Электронная библиотека » Алексей Фомин » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 16 декабря 2013, 14:56


Автор книги: Алексей Фомин


Жанр: Попаданцы, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Я сам. Точно, – подтвердил Адаш.

– А тут я в беспамятство впал. Не прошло и восьми месяцев, как и ты пред светлые очи матушки моей предстал, и я только сегодня очухался. Так что давай сейчас завершим то, что надо было сделать девять месяцев назад, не то, если я этого не сделаю сейчас, она меня со свету сживет. Короче говоря, жалует тебя боярыня Воронцова-Вельяминова деревней Путилки, что в двадцати верстах отсюда. А службой ты ей за ту деревню боле не обязан. Все, хватит, отслужил уже. Вольный казак.

– Эк… – У Адаша перехватило дыхание от избытка эмоций. Он даже потер кулаком глаза, видимо, для того, чтобы таким образом вытащить из них попавшие туда соринки. – Пойду поклонюсь ей в ножки.

– Постой, – остановил его Сашка, – недосуг ей. Пир большой на сегодня готовит. Вот на пиру и поклонишься.

– Какой еще пир? – удивился Адаш. – По какому такому поводу?

– Великий воевода домой вернулся! – расхохотался Сашка и хлопнул Адаша по плечу. – Чем тебе не повод?!

– Вот я дурень. Не догадался. А ведь верно! – вскричал Адаш и тоже хлопнул по плечу Сашку. – Великий воевода вернулся! – Он взял со стола флягу, заткнул ее пробкой и повесил на пояс. – Поедем-ка и мы, государь, по окрестностям покатаемся. Посмотришь на Москву. Она за эти месяцы расстроилась во как! – Адаш раскинул свои лапищи, демонстрируя, как выросла Москва. – Небось не видел еще?

– Видеть-то видел, только ничего не помню. – Сашка улыбнулся. – Поехали взглянем.

Поехали шагом, не торопясь. Погода благоприятствовала, уже чувствовалось дыхание близкого лета. Бушующая разноцветьем сирень пьянила своим колдовским ароматом, а свежая зелень, прущая в рост со всех сторон, радовала взгляд.

По берегу Яузы доехали почти до самой Москвы-реки. На Гусином броде, где переправлялось в свое время войско Мамая, был устроен наплавной мост. Недалеко отсюда такой же наплавной мост был перекинут и через Москву.

– Бабий городок, – указывая на избы на том берегу, сказал Адаш. – Выше по реке на Девичьем поле монастырь теперь женский. Это там, где мы последний смотр войску устраивали. Помнишь? – Сашка кивнул. – Там и тогда уже что-то такое было, а теперь они развернулись ого-го как. Монастырище! Вот к ним бабы и девки поперли со всей Руси. И амазонки отслужившие, которые уже в летах, тоже к ним направились. Не знаю, много ли их было, да это и неважно. Важно другое. Не приняли их в монастыре. То ли стары уж слишком – работать будут плохо, то ли воинственны чересчур… Не знаю. Не приняли, одним словом. А они никуда больше и не пошли. Осели здесь, на берегу Москвы, да огородничеством занялись. Стали к ним и другие бабы-одиночки прибиваться. Так и образовался Бабий городок. – Тут лицо Адаша вновь исказила гримаса печали и отчаяния. – Моя-то Куница… Мы как приехали сюда, прознала она про этот городок и говорит мне: «Ну, если не удастся на службу устроиться, пойду к своим амазонкам капусту сажать. Дочь обратно в Орду вернется. Ей там место. А ты уж как-нибудь устроишься…»

– Что-то я не пойму, – искренне признался Сашка, – что у вас не сладилось? Землю, что ль, не удалось в Орде получить?

– Ох, – тяжело вздохнул Адаш. – Сначала все шло как по писаному. Приехал в Орду, нашел Куницу, дочь. Обвенчались мы. И землю за службу свою мы получили. Клин огроменный! Правда, весь лесом покрыт. На Брянщине нам его отвели. Только мужиков там, желающих землю в найм взять, днем с огнем не сыщешь. Всю зиму мы валили лес и жгли его. Куница меня все пилила: «Говорили тебе, что надо было рабов еще в Орде купить…» И верно, говорила. Мы даже там пару ромейских семей приглядели на невольничьем рынке. И деньги тогда еще были. Но ты же знаешь, государь, как я к этому делу отношусь. Чтоб у меня рабы были! Да меня с души воротит от одной этой мысли! Да… Весной принялись пеньки корчевать, под пашню готовить. Начал я пахать, а тут, понимаешь, и деньги как-то незаметно закончились. Сосед предлагал зерно взаймы дать под будущий урожай, но… Понимаешь, государь, если хорошо уродит и даст четыре к одному, то ладно. Хватит и с соседом расплатиться, и на семена оставить, и самим с хлебушком до следующего урожая быть. А если не уродит? Если даст два к одному? Только соседу долг отдать да на семена оставить. В общем, решил я пару коней из наших трех продать. Вот тут Куница и взвилась: «Да чтоб я без своей кобылы осталась?!» И дочь за ней вслед. Э-эх! – Адаш махнул рукой. – Нахозяйствовали, одним словом. Надумали мои амазонки в Кострому ехать и к кому-нибудь из бояр в службу вступить. А я уж за ними как нитка за иголкой. По дороге уговорил к вам заехать. Надеялся, что тебе, Тимофей Васильевич, пригожусь я на новой войне. Ведь того и гляди великий князь сбор объявит. А как приехал, узнал, что ты болен, так меня тоска и охватила. Куда теперь податься? К кому проситься?

– Гляжу, самый подходящий момент я выбрал для выздоровления. – Сашка рассмеялся. – Слушай, Адаш, а теперь, когда стал ты владельцем собственной деревни, от службы откажешься, если я предложу?

– Господь с тобой, государь, конечно, не откажусь. Куница с дочерью пусть хозяйствуют, а я за тобой в огонь и в воду.

– А что там за новая война? И что вообще на белом свете делается? Как там князь Дмитрий?

– Князь Дмитрий прошлой осенью спустился по Волге в Орду. Уже морозы ударили, шуга по реке шла. Я тогда в Сарае был и все своими глазами видел. Явился, надо признать, как муж доблестный, как хозяин земли своей, с малой свитой, а не с большим войском, как завоеватель. А после московской битвы и смерти Мамая нашего в Орде – разброд и шатание. Вся старши́на[2]2
  Старши́на – генералитет.


[Закрыть]
с перепугу по становищам разбежалась и затаилась. Ждут – что будет? Явился Дмитрий в Сарай и две недели старшину собирал. Наконец объявили большой круг, а на нем Дмитрия царем провозгласили. Зовется он теперь царь Тохтамыш.

После этого велел он старшине готовить войско к лету, Еросалим воевать, чтоб наказать Михаила Тверского за помощь его Мамаю и желание стать великим князем Владимирским. А сам Дмитрий по Волге же, но уже на санях двинулся обратно, в Кострому.

Они ехали вдоль берега Москвы-реки, по краю Куликова поля, где менее девяти месяцев назад состоялось кровопролитнейшее сражение, в результате которого князь Дмитрий смог стать царем Тохтамышем. Обширнейшее поле теперь было плотно застроено, и лишь Ивановская горка вздымалась зеленым куполом посреди этой «нахаловки». Для интереса Сашка сунулся в один из переулков, выходящих к реке, но по нему не поехал, вернулся обратно на берег.

– Плохо строят, – констатировал он. – Тесно, криво, грязно… Один пожар, и сгорит тут все к чертям собачьим.

– Да уж, – согласился Адаш. – Некому ни порядок задать, ни кварталы разбить. Ставят избы как бог на душу положит, вот и получаются улицы кривые, а вместо переулков – тупики.

Они доехали до кремля и вдоль его стены начали подниматься вверх. Въехали на широкую площадь, уставленную торговыми рядами.

– Красная площадь, – улыбаясь, провозгласил Сашка.

Адаш лишь пожал плечами.

– Может, и красная[3]3
  Здесь Адаш слово «красная» воспринял как «красивая».


[Закрыть]
. Это кому как. Мне – так не очень.

– А ты не знаешь, что сейчас в кремле? – поинтересовался Сашка. – Смотрю, ворота все закрыты, нигде ни души.

– Кметы сказывали, что князь Дмитрий там все приказы позакрывал, имущество и снаряжение все вывез. Матушка твоя пяток кметов туда отправляет, чтоб присматривали за порядком. А то народ такой кругом, что и ворота на дрова разобьет, и стены с башнями на строительство разберет. Народец в сем новом граде, скажу я тебе, ухари. На ходу подметки норовят с сапог срезать.

– В том, что оттуда все вывезли… сомневаюсь, – возразил Сашка. – Мы когда строительство в кремле начали, так там пещеры природные вскрылись. Мы с Гаврилой Ивановичем решили их использовать – секретные склады сделать. Люди Гаврилы Ивановича еще ходы подземные там нарыли, пещеры эти соединили, выходы наружу сделали. Никто, кроме Гаврилы Ивановича, этих подземных ходов и сооружений толком не знает.

– Может быть. – Адаш не стал возражать. – За что купил, за то и продаю.

Адаш и Сашка проехали вдоль кремля, переправились через Неглинку по неказистому деревянному мостку и свернули направо. Миновали несколько кварталов, еще пару раз повернули налево и направо, проехались каким-то узким и грязным переулком, пока не оказались на какой-то более-менее прямой и просторной улице. Куда дальше держать путь ни Адаш, ни Сашка не имели ни малейшего представления. Почти в самом начале улицы лежал громадный валун, вросший наполовину в землю. Около него стоял кудлатый, зверского вида мужик в длинном кожаном фартуке и точил о валун здоровенный тесак. Рядом на камне лежали рядком ножи различной величины и огромный топор.

– Ну и вонь здесь! – Сашка закрутил носом.

– Эй, мужик, – крикнул Адаш, – почему здесь вонища такая стоит? Это что за улица такая пахучая?

Мужик закончил точить тесак, сложил ножи в карман фартука, взял в руку топор и смачно плюнул на валун, после чего, прищурившись, взглянул на Адаша и громко, отчетливо произнес:

– Да пошел ты…

Адаш аж задохнулся от возмущения. Мужик спокойно развернулся и скрылся в ближайшем дворе. Адаш было схватился за меч, но Сашка, смеясь, подхватил его лошадь под уздцы и потянул за собой:

– Успокойся, дружище. Поехали отсюда быстрей, не то задохнемся.

Заняв едва ли не всю ширину улицы, они, сопровождаемые проклятиями испуганных жителей, понеслись вскачь, стараясь как можно быстрее выбраться на природу из этого вонючего, грязного, тесного города.

– Я знаю, что это была за улица, – сказал Сашка, когда они, покинув город, остановились в чистенькой, прозрачной, как будто только что выстиранной, березовой роще. – Это была улица мясников. Мясницкая, значит.

– Ну и народец тут собрался, – неодобрительно покачал головой Адаш. – Никакого тебе уважения.

Сашка расхохотался:

– Москвичи.

III

Пир затянулся за полночь, а утром, едва только оранжевый шар солнца всплыл над горизонтом, Сашка, проснувшись, быстренько оделся и попытался тихонечко улизнуть из дома, ни с кем не прощаясь и никого не уведомляя. Осторожно, стараясь не шуметь, спустился на задний двор, прошел в конюшню, сам оседлал коня. Шагом пересек двор и тут услышал за спиной знакомый голос:

– Тимоша…

На крыльце стояла Марья Ивановна, за ней, на несколько ступенек выше – Микулина вдова Елена, еще выше – Фленушка. Сашка подъехал к крыльцу, спрыгнул с коня и, оправдываясь, произнес виноватым голосом:

– Вы извините, не хотел будить вас. Легли-то поздно…

– Мы уже давно встали, тебя ждем, – ответила за всех Марья Ивановна.

Они стояли друг за дружкой с такими печальными лицами, как будто его отъезд делал их самыми несчастными людьми на свете.

– Я вернусь… завтра… дня через два-три, – сбивчиво пообещал Сашка, чувствуя себя последним мерзавцем.

Они молчали и смотрели на него. Он вдруг подумал, что на этом вдовьем параде не хватает только его родной матери, которой он тоже вынужден был наврать. А ведь ей-то и надо было, чтобы сынок после долгой разлуки побыл с ней всего лишь недельку. Но не мог он! Не мог! Ведь его любимая ждет! Ну почему так получается, что он может сделать счастливой лишь одну женщину, делая при этом сразу нескольких несчастными?

Он поднялся на крыльцо и, припав на колено перед Марьей Ивановной, взял в ладони ее руку. Он коснулся руки губами и прошептал:

– Простите меня, матушка, простите меня все, но я люблю ее. Я должен к ней ехать.

Она положила руку ему на голову, погладила, перебирая пальцами пряди его длинных, отросших за время болезни волос, и так же тихо, но внятно ответила:

– Ты женись на ней, Тимоша. Сделай хоть ее счастливой.

Если бы все было так просто! Ну женится он на Ольге, а через год, два, три ему все равно придется возвращаться в свое время. И с кем останется Ольга? С умалишенным Тимофеем? Разве это сделает ее счастливой? Может быть, вообще не ездить к ней, не дразнить обещанием вечной любви и семейного счастья? Может, остаться здесь, с Марьей Ивановной и Фленушкой? Ведь им нужно так немного. Всего лишь чуточку внимания. О черт! Как же больно. Он всех делает только несчастными. «Не раскисай, солдат! – забил в литавры внутренний голос. – Ты здесь не для этого, опомнись. Для того, чтобы сделать всех счастливыми, тебе надо выполнить боевое задание!»

– Но она же вдова, матушка, – мягко возразил Сашка.

– Это пустяк, Тимоша.

– Но она старше меня на десять лет.

– Ерунда. Если любишь, женись. Я тебя на то благословляю. – Она перекрестила его. – Роду нужен наследник.

– Хорошо, матушка.

– А теперь иди. Скорей. Долгие проводы – лишние слезы.

Сашка сбежал с крыльца, вскочил в седло и рванул с места в галоп. У гостевого дома остановился, постучал, как договаривались ранее, несколько раз нагайкой в окно. Когда в окне появилась усатая физиономия Адаша, махнул рукой – поехал, мол. Адаш открыл окошко и высунулся наружу.

– Выезжайте часа через три. Нет… Четыре. И Гаврилу Ивановича прихвати, не забудь.

Адаш сально ухмыльнулся.

– К вечеру приедем. Ты не торопись, государь. Что я, не понимаю, что ли?

Объехав Москву стороной (на вчерашнем пиру Сашка предложил Ивану Воронцу стать московским головой, на что тот с величайшей радостью согласился. Тут же, за столом, Сашка и грамоту соответствующую подписал), он выехал на Волоколамский тракт и пустил лошадь резвой рысью. Через час с небольшим впереди замаячило Тушино. От ожидания скорой встречи с возлюбленной сердце его забилось так, как будто он расстался с ней действительно семь месяцев, а не одиннадцать дней назад. Всю дорогу он думал над предложением Марьи Ивановны и так и не смог принять окончательного решения. С одной стороны, ему страстно хотелось жениться на Ольге, а с другой, он прекрасно понимал, что это ненадолго. Рано или поздно он должен будет вернуться в свое время, а Ольге придется мучиться до конца жизни с умственно неполноценным человеком.

Всадника в усадьбе, судя по всему, заметили еще издали, и то ли опознали, то ли Ольга выбегала встречать каждого всадника в надежде встретить своего Тимошу, но, когда Сашка въехал во двор усадьбы, Ольга уже со всех ног бежала ему навстречу. Он спрыгнул с коня, успел сделать пару шагов ей навстречу и протянуть вперед руки, но лишь только для того, чтобы успеть подхватить лишившуюся чувств возлюбленную. Он поднял ее на руки и бегом бросился в дом, крича что есть сил: «Лекаря! Пошлите за лекарем!» Он осыпал ее лицо быстрыми поцелуями, но глаза ее так и остались закрытыми, а лицо – неподвижным и бесчувственным. Сашка взбежал на второй этаж, прошел в спальню и положил Ольгу на кровать. В дверях комнаты столпилась прислуга.

– За лекарем послали? – спросил он, не оборачиваясь.

– Так точно, ваше сия… ваше высо… За знахаркой. Лекаря нет тут в округе, – ответил ему мужской голос.

Сашка удивленно обернулся. В доме у Ольги раньше мужчин не было.

– Епифаний? Ты?

– Я, ваше высочество. Боярыня меня сюда перевела. Ту-то костромскую деревню она монастырю отписала.

– Монастырю? – удивился Сашка. – Зачем?

– Старшенькую-то она замуж выдала, а четырех младших девочек в монастырь отдала в ученичество.

– А-а… Ну что там знахарка, Епифаний?

– Идет уже.

За дверью послышался шум шагов, и в комнату, подвинув плечом Епифания, вошла, нет, вкатилась невысокая, толстая, разряженная, как на праздник, баба средних лет.

– Ты знахарка? – осведомился Сашка.

– Я, – с вызовом ответила баба. – Она подошла к постели больной, и Сашка, поднявшись, уступил ей место. Она склонилась к Ольгиному лицу, прислушиваясь, видимо, к дыханию больной, прикоснулась губами к ее лбу, а потом приложилась ухом к груди. – Что с ней случилось?

– Она ждала меня семь месяцев, – начал объяснять Сашка, – сегодня я приехал. Она бежала мне навстречу и… Вот.

– Та-ак. – Знахарка достала откуда-то из складок юбки какой-то сухой корешок, отломила от него небольшой кусочек и потерла обломки друг о друга. Комната сразу стала наполняться резким, противным запахом. Она быстро провела несколько раз кусочком корешка под самым носом больной. На Ольгином лице не дрогнул ни один мускул. – Жаловалась ли сегодня боярыня на что-нибудь? Недомогание какое было?

Сашка пожал плечами, вопросительно глянув на Епифания. Тот, тоже пожав плечами, ответил:

– Вроде нет… Барыня жаловалась сегодня, нет ли?! – крикнул он девкам, толпившимся у входа.

– Жалилась, что Осьмушка больно ленива, птицу поздно кормит.

– А-а, дура… – махнул рукой Епифаний в сторону входа.

– Ясно, – коротко сказала знахарка. – Пойду я. Снадобье надо приготовить. А ты не боись, соколик, – попыталась успокоить она Сашку, выходя из спальни. – Поднимется твоя боярыня.

Ольга так и лежала ни жива ни мертва, без кровиночки в лице. Просто сидеть рядом с ней и ждать, казалось Сашке преступлением.

– Епифаний, запряги лошадей, отвези знахарку.

– Да она туточки живет, в селе, – постарался успокоить испуганного и встревоженного влюбленного дворецкий. – Дольше запрягать будем, а она уж успеет туда и обратно обернуться. Да вы не сомневайтесь, ваше высочество, знахарка она дельная…

Сашке так не показалось. Знахарка ему решительно не понравилась. Более того, она напомнила ему врачиху из районной поликлиники. Та же весовая категория, так же надеты кольца чуть ли не на все пальцы, в ушах увесистые серьги, качающиеся при каждом движении… «Кольца в нос ей только не хватает», – зло подумал Сашка. Но это там, в районной поликлинике, он никто, а здесь он – великий воевода. Не дай бог, что не так… Он эту бабу самолично на вертеле изжарит.

Вновь явилась знахарка, прервав Сашкины садистские видения. В руках у нее была небольшая корчажка с темной жидкостью.

– Открой боярыне рот, – скомандовала она Сашке.

Он слегка приподнял одной рукой Ольгину голову, второй же попытался легонечко надавить ей на подбородок. Безрезультатно.

– Неумеха, – буркнула знахарка. – Вон кинжал у тебя на поясе. Разожми ей зубы.

– Да что ж она тебе, лошадь, что ли? – взвился Сашка. – Епифаний, ложку пусть принесут!

– Ложку несите барыне, – эхом откликнулся Епифаний.

Но толстуха-знахарка и не думала дожидаться никакой ложки. Она ловко выдернула из ножен Сашкин кинжал и столь же ловко раздвинула им сахарные зубки Сашкиной возлюбленной. Не успел он прошипеть «Осторожнее…», как она уже закончила процедуру, влив больной в рот свое снадобье.

– Держи. – Она протянула кинжал хозяину. – Скоро очнется твоя боярыня. Вставать ей сегодня не дозволяй, а завтра она уже будет здоровей здорового.

– Так что за болезнь у боярыни, знахарка? – грозно спросил Сашка.

– Лихорадка любовная, – спокойно ответила она. – От нее у человека жар начинается и в голове воспаление делается.

– Любовная лихорадка?! Что-то я не знаю такой болезни.

– Ф-ф, – совсем уж непочтительно фыркнула знахарка. – Ты еще многого не знаешь, великий воевода.

– Ты знаешь, кто я? – Сашкин голос от вопроса к вопросу делался все грознее.

– На то я и знахарка, боярин.

Сашка достал кошель и бросил его Епифанию.

– Расплатись с ней, Епифаний. Но смотри, знахарка, если что…

Она вновь фыркнула и пошла к выходу. Уже у дверей обернулась и громко сказала:

– Не нужно мне твоих денег, у меня с боярыней Ольгой свои счеты. А ты, окольничий Тимофей Вельяминов, ежели захочешь что спросить у меня, приходи сам. Будешь посылать кого, не пойду.

Знахарка ушла. Следом за ней, погнав вон прислугу, бочком двинулся Епифаний.

– Я пойду, ваше высочество? Зовите, коли будет нужда…

Сашка остался с Ольгой один. Он присел на край кровати и взял ее за руку. Нащупал пульс. Теперь он явно стал полнее и ровнее. На щеках у нее появился легкий румянец. Наконец она глубоко, но судорожно вздохнула и открыла глаза.

– Тимоша… – еле слышно прошептали ее губы.

– Здравствуй, любовь моя. – Он поднес ее ладонь к своим губам и покрыл ее поцелуями.

– Я так ждала тебя… Что со мной случилось? Помню, бежала тебе навстречу и… Все, темнота!

– Знахарка говорит, что у тебя приступ любовной лихорадки.

Ольга еле слышно рассмеялась.

– Она такая смешная. Сейчас встану… – Она сделала было попытку приподняться, но Сашка удержал ее.

– Лежи, лежи… Она велела тебе лежать до завтрашнего утра.

Им так много надо было рассказать друг другу. Он сидел на краю кровати и держал, не отпуская, ее руку, и они говорили друг с другом, говорили, говорили… Тени, следуя за солнышком, медленно переползали от одной стены к другой, пока наконец все предметы в комнате не слились воедино с воздухом в одно серо-голубое сумеречное нечто. Первой спохватилась Ольга.

– Ой, вечер уже, а я все болтаю. Ведь ты же голодный, Тимоша. – Она попыталась подняться, но Сашка удержал ее, запечатлев на ее устах легкий, как крылья бабочки, но долгий поцелуй. Ольга уже начала отвечать ему, руки их сплелись в тесных объятиях, когда по всему дому разнесся громкий стук, сопровождаемый ревом молодецкой глотки:

– Эй, хозяева! Гостей не ждете?!

– Ах, черт… – Сашку как пружиной подбросило на ноги. – Это же Адаш! Я совсем забыл о нем!

– Он один?

– Нет, с женой и дочерью. И Безуглый с ними. Прости, что я по-хозяйски, без спросу пригласил их к тебе домой…

– И как тебе не совестно говорить такое? Мой дом – это твой дом. – Хозяйка, сначала слегка осторожничая, села на кровати, потом, уже смелее, встала на ноги. Робкие попытки великого воеводы заставить Ольгу соблюдать постельный режим потерпели полный провал. Ведь недаром же говорится, что приезд дорогих гостей действует на хозяйку лучше любого лекарства. – Пойдем, Тимофей, – позвала она. – Ты встретишь гостей, а я пойду похлопочу насчет ужина.

Через непродолжительное время вся честная компания оказалась за накрытым столом, воздавая должное стараниям и талантам тютчевской кухарки. В четырнадцатом веке люди были более основательны, менее суетливы, чем ныне, поэтому ели спокойно, не торопясь и по возможности помногу. Трапеза могла затянуться на несколько часов, и никого это обычно не тяготило.

Куница в женском одеянии выглядела поистине благородной матроной, хотя Сашке порой казалось, что необходимость носить женское платье ее слегка раздражает. Ее же дочь в свои семнадцать лет казалась абсолютно невинным, чистым, воздушным созданием. Даже в самый извращенный ум не могла прийти мысль о том, что это непорочное дитя еще совсем недавно ходило в мужских штанах, носило серебристые доспехи и недрогнувшей рукой рубило мечом и пускало в цель стрелу. Причем цель могла запросто оказаться живым человеком.

Разговоров о предстоящем им деле мужчины меж собой не вели, чтоб не пугать почем зря женщин. (Хотя Куницу трудно было чем-либо испугать. Ей за свою военную жизнь в разных переплетах довелось побывать.) Говорили о погоде, о видах на урожай и тому подобных вещах. Гаврила Иванович балагурил, рассказывая забавные истории из жизни чернильного люда, Адаш вновь поведал о приезде великого князя Дмитрия в Сарай и избрании его там царем Тохтамышем. Женщины же находили темы для разговора буквально из ничего, обсуждая, с мужской точки зрения, сущую ерунду.

И тут Сашка вспомнил, что не сообщил еще Ольге главную новость.

– Оль, ты деревню такую, Путилки, знаешь? – спросил он у боярыни Тютчевой.

– Слышала. Версты три от меня. Кажется, это ваша, вельяминовская деревня.

– Так вот, уже не вельяминовская. Вот новый хозяин. – Сашка указал на Адаша. – Сей благородный рыцарь теперь твой сосед. Завтра с утра поедем деревню смотреть.

– Здорово, – обрадовалась Ольга. – Это хорошо, что у меня будут такие соседи. Оставайтесь, живите у меня, пока дом не построите.

Адаш был тронут таким предложением и искренне поблагодарил хозяйку, его же супруге подобная перспектива, похоже, пришлась не по сердцу, поскольку, недовольно поджав губы, она строго взглянула на своего супруга.

– Спасибо за столь щедрое предложение, – поблагодарила Куница, – но мы люди военные, ко всяким условиям привычные. Мы и в походном шатре, и в землянке с удовольствием поживем. Тем более лето на пороге. А уж за лето мы точно построимся. Правда, милый? – И она вновь строго взглянула на Адаша.

– Да-а, конечно… – поспешно заверил он.

«Да, непросто с бабами, – мысленно согласился с Адашем Сашка. – И что ей в Ольгином предложении не понравилось? Не хочет чувствовать себя бедной родственницей? Так ведь должна понимать, что это предложение не только от Ольги, но и от меня. А у меня с Адашем свои счеты. Или ей сама Ольга не нравится? Так вроде улыбаются друг другу, мило щебечут… Черт их разберет, этих баб, с их лицемерием и двоедушием! Вот и женись после этого! До свадьбы – сущий ангел, но каким лицом она обернется к тебе потом?»

После окончания трапезы хозяева разместили гостей на ночлег и сами отправились в спальню. Утро следующего дня началось с легкого завтрака, хотя Куница и порывалась ехать смотреть свою деревню, не позавтракав. Безуглого Сашка оставил у Ольги, а сам с Адашем и его семьей отправился в Путилки.

Путилки оказались большой деревней из пяти жилых изб с сараями и амбарами, стоящей на высоком холме над Сходней. Найти старосту и познакомить его с новыми хозяевами оказалось делом недолгим. Так же быстро решился и вопрос с временным жильем для новых хозяев. На отшибе, в полуверсте от деревни, стояла брошенная изба. Три года назад новый поселенец, взяв внаймы землю у Вельяминовых, поставил избу – починок[4]4
  Починок – первый дом в новой деревне.


[Закрыть]
, да что-то, видимо, у него не сложилось – ушел. Сам ушел, а изба осталась. За три года солома на крыше серьезно подгнила (а может, и соседи постарались). Как бы то ни было, но и зимой и летом избу изрядно заливало.

Однако Куница безмерно радовалась и такому дому. Какой ни есть, а свой. Все недостатки и погрешности исправимы, были бы только деньги. А деньги у Адаша имелись (Сашка выдал авансом в счет будущей службы), плотников обещала дать Ольга Тютчева, а леса кругом – хоть завались. Увидев такие «хоромы», Куница тут же принялась распаковывать свой немудреный багаж, вознамерившись начать вить родовое гнездо прямо сию же минуту. Адаш оставил ей туго набитый кошель, а Сашка пообещал направить плотников сразу же по возвращении в Тушино. То, что она остается наедине с целой кучей бытовых и хозяйственных проблем, а супруг отправляется за своим государем – службу править, нисколько ее не смущало. Хотя, наверное, предпочла бы иметь мужа под боком, будь у нее свободный выбор. Но тут уж так – либо деньги и муж на службе, либо муж под боком, но без денег. Как бы то ни было, Куница совершенно не комплексовала, отпуская Адаша с Тимофеем. Дочь, правда, попробовала улизнуть вместе с отцом, предчувствуя, что с ним будет интереснее, чем с матерью, но Куница жесткой командирской рукой тут же пресекла эту попытку.

После возвращения в Тушино Сашке, Адашу и Безуглому удалось наконец-то собраться вместе и спокойно, без посторонних ушей обсудить план дальнейших действий. Сашке предстоящая операция виделась в весьма общих чертах – устроить патрулирование в Сходненском ковше и ждать момента открытия портала. А дальше – уж как получится. Примерно такую версию плана он и изложил собравшимся, ожидая от них предложений и поправок.

– Что ж, – согласился с ним Адаш, – расклад вполне годный. Только овраг-то огроменный, а нас всего трое. Можем блуждать до посинения и до скончания времен, а чертова окна так и не увидеть. Это будет чудо, если окно откроется, а один из нас окажется рядом. Надо бы послать в Воронцово да пяток десятков казаков вызвать сюда. Все одно делать им там нечего, только задницы отращивают. И потом… Ну, открылось окно, кто-то его заметил. Что дальше?

– Случай первый, – начал великий воевода. – Из окна кто-то лезет. Этого чело… Черт знает, как их называть. Короче, того, кто пролез, надо схватить, связать и не забывать при этом, что они очень чувствительны к боли. Случай второй – из окна никто не лезет. Тогда наблюдающий скликает ближних, и мы лезем в окно. Берем «языка» и выбираемся обратно.

– А будет он там, «язык»-то? – засомневался Адаш.

– Будет, – заверил его Сашка.

– Окно обязательно кто-нибудь стережет, – поддержал великого воеводу Безуглый. – Тимофей Васильевич прошлый раз ринулся за этим Кихтенкой, а там его кто-то и встретил. Чудом жив остался.

– Что ж, отлично, если стережет, – согласился с ними Адаш. – Не придется долго бегать в поисках «языка» по этому… Слушай, государь. А как называть то, куда мы лезем? Если там обитают слуги дьявола, то место, где они живут, называется… ад? Так, что ли?

– Не знаю, – ответил Сашка. – Мне, как ни назови, все равно, лишь бы дело сделать.

– Нет, не говори, – продолжал упорствовать Адаш, – совсем не все равно. Ты представь, если это ад, то какая же славная смерть получится! – Он мечтательно улыбнулся. – В довершение ко всей моей воинской службе, как венец – пробраться к чертям в ад, задать им жару и там погибнуть в неравной битве, порешив перед этим сотни две чертенят.

– Отставить смерть, – вполне серьезно скомандовал Сашка. – Ты мне живой нужен.

– О-хо-хо… – тяжело вздохнул Безуглый. – Ты уж позволь, Тимофей Васильевич, я вам про Сходненский овраг и «чертово окно» расскажу все, что мне удалось узнать, а уж потом будем планы строить. – Сашка согласно кивнул, Адаш, вроде, тоже не возражал. – Так вот, – начал Безуглый, – Сходненский овраг местные жители считают, как вы знаете, местом, где обитает нечистая сила. И, будь их воля, они бы и носа своего туда не совали. Но… Видели, какая там трава? Вот и приходится в том овраге и скотину пасти, и сено мужикам заготавливать. Так что народ кое-что видел. Кое-что видели и сыскари мои, и кметы, что в оцеплении стояли. Летают там разные шары. Есть такие… – Он показал руками объем размером с большое яблоко. – А есть с локоть величиной и поболе. А в прошлом году, уже после битвы на Кулишках… Ты, Тимофей Васильевич, как раз болеть начал, а то, может быть, и своими глазами увидел бы. Над оврагом повис преогромный, с пол-оврага величиной, красно-желтый шар. Как солнце блестел и переливался, а из него молнии били в овраг. Повисел какое-то время, а потом упал в овраг и исчез, как не было его. Ну вот… Летают эти шары по оврагу, а потом в воде обычно скрываются. Местные их чертенышами называют. Если встретился тебе такой чертеныш, замри и не шевелись. Побежишь либо прыгнешь, чертеныш за тобой ринется. А догонит – сожжет, лишь горстка пепла от человека остается. Бывают эти чертеныши разного цвета. Бывают красные либо ярко-белые, блестящие. А бывают еще черные, мохнатые такие, и серые. Красные и белые людей сжигают. Только дым да пепел остаются. А от черных и пепла не остается. Забирает человека, как проглатывает, и все тут. А еще бывает, ветер поднимется. Снаружи, за оврагом – тихо, спокойно, а внутри ветер шумит, деревья гнет. Вот в такие дни чаще всего «чертово окно» и открывается. Иногда открывается в воде, как воронка-водоворот, и тогда туда чертеныши так и прыгают. И откуда только берутся… До десятка чертенышей за раз бывает. А иногда открывается в воздухе среди бела дня, чаще всего на закате. Вот то самое «чертово окно», которое мы с тобой, Тимофей Васильевич, однажды имели возможность зреть.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации