Текст книги "Цена короны"

Глава шестая
К чему приводит жадность при жертвоприношениях

Точную численность дружины магноса Иеремиуса купцы-эрладийцы не знали. Много, дескать, и конных, и пеших. А сколько много – Хаос ведает…

…Всадники безмолвными серыми тенями двигались сквозь темноту: не звякают подковы, не бряцает оружие, кони – и те не ржут, приучены. Балеог – во главе отряда, впереди него только дозорные, скользят неслышной волчьей поступью, временами возвращаются, докладывают вполголоса: все тихо, можно двигаться дальше.

И так же – вполголоса – убеждал йорд-каана полутысячник иль-Бахр (тот самый, что талантливо изобразил караван-баши):

– Нельзя посылать всех воинов в бой, не зная, сколько врагов и чем они вооружены.

Балеог молча кивал: нельзя, понятное дело.

– Но и после тщательной разведки, мой каан, – продолжал иль-Бахр, – я не советовал бы нападать сразу. Дома помогают и стены, особенно если это высокие стены замка. Надо выманить магноса из них.

– Как?

– Пошлем к нему гонца, мой каан.

– В своем ли ты уме, полутысячник? Наш гонец проживет у магноса ровно столько, сколько надо, чтобы перекинуть веревку через потолочную балку, и подставить то уродливое четвероногое сооружение, о которое жители равнин так любят плющить свои седалища.

– Гонцом будет не наш человек, мой каан.

– Кто же?

– Купец-эрладиец.

– Так-так-так… – Балеог начал понимать суть замысла. – Тот, который странствовал с сыном, конечно же? И он, зная, что наши клинки у горла его сыночка, скажет лишь то, что мы велим… Так?

– Сияющая мудрость йорд-каана высветила до дна колодец моих замыслов.

– Не первый год в походы хожу… И что за весть принесет купец магносу?

– Почти правдивую, мой каан: нечестивые йордлинги грабят сейчас караван со свинцом совсем неподалеку, возле Сандира. А он, купец, чудом вырвался и прискакал за помощью.

– Понятно… Магнос или поскачет на выручку сам, или пошлет большую часть дружины. А мы захватим замок и устроим засаду возвращающимся.

Иль-Бахр завел снова что-то о мудрости повелителя, но йорд-каан оборвал его нетерпеливым жестом. Отличный план… Давно пора бы назначить иль-Бахра тысячником и командиром отдельного отряда, но… Но Балеог не назначит. Слишком тот умный… Умным опасно давать много власти, ничем хорошим не закончится.

* * *

Городок Сандир приткнулся к склону не то большого холма, не то небольшой горы. Впрочем, Балеог, привыкший совсем к другим горам, мысленно обозвал возвышенность «кочкой». Аккуратные домишки под черепичными крышами слабо белели в темноте стенами, обмазанными известью. Нигде ни огонечка, не слышно и не видно ночной стражи на узких улочках. Тишина, лишь изредка взлаивала собака и тут же смолкала, словно и она опасалась, что услышат страшные йордлинги, налетят, ограбят: заберут цепь, миску и припрятанную на черный день кость, а уходя – подожгут конуру.

Балеог вздохнул. Эх, хорошо бы разбудить сонных лежебок, ворвавшись в Сандир – с грохотом копыт, с молодецким гиканьем, с факелами, летящими в окна… Нельзя. Замок магноса неподалеку – стоит наособицу, в десятке лиг, отделенный от Сандира протяженной дубравой. И тревожить до срока обитателей замка ни к чему.

Спящий городок обошли стороной. А в дубраве началось непонятное…

Для начала потеряли дорогу. Сеггер ведает, как это произошло, но потеряли. Вроде только что копыта лошадей ступали по колеям, плотно уезженным колесами возов, – и вот уже невысокая трава, а колеи куда-то делись. Сунулись туда, сюда, – нет дороги! Словно испарилась…

Двинулись напрямую – заплутать трудно, дубрава княжеская, заповедная, давненько не гулял здесь топор дровосека, дубы-великаны стоят редко, и подлеска под их могучими кронами никакого…

Заплутать трудно, однако же заплутали, и очень быстро. Описали круг в темноте и снова вышли к приметному месту, – к дубу с расщепленной молнией вершиной.

Тут йорд-каан сообразил, что без магии не обошлось. Горец даже в темноте, даже в чужих краях никогда не заблудится, лишь бы светили на небе луны да звезды, а ночь нынче выдалась безоблачная.

Купцы-эрладийцы ничем помочь не могли – дальше Сандира не ездили, там у них принимал товар приказчик магноса, там и рассчитывались за привезенный свинец.

Монред подтвердил: да, какую-то магию он в дубраве чувствует. Но разобраться в хитро сплетенных заклинаниях не получается: знать, высокого полета чародей тут потрудился.

Балеог, с одной стороны, порадовался: видно, есть что беречь магносу Иеремиусу, коли не поскупился на магические преграды. Но как те преграды обойти? Этак недолго и проплутать среди дубов до самого рассвета… Надо было все же не жадничать и поднести богам вьючного коня, а то поди-ка, подели на весь небесный пантеон того вшивого ежика, что изловил и прикончил на походном алтаре Монред, – кому лапка достанется, кому хвостик, а кому и вовсе клок шкуры с иголками вместо меха…

Выход, конечно же, нашел иль-Бахр, эта хитрая лиса всегда и везде находила выход. Вернее, в данном случае, – вход, ведущий к замку магноса.

Поступили просто – стреляли из лука вперед, привязав к стреле тоненькую бечевку, – именно так делают йордлинги, когда наводят веревочную переправу через бездонную пропасть или горную реку.

Затем двигались вдоль натянутой бечевки. И казалось: бечева не лежит, как ей положено, вдоль полета стрелы прямо и ровно, – но изгибается, уводит далеко в сторону. Но так лишь казалось…

Преодолевать подобным способом лигу за лигой – занятие не самое легкое и быстрое. Однако же, выпустив стрелу не то в десятый, не то в одиннадцатый раз, йорд-каан уже сбился со счету, увидели: бечевка натянулась прямо, как струна. Магическая преграда закончилась.

А вскоре и дорога появилась…

* * *

Вернувшиеся разведчики доложили: не похоже, что в замке бодрствует готовый к отражению атаки гарнизон. Но сам замок… Громадина. Дворец, обнесенный стеной. Богато живет магнос, ничего не скажешь.

Вообще-то йордлинга замком не удивишь. Дело тут вот в чем: у горцев дворянства, как отдельного сословия, нет, равно как нет и простонародья. Каждый йордлинг – сам себе дворянин, и считает себя полной ровней сайэрам с равнин. Даже свой герб у каждого семейства имеется. Пусть порой простенький, вроде трех перекрещенных стрел, однако и каждая скотина, и каждый невольник помечены тавром с изображением того герба, и на щитах и родовых бунчуках он же красуется. Все как у благородных.

И живут вольные горные дворяне, как и надлежит, в замках. Зимой, естественно, когда заканчивается кочевая тюбеневка на горных пастбищах, и отары овец, неспособных добыть корм из-под снега, возвращаются в селения.

Некоторые глупые равнинные жители, лишь издалека видевшие горы, считают, что живут дикие йордлинги в нищих лачугах, а то и вообще в пещерах, на манер горных троллей. Сами они дикие… У каждого йордлинга, пусть даже совсем не зажиточного, есть свое родовое гнездо, дом-крепость: башня в два этажа, сложенная из дикого камня: на верхнем зимой живут, в нижний загоняют овец при угрозе нападения. У тех, что побогаче, башни уже трехэтажные, а у самых могущественных родов – настоящие крепости из многих башен (в четыре, а то и в пять этажей), соединенных поверху защищенными от стрел переходами…

Отряд приблизился к обиталищу князя Сандирского, и йорд-каан был вынужден согласиться: и впрямь громадина, немногим меньше Йорд-Кале будет… (Балеог мысленно солгал сам себе: даже на вид, не вымеряя стены шагами, замок магноса выглядел обширнее и внушительнее, чем крепость-столица йордлингов.)

Во всей темной громаде – всего три огонечка, три окна в дальнем крыле светятся… И стража на стенах не перекликается, сон разгоняя. Подъемный мост опущен, но так просто на него не попадешь – с наружной стороны въезд перегорожен каменной аркой с воротами, а по бокам от ворот – две караулки с толстыми стенами и узкими окнами-бойницами. Пока нападающие будут ломиться в ворота под стрелами из караулок, гарнизон и мост поднять успеет, и вообще к обороне подготовиться.

Да вот только ни слуху, ни духу того гарнизона. В караулках – темнота и тишина.

– Засада? – полуутвердительно прошептал йорд-каан иль-Бахру.

Можно и такого ожидать. Если как-то прослышал, разузнал магнос, что кочевники на его богатства нацелились, вполне может заманивать незваных гостей.

– Не чую… – шепнул в ответ полутысячник, глубоко втянув воздух ноздрями, словно и впрямь принюхивался. В бою, да и перед боем он выражался коротко, без обязательного «мой каан».

Балеог чутье старого лиса уважал. Не настолько, чтобы полагаться без оглядки на слова полутысячника, но уважал. Он повелительно махнул рукой: выпускайте, дескать, фальшивого гонца.

Коня, на котором предстояло подъехать к замку эрладийцу, загодя прогнали по кругу галопом – чтобы пена с боков, чтобы хрипел загнанно. А самому купцу подбили глаз, порвали и изваляли в пыли одежду – сразу видно, чудом спасся. И очень красочно живописали, как долго и мучительно станет умирать его сын, если отец скажет хоть одно лишнее слово.

Соскочив с седла, эрладиец колотил в ворота кулаками, взволнованно вопил что-то на трех языках вперемешку. Словом, лицедействовал вполне талантливо. Йордлинги наблюдали из темноты – затаив дыхание, держа оружие наготове.

Довольно долго не происходило ничего. Вообще ничего. Словно обитателям замка было абсолютно наплевать на все на свете, кроме своего глубокого и здорового сна.

Затем ворота – не те, что прикрывали мост, но главные ворота замка – тягуче заскрипели петлями, одна створка медленно-медленно поползла в сторону. Вот приоткрылась щель, достаточная, чтобы бочком проскользнул человек, вот она расширилась несколько больше… И наружу показался охранник. Один.

Монред, как уж умел, творил заклинание: проверял, не прячется ли за отпертыми воротами готовый к стремительной атаке отряд. Иль-Бахр нервно теребил рукоять изогнутого меча. Балеог думал, что в лживые глотки принято заливать расплавленный свинец, – и такая казнь окажется весьма подходящей, даже символичной, для купцов-эрладийцев, буде они посмели обмануть йорд-каана.

Охранник оказался не человеком. Орком. Не молодым, сильно прихрамывающим. В одной руке верзила сжимал пылающий факел, в другой – всенепременную дубину. Пока он, приволакивая негнущуюся правую ногу, шаркал к внешним воротам, Монред закончил свои труды и прошептал:

– Никого, мой каан. Никого нет поблизости.

Дохромав до предмостового укрепления, зеленокожий пустил в ход свою луженую глотку, и его слова затаившиеся йордлинги разобрали хорошо, в отличие от невнятных воплей торговца.

Речи орка неприятно удивили Балеога. Магноса, дескать, в замке нет, в отъезде сиятельный магнос, и дружина вместе с ним, разумеется. Так что спасайтесь сами, торговые люди, как уж сумеете, и нечего тут орать под окнами, тревожить ночной покой.

«Волью в глотки свинец, а затем повешу на воротах», – постановил для себя йорд-каан. И гаркнул уже во весь голос, уже не скрываясь:

– Сотня Бойзы, вперед! Захватить ворота, пока не заперты!

Сколько же можно здесь торчать, вычисляя по звездам и конскому помету: есть впереди ловушка или нет? А передовой сотней и пожертвовать по беде можно.

Иль-Бахр хмыкнул не слишком одобрительно после нетерпеливого приказа йорд-каана. Но ничего не сказал.

Услышав из темноты конский топот, хромоногий не пытался поднять в одиночку мост или же принять иные меры для обороны. Опрометью кинулся было обратно, но хромота не позволила развить нужную скорость.

На середине моста орк остановился, оглянулся, – йордлинги уже закинули веревки с крюками на зубцы арки, карабкались наверх. Отшвырнув дубину и факел, зеленокожий подковылял к перилам моста, перевалился, – плюх! – мощный всплеск потревожил кувшинки, застывшие на темной воде рва.

Утонул он, или же сумел выбраться на дальний берег, – никого из атакующих не заинтересовало.

* * *

В поисках поживы йордлинги рассыпались по всему громадному замку. Временами то один, то другой выскакивал с докладом во внутренний двор, где стоял Балеог в окружении сотенных командиров и личных охранников. Сюда же, дабы не убежали под шумок, привели купцов-эрладийцев – бледных и съежившихся от страха.

Доклады воинов не радовали их владыку. В буфетных замка хоть шаром покати, не то что золотой посуды нет, – даже серебряной не нашли. Оловянная, словно у купчишки проторговавшегося… Взломали мощные железные двери с хитроумными запорами – и точно, за ними сокровищница княжеская оказалась. Да только в сундуках там пусто и в ларцах ветер свищет… В оружейной кладовой – старье, хлам, мечишки ржавые да латы покореженные. И мехов драгоценных, редких не нашли йордлинги в гардеробных, и коней благородных кровей не обнаружили на конюшне.

Йорд-каан и сам прошелся покоями замка и увидел достаточно, чтобы понять: жилище магноса напоминает яйцо гурха, которым полакомилась каменная куница, прогрызшая крохотное отверстие в скорлупе и выпившая все содержимое. Так и здесь: стены-скорлупа на месте, а внутри – пустота, взять нечего…

Причем видно, что не так давно жил Иеремиус вполне зажиточно, как и положено вельможному магносу. И утварь имел драгоценную, и гобелены с картинами, – на стенах после них темные пятна еще выцвести не успели. Да и в часовне замковой золото с алтаря и образов словно вчера ободрали.

«Кто же тут поживиться успел?» – ломал голову Балеог, недобро поглядывая на эрладийцев.

Во двор начали приводить пленных, прятавшихся по дальним закоулкам замка. Оказалось их немного: прислуги десятка полтора, несколько воинов – причем все, как и бросившийся в ров орк, немолодые да увечные. И две женщины – молодая и старая – по одежде судя, из благородных. Ни самого магноса, ни мага-алхимика, – не врал, стало быть, хромоногий.

Балеог немедленно учинил схваченным допрос: что тут стряслось, куда всё подевалось и все поисчезали.

Выяснилось – не врали купцы… Почти. В самой малости ошиблись.

В самом деле хозяин замка в короли метит, и все богатства на это дело спустил, и статуи с посудой продал, и шпалеры драгоценные, и драгоценности из шкатулки единственной дочери. Только всё равно не хватало, алхимика привез издалека – мага из ордена Тоа-Дан…

Свинец-то маг извел, но вот золото – ошиблись в том купцы – у него не получилось. Много лесов окрестных на древесный уголь пережгли – а все не тот, не дает нужного пламени. Холодный огонь, дескать, – жаловался тоаданец. Вместо золота или нормального свинца хотя бы – что-то непонятное в тиглях остывало, бурого цвета и на металл вовсе непохожее…

От такой алхимии вельможный магнос слегка ополоумел, очень уж он большие надежды на волшебное золото питал. Снялся с места с приближенными и дружиной, потащил алхимика с его приборами да свинец к Халлиарскому вулкану. Мол, если уж и там тебе холодно будет, сам в жерло отправишься, самозванец!

Халлиарский вулкан?! О-хо-хо-хо… Балеог представлял, где это. Чтобы захватить там магноса с алхимиком, придется пересечь из края в край всю Кандию, растревоженную набегом йордлингов. Да проще и безопаснее раздеться догола и сунуться в пчелиный улей за медом. И неизвестно при том, есть там мед или нет. В смысле, сумел ли алхимик добыть заветный металл… Очень похоже на то, что магнос все-таки связался с шарлатаном.

Тьфу… Стоило копыта коням бить…

А женщины благородного облика – это дочь магноса, значит, с дуэньей, дальней и нищей родственницей.

Дочь – это хорошо, решил йорд-каан. Вдруг все-таки алхимик свинец в золото превратить сумеет? Наверное, тогда магнос пару-тройку возов с золотыми слитками не пожалеет, чтобы выкупить единственную дочку.

Йорд-каан еще раз окинул взглядом замок, разоренный самим хозяином, и решил: о возах с золотом нечего и мечтать. Шарлатанство вся эта алхимия… Подошел к женщинам, поигрывая плетью с отделанной серебром рукоятью.

– Как зовут? – спросил почти даже добродушно.

Старуха молчала и смотрела затравленным зверьком, гадающим, освежуют ли его сейчас и разделают, либо же сожрут целиком, со шкурой и костями. Уймись, кому нужно твое старое мясо?

Молодая держалась получше. Выпрямилась во весь рост, ответила гордо:

– Амилла, княжна Сандирская.

Гордо, но не дерзко. Глупо дерзить тому, чья плеть может быстренько научить покорности… А ничего, вполне симпатичная, решил Балеог. И фигурка, и мордашка… Он оглянулся на соратников. Вроде бы здесь собрались самые верные, самые близкие… И все равно нельзя им полностью довериться… Узнает Дочь Снегов, и… Балеог раздраженно хлестнул плетью по своему сапогу и отвернулся от пленниц.

Полчаса спустя йордлинги покинули замок, увозя юную магнессу. Выла во весь голос старуха-дуэнья, оставшаяся без подопечной, слуги торопливо шарили по кладовым, забирая все, что уцелело при распродаже и не приглянулось йордлингам. В арке ворот покачивались трое повешенных эрладийцев с вырванными языками…

В мирно спящий городок Сандир горцы ворвались, как о том и мечталось йорд-каану: с грохотом копыт, с молодецким гиканьем и с факелами, летящими в окна…

* * *

Беда не приходит одна. Они, беды, любят странствовать стаями, словно ночные хищники, – и если одна беда запустила в тебя зубы, то и остальных жди, не задержатся.

Так думал йорд-каан Балеог, устроив в оазисе Зи-Дайр смотр своему поредевшему войску. Зи-Дайр загодя назначили точкой сбора для возвращающихся из Кандии отрядов – но многие, слишком многие воины гор не смогли туда добраться…

Все тот свиток, полученный от Дочери Снегов… Забыл Балеог ознакомить с ним командиров своих летучих отрядов. Забыл, с кем не случается… И всадники Гойды, молочного брата йорд-каана, невзначай разграбили небольшой городок, принадлежавший магносу Сандивиллу – тому самому, чьи владения строго-настрого запретила тревожить Тейа.

Впрочем, вполне может быть, что свиток ничем и не помог бы, – Гойда не имел обыкновения спрашивать, кому принадлежат дома, которые он грабил, и нивы, по которым топтались копыта его конницы. Что приглянулось йордлингу, вольному горному орлу, – то уже принадлежит ему, что бы на сей счет ни думали недавние хозяева.

Балеог попенять молочному брату не мог. Гойда погиб, и сложили головы почти все его всадники.

У магноса Сандивилла, оказывается, дружина конных панцирников под копьем стояла, – весьма многочисленная, хорошо обученная, готовая к немедленному выступлению. Не иначе как Сандивилл тоже королем стать задумал, да только не при помощи подкупа…

Перебив всадников Гойды, панцирники ударили по разрозненным отрядам горцев. По всей Кандии прокатились, словно горная лавина. Кто из йордлингов пробовал сопротивляться, тех таранным ударом сминали конники в панцирях, украшенных по кандийскому обычаю белоперыми крыльями. Остальные бежали, побросав захваченную добычу. Но многие из них, увлекшись грабежом, забрались слишком далеко вглубь страны, – и не успели пробиться в пустыню.

Если называть вещи своими именами, поход закончился полным провалом. Добычи кот наплакал, половина войска – перебита или в плену… Беда. А еще и лорд-регент принцессу ждет, отчета потребует…

Разве что попробовать всучить ему плененную дочь магноса? Нельзя, слишком рискованно, сама же девица первой и проболтается, кто она на самом деле.

Чтобы хоть как-то восполнить убытки, Балеог приказал разграбить оазис Зи-Дайр – и уж здесь йордлинги постарались… Забрали все, что смогли. Даже припрятанные в самых укромных тайниках драгоценности – хозяева сами показывали их, не выдержав пыток огнем и железом.

Оазис пылал, когда его покидала конница горцев. Тушить пожары было некому, всех уцелевших жителей йордлинги угоняли с собой – те, кто сумеет пересечь пешком пустыню, попадут на невольничьи рынки, ну а кости остальных обглодают гурхи и прочие падальщики.

Схожая судьба ожидала и три других оазиса, лежавших на обратном пути войска. О том, что последний из них, Гаа-Рах, Тейа строго-настрого запретила трогать, Балеог и не вспомнил. А свериться со свитком не мог, где-то обронил его, унося ноги от конных панцирников магноса Сандивилла…

* * *

Нельзя сказать, что Дочь Снегов впала в бешенство, узнав о результатах похода. Столь резких проявлений чувств она себе не позволяла. Просто почувствовала усталость, и бесконечную тоску, и желание бросить все, вернуться к родителям, в родное племя смедлингов… И навсегда позабыть о своем непутевом женихе.

Не бросила и не вернулась. Несколько часов совещалась с Монредом и с премудрым иль-Заахом, исполнявшим при небольшом дворе йорд-каана обязанности первого министра, казначея и, по совместительству, верховного конюшего. О чем говорилось на том совете, никто не узнал, и решения его стали претворятся в жизнь не сразу, – недели через три после возвращения потрепанного войска йордлингов.

Началось с того, что плененную магнессу Амиллу, жившую в Йорд-Кале в скромных покоях на положении не то узницы, не то гостьи, перевели в отдельный роскошный флигель, и приставили вместо двух служанок чуть ли не полсотни, предписав обращаться с девушкой, как с самой почтенной каанум. Дальше – больше: роскошные наряды, украшения, личный повар из пленных аккенийцев, готовящий самые изысканные блюда… А еще – нескрываемая почтительность к юной княжне со стороны Балеога и Тейи.

Прямо ничего сказано не было. Но вскоре по дворцу-крепости пополз слух, неизвестно кем распущенный, пополз и коснулся изящнейшего ушка магнессы: ее отец, князь Сандирский, избран-таки королем! И грозит войной Балеогу, если дочь не вернется немедленно под родительский кров!

Поверили все, и Амилла – в первую очередь, в ее положении очень хотелось поверить… И когда княжну с величайшим уважением усадили в раззолоченный паланкин, тронувшийся из Йорд-Кале в сопровождении многочисленной свиты, взволнованная и обрадованная девушка не сомневалась: очень скоро она увидит луга и дубравы Кандии.

Она бы не столь радовалась, если бы смогла прочитать письмо, хранившееся в серебряном ларце у иль-Зааха, возглавившего сопровождавших магнессу всадников.

Письмо йорд-каана Балеога к Адрелиану, лорду-регенту Туллена

«Бессменный хранитель Тулленского престола, храбрейший рыцарь Церкви, победитель порождений Хаоса и искоренитель ересей, брат мой Адрелиан, – вечно здравствуй на страх врагам!

Похвальный обычай осыпать друг друга подарками, будучи надежнейшим основанием дружбы и взаимного доверия между владыками, повелевает нам прежде всего высыпать на ковер приязни отборнейшие жемчуга приветствий и изумруды лучших пожеланий, которые и просим принять благосклонно. Единственная цель этого послания есть нижеследующая. Цветник сердца нашего, не орошаемый водой известий о здоровье друга и брата нашего Адрелиана, иссох совершенно: посему, кланяясь сказанному другу, желаем знать, в каком положении находится вышеупомянутое здоровье, дабы увядшие почки реченного цветника вновь могли расцвести во всей красе и привлекать к себе соловьев радости и наслаждения. А поскольку ныне не о чем больше писать, и дела никакого в виду не имеется, то желаем, чтобы Пресветлый Сеггер упрочил ваше могущество до дня представления света.

Раб Божий

Балеог

Р.S. Мы недавно воротились из похода на еретиков и врагов веры кандийцев, коих при помощи Пресветлого Сеггера разбили в прах, уничтожили и искоренили совершенно. За совершение столь благого дела Пресветлый даровал нам несметную добычу и целую тьму невольников. Плененная при этом случае дочь короля кандийцев, наследница многих магноратов, земель и замков, при сем прилагается. Судьба не дозволила нам в этот раз похитить заодно и королеву-мать кандийцев, ибо та при вести о наших победах скоропостижно скончалась от огорчений и желудочной колики; приносим извинения в оплошности.

Р.Р.S. Добыча наша бессчетна, но в последний победоносный поход мы замучили и потеряли почти всех лошадей наших, будущей же весной намерены, во славу Сеггера, искоренить и совершенно уничтожить безбожный Соултрад. Совершения этого благочестивого подвига требуея самых лучших лошадей и наличных денег. Тулленские лошади славятся своей быстротой и силой. Находимся также в необходимости занять где-нибудь денег. Нам довольно четырех, шести, много двадцати тысяч золотых содаров.

Р.Р.Р.S. Вина эрладийские славятся во всем мире своим вкусом и чудесной изысканностью букета: здесь же они редки, и в настоящее время, после войны между Тулленом и Аккенией, нельзя достать этих вин ни за какие деньги. О чем извещается.

Р.Р.Р.Р.S. Повторяем бесконечно поклон наш дражайшему другу и венценосному брату, и с тревогой ожидаем известия об упомянутом бесценном здоровье, как единственной цели сего послания».

Балеог, подписывая сочиненное иль-Заахом письмо, прочитал, – сплюнул, выругался, и не вернул перо в чернильницу, а в сердцах зашвырнул в угол. Тейа, напротив, осталась совершенно довольна.