деревянным столом. Раньше он стоял в центре, теперь был придвинут к стене. Уже год здесь не собиралось больше двух человек.

Все осталось так, как завела Тери – в установленном порядке и месте. Прихватка висит на штанге рядом с туркой для кофе, календарь – на стене, фикус – на подоконнике. Даже очередность магнитиков на холодильнике (Андрей готов был поклясться) оставалась прежней. Все было убрано и вымыто. Она просто задержалась у подруги, не желая докучать старым друзьям.

Андрей опустил глаза. Звонил Илье тесть или нет, уже не важно. Друг здесь, а значит, есть возможность приглядывать за ним. Облегчение, испытанное после «отъезда» Ильи, теперь казалось обычным малодушием.

Они выпили еще. Андрей сменил Фикуса у окна.

– Я впервые не думал о них. Совсем. Даже крохотный образ не промелькнул, пока мы возились с Мариной.

Андрей внимательно посмотрел на друга. Морщины на лбу стали шире, брови осунулись, скатываясь на веки. Кожа на лице – серой.

– Все, что захватило меня – это ребенок и его мать. А когда малыш вывалился мне в руки, я ощутил счастье. Понимаешь?

Сердцов кивнул, обманывая.

– Эти десять минут я жил, как прежде. Без тоски и камня на шее. Я чувствовал простор в сердце, будто жизнь снова открылась мне, как ребенку – с чистого листа. Быстрый ветер смел за собой черные осколки воспоминаний и остудил рубцы на душе. Высосал тлен, вросший крючьями в мою голову. Я… – Илья быстро задышал. – Стал обычным. Просто человеком. Человеком без ужасов прошлого.

Он наполнил рюмки.

– А потом все вернулось опять. Как только движение вокруг прекратилось – все вернулось опять! – Илья почти кричал.

Андрей представил чистое, спокойное озеро. Мелкие ребристые волны, скользят по его глади. Лучи солнца греют холодные гребни. А в середине уродливой глыбой торчит острый камень, вросший в песчаное дно. В его бесконечных трещинах и щербинах дергаются скользкие черви. Они поедают камень, въедаясь точно в плоть. Роют норы. Проглатывая крупицу за крупицей, лезут вглубь, откладывая яйца. День за днем изводят его бесконечной щекочущей болью. Они никогда не спят, и никогда не умирают.

Его передернуло.

– Ты должен вернуться к работе.

Подняв рюмки, они выпили, не чокаясь.

– Да. – Илья потрогал шрам на запястье.

– Мы с Верой поможем.

Он отвернулся, изучая темноту за окном.

– Меня раздражало, что вы нянчитесь со мной. Поэтому лгал. Ты хорошо пристрастился к этому делу, – Илья кивнул на банку со спиртом. – Здесь и моя вина. У тебя семья, Андрей.

Фикус прав. Слишком много вечеров они проводили, наедаясь. Сначала он пил ради друга, потом сам искал повода.

– Все, что я сказал в тот вечер, – правда, – Илья разломил огурец пополам, капельки сока брызнули на скатерть. – Но, кажется, работа – единственный выход. Я попробую, я обязательно попробую. Все-таки жизнь продолжается. Я понял это сегодня, передавая ребенка матери.

– Это последняя наша попойка. Начиная с завтра, мы если и встречаемся, то не пьем. Пора оглянуться вокруг, Илья. Или –или. Ты готов?

Он вздохнул. Проведя ладонью по лицу, резко опустил руку, точно сбрасывая с себя паутину.

– Хорошо.

– Расскажи про соседей.

Илья, улыбаясь, налил.

– Короче, мы здесь все друг друга знаем. Более или менее. Живут они дальше по улице. Через три дома. Этот Сергей довольно состоятельный. Чем занимается, не спрашивал – все равно. – Илья закинул в рот половинку огурца и с хрустом разжевал. – Ему около полтинника, ей девятнадцать.

– Нормально.

– Ага. Он вегетарианец. Где они познакомились и как, не знаю. Но взялся он за девчонку круто, – Илья подставил рюмку. – Давай.

Андрей взял свою, стукнул о бок и залпом выпил.

– Ууух, – Фикус зажмурился. – Весч, – следом полетел еще один кусок огурца.

– Короче, с мясом ладно. Там целый набор: исключительно народная медицина, везде магнитные поля, естественно, никаких мобильных телефонов, микроволновых печей и все в этом духе. Но самое важное, – он поднял указательный палец вверх, – упаси Бог тебе пройти УЗИ или встать на учет к гинекологу. Рожать только дома и только с бабкой – повитухой. Которая что? – он сделал паузу. – Правильно, чухнула, поняв, что дело труба.

Андрей покрутил пальцем у виска. Закурил. Он уже не вставал к окну, забрав у Фикуса пепельницу.

– Бедный Серега все-таки вызвал скорую, но на мой адрес и, схватив благоверную, кинулся сюда.

Андрей шумно выпустил дым:

– Это какой-то сюр.

– А когда я калитку открыл, – Илья закряхтел, улыбаясь, – вручил бедняжку, умоляя помочь. Ну а дальше ты все видел.

– Знаешь, я сам чуть сознание не потерял вслед за папашей, – Андрей закинул ногу на ногу. – Это сейчас весело, а тогда все, как в тумане.

– Ну я привыкший, а ты держался молодцом – все правильно делал. В общем, – Фикус придвинулся ближе, – если прижмет, смело дуй в акушеры.

Они натянуто засмеялись.

– Надеюсь, все у них будет хорошо.

– Будет, – заверил Илья. – Она хоть и тощая, но вынослива и с характером. Я больше за Серегу переживаю, с таким-то самообладанием.

Кухню сотряс хохот.

Около двух ночи Андрей вызвал такси и уехал домой.

39

Они многое не сказали друг другу. Сердцов молчал об отношениях с Верой, Илья так и не открыл ему важное обстоятельство аварии, в которой погибли его жена и сын. Он боялся этой темы, как боится взрослый прикоснуться к горячему утюгу.

В то утро, 9 апреля 2016 года, в 10:26, когда они слетели с дороги, падая в овраг. Он, Илья, выскочил из машины, оставляя за собой семью. Несколько секунд, и он расстался с любимыми на неопределенный срок. И даже потом, несколько раз пытаясь сократить этот срок, все равно в последний момент распахивал дверь, вылетая из сиденья снова и снова.

40

Свет тек из окна мастерской. Андрей удивился, думая, что Вера уже спит. На часах – половина четвертого. Он спешил рассказать ей все, но умываясь и снимаю грязную одежду, решил не ломиться, и оставить разговор до завтра. Помявшись немного у двери, ушел спать.

По пути заглянул к сыну.

Тихо сел рядом с кроватью, смотря на спокойное, тронутое сном лицо Никиты. Погладил его по спине.

– Мы с матерью любим тебя.

Улыбнувшись, он вышел из комнаты.

41

– Как я могла быть там… С тобой? – Вера начала первой.

Никита спал. Андрей шатался черт знает где, а она, устроившись в кресле, ждала сестру. На очередное представление не было сил. Поэтому просто обратиться к Вике казалось правильным.

С появлением сестры тяжесть прошлого согнула ее крепкую спину, давила на шею, влилась в сердце, растворяясь в крови. Скольких сил ей стоило вбить, похоронить в памяти детство и юность, скрыть их в самом дальнем углу разума, как все вернулось, принося боль, вину и слезы.

Она старалась никогда не думать об отце, но затуманенная – мастурбировала, глядя на его портрет.

Больная, с мутным взглядом и дикими приступами ярости, мать вдруг оказалась несчастной, пользуемой точно вещь, униженной женщиной.

А Вика – испуганным, творящимся вокруг, ребенком и сестрой, до конца преданной своей Вере, готовой сделать все, лишь бы та не оказалась «на месте матери».

Вера стиснула зубы, не пуская слезы. Она всем обязана сестре, особенно потом, спустя два года, когда отец перестал говорить, и стал действовать.

– Ты и была там.

Вера вздрогнула.

Сестра появилась неожиданно и без прелюдий. «Выходит, она способна и на такое».

– Я надеялась, ты поймешь все сама. Ведь у нас крепкая связь, не так ли? – голос Вики был чистым и глубоким, без всякого шипения.

– Я чувствовала твою боль.

– Знаю, – отмахнулась Вика. – Ты сама все увидела, и я думаю этого достаточно.

– Прости, – неожиданно для себя произнесла Вера. – Если ты этого хотела.

– А-ха-ха-ха, – смех звучал высокомерно и безразлично. – Не извиняйся, сестра. Еще не время.

– Ты стала художницей. Все-таки добилась своего, – голос Вики доносился с разных сторон, будто она двигалась кругом по мастерской.

Вера отвечала, наклонив подбородок:

– Это было тяжело, но я справилась.

– Вкусовщина. – прозвучало, как пощечина.

– Помнишь, кем хотела стать я?

– Ты хотела писать.

– Верно, и написала. – Голос ее стал выше. – Мой Magnum opus.

– Пусть и в шестнадцать лет.

Все, что давала читать ей Вика – это незаконченная повесть и пара неплохих рассказов. Были еще стихи, довольно крепкие хоть и наивные. Ни о какой Великой работе не было и слова.

– Я не знала.

– Конечно ты не знала. Ты все забыла, сестра.

– Я не была в спальне, Вика. Когда отец…

– Напрягись и вспомни. Как, по-твоему я показала тебе? Ты раздвоилась?

– Объясни.

– Ты зашла в дом, Вера. Ты видела все сама!

– Я…

– Хватит! Лучше расскажи, как ты можешь спать с ним. Со своим мужем, Сердцова?

– Он был единственным, если тебя это интересует.

– Конечно! – закричала Вика.

Голос ее был так резок, что голова у Веры пошла кругом. Уши заложило, как на крутом перевале.

– Целомудренная Вера! Не то, что твоя испорченная шлюха-сестра! – Вера обхватила виски руками. – Прости, что легла вместо тебя! – она резко замолчала.

В наступившей тишине прорывались частые всхлипы. Как в тот день, под ивой. Бутон вины уже раскрыл лепестки, и Вера тихо повторила слова, которыми часто успокаивала сестру в детстве:

– Ну-ну, все, чудесная Ассоль. Твой Грэй уже поднял паруса. «Секрет» мчит среди волн.

Плач умолк. У затылка слышалось ровное дыхание Вики. «А ты все та же», – заметила Вера и тут же «прикусила» мысль.

Захотелось покурить.

Сигареты лежали на столе. Она поднялась, выравнивая спину. Теплый свет лампы исказил ее стройную тень. Вытащив сигарету, Вера размяла ее подушечками пальцев. Прикурила.

Вика молчала.

Сделав глубокую затяжку, она выдохнула синеватый дым. Прозрачное облако повисло в летнем воздухе. Медленно растягиваясь, оно вяло поползло к окну.

После роковой игры в прятки, сестра изменилась. Обычно пытливая и доверчивая, Вика стала осторожной, задумчивой. Говорила просто, без интереса. Всегда избегала отца. Он стал проявлять к ней особенную заботу. Улыбался, обращаясь, совсем перестал ругать и поучать (как любил это делать в раньше), но самое главное: при любом случае касался ее своими длинными широкими пальцами, слегка нажимая, отчего на ее коже оставались овальные красные пятна. Вера замечала, что глаза его в этот момент хищно щурились, а тонкие губы отлипали одна от другой, приоткрывая концы зубов. Она видела, как съеживалась Вика, задержав дыхание и складывая руки на груди. Видела отстраненность и какую-то болезненную замкнутость матери. Все эти мелочи незаметно громоздились в голове Веры, точно хлам в шкафу, пока их не стало слишком много. И когда все сложилось вместе – было уже слишком поздно.

– В чем была моя особенность, сестра? – голос был тихим и серьезным.

Проглотив теплую слюну, Вера затянулась.

– Он был больным.

– Я долго думала над его словами. Почему я?

Тонкая струя дыма резко скользнула в промежутке губ. Вера затушила окурок.

– Его поломанный рассудок не имел логики. Все его чувства были зверины, Вика. В какой-то момент все его гнилое нутро вывернулось наружу, – она сплюнула в раковину.

– Но все же?

Вере показалось, будто сестра тронула шрам над бровью.

– Я не знаю.

– И я.

Она вернулась в кресло. Прижав к себе колени, обхватила их руками. Зной отступил, впуская ночную прохладу.

– Расскажи о своей жизни, сестренка.

Вера начала уставать, сестра тяготила и выматывала ее. Она сухо ответила:

– У меня есть прекрасные сын и муж. Дом, работа… – она хотела сказать «будущее», но запнулась. Следовало выбирать слова. – Все.

– Как обыденно. Мы мечтали о другом.

– Мы были детьми.

– Но это не делает наши мечты плохими. Ты не скучала по мне?

Вера насторожилась, чувствуя еле уловимую злость в голосе сестры.

– После твоей смерти, – она решила говорить в открытую, – я еле выкарабкалась. Если бы не Андрей… Я всегда думала о тебе, Вика, но жизнь течет по своим законам.

– ТВАРЬ! Какая же ты лицемерная ТВАРЬ! – Вика снова шипела, слова стали быстрыми, ядовитыми.

Голова вновь пошла кругом. Вера уткнула лоб в острые колени.

– Ты предала меня,. бросила на самом краю и еще смеешь говорить о своих страданиях. Я покажу тебе, как это – ПРЕДАВАТЬ!

Вика кричала, наполняя голову тугим звоном. Одни фразы растягивались, другие резко обрывались и тут же с мерзким шипением проговаривались вновь. Они всплывали, обрывками носясь из стороны в сторону. Вере казалось, будто скользкая кобра оплела ее плечи и шею, в агонии бросаясь от одного уха к другому, впиваясь и пихая раздвоенный язык внутрь.