Текст книги "Темный восход. Левиафан. Книга 1"

Глава 2. Без раздумий

Пожалуй, после такой жести не протрезвел бы разве что Веня Ерофеев, и то лишь потому, что все произошедшее он с легкостью объяснил бы квинтэссенцией своего нетривиального внутреннего мира в проекции на жестокую реальность бытия в условиях алкогольного катарсиса, короче – обычной «белкой». Но Карн не был классиком отечественного постмодернизма, более того – об этой самой классике он имел весьма смутное представление, а потому, покинув парк, напоминал стекло – исключительно метафорически, и лишь по части восприятия.

Все произошло слишком быстро, слишком непонятно. Он курил одну за одной, на автомате зашел в круглосуточный ларек на остановке, купил еще сигарет. Его трясло, в висках пастушьими бичами щелкала кровь, смачно сдобренная адреналином. Или норадреналином, тут не разберешь. Карн честно пытался думать, анализировать случившееся, но паззл не складывался.

Взглянув на часы, он неожиданно понял, что с момента, когда мир начал стремительно меняться на Голубом мосту, до той секунды, когда ему вновь удалось увидеть родное светило, прошло не больше пяти минут. Парень невесело хмыкнул, прикидывая, что даже время надругалось над ним, ведь один только путь от моста до парковой аллеи по холму занимал минут двадцать при потном темпе.

Он не помнил, как подошел к дому, как поднялся по лестнице на четвертый этаж (он всегда поднимался по лестнице, инстинктивно ненавидя лифты), как вошел в аскетично обставленную двушку. Не помнил, как сделал себе кофе, выпил его одним глотком, вышел на балкон, закурил. Вроде пришел в себя и лишь тогда действительно ошалел от произошедшего, хотя понял в лучшем случае десятую часть. Безумные метаморфозы с окружающей действительностью, стремная тварь с арбалетами, мужик в модном плаще Aquascutum, многообразная шипяще-шелестящая мразь в кустах, дед с метлой… Нет, дед не отсюда. То есть наоборот – дед как раз отсюда, из реального мира. А все остальное тогда откуда? Из романов Кэррола? Или скорее Лавкрафта?

Карн обхватил голову руками, сильно, до боли сдавил виски. Не помогло. Он был далеко не глупым человеком, много читал, кое-что видел, а потому не сомневался в том, что это случилось на самом деле. Он просто знал это, но пресловутая инерция мышления, наслоение стереотипов не позволяло поверить. Потом позволило, медленно, как через капельницу. Гибкость молодого ума взяла верх, пробудилась глубинная тяга к неизведанному, «ген исследователя» включился в работу.

Карн бросил бычок мимо пепельницы, вернулся в комнату и утонул в книжному шкафу, где на потертых дээспэшных полках за последние тринадцать лет ему удалось собрать небольшую библиотечку, которая у знающих людей вызывала исключительно трепет и уважение. Холл, Ковлов, Леви, Витриол, Парацельс… Он последовательно восстанавливал в памяти все, что видел на мосту и позже, пока бежал вверх по холму. Вспоминал и искал подтверждение увиденному. Боялся двух вещей – найти это самое подтверждение или не найти. Какой вариант пугал больше – сразу и не сказать.

Итак, с чем он там столкнулся? Шелест страниц… Ага! В кустах были детеныши мантикор, а нападали они на… Вот! Судя по внешнему виду, те неоформившиеся сгустки – это энергали. Затем над ним пролетели сфинксы, а у дороги он повстречал темных нагов. Ну вроде все просто, только про охотника с арбалетами ничего не нашел. Да и где побывал – тоже непонятно. Точно не закидывался ничем? Элэсдэшный флэшбек мог бы многое объяснить…

И все же Карн смутно припоминал, что где-то ему встречались описания, отдаленно напоминавшие тот жуткий мир, вроде бы наш, но иной, кошмарно иной. Быть может, Блаватская? Вряд ли, теософия далека от подобных финтов. Латентный каббалист Леви тот еще мракобес, но путешествия между мирами не по его части. Тот Гермес? Опять мимо, отец магии писал об этом мире, исключительно об этом. Тогда может Холл? Ну да, если ты в тупике – спроси совета у Холла, старина Менли не откажет себе в удовольствии подробно пояснить, в каком месте ты облажался.

Карн открыл увесистый том «Энциклопедического изложения» (первое оригинальное издание на русском, вышедшее всего в тридцати трех экземплярах и обошедшееся ему почти в двести тысяч), стал лихорадочно перелистывать книгу, вспоминая ее содержание. И на сто сорок четвертой странице он внезапно обнаружил листок. Свернутый вдвое листок серой шершавой бумаги. Не закладка, Карн никогда не пользовался закладками. Парень развернул листок и холодный, осклизлый ручеек пробежал вдоль позвоночника. Руки мгновенно вспотели.

На листке безупречным каллиграфическим подчерком было выведено: «19:30 бар «Нептун». Карн поставил книгу на место, закрыл шкаф и сел на диван, аккуратно, почти благоговейно держа листок перед собой. Он перечитал надпись раз пятьдесят, осмотрел листок со всех сторон, даже на свет. Больше ничего. Так просто. И жутко до колик в животе.

Он лег на спину и вытянул руки к потолку, продолжая буравить листок пустым взглядом. Святые угодники, да ведь это не бумага! Это пергамент! Карн однажды видел свитки из недубленой кожи в музее Каира, так что не сомневался в своей догадке. Но энтузиазм его угас так же быстро, как и вспыхнул. Ну пергамент, и что? Чем это ему поможет? Наоборот – вопросов стало только больше.

Он бессильно уронил руки на грудь и прикрыл глаза. Мысли роились как пчелы в улье, но все без толку. В Интернет даже лезть не хотелось. Во-первых, потому что книгам Карн доверял больше, и на то были веские причины. Во-вторых, потому что неоспоримым для него навсегда останется один простой факт: 99% информации, которую можно найти в Сети, это либо порнуха, либо чье-то желание что-то вам впарить. Карн восемь лет работал копирайтером, так что знал это наверняка.

Поэтому он просто лежал, прожигая белый натяжной потолок парой неподвижных зрачков. Выходит, кто-то был у него в квартире. Выходит, кто-то знал, что он будет рыскать по книжным полкам и обязательно откроет Холла в поисках ответа на быть может самый безумный вопрос в своей жизни. И этот кто-то пишет на пергаменте.

Чушь какая-то… но ведь завораживает, ага? И Карн вдруг понял, что удивляется не так сильно, как следовало бы. Это пугало. Потому что на самом деле он всегда знал, где-то в самых потаенных глубинах его метущейся испуганной душонки жила уверенность в том, что однажды обязательно настанет миг, когда знакомая с детства реальность рухнет, обнажив покореженный остов другой реальности, настоящей…

И незаметно для себя он уснул, а когда проснулся, часы смартфона показали шесть тридцать. И почему-то у него в голове даже мысли не возникло, что можно ведь никуда не идти.

Ретроспекция. Логово Тьмы

Выспался он плохо. Голова не болела, но в ней прочно обосновалась мутная дурнота с намеком на «птичью болезнь». А еще тошнило, не помогал даже родненький «Липецкий Бювет». В остальном его физическая кондиция не выказывала слабых мест, так что Карн даже подумал, что до «Нептуна» можно прогуляться пешком. Но потом понял, что времени на все не хватит. Он по-быстрому принял душ, переоделся и прыгнул в «маршрутку».

Пока шел от остановки до бара вспомнил, что когда-то работал неподалеку. Воспоминания ударили в голову брандспойтом контрастных образов, затошнило сильнее. Карн даже на некоторое время забыл, куда и зачем направляется. Ну да, Общественная приемная Председателя Партии – это вам не демоны с арбалетами. Место колоритное, можно даже сказать незабываемое, а потому по сей день именуемое Карном не иначе как «логово тьмы».

Попал он туда еще на пятом курсе, за две недели до выпуска. Его взяли, не оформив, но клятвенно пообещав сделать это в ближайшее время. Вскоре Карн понял, что формулировка «ближайшее время» у чиновничьей братии за годы профессиональной деятельности на благо народа приобретала специфическое значение. После первого же пресс-релиза его попросили в кабинет руководителя и вежливо пояснили, что если депутат на приеме говорит что-то вроде «поправим к 23-у сентября», это вовсе не значит, что в официальном отчете нужно писать «поправят к 23-у сентября». Оказалось, что в пресс-релизах, посвященных деяниям сильных мира сего, вообще не пишут конкретных дат. Достаточно формулировки «в ближайшее время». А то ведь некрасиво получиться, ага.

В общем, Карн проработал в приемной без трудовой почти два года. При этом участвовал во всех надлежащих мероприятиях как официальное лицо, даже в стольном граде его представляли соответственно. Но зарплату получал в конверте. Зарплату баснословную, ровно такую же, как получали тогда продавцы в «Макдоналдсе». Но его это не особо волновало, потому что все было ново, интересно. Статус, престиж!

Понимание пришло позже, когда первичная эйфория от знакомства с доселе невиданным миром лжи и фарисейства отхлынула. Именно тогда Карн убедился в прописной истине: административный аппарат на деле существует сам для себя, а система региональных приемных – это чья-то неуместная шутка. На тот момент относительно эффективности работы системы существовало три статистики. Официальная (та самая, которая имела место на страницах пресс-релизов) гласила, что приемные выполняют свою функцию на 100 процентов, то есть из 10 человек, пришедших на прием, ровно 10 уходят с решенными проблемами. Вторая статистика, неофициальная, которая вбивалась во внутриведомственные отчеты, говорила о куда более скромных показателях – всего 30 процентов, но этими показателями принято было гордиться.

Однако была еще и третья статистика, реальная, то есть статистика самого Карна, человека, который лично присутствовал на всех приемах, все фиксировал, все помечал (даже то, что, как потом оказалось, не следовало). Эта статистика говорила о том, что из 10 человек, пришедших на прием, с реально решенным вопросом уходит лишь один. И речь в таком случае неизменно идет о действительно фундаментальном вопросе.

К примеру, бабушке возле дома нужно срубить дерево. А ведь мало кто представляет, как это на самом деле непросто – срубить мешающее дерево в черте города! Месяц-другой мы ждем специальную комиссию, которая должна оценить, реально ли это дерево кому-то мешает. Затем комиссия составляет отчет (это еще месяц), а потом на основании отчета вызывается бригада «специалистов», которые искомое дерево пилят. В итоге весь процесс занимает до полугода. А ведь самому нельзя спилить – это штраф. Смешно? С деревом – очень.

Карн сначала тоже откровенно забавлялся, а потом призадумался: о какой эффективности можно говорить, если все жрет бюрократия? Даже если бы чиновники не были откровенными козлами, которых кроме толщины собственных кошельков и брюх ничего не волнует, даже если бы в головах этих чиновников, до отказа забитых алчностью и похотью, неожиданно возникло бы искреннее желание помогать своим согражданам (что они по идее и должны делать, но кто в этой стране помнит хоть о каких-то идеях?), даже в этом случае эффективность их работы была бы минимальной. Потому что пресловутый бюрократический аппарат – это не просто стереотип, это действительно темный лес. Чтобы дедушке, ветерану ВОВ, получить недоплаченные пенсионные 300 рублей, ему нужно 10 заявлений написать, 20 кабинетов обойти, просидеть возле каждого по полдня и потом черт знает сколько времени ждать официальный ответ. По закону такой ответ дается в течение 30 календарных дней. Если заявление переадресовывается, срок получения ответа увеличивается. А ведь оно обязательно переадресовывается. И не раз…

Короче, если у Теккерея была ярмарка тщеславия, то в приемной Карн ежедневно присутствовал на ярмарке лицемерия. Потому что все всем улыбаются, все всем кивают, но никто ничего не делает. И самое главное – никто за это безделье и откровенное пренебрежение своими должностными обязанностями ничего не получает. Кроме взяток, откатов и распилов. И люто за глаза друг друга ненавидят. Потому что здесь все – конкуренты, и у каждого в мозгу лишь одна мысль, которую произносить нужно с характерным придыханием, как это делает андедовский послушник из третьего варика. Нужно больше золота!

Карн тогда застал реализацию удивительного партийного проекта, в рамках которого в области строились особо навороченные спорткомплексы. Сейчас сложно вспомнить, сколько их было построено (и совсем не хочется вспоминать, сколько в процессе было украдено денег), вроде бы строили во всех более-менее крупных административных центрах. В итоге по всему городу висели плакаты с лозунгами типа «партия пообещала – партия сделала». Но какая, блять, партия, если все строили на деньги налогоплательщиков? Граждане, сука, сделали, а не партия!

При этом треть комплексов так и не была открыта, другая треть не имела вообще никакой «начинки» (не то что спортинвентаря, столов со стульями не было!), а оставшаяся треть, таки снабженная всем необходимым, функционировала в полсилы, потому что в первую же неделю большую часть оборудования попросту стянули. Да и специалистов не было. А ну как, многие ли специалисты поедут работать на село, с местными то зарплатами?

С другой стороны, работая в приемной, Карн понял еще кое-что. В частности, он в полной мере осознал, насколько прав был Солженицын, написав эти строки: «При людском благородстве – допустим любой добропорядочный строй, при людском озлоблении и шкурничесвте – невыносима и самая разливистая демократия». Карн пять дней в неделю сидел на депутатских приемах, он пять дней в неделю слушал людей, которые приходили сюда, чтобы решить какую-то проблему. И он наглядно увидел, что люди – стадо. Они тупые, как овцы, даже хуже. 90% населения этой страны вообще не понимает, зачем оно живет. Без шуток.

Карн никогда не забудет, как однажды на прием пришла беременная девушка с двумя детьми. Просила материальную помощь. Естественно не работала, как позже оказалось – никогда и нигде. На вопрос «а где отец детей?» последовал ответ «не знаю, он вообще зек, периодически пропадает». Всего детей у нее было четверо. Все – от зека. Судя по возрасту детей, папаша объявлялся с периодичностью в один-два года, а потом опять «пропадал». От мамаши смачно несло перегаром, на вид ей было лет сорок, по паспарту – двадцать пять.

А еще приходили детины, откровенные шкафы четыре на четыре, абсолютно здоровые и трудоспособные. Без вышек, без нормального владения родной речью. Просили устроить их в «престижную контору». Иногда просить за таких приходили их матери. Когда у одной из них депутат спросил, почему сын сам не пришел, она ответила, что у сына сегодня важный турнир по «какой-то компьютерной стрелялке».

И это не единичные случаи, таких – большинство. Иногда Карн подменял девушку, которая сидела на ресепшне и регистрировала пришедших на прием граждан. В такие минуты он искренне жалел ту девушку. Его проклинали, его поносили, говорили, что он, падла такая, зарабатывает здесь по 300 тысяч в месяц и ничего при этом не хочет делать, только лупает бесстыжими глазами. Особо страсти накалялись, когда депутат, который должен был вести прием, задерживался. А задерживались депутаты часто, почти всегда (хрен ли им, большие люди, как известно, не опаздывают).

В общем, и дедушка Карамзин попал в точку, в самое ядрышко. Всякий народ имеет ту власть, которую заслуживает. Хотя Карн, делая отсылку к нынешним реалиям, всерьез сомневался – а действительно ли народ имеет власть, или все-таки наоборот?

И не то, чтобы он идеализировал госструктуры до того, как попал в приемную. Но одно дело – слышать эти закостенелые стереотипы, и совсем другое – видеть их наглядное воплощение собственными глазами. Например, раньше Карн никогда бы не поверил, что на президентских выборах можно спокойно войти на избирательный участок, протянуть паспорт «кому надо» и с каменным лицом проголосовать за другого человека. За того, кто переехал или помер уже лет десять как. Раньше не поверил бы, а теперь… Как там говорил старина Зохан: «Я это видел, я это делал, тебе это не нужно».

Длилось это два с половиной года. Сначала Карн вникал, потом пробовал бунтовать, а когда тщетность этих попыток стала очевидной, он просто уволился. И ушел на фриланс, где стал зарабатывать втрое больше. Сидя в уютном кресле, ни перед кем не отчитываясь, делая то, что ему действительно нравится. И главное – подальше от этой политической мрази, то есть грязи. Сейчас все вспоминалось как страшный, но весьма поучительный сон…

Будучи обуян невеселыми думами, Карн чуть не споткнулся о пивную бутылку, услужливо выставленную посреди тротуара безымянным поборником декадентских тенденций в уличном дизайне. Милые сердцу воспоминания улетучились, как дым под ураганным ветром. Вот он, «Нептун».

Карн докурил, метким щелчком отправил окурок в урну и вошел в бар. Душа неудачливого бунтаря полнилась надеждами, страхами и желанием блевануть прямо в дверях.

Глава 3. Бар «Нептун»

Если честно, это было не самое обдуманное решение. И далеко не самое безопасное. Идти в некий бар, следуя указаниям неизвестного, при условии, что эти указания были найдены у тебя дома, на листке пергамента, вложенном в эзотерическую энциклопедию. Сложно представить что-то безумнее! Даже для Зотова перебор. Но после того, что случилось утром, Карну такой поворот показался закономерным.

Он просто хотел получить ответы. Можно было позвонить друзьям, благо нашлись бы те, кто мог его выслушать и не посчитать сумасшедшим. Но зачем? Вряд ли это приблизит его к разгадке. А тут ему предлагали если не готовый ответ, то хотя бы зацепку, вектор, направление. Он думал так, пока ехал к «Нептуну», но, очутившись в его смачно подкопченных лоснящимся никотином стенах, вдруг потерял всякую уверенность в целесообразности своего решения.

Сизые струйки сигаретного дыма плавно утекали к потолку, где безжалостная вытяжка всасывала их и выплевывала в жестокий мир городского смога. Из скрытых динамиков лилась тихая приятная музыка. Бар был заполнен примерно на треть. Добропорядочные и не очень граждане сидели за небольшими прямоугольными столиками, тихо переговариваясь, смеясь, ругаясь. Ничего необычного. Никого необычного.

Он подошел к стойке, возле которой тут же материализовался бармен, молодой улыбчивый парень, лысый бородач с сережкой в левом ухе (Карн не видел, но был уверен – джинсы с подворотами). Про таких отец Карна говорил: «Тут, уважаемый, три варианта. Ты либо пират, либо казак, либо пидарас. Только вот корабля за окном я не вижу, да и шашки с кобылой у тебя вроде нет».

– Приветствую! – бармен обнажил белоснежные зубы. – Что будем?

– Минералки, – отрезал Карн, и тон его не подразумевал желания продолжать беседу. Бармен с понимающей миной запустил руки под стойку, не задав ни единого вопроса. Это воодушевляло, потому что разговаривать с ним Карну действительно не хотелось. Таксисты, бармены, проводники в поездах – это особая категория людей. Зачастую они бывают интересными собеседниками, по долгу службы многое слышат и видят, запоминают. И обычно легко делятся информацией. Но Карну информация бармена сейчас нужна была в последнюю очередь.

Он отпил немного газированной воды, сел поудобнее, так, чтобы охватить взглядом большую часть бара, посмотрел на часы – ровно семь тридцать. Закурил и стал изучать присутствующих. По большей части – серая обыденность, улыбки либо натянутые, либо пьяные, взгляды либо похотливые, либо безразличные. Женщины наштукатуренные, мужчины надушенные, все стараются выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Все стараются произвести впечатление. Но не на других, на других им плевать. Они производят впечатление на самих себя.

Крашенная блондинка с глубоким декольте и четвертым размером прыснула в кулак над очередной шуткой своего спутника. Она смеется ужасно неестественно, но ему все равно, он пьян и чувствует себя королем. Он старше ее лет на пятнадцать, одет стильно, дорого. Она красивая, но неброская, по возрасту – студентка. Ему интересно, ей приятно.

А рядом два парня потягивают пиво и ненавязчиво стреляют глазами в сторону молоденьких девчонок, сидящих за соседним столиком. Думают, что их взгляды никто не замечает. У них красивые рубашки в клетку и джинсы до щиколоток, ценовой диапазон одежды – средний. На кроссовках грязь – они пришли сюда пешком, заказали по бокалу пива и одну тарелку сухариков на двоих. Уже не студенты, скорее клерки, это видно по неуверенном бегающему взгляду. У них нет шансов – девчонки за соседним столиком надели дорогие вечерние платья с умопомрачительными вырезами, накрасились ярко, вызывающе. Сегодня они надеются пойти в ночной клуб. Не за свой счет.

А чуть дальше молодая пара, парень и девушка примерно одного возраста. Скорее всего, только-только закончили институт. Он в брюках и сером свитере, в очках, жадно поедает пасту лесника и между делом что-то втирает той, которую видит матерью своих детей. Она мило улыбается, но во взгляде – тоска. Тем не менее, она с ним, и раз он небогат (а это очевидно), она верит в него. Ну как говорится, дай бог!

Карн улыбнулся своим мыслям. Эдакий, мать его, Фрейд, щелкает людские души, как орешки. Все видит, все замечает, Холмс хренов. А в действительности уже кирпичами готов срать, потому что жуть как страшно. Потому что все ведет к сумасшествию, натуральному безумию. Он видит монстров из древних легенд, он идет туда, куда ему говорит идти листок пергамента… а может все-таки сон? Бред, чертова кроличья нора, по которой почти сто пятьдесят лет назад спустилась кэрролловская Алиса? Может, Саня вчера что-то подмешал ему в бокал со «Старейшиной»?

А потом Карн увидел его. Точнее – ЕГО. Весьма колоритный тип в черном классическом костюме и алой рубашке. Ворот расстегнут, галстука нет и в помине. Мужчина не пьет, он, судя по всему, откровенно бухает. Даже при его внушительной комплекции (под метр девяносто, мезоморф, в районе центнера) три бутылки в рыло – это уровень. Кажется, речь идет о виски, но о каком именно – с такого расстояния не разобрать. Сидит один и Карн никогда бы не подумал, что перед ним именно тот, кто ему нужен. Но взгляд – мало того, что у него радужка отливает рубином, так он еще и смотрит, не отрываясь, будто в самую душу (звучит банально, но иначе не сказать). Глаза, что твои рапиры, колют без промаха и насквозь. Карн сразу подумал: у людей таких глаз не бывает.

Парень рассеянно бросил бармену сотку, вышел из-за стойки и двинулся к человеку, который вроде как человеком не был. Сидел он в дальнем углу зала, в полумраке, как Арагорн в «Гарцующем Пони». Карн подошел и уверенно сел за стол, не дожидаясь приглашения и одновременно ошалев от собственной наглости. Человек внимательно на него посмотрел, глубоко затягиваясь сигаретой.

– Вряд ли то, что ты увидел, соответствует твоим ожиданиям, – вместо приветствия произнес незнакомец, ловко разливая «Джека Дэниэлса» по шотам. Шотов было три. – На выпивку не смотри, это не тебе. Ты должен сохранять рассудок ясным. Ибо то, что тебе предстоит услышать, в еще меньшей степени отвечает твоим представлениям, чем мой нынешний облик.

– Начнем с самого простого, – Карн вдруг понял, как-то внутренне осознал, что это не какая не проверка. Его собеседник ведет себя вызывающе, потому что такова его суть, он искренен. Карн мог бы поклясться, что знает это. Просто знает.

– Кто ты такой? – без лишних вступлений начал он. Напрямую так напрямую.

– Конкретно и уверенно, хвалю, – кивнул незнакомец. Он сменил позу, уронил голову на согнутую в запястье руку и впился в Карна бездонными глазами, в которых мерно блуждали карминовые отсветы. Парень выдержал взгляд, ни один мускул не дрогнул на его лице. Это даже не напоминало игру, все было до безобразия просто.

– Меня зовут Эрра, – сказал мужчина. Сказал так, будто произнесенное им слово не было именем шумеро-аккадского бога войны и разрушения. – Согласен, в контексте ситуации звучит по-идиотски. Но это правда. И ты это знаешь.

– Откуда я это знаю? – Карну действительно было интересно, откуда он это знает. Потому что он знал. Гипнозу он не подвержен, на этом бабки-цыганки ни один зуб сломали. Восприятие, осознание – ничего не изменилось, просто ниоткуда возникла уверенность в том, что этот… этот уже-совершенно-точно-не-человек говорит правду.

– Это называется генно-ментальная инверсия. А если попроще – отклик, – изрек Эрра, с каменным лицом давя окурок в пепельнице. – Вообще названий у этого явления много, но не в терминах дело. Главное, что тебе уже известно это ощущение. Чаще всего ты сталкивался с ним, когда читал книги по, как сейчас принято говорить, эзотерике. Это слепая, но абсолютно осознанная уверенность в истинности знаний, которые ты получаешь. В СМИ, в Интернете, в обычной литературе такого не встретишь, там лишь информация, голая, тупая, ни на что не годная информация. Ни к чему не обязывающие, ничего не несущие данные. Но когда ты открываешь книгу, которую писал тот, кто действительно что-то знал, или скорее о чем-то догадывался, ты порой ощущаешь этот самый отклик. Инстинктивно понимаешь, что тебе вручают осколок древнего, почти забытого, а точнее – целенаправленно сокрытого знания. Знания, которое вымарали из истории этой планеты, но не из истории Вселенной. А ведь ты – ее часть, Вселенной я имею ввиду. Поэтому то, что знает она, знаешь ты.

Карн посмотрел на себя со стороны. Сидит такой дельный, задает древнему богу вумные вопросы и получает абсолютно сумасшедшие ответы. Но все это ничего не значит в сравнении с тем фактом, что ответы его устраивают. В полной мере. Он будто приоткрыл Ящик Пандоры и вместо пресловутой тысячи бедствий по крупицам выуживает оттуда подтверждения забытых снов, ощущений, воспоминаний. Странное чувство. Приятное, но пугающее. А пугает реальная возможность в этот самый миг отказаться от всего, что тебе вбивали в голову всю твою пусть и не особо длинную жизнь.

Эрра видел, что внутри Карна полыхают нешуточные страсти. Парень боролся, сражался насмерть за право знать. Он был молод, силен, умен, а потому скорлупа, которой его облепляли с детства заботливые деспоты в черных рясах и серых пиджаках, трещала и рассыпалась на глазах.

– Отклик, – задумчиво протянул Карн. Достал сигарету, подкурил от услужливо подставленной бензиновой зажигалки. – Но для этого ведь совсем не обязательно читать книги по эзотерике? – скорее сказал, чем спросил. Он действительно понимал, о чем говорит Эрра. Скорлупа беззвучно лопнула. Он сделал шаг в бездну, как тогда, двадцать шесть лет назад, покидая материнское лоно и окунаясь в мир лжи и обмана. Только в этот раз все было наоборот.

– Не обязательно, – кивнул бог войны, наливая себе еще виски. – Кинг, Лавкрафт, Гейман, даже Стругацкие… их много, тех, кто так или иначе касался истины. Тех, кто порой видел мир таким, каков он есть на самом деле. Но никто из них не обладал полноценным знанием, все они видели одну-две картинки из книги объемом в тысячу тысяч страниц. И каждый понял это по-своему, попытался по-своему донести. Ведь им никто не объяснял, что и почему они увидели. Это, кстати, касается не только писателей. Скульпторы, художники, композиторы, люди искусства, – последние слова он произнес с плохо скрываемым пренебрежением, намекая, как понял Карн, не на саму категорию, а на ее нынешних представителей, нещадно измельчавших.

– Ну, этим ты меня действительно не удивил, – искренне признался парень, глубоко затягиваясь. Беседа была удивительной, шокирующей, но в действительности он сам неоднократно приходил к подобным выводам, поэтому возбуждение все увереннее вытесняло страх. – Ничего, что я обращаюсь к тебе на ты?

– Ко мне на вы не обращались больше полутора тысячелетий, – хмыкнул Эрра, опустошая очередной шот. – Обращайся, как хочешь.

– Но ведь слова важны. Они… – Карн не смог сходу подобрать достойную формулировку. Эрра ждал, не перебивая. Парень даже не представлял, насколько эта беседа любопытна для его визави. – Я хотел сказать, что слово – это ведь овеществленная мысль, так? Образ, перешедший из мира идей в реальный мир, мир вещей, если пользоваться терминологией Платона. А еще это вибрация, звуковая вибрация, которая вполне очевидно обладает созидательным потенциалом. Ну, или разрушительным. Это уже смотря кто и как вибрирует.

– Как думаешь, – Эрра вдруг стал серьезен. Он будто пропустил мимо ушей все, что Карн только что пролепетал. – Много ли на земле людей, которые задаются подобными вопросами?

– Никогда не задумывался, – честно признался парень. – Подозреваю, что немного.

– Правильно подозреваешь, – кивнул бог. Он положил обе руки на стол и сплел из пальцев замысловатую фигуру. – Потому что это несвойственно современному, смешно сказать, цивилизованному человеку. Вас от этого отучили, потому что это опасно. Точнее все как раз наоборот. На определенном этапе развития человеческой расы такие вопросы стали неудобны для тех, кто обрел власть и стал всерьез опасаться за стабильность своего положения. Но нельзя просто так сказать человеку «не думай о желтой обезьяне» и надеяться, что он действительно не будет о ней думать. Это ваша суть, ее краеугольный камень. А если тех, кто наперекор всему продолжает думать об этой самой обезьяне, не десять и даже не тысяча? Если их миллион? Тогда их даже не поубиваешь всех. Хотя и такие методы имели место.

– Средневековая инквизиция? – мгновенно уловил Карн.

– Не только средневековая и не только инквизиция, – покивал Эрра, не отрывая взгляда от крышки стола. Кажется, мыслями он сейчас был где-то очень далеко. – Крестовые походы, конкиста… любой массовый геноцид. Когда кому-то взбредает в голову стереть с лица земли целый народ, глупо думать, что этот кто-то безумен. Примеров немало, да что там, вся ваша история – один сплошной пример. Взять хотя бы так называемый исход евреев из Египта. Хозарсис тогда начудил, конечно, но у него хотя бы идея была, и вполне перспективная. Для него, разумеется, ведь он – верил.

– Кто такой Хозарсис? – до сего момента Карн улавливал ход мыслей собеседника, но этого имени он никогда не слышал. – Евреев вывел из Египта Моисей.

– Это вам сказали, что его звали Моисей, – Эрра покачал головой и вновь посмотрел Карну в глаза. – Ваш Мойша был чистокровным египтянином, и звали его Хор-Осирис или Хозарсис, что означает Сын Осириса. Парень из благородных побуждений совершил жестокую ошибку. Он поверил, что в бездушном можно взрастить душу. Начал банально, но уверенно – с кардинальных, почти революционных реформ. Например, запретил проституцию. Поверь, для евреев это была настоящая революция. Думаю, именно за это на Хозарсиса трижды покушались, и третий раз – успешно. Но… на самом деле, это совсем другая история. Ты ведь пришел сюда не за этим? Не за экскурсом в прошлое?