Текст книги "Жребий окаянный. Браслет"

– Ты доедай карася-то, – продолжал простодушный Шеляга, вообразивший себя великим остроумцем. – Рыжий-то для тебя особо старается. Прощение вымолить хочет за то, что по башке тебя сегодня огрел.

– Га-га-га…

– Это ж он тебя после того, как ты мне засветил, – объяснял Шеляга. – Ну я вам скажу, робяты, и удар у нашего Михайлы. Тощщой, тощщой, а кулак чижол. Как дал мне в нос, так я с копыток долой.

– Га-га-га…

Валентин держал перед собой за голову и хвост почти обглоданный скелет карася, когда вдруг почувствовал – все, насытился.

– Не могу больше. – Он виновато посмотрел на Ваньку и улыбнулся. – Спать хочется.

– Га-га-га, не может больше… – Этим, кажется, палец покажи, они ржать будут.

– Ладно, будет вам ржать, – постарался урезонить сотоварищей Ванька. – Ну устал человек. Пойдем, Михайла, я тебя на расшиву провожу.

Провожаемые дружным хохотом, они двинулись от костра в темноту, к реке. Отяжелев от горячей пищи, Валентин почувствовал, будто опьянение вновь вернулось к нему. Несильное, но все же. Однако едва они отошли за ближайшие кусты, как Ванька шепнул Валентину на ухо такое, что у него тут же испарились и остатки хмеля, и общее сытое благодушие.

– Михайла, браслет-то у меня. Я его не отдал, хотя тот мужик десять рублев мне за него предлагал. Я-то тебя когда по башке треснул, так он у тебя из кулака и выпал. А я подобрал и спрятал. Думал, твой, хотя допрежь его у тебя и не видел. Но ты не беспокойся, я никому не сказывал. Шеляга и тот не видел. Браслет-то я тебе отдам, но с тебя десять рублев. Это я по дружбе, сам понимаешь. Я ведь мог тому отдать…

– Хорошо, хорошо, – поспешно согласился Валентин. – Где он?

– А там, где мы с тобой лежали по-над берегом. Я дерн ножом вскрыл и под него браслет спрятал.

– Пойдем, достанешь его. Деньги я отдам тебе дома. Здесь у меня столько нет.

– Понятное дело.

Чего стоят здесь десять рублей, Валентин, естественно, точно не знал. Но сообразил, что это огромная, несоразмерно большая сумма. По косвенным признакам они с Лобовым не промахнулись и он попал во времена Ивана Грозного. В его памяти всплыл один фактик из курса истории России, который ему довелось прослушать лет шесть назад. В те времена полугодовая дань с Ливонии составляла десять тысяч рублей. Это с нынешних Эстонии и Латвии вместе взятых! А тут за дешевенький браслет из олова – десять рублей.

– Ну нашел?

Ванька ползал на карачках и гладил траву руками в поисках своего схрона, уже не один раз проходя по одному и тому же месту. Валентин стоял рядом и время от времени подгонял его.

– Да темно же… Завтра с восходом найду.

– Нет, сейчас, – настаивал Валентин. – Иначе ничего не получишь.

То ли эта угроза возымела действие, то ли случай помог, но Ванька почти сразу же воскликнул:

– Нашел!

Валентин почти выхватил у него браслет из рук и спрятал его за пазуху.

– Про деньги, про деньги-то не забудь.

– Не забуду. Как вернемся домой, отдам.

Валентин развернулся и побежал к тропинке, ведущей вниз к расшиве.

Он решил не ложиться в палатке (спящий там же Ермил так громко сопел, что заснуть не было никакой возможности) и вытащил свой матрас под открытое небо, подальше от шумного приказчика. Вытянулся на матрасе, потом пару раз повернулся в поисках удобной позы. Сейчас главное – быстро заснуть и смыться. Объект неперспективен. Социальное положение – хуже было бы только попасть в крестьянина или, положим, в гребца. Полезные навыки отсутствуют. Возраст – вроде ничего, но здоровье и телосложение – тоже хуже некуда. И самое неприятное – Валентину так и не удалось нащупать собственное сознание этого алкоголика.

Он еще раз повернулся на бок и сам не заметил, как уснул. Плотный белый туман, клубясь, начал наползать со всех сторон, заполняя собой весь его сон. Валентин скользнул в этот туман, оставляя тело объекта, и легко и быстро поплыл туда, где ждал его Лобов.

II

В Крыму уже закончился бархатный сезон; посвежевший ветер гнал по враз опустевшим улицам Ялты облетевшие с деревьев листья, а с тротуаров и из скверов убрали временные летние кафе, когда Валентин получил наконец весточку от Лобова. Значит, опасность миновала, в розыске он больше не значится и может смело возвращаться в Москву и приступать к работе. Для Валентина это было настоящим спасением, ибо курортная жизнь, что называется, достала его до самых печенок, а титанические усилия его матушки, предпринятые ею в области матримониальной, грозили ему скорой потерей личной свободы и независимости, так им лелеемой и охраняемой.

От первых кандидатур на роль будущей жены, предложенных матушкой, он просто небрежно отмахнулся. Но от такой линии поведения вскорости пришлось отказаться. После очередного визита очередной матушкиной подруги, случайно зашедшей с дочерью к ним на чашку чая, в очередной же раз проигнорированного Валентином, у него состоялся «серьезный разговор».

– Валя, ну нельзя же так наплевательски относиться к людям! – с места в карьер взяла его в оборот мать, когда он в одиннадцатом часу явился домой. – Анна Степановна с Варенькой два часа тебя дожидались!

– Договаривались же, что ты в семь будешь дома! – сурово заявил отец, скалой возвышающийся над миниатюрной фигуркой своей супруги.

– Ах, извините, совсем забыл, – попробовал отбрехнуться Валентин и, воспользовавшись их секундной растерянностью от столь откровенной и бесцеремонной лжи, скрылся в своей комнате.

Но не тут-то было. Родители дружно встали на его пути.

– Не понимаю, – принялась возмущаться мать, – что тебе еще нужно, Валентин. Секиринские – замечательные люди. Варенька – красавица, умница, а родители ее – очень приличные люди. Сергей Генрихович – бизнесмен, уже третью гостиницу построил. Не очень большую, правда, на двадцать номеров. Но это даже и хорошо. Двадцать номеров – в самый раз. Олигархом с нее не станешь, но ее вполне достаточно, чтобы обеспечить своей семье достойное существование. Анна Степановна так и сказала, что Сергей Генрихович не хочет нанимать чужого человека в управляющие новой гостиницей. «Это будет Варенькино приданое. А руководить гостиницей Сергей Генрихович поставит Варенькиного избранника» – вот так прямо она и заявила.

– Мама, – простонал Валентин. – Не нужна мне Варенька Секиринская, не нужна мне гостиница в Ялте. У меня работа…

– Ах, сынок… Что ты говоришь? Ну при чем тут работа? Тебе уже скоро тридцать. Жениться все равно нужно. Почему бы и не на Вареньке?

– Сколько раз я вам уже говорил… – Валентин потихоньку начал раздражаться. – В Ялту я не собираюсь возвращаться! Я живу в Москве! И вообще, я – гражданин России!

– Какое это имеет значение, сынок, – отмахнулся отец. – Россия, Украина… Все равно…

– Как это все равно? Кому все равно? – возмутился Валентин. Он мгновенно ухватился за эту внезапно возникшую возможность с надеждой увести под шумок их дискуссию с магистрального направления. – Украина постоянно ведет себя как государство, потенциально враждебное России. Чего стоит одно только ваше стремление вступить в НАТО!

– Это Украина-то враждебное? – с полоборота завелся отец. – Да малороссы и великороссы испокон веков…

Но мать в отличие от отца на такой дешевый трюк не купилась.

– Постойте, постойте! Мы не о том сейчас говорим! Валентин! Не хочешь возвращаться в Ялту, женись на Вареньке и забирай ее с собой в Москву. А гостиница… Что ж… Она вам не помешает. Мы с отцом за ней присмотрим. Все вам лишний рублик будет. Зачем же от этого отказываться?

– Мама! – Валентин, казалось, уже готов был впасть в истерику. – Не нужна мне никакая гостиница! И Варенька Секиринская тоже не нужна! Я ее знать не знаю и знать не хочу!

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась мать. – Не хочешь Вареньку, я тебя с другой девушкой познакомлю. – В этой гонке на каждом возможном повороте она, похоже, уже заранее выставила свой знак, ограничивающий скорость. – На сегодняшний день у меня подготовлено шесть вполне достойных кандидатур. Женись – не хочу.

– Я не могу жениться! – от отчаяния ляпнул Валентин. – Не имею права!

На мгновение в прихожей, где и велась эта беседа, воцарилась недоуменная тишина.

– То есть как это? – наконец-то проронила мать. – Как это не можешь жениться?

– А ты, сынок, случаем, не этот?.. – растерянно пробасил отец.

– Н-не… гей? – добавила мать.

У Валентина мелькнула в мозгу мыслишка – взять да и ответить утвердительно на этот их вопрос. Пожалуй, это был бы самый кардинальный способ избавиться от назойливых попыток предков отправить его в ЗАГС с одной из подобранных матушкой девиц. Но трехсекундного размышления на эту тему ему хватило, чтобы отвергнуть столь кардинальный метод. Все-таки Ялта – это вам не Лондон и не Берлин. Бог его знает, к чему может привести заявление подобного рода. Реакция родителей на него была непредсказуема и вполне могла привести к самым неожиданным для Валентина последствиям.

– Как вы только могли такое подумать! – с деланым возмущением воскликнул он. – И это мои родители!

– Ф-фу… – с облегчением выдохнул отец. – Меня аж чуть удар не хватил.

– Да, но… Все же я не понимаю, что может тебе мешать, Валя, если ты не… Если у тебя все в порядке. – Это уже матушка. Несмотря ни на что, продолжает гнуть свою линию.

Валентину срочно предстояло что-то придумать.

– Я ж вам говорю – работа, – не очень уверенно сказал он.

– Что же за работа у тебя такая, что нормальному здоровому парню жениться не позволяет? – в один голос воскликнули отец с матерью.

Валентин выдержал небольшую паузу и, сделав полшага вперед, вполголоса произнес:

– Я работаю в спецслужбе.

– Ну и что? – искренне удивился отец. – Вон сосед Василий Трофимыч в державной безпеке[3]3
  Державная безпека – государственная безопасность (укр.).


[Закрыть] служит. Так уже в третий раз женился.

– Это не обычная спецслужба. – Валентин продолжал говорить вполголоса, постаравшись напустить на себя как можно больше таинственности. – Это разведка. Я спецагент. Меня готовят для нелегальной работы. В любой момент меня могут услать в какой-нибудь Гондурас.

– Ой, – тихонько ойкнула мать, прикрыв рот сразу обеими ладошками.

– Так ты что же, сынок, и по-гондурасски умеешь? – вполголоса поинтересовался отец.

– Папа, я же восемь языков изучал. А в Гондурасе, между прочим, говорят по-испански. – Это было чистой правдой. Валентин действительно изучал восемь языков, включая испанский. Правда, утверждать, что он их изучил, не взялся бы даже он сам. – И вот ушлют меня на нелегальную работу лет на тридцать… – Валентин продолжал развивать наступление, пока противник пребывал в состоянии шока после предпринятой им артподготовки. – А то и до конца жизни… А у меня, понимаешь, останется в Москве несчастная жена, еще, не дай бог, с ребенком на руках…

– Что ты, Валечка, – быстро-быстро зашептала мать, – почему «не дай бог»? Ребеночек – это так хорошо. Мы воспитаем его, заменим ему тебя. Правда, отец?

– Угу…

– Нет. – Валентин покачал головой. – В разведке так не принято. Нехорошо девушек обманывать. Ведь, выйдя за меня замуж, она фактически может вскорости стать вдовой при живом муже.

– А как же Штирлиц? Помнишь, отец, ему в «Семнадцати мгновениях весны» жену на встречу привезли? Помнишь? Они сидели в кафе и смотрели друг на друга. Там еще музыка играла такая замечательная: та-та-та, ла-ла-ла… Помнишь?

– Угу…

– Так то в кино, – сказал, как отрезал, Валентин. – В реальной жизни так не бывает. Никаких встреч.

Победа была полной. Валентин торжествовал. Теперь предки до конца отпуска отстанут от него с этой дурацкой женитьбой. Но эта его уверенность улетучилась, как дым, уже следующим утром. Завтракать он уселся в самом радужном настроении. Мать, узнавшая вчера, что, возможно, в ближайшем будущем их ждет расставание с любимым сыночком на многие десятилетия, была еще нежнее и заботливее, чем обычно.

– Спасибо, – поблагодарил Валентин, дожевав последнюю оладью и допив чай.

– Какие у тебя планы на сегодня, сынок? – поинтересовалась мать.

– Как обычно, пляж. Там встречусь с Витькой Сомовым. Он пару дней назад тоже домой в отпуск приехал.

– А потом?

– Ну… Потусуемся на пляже, может, познакомимся с кем-нибудь. Потом куда-нибудь сходим. А что?

– Познакомимся с кем-нибудь – это в смысле с девушками?

– Ну да… Мам, ну что, я тебе должен все рассказывать?

– Нет-нет, сынок… Просто я подумала, что все равно с девушками ты встречаешься… Кстати, надеюсь, ты не забываешь позаботиться о своем здоровье? Ведь случайные связи…

– Ма-ам…

– Хорошо, хорошо. Просто я подумала, что зачем тебе встречаться с совершенно незнакомыми, случайными людьми? Кроме заразных болезней, ничего от этих встреч ждать не приходится. А я бы тебя познакомила с очень достойными девушками.

– Мама, мне не нужны достойные…

– Почему же, Валя? Жениться, как мне кажется, лучше все-таки на достойной.

– Снова здорово. Я же объяснил вчера, почему не могу жениться.

– Знаешь, Валентин, мы с папой сегодня всю ночь это обсуждали. И вот к какому мнению пришли. Ведь тебя же не завтра отправляют? Нет?

– Нет.

– Ну вот. А может быть, и еще на годик-два задержишься. А за это время у нас уже внук появится. И хорошо, что девушка из Ялты будет. Ребеночка, значит, обязательно сюда привезет. Будет нам с отцом хоть какая-то отрада. Ведь ты ж там будешь, в этом своем Гондурасе, а мы тут совсем одни-и… – Мать расплакалась.

Валентин поднялся, обнял ее за плечи, неуклюже пытаясь утешить:

– Будет тебе, мам. Может, еще и не скоро Гондурас-то…

– Вот-вот, и я о том же, – сразу же ухватилась за его слова мать. – Женись, Валя…

– Так нехорошо же девушек обманывать, – попробовал прибегнуть к последнему аргументу Валентин.

– А мы и не будем обманывать. Мы им просто всей правды говорить не станем.

Ну что тут будешь делать с такой вот постановкой вопроса? Валентин понял, что если он откажет матери и на этот раз, то попросту разобьет ей сердце. Пришлось ему знакомиться с ее «кандидатурами», проводить с ними время, изображая процесс ухаживания, как и положено послушному сыну. Хорошо еще, что модель поведения «очень достойных» мало чем отличалась от модели поведения «совершенно незнакомых и случайных», не то Валентин совершенно закис бы от скуки. И так – до самого конца отпуска, пока наконец-то не пришел вызов от Лобова.

Границу между Украиной и Россией Валентин пересек на поезде. Погранцы в его сторону и носом не повели, чего конечно же и стоило ожидать. Однако ж у Валентина легкое волнение присутствовало. Мало ли… Встречал его Лобов, как обычно, на стоянке, в своей «тойоте». К удивлению, в машине он был не один.

– Здравствуй, Валентин, – приветствовал его Лобов так, как будто они расстались только вчера и совсем не при экстремальных обстоятельствах. – Знакомься, это Саша Ракитин. Саша, это Валентин Василенко.

Они пожали друг другу руки. Вообще-то Валентин с Ракитиным был заочно знаком. Он как раз проходил процесс восстановления, когда Саша впервые отправился в прошлое. То есть видеть-то его он видел, но только спящим. Общаться же им друг с другом еще никогда не доводилось.

– Ну что, Роман Михайлович, теперь можно в прошлое дуэтом, а? Мы там таких дел наворотим! Да, Саш?

Оттого, что закончилась его вынужденная временная ссылка, от ощущения скорой возможности интересной и опасной работы Валентин испытывал такой душевный подъем, что ему хотелось затискать в объятиях близких и родных людей, боевых товарищей Лобова и Ракитина. Жаль, что с ними не было Веры. Уж с ней бы он точно расцеловался, не то что с этими буками. Лобов был занят – крутил баранку, выезжая на Земляной Вал (лезть к нему с такими нежностями сейчас было бы несколько странно), а Ракитин смотрел на Валентина так, как будто перед ним был не живой человек, а промытое до состояния абсолютной прозрачности стекло. Валентин даже слегка опешил.

– Роман Михайлович, случилось что-то? С кем? С Ниной Федоровной? С Верой?

– С чего ты взял? – удивился Лобов, на мгновение оторвавшись от дороги, где в вялотекущем заторе его пытались одновременно притереть и справа и слева. – Все нормально. У нас даже есть определенные успехи. Саша поделился бы с тобой, если б ему сейчас не уезжать. Но ничего. Сейчас отвезем его на Ленинградский вокзал и поедем на базу. Мы теперь переехали в санаторий. По дороге я все тебе и расскажу. А Саша… Саша! – громко позвал его Лобов.

– А… Да, Роман Михайлович, – отозвался тот сзади.

Валентин, перегнувшись назад, с удивлением разглядывал его. Ракитин производил странное впечатление. Он вроде бы был здесь и в то же время – где-то в другом месте. Почти как в слиперском полете.

– Саша, – продолжил Лобов, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, – Валентин предлагает попробовать полет в прошлое дуэтом, а я ему объяснил, что ты уезжаешь сейчас в Питер, к матери, чтобы немножко там отдохнуть.

Ничего такого Лобов Валентину не говорил, но Ракитин совершенно не обратил на это внимания. Но эти слова Лобова все-таки произвели на него определенное впечатление. Он даже, можно сказать, загорелся этой идеей, если термин «загорелся» применим вообще к человеку, находящемуся в состоянии общей вялости и апатии.

– Я согласен, Роман Михайлович, не хочу я отдыхать. Я ж вам сразу предлагал отправить меня снова на задание.

– Ну-ну-ну, не горячись. Еще успеешь на задание. К матери тебе надо по-любому. И отдыхать там будешь два месяца, не меньше. Чтобы раньше и носа не показывал. И еще… Саша, с идеей вернуть отцовскую фамилию надо будет еще погодить.

– Помню я, Роман Михайлович, помню все, что вы говорили.

– Ничего, повторение – мать учения. А вот с переездом в Москву… Этим как раз и займись. Нужны будут деньги – сообщай. Канал связи…

– Помню, Роман Михайлович.

– И постарайся все-таки отвлечься, Саша. Не зацикливайся на своем…

– Хорошо, Роман Михайлович.

– Ты еще молод, Саша. Вся жизнь впереди. И… Мы на войне. А ты разведчик, Саша. На войне, сам знаешь, часто приходится терять близких людей. И это не первый раз и, к сожалению, не последний.

– Не надо, Роман Михайлович. Я все понимаю.

«Черт, какие сложности тут… И все это без меня… Жизнь, похоже, здесь била ключом, пока я на пляже пузо грел да курочек обхаживал», – сообразил Валентин. Он улыбнулся как можно более открыто и доброжелательно и протянул Ракитину руку. Тот пожал ее, и на этот раз это было рукопожатие живого человека, а не зомби, сознание которого витает в иных мирах.

– Ничего, – сказал Валентин. – Слетаем дуэтом в другой раз. А то еще, может быть, у меня два месяца как раз уйдут на пробы и испытания. Я-то в прошлое не летал еще ни разу.

– Ничего. – Ракитин тоже улыбнулся. – Все у тебя получится. Михалыч поможет, в случае чего. У нас уже определенный опыт наработался. – Лобов в этот момент остановил машину недалеко от вокзала. – Ну удачи тебе, Валентин. А вернусь – сразу подключусь к тебе.

Ракитин, подхватив на плечо дорожную сумку, скрылся в здании вокзала, а Лобов с Валентином, преодолевая московские заторы и пробки, отправились на базу.

– А чего он такой?.. Подмороженный как будто. А, Роман Михайлович? Или он всегда такой? – поинтересовался Валентин, когда они с Лобовым остались одни.

Лобов ответил не сразу, как бы взяв небольшую паузу на размышления, прежде чем ответить на этот простой с виду вопрос.

– Каждое новое дело начинается в темноте неопытности и недостатка знаний, на ощупь. А даже в нашем новом деле Саша Ракитин – первопроходец. Вот говорят, что в авиации наставления и правила безопасности при выполнении полетов написаны кровью погибших летчиков. Наши правила пишутся тоже кровью. И вот тебе первое и главное правило слипера, путешествующего во времени: никогда и ни при каких обстоятельствах не вступать в близкие отношения, подразумевающие определенную эмоциональную привязанность, с людьми прошлого. Для нас они не люди, а всего лишь объекты нашего прямого или косвенного воздействия. Нет… Они, конечно, люди, но… Нельзя ни на секунду забывать, что они уже умерли сотни лет назад. Их судьбы уже давно состоялись. И потому для нас они не равноценны нашим современникам. Короче говоря, к ним неприменимы общечеловеческие, гуманистические принципы и нормы. Понимаешь? Это как персонажи в кинофильме, который ты смотришь. Можно испытать определенный эмоциональный всплеск, глядя сегодня на историю любви несчастных Ромео и Джульетты, можно даже пережить катарсис при просмотре того или иного художественного произведения. Нельзя только допустить, чтобы кино вмешивалось в твою жизнь! Понимаешь, Валентин?

– Насчет правила понимаю, а вот какое это все имеет отношение к Ракитину – пока не очень.

– Саша был первым, кто это правило нарушил. Вернее, именно его опыт и позволил сформулировать это правило. Дело в том, что, будучи в четырнадцатом веке, он… влюбился. Более того, он женился на этой женщине.

– Ох, ничего себе! Ну за меня в этом смысле можете быть спокойны, Роман Михайлович, – уверенно заявил Валентин. – Если уж моей матушке не удалось меня на этот раз оженить, то уж не знаю, что должно со мной случиться, чтобы я кому-нибудь сдался. Так что если кто нарушит ваше главное правило, то только не я.

– Что, пришлось пережить тотальный прессинг? – Повернувшись к Валентину, Лобов хитро улыбнулся.

– Не то слово, еле отбился. Что поделаешь, люди мыслят старыми категориями, категориями семьи и семейных ценностей. А в современной действительности, в действительности постмодерна, человек должен жить один, сотрудничая с другими лишь по мере необходимости для достижения той или иной цели.

– Хм-м, это твоя жизненная философия?

– Почему только моя? А разве она и не ваша тоже?

– Н-ну… – Лобов с сомнением покрутил головой. – Я бы не был столь категоричен в подмене любви взаимовыгодным сотрудничеством.

– Это в теории, а на практике вы вполне со мной солидарны. В свои сорок пять семью так и не завели, предпочитая семье работу.

– Был у меня в молодости небольшой, но отрицательный опыт по этой части, – обронил Лобов, то ли подтверждая, то ли опровергая слова Валентина.

– Вот-вот. Вы пришли к той же самой жизненной философии методом проб и ошибок, а я – чисто теоретическим путем.

– Дураки учатся на своих ошибках, а умные – на ошибках дураков. – Лобов вновь ухмыльнулся, бросив хитрый взгляд на расфилософствовавшегося Валентина.

– Это не я. Это вы сказали. Я же всего лишь ваш ученик. Согласитесь, записывать в дураки собственного учителя, которого к тому же избрал добровольно, – несколько нелогично.

– Ладно уж, философ…

– Итак, вернемся к роли любви в современном обществе, – продолжил Валентин, несмотря на явное нежелание Лобова продолжать обсуждение этой темы. – Вы ее не отвергаете, но лишь чисто теоретически, на практике же вы ее гоните вон из своей жизни. И правильно! Так легче жить. Хотя Веру, если честно, жалко.

– Постой, постой, – опешил Лобов, – а при чем здесь Вера?

– Так она же влюблена в вас по уши. Я к ней клинья попробовал подбить, так она сразу дала мне по шапке.

– Гм-м… Выдумываешь ты все, Валентин.

– Не верите мне, так спросите у Нины Федоровны. Ракитин у нас без году неделя, так и тот небось заметил, как она к вам относится.

– Гм-м, гм-м. – Правая рука Лобова непроизвольно, как бы сама собой, вне всякого взаимодействия с головой, сползла с руля и принялась мучить радиоприемник. Так и не остановившись ни на одной из радиостанций, рука вдруг упокоилась и вновь легла на руль. – Давай-ка оставим в покое это… Эту твою жизненную философию.

Только теперь Валентин сообразил, что хватил через край. Все-таки все эти любови штука глубоко личная, и всегда есть опасность, что, даже ведя чисто теоретическую беседу, один из собеседников начнет примерять слова и доводы второго лично на себя. Поэтому, выждав пару-тройку минут, чтобы, так сказать, подвести черту под предыдущей частью разговора, Валентин спросил:

– А какова общая диспозиция, Роман Михайлович? Вы обещали в курс дела ввести, а сами все молчите и молчите. Или мне не по чину знать общее состояние дел? – с наигранной обидой поинтересовался он.

– Да, пожалуй, ты прав. Давно пора поговорить о деле, а не чепуху всякую языками перемалывать, – согласился Лобов. – Ракитин, как ты уже знаешь, работал в четырнадцатом веке. В определенном смысле ему повезло, потому что на Рыбаса и его рыбасоидов он вышел достаточно быстро. Правильнее сказать – наткнулся. Этому и, вообще, удачной в целом работе Ракитина поспособствовало то, что он занял весьма высокое место в тамошней феодальной иерархии. Как мы и предполагали, Рыбас в том веке еще не обладал теми способностями, какие у него имеются ныне. В целом стратегию Рыбаса в четырнадцатом веке можно охарактеризовать как стремление поставить под свой контроль высших должностных лиц государства и посредством разного рода интриг устроить гражданскую войну. Почему он это делает, каков его профит в этом случае, нам выяснить не удалось. Да и помешать ему, по большому счету, – тоже. Как ни старался Саша Ракитин выступить в роли миротворца, помешать Рыбасу кардинальным образом он не сумел. Главное наше достижение – это ликвидация правой руки Рыбаса, Кихтенко, а также около тысячи, без малого, рядовых рыбасоидов.

– Ого! – воскликнул Валентин. – Это же настоящий, большой успех!

– Да, это успех, – согласился Лобов. – В этом деле как раз и погибла… гм-м, гм-м, Сашина жена. Она взорвала пороховые погреба в Кремле, пожертвовав собой. Саша потому так и переживает случившиеся, что сделала она это, спасая его.

– Вот дьявол! Теперь понятно, чего он такой замороженный… Роман Михайлович, давайте лучше не будем про чувства эти самые, а то они опять заведут нас куда-нибудь не туда.

– Мы здесь, в двадцать первом веке, благодаря стараниям Нины Федоровны заметили резкое увеличение количества рыбасоидов. В «Газойле» новых сотрудников начали ежедневно принимать пачками. И все они без исключения оказывались рыбасоидами. Какую-то пакость Рыбас готовил, вне всякого сомнения. А в четырнадцатом веке вся эта банда собралась в Кремле. Ну Саша их… Также ему удалось установить, каким образом рыбасоиды появляются у нас. В Сходненском ковше есть, вернее, был портал, через который они и шныряли. Еще не знаю, хорошо это или плохо, но Саша добился его закрытия.

– Э-эх ты! – В этом возгласе Валентин уместил целый спектр эмоций – от восхищения до зависти. – Какой молодчик! А, Роман Михайлович?!

– Погоди, Валентин, это еще не все. Ему удалось допросить Кихтенко. Стопроцентного доверия его словам нет, но кое-какую информацию из них почерпнуть можно. Кихтенко, Рыбас и все они – из мира, в котором нет времени. В нашем же мире они существуют якобы в шести временных промежутках. Колдунам же четырнадцатого века они известны как «черные ангелы» и «слуги дьявола».

– Постойте, постойте, Роман Михайлович. Я не претендую на глубокое знание физики, но кое-что мне в университете прослушать удалось. Не может быть такого мира, существующего вне времени. Времени не существовало до Большого взрыва, когда вся Вселенная была свернута в точку. А потом – бабах, и часики – тик-так… Частички летят во все стороны, а часики – тик-так…

– Я конечно же никакой знаток физики, поэтому по Сашиному совету я нашел специалиста и проконсультировался у него. Пришлось маскироваться и целую легенду придумывать, чтобы после себя следов не оставить… Так вот, представь, Валентин, трехмерное пространство и точку, расположенную в нем. Точка не движется, не изменяется в размерах, не приобретает новых свойств. Абсолютный покой. Так вот, для этой точки времени не существует до тех пор, пока она не начнет двигаться либо как-то меняться.

– Так она находится в покое относительно этой системы координат, – возразил Валентин, – а относительно другой она движется. Я ж вам говорил про Большой взрыв. Бах – и полетели частички во все стороны. Вселенная расширяется, то есть движется, значит, всегда будет существовать хотя бы одна система координат, в которой эта ваша точка изменяет свое положение.

– Это верно, но только не для темной материи. Слышал про такую?

– Вроде что-то припоминаю…

– Так вот, темная материя составляет девяносто пять процентов массы Вселенной. И темная материя существовала до Большого взрыва, до того как полетели твои частички. Понимаешь? А какой она была до Большого взрыва, как себя вела и каковы ее свойства ныне, никто толком и не знает. Вот так вот. А Рыбас и его ребята как раз из такого мира. По крайней мере, так говорил Кихтенко.

– И с кем же мы с вами связались, а, Роман Михайлович? Черные ангелы, существа из мира темной материи… А нас всего-то пять человек, из них две женщины, причем одна – пенсионного возраста.

– Испугался?

– Я? Ни на секунду! Я за пользу дела болею. Хорошо бы нам союзничков хоть каких-нибудь.

– Есть у нас и союзнички. Во всяком случае, набивается кое-кто. Но об этом позже.

За разговором Валентин и не заметил, как они пролетели больше сотни километров по шоссе, свернули с него в лес и, поплутав по лесной дороге, подъехали к внушительного вида воротам.

– А вот и наша база, Валентин, – торжественно объявил Лобов, притормаживая перед массивными железными воротами.