Текст книги "Дар"

Рваная пелена низких туч ненадежно укрывала землю от света звезд и полной луны. Под самыми тучами над бескрайним лесом летела большая, похожая на ворона черная птица. Уже не первую ночь кружила она, и еще десятки таких же странных птиц над теми местами, которые давно забывшие сюда дорогу люди называли теперь не иначе как «глухолесьем».

Вот уже несколько месяцев каждую ночь в преддверии и сразу после полнолуний взлетали и без устали кружили над темным лесом черные птицы, высматривая в этом лесу что-то, одним им ведомое.

До сегодняшней ночи их поиски не увенчались успехом. Равнодушно пролетали они над убогими руинами величественных некогда замков, над заросшими развалинами городков, над разрушенными мостами. Над незарастающими пустошами, усыпанными проржавевшими насквозь обломками оружия и выбеленными временем костями тех, кому не довелось закончить свой земной путь в Возносящем Огне. Над зловещими долинами, в которых день и ночь клубился странный мерцающий туман…

Ощупывая землю цепкими взглядами, для которых не была помехой никакая тьма, птицы продолжали кружить. И сегодня одной из них повезло. Далеко-далеко на востоке в темном лесу блеснула светлая точка. Низкие тучи озарились отсветом земного огня. Всего на мгновенье… но птице хватило и этого – определив направление, она сильнее заработала крыльями, направив свой полет к источнику, казалось, угасшего уже света…

Всполох, который увидела птица, был вспышкой костра, горевшего в центре обширной поляны, поросшей короткой густой травой. Тесным кольцом обступали поляну высокие ветвистые деревья. Отблески неровно горящего пламени отражались бликами в их странной, будто отполированной до блеска, гладкой черной коре.

Костер горел урывками, будто пытаясь разорвать сковывающую его неведомую силу и время от времени добиваясь в этом успехов – пламя, пожиравшее совсем небольшую кучку толстых кривых веток, то опадало, бледнея, то, гудя и выбрасывая снопы искр, вздымалось к темным небесам, наливалось ослепительной белизной, которая просвечивала даже сквозь плотные кроны окружавших поляну деревьев. Одна из таких вспышек и выдала местонахождение костра внимательной черной птице.

Вспышки пламени следовали друг за другом в каком-то сложном, завораживающем ритме. И в такт им налетал резкими порывами невесть откуда берущийся ветер, заставлявший тревожно шелестеть листву чернокорых деревьев.

Странный костер окружали широким полукругом семь темных фигур. Отблески пламени выхватывали из тьмы то бурую ткань плаща, то бледное лицо с неподвижно застывшими чертами и возбужденно сверкающими глазами. Судя по этим лицам, проступающим и снова тонущим во тьме, собравшиеся в полночный час на поляне были людьми. Обычными или нет – другой вопрос, хотя, если подумать, откуда бы взяться в самом сердце Глухолесья обычным людям? В неровном свете костра можно было разглядеть, что головы всех семерых были обриты наголо, на груди у каждого из них тусклым золотом поблескивали одинаковые медальоны в виде свернувшихся в кольцо змей.

Все семеро сидели, поджав ноги, лицом к огню. Еще один, восьмой, расположился у самого костра. Его лицо было освещено ярче, чем у прочих, и хотя в чертах этого лица не было на первый мимолетный взгляд ничего необычного, приглядевшись повнимательнее, о нем уже точно никак нельзя было сказать, что оно принадлежит человеку.

Сохраняя каменно неподвижное выражение, лицо это непрерывно менялось так, как никогда не могло бы меняться человеческое лицо. Изменения эти плавно перетекали друг в друга, и на первый взгляд их можно было принять за игру света, бросаемого нервно пульсирующим костром. Однако внимательный наблюдатель – случись ему оказаться в эту пору поблизости – мог бы заметить, что на самом деле игра света была тут ни при чем.

Вот прошелестел в кронах обступивших поляну деревьев выпавший из ритма ленивый ночной ветерок, и лицо застывшего у костра существа налилось темной зеленью и глянцево заблестело, точно молодая омытая дождем листва.

Вот пискнула где-то в траве осторожная лесная мышь, и лицо это вытянулось, и будто бы проступила на нем мелкая серая шерсть.

Вот вскрикнул где-то неподалеку филин, и шерсть в пляшущем свете костра стала казаться уже не шерстью, а темными перьями, и нос сидящего выгнулся горбом, заострившись, точно птичий клюв…

А вот стихло все, и костер вдруг с громким треском выбросил к темному небу целую тучу сверкающих искр. И налились глаза сидящего красным светом, и озарилось лицо изнутри пламенными бликами так, будто было прозрачной маской, укрывшей горящий за ней огонь.

Но вот лицо существа потемнело, оно прикрыло веками светящиеся зловещим огнем глаза и низким, глухим голосом произнесло:

– Он здесь.

Над поляной прокатился приглушенный тревожный вздох. Гортанные выдохи сидящих вокруг костра слились в низкий вибрирующий гул. Пламя костра взбухло, с ревом взметнувшись сияющим столбом, едва ли не вровень с верхушками деревьев, и залив все вокруг слепящим светом. А когда оно опало, темных фигур на поляне стало на одну больше.

Возникшая из ниоткуда девятая фигура застыла по другую сторону костра в той же позе, что и остальные восемь. Лицо новоприбывшего полностью скрывала тень наброшенного на голову капюшона. Тем, кто смотрел на него сквозь струи горячего воздуха, поднимавшиеся от поникшего костра, казалось, что черный силуэт постоянно колеблется, будто бы не имея сил – или желания? – принять жесткие очертания.

Впрочем, всем остальным казалось то же самое…

Костер, будто израсходовав в яростной вспышке все силы, почти совсем угас. Лишь слабые язычки бледного, почти не дающего света пламени пробегали время от времени по рдеющим угольям. Поляна погрузилась во мрак, особенно густой и непроницаемый после только что угасшего ослепительного всполоха.

– Х-хоурс-с… – свистящим эхом пронеслось над поляной, и стих ветерок, и замерли в страхе лесные обитатели. – Эс туэ минрэ…

– Я звал тебя, Урлан, – подтвердил тот, кто сидел ближе всех к костру. Он говорил на одном из человеческих языков. В последних отблесках угасшего огня его лицо стало похожим на вырезанную из темного дерева маску. Тот, кого он назвал Урланом, склонил укрытую капюшоном голову и проговорил, медленно и четко выговаривая слова:

– Я слушаю тебя, Хоурс.

– Я сделал все, как ты сказал, – негромко, с расстановкой проговорил Хоурс. – Ты оказался прав: они не готовы.

Урлан медленно покивал головой.

– Мы отступились слишком рано, – продолжил Хоурс. – Слишком рано мы предоставили их своей собственной судьбе.

– Они утратили связь с Неведомым, – проговорил Урлан низким шелестящим голосом.

– Увы, это так. Они сбились с пути. Они не стали теми воинами, которые нам нужны. Они поддались страху и предпочли свободе ложную надежность. Они отгородились от Мира Верой и Знанием и променяли живое Чувство на мнимое Понимание. В них нет силы. – Хоурс покачал головой. – Они не готовы.

– Время Великой Битвы близится… – Урлан вскинул голову, и в тени капюшона сверкнули две желтые искры. В полном безветрии угли угасшего костра в мгновенье ока раскалились до бела и выплеснули из себя жаркое пламя. – Лонринги сильны как никогда, и они не упустят благоприятного для себя момента. Нам нужна эта раса. Мы не отдадим ее лонрингам. В грядущих битвах люди должны быть с нами. Или их не должно быть совсем…

Услышав последние слова Урлана, сидящие за спиной Хоурса зашевелились. В их сдержанных жестах, в том как они переглядывались друг с другом, сквозило тщательно скрываемое беспокойство.

Урлан медленно повел головой, будто обводя семерых внимательным взглядом. Под этим взглядом те, один за другим, снова замерли в напряженной неподвижности.

– Кто они, те, кого ты привел с собой? – спросил Урлан, закончив осмотр.

– Они те, кто ближе всего стоит к предначертанному людям Пути. Они те, кто готовы принять нашу помощь, чтобы вернуться на Путь.

– Они воины? – Ни удивления, ни радости не прозвучало в холодном голосе Урлана.

– Они могут ими стать.

– Таких, как они, много?

– Мало, Урлан. Очень мало.

– Времени осталось немного. Человеческая раса может вернуться на нужный нам Путь?

По бесстрастному лицу Хоурса пробежала мимолетная тень неуверенности.

– Я не знаю, Урлан. Я посеял в мире людей семена Силы, но те, в ком они прорастают, считают их проклятьем. Большинство из них просто не способно контролировать наш дар. Даже смутное ощущение близости с безграничной Неизвестностью приводит их в отчаяние и толкает на безумие. Неуправляемая Сила пробуждает в них лишь злобу и ненависть ко всему живому…

– Таковы они все? – Урлан расспрашивал без пристрастия, но сила, звучавшая в его низком голосе, не давала даже помыслить о том, чтобы оставить его вопрос без ответа.

– Нет, – Хоурс едва заметно качнул головой. – Не все. Немногие способны сохранить себя, если и не управляя Силой, то по крайней мере сдерживая ее. Некоторые из тех, кто не стал избранником, находят в себе силы помочь другим удержаться на грани безумия…

– Как? – по тону чувствовалось, что безразличие Урлана дало трещинку.

– Укрепив их волю своим духом.

– Как? – терпеливо повторил Урлан.

– Ценой собственной жизни.

– Ценой собственной жизни… – эхом отозвался Урлан и добавил, не дожидаясь дальнейших пояснений: – Что ж, возможно, мы еще не потеряли этот мир. Возможно… ты пробыл здесь дольше других, Хоурс. Мне видны твои мысли. Но тебе известно так же, как и мне: нет ничего более далекого от истины, чем ясная и четкая мысль, какой бы она ни была. Что говорят тебе чувства? Какова судьба этого мира?

Хоурс смежил веки. Его лицо прорезалось глубокими резкими морщинами, в свете костра кожа его стала похожа на кору дерева, а потом разгладилась и почернела. Ни единый порыв ветра не нарушил неподвижности воздуха, и все же зашелестела листва, заскрипели ветви обступивших поляну деревьев…

Прошло немного времени, и Хоурс открыл глаза.

– Судьба людей еще не решилась, но распутье близко. На переломе времен люди сами изберут свой путь. Выбор, как всегда, будет уделом немногих, остальным не останется ничего иного, как следовать новому Пути…

– Да будет так, – Урлан согласно склонил голову. – Что с другими?

– Они не хотят прихода Лонрингов, но и возвращение людей на путь Воинов их не радует. Они боятся повторения нашей прошлой неудачи…

– Люди не Схаты, – подал голос Урлан. – Мы не повторяем своих ошибок. Человеческий разум способен выдержать бремя Силы. Люди могут стать Истинными Воинами… – И, помолчав, добавил: – Теоретически.

– Древние сомневаются, в этом и, учитывая, что им пришлось пережить, их можно понять, – заметил Хоурс. – Однако это не имеет большого значения. Древние Народы слишком стары для того, чтобы ощутить Изменения и стать реальной силой в грядущей Войне. Они не способны ни помочь нам, ни помешать. Мне кажется, они не способны даже определиться – пока ими правит лишь бессильное раздражение и глухая зависть к избранникам.

– И все же они должны сделать выбор. Их колебания могут быть на руку Лонрингам. Не стоит недооценивать Силу, какой бы малой и косной она нивыглядела. Тот, кто кажется тебе слишком слабым, чтобы стать твоим союзником, может оказаться неожиданно сильным врагом…

– Да будет так, как ты говоришь, Урлан. – Хоурс расправил плечи и поднял лицо к темному небу. – Да станет известно наше решение Древним Народам! Да сделают они свой выбор: либо следовать за людьми по обретенному Пути, либо исчезнуть на веки вечные с лица этого Мира! И пусть решение наше не покажется им слишком жестоким, ибо слишком многое поставлено на карту!

Хоурс опустил голову. Его лицо вновь почернело и на несколько мгновений покрылось жесткими черными перьями, заострившийся нос блеснул в свете костра стальным блеском.

Урлан молча склонил голову, остальные поклонились в ответ.

Костер вспыхнул последний раз и угас окончательно. Полная луна, выглянувшая через несколько минут в прорыв туч, осветила пустую поляну. Покрывавшая ее ровная густая трава нигде не была примята, и лишь холодное пепелище в центре не давало поверить в то, что все только что случившееся было пустым мороком.

Под налетевшим порывом холодного ветра тревожно зашелестели листвой окружавшие поляну черные деревья. Из кроны одного из них бесшумно вылетела большая черная птица и, раскинув широкие крылья, полетела над бескрайним лесом на запад…

«…и настали Великие Сумерки, и Повелители Ужаса воцарились над людьми. И не было в их правленье ни правых, ни виноватых, ни мудрых, ни безумных, ни добродетельных, ни низких, ибо зиждилась власть Повелителей на Законе Хаоса.

И никто не мог знать своей доли. И никто не мог угадать, чем обернутся для него слова и дела его.

И никто не мог выбирать между добром и злом, потому что не было в мире ни добра и ни зла, и не было ни света и ни тьмы, а один только Ужас, объявший собой все сущее.

И было так, пока не зажглась в сердцах людей Истина, дарованная им Светлыми Богами…»

«Воцарение Светлых Богов», первая Книга Священного Девятикнижия

Глава 1

Перевалившее за полдень солнце жарким слепящим светом освещало мощеную белым камнем дорогу, невесть кем и когда проложенную через дремучие Восточные Леса – кое-как обжитую людьми окраину Глухолесья. Плотно подогнанные одна к другой плиты размером примерно полтора на полтора аршина были окаймлены по краю полуистершейся вязью рун незнакомого никому из живущих ныне людей языка. Знойный воздух зыбкими потоками поднимался вверх от разогретого камня. Легкий ветерок, чуть слышно шелестевший листвой вековых дубов, не приносил прохлады. Несмотря на то, что лето не перевалило еще и за середину, трава вокруг дороги уже успела пожелтеть и скукожиться от непрекращающейся вот уже несколько недель редкостной жары. Птицы затихли, пережидая полуденные часы, и лишь кузнечики, не умолкая, ошалело стрекотали в жухлом травостое.

По дороге ехал одинокий всадник. Копыта идущего неспешным шагом гнедого коня выбивали из каменных плит глухой стук, который, слетая с дороги, тут же тонул в обступивших ее зарослях медвежьей ягоды.

Конь не был обременен ни седлом, ни даже уздечкой – похоже, всадник не испытывал в них нужды. Свободно выпрямив спину и небрежно бросив ладони на бедра, он мерно покачивал в такт конским шагам наголо обритой головой и без особого интереса озирал подступивший к дороге лес. Во внешности всадника не было ровным счетом ничего примечательного, за исключением, разве что, его лица. Мало кому из единожды в него взглянувших хотелось увидеть это лицо еще раз.

В отличие от изнывающего на жаре коня, седок, казалось, совершенно не замечал палящего зноя – на его загорелой коже не было заметно ни единой капельки пота. И когда, изредка поднимая голову, всадник с одобрительной улыбкой поглядывал на ослепительное дневное светило, он, как ни странно, совершенно не щурил глаза.

Наряд всадника даже самому внимательному наблюдателю ничего не сказал бы о роде его занятий. Одетый просто, но не бедно, он мог бы быть и охотником, и наемным охранником, и небогатым торговцем, но определено не был ни тем, ни другим, ни третьим. При нем не было ни оружия, ни поклажи, только тощая кожаная сума на плече, да продолговатый сверток за спиной – вот и все добро, которое всадник вез с собой.

Конь тревожно всхрапнул и, невпопад ударив копытом, остановился. Всадник разочарованно вздохнул – так ведь хорошо все шло! – и, наклонившись, похлопал коня по шее.

– Спокойно, спокойно. Я его тоже чую. Ничего страшного, сейчас разберемся.

Соскользнув с конской спины на дорогу, седок постоял, прислушиваясь, потом сделал шаг по направлению к подступившим в этом месте вплотную к дороге кустам. В залитом солнцем переплетении ветвей не было совершенно ничего подозрительного. На взгляд неискушенного наблюдателя.

Вот при стихшем ветерке слегка шелохнулась ветка. Вот чуть заметно дрогнул куст. Сквозь тени листьев проступило на мгновенье что-то еще более темное, чем сами эти тени. Лениво шевельнувшийся ветерок донес едва уловимый кисловатый запах.

Человек на дороге укоризненно покачал головой.

– Ведь вот сам напрашиваешься! – попенял он кому-то скрытому от него стеной придорожного кустарника. Обернувшись через плечо, человек коротко бросил коню:

– Стой тут, я скоро.

Конь скосил черный глаз, прянул ушами и, фыркнув, тряхнул головой. Так, будто ему и в самом деле был понятен смысл человеческой речи.

Человек снял с плеча суму и опустил ее в придорожную траву. Потом поправил сверток за спиной и, недолго думая, нырнул в заросли. Продравшись через кустарник, он оказался в царстве зеленоватой тени, которое охраняли от солнечного света тесно сомкнувшиеся кронами могучие дубы. Человек повел головой и втянул носом воздух. К обычному лесному запаху прели и живого дерева примешивался слабый животный дух.

Человек, бесшумно ступая, неспеша побрел по толстому ковру палой листвы. Ни единый звук не сопровождал его движения, он шел не тревожа опавшие веточки, и даже сухие листья не шуршали у него под ногой. Человек шел, рассеянно помахивая сорванной на ходу веточкой и беспечно поглядывая по сторонам, и если бы не его бесшумный шаг готового ко всему хищника, могло бы показаться, что он вышел на приятную прогулку, не грозящую ровным счетом никакой опасностью. Однако, не пройдя и двух десятков шагов, он остановился, и от его мнимой беспечности не осталось и следа.

Путь ему преграждал лежащий на земле трухлявый ствол толстенного дерева. Снисходительно усмехнувшись, человек присвистнул и негромко хлопнул в ладоши.

Мгновенье спустя из-за поваленного дерева показалась волчья голова. Угрожающе рыкнув, зверь одним прыжком легко перемахнул через ствол и встал перед человеком. Теперь стало ясно видно, что волком зверь не был.

Похожий на волка мордой и очертаниями тела, он был черен как смоль и размерами превосходил самого крупного из серых лесных разбойников само малое раза в два. Не спуская с человека горящих злобным огнем желтых глаз, зверь оскалил вершковые клыки и издал звук, похожий одновременно на яростный рык и приглушенный вой. Человека обдало волной кислого смрада, и он брезгливо поморщился. Звук, исторгнутый звериной глоткой, пробирал до самых печенок и был полон такой лютой злобы, что у того, кто хоть однажды его слышал и умудрился остаться после этого в живых, долго еще шевелились волосы на голове от одних только воспоминаний.

– А не слишком ли обнаглел ты, братец? – ласково поинтересовался человек, глядя на зверя с насмешливой улыбкой. – Неужто не видишь: день на дворе.

Зверь утробно заворчал, недовольный тем, что его знаменитый рыко-вой не произвел на человека никакого впечатления, и без дальнейших препирательств прыгнул, намереваясь, очевидно, одним махом покончить с несговорчивой добычей.

Но не тут-то было. Не ожидавший ничего подобного охотник сам в одно мгновенье превратился в беспомощную жертву. Увернувшись в последнее мгновенье от бестолково щелкнувших клыков и отклонившись в сторону, человек с неожиданной для его худощавого склада силой схватил летящего зверя за загривок и, быстро присев, со всего маху шмякнул того оземь. И, прежде чем зверь успел опомниться, человек коротко ударил локтем и, переломив ему хребет, сразу же отскочил в сторону.

Зверь взвыл и, бессильно щелкая клыками, бешено заработал пока еще послушными ему передними лапами, разрывая лиственный ковер и силясь подползти к человеку. Тот присел на корточки и спокойно заглянул зверю в глаза. Встретившись взглядом с человеком, волк-переросток неожиданно замер. В его желтых глазах, вытесняя ненависть и злобу, вспыхнул запоздалый страх.

– Не признал меня сразу-то? – человек со вздохом покачал головой. – Бывает…

Неуловимо быстро ударив зверя костяшкой указательного пальца в область между глазом и ухом, человек прекратил его мучения. Зверь уронил проломленную башку на изрытую лесную подстилку и затих. Желтые глаза, еще мгновенье назад горевшие злобным страхом, потухли и остекленели…

Человек посидел немного на корточках, задумчиво глядя на черную тушу убитого им зверя, затем, удивленно покачав головой, поднялся во весь рост. Неожиданно откуда-то сверху, из переплетения дубовых ветвей, до человека донесся звук, похожий на растянутое воронье карканье. Победитель мгновенно подобрался, и тут со стороны дороги раздалось короткое испуганное ржание.

– Ах ты ж… – человек стремглав кинулся на звук. Выскочив на дорогу, он увидел, что опоздал: коня нигде не было видно. С противоположной стороны дороги слабо колыхались изломанные кусты. Человек, не раздумывая, нырнул в заросли и почти сразу наткнулся на своего коня.

Несчастное животное, вытянув шею, неподвижно лежало на правом боку. Из разодранного живота на окровавленную землю вывалилась груда дымящихся кишок. На этот раз человек шел, не скрываясь. Конь, услышав шаги, судорожно всхрапнул и, дернувшись, поднял голову навстречу хозяину. Его наполненные слезами глаза с мольбой смотрели на человека.

Тот с досадливым вздохом опустился на колено, и, подхватив одной рукой голову коня, положил другую ему промеж ушей.

– Не успел я, ты уж прости…

Конь протяжно, со стоном вздохнул.

– Спи, – приказал человек, сосредоточенно нахмурив брови. Конь слабо дернул копытом, глаза его потускнели, дыхание остановилось. Человек осторожно опустил потяжелевшую конскую голову на землю и, поднявшись на ноги, повернулся лицом к лесной чаще. Туда уводила рваная цепочка кровавых следов.

– Беги, беги, – мрачно усмехнувшись, пробормотал человек. – От меня не убежишь. В живых я тебя не оставлю, уж можешь не сомневаться.

Выбравшись на дорогу, бывший всадник подобрал свою суму и со вздохом перекинул ее через плечо.

– А так хорошо все начиналось, – пробормотал он без особого, впрочем, сожаления и добавил громче, обращаясь к кроне ближайшего дерева: – Видать и правда недобрые здесь места, коль уж волколаки средь бела дня караулят путников у дороги.

Ответом ему стало согласное воронье карканье.