Текст книги "Мысли об улучшении быта помещичьих крестьян Тверской губернии, изложенные Тверским губернским предводителем дворянства Уньковским и Корчевским уездным предводителем дворянства Головачевым"

Мысли об улучшении быта помещичьих крестьян Тверской губернии, изложенные Тверским губернским предводителем дворянства Уньковским[1]1
  Унковский Алексей Михайлович (1828–1893) – юрист, известный общественный деятель. Окончил юридический факультет Московского университета (1839). Работал в Главном архиве Министерства иностранных дел. Позднее избирался тверским уездным судьей. В феврале 1857 г. был избран предводителем дворянства Тверской губернии, активно поддержал проекты освобождения помещичьих крестьян с землей и стал одним из лидеров русского либерализма. По его инициативе был образован Тверской губернский комитет по улучшению быта крестьян, деятельность которого способствовала объединению прогрессивных элементов в дворянстве. Унковский совместно с А.А. Головачевым выработал проект «Положения об улучшении быта помещичьих крестьян». Мнение Унковского о необходимости ввести одновременно с освобождением крестьян земское самоуправление и независимый гласный суд властям казалось слишком смелым. В конце 1859 г. он был подвергнут полицейскому надзору и до сентября 1860 г. находился в ссылке в г. Вятке. Накануне опубликования Манифеста об освобождении крестьян он был прощен, но отказался от предложенных ему государственных постов и занялся адвокатской деятельностью, защищая в суде интересы крестьян. В дальнейшем исполнял обязанности присяжного поверенного в Санкт-Петербурге.


[Закрыть] и Корчевским уездным предводителем дворянства Головачевым[2]2
  Головачев Алексей Адрианович (1819–1903) – общественный деятель и писатель. В 1856 г. был избран предводителем дворянства Корчевского уезда Тверской губернии, принимал деятельное участие в подготовке крестьянской реформы 1861 г. Позже Головачев управлял контрольными палатами Псковской и Саратовской губерний, а затем состоял директором от правительства в правлении Донецкой железной дороги. Напечатал ряд статей в популярных тогда изданиях «Русский Вестник», «Вестник Европы», «Слово», «Русская Мысль» и др. Изданы также статьи по крестьянскому вопросу, «История железнодорожного дела в России».


[Закрыть]
1857 г.

Важность вопроса и значение его для России

Циркулярные отношения министра внутренних дел губернским предводителям дворянства от 24 ноября и 8 декабря задают вопросы, которые касаются интересов не только дворянства и помещичьих крестьян, но всех вообще сословий, всего административного и полицейского порядка в государстве. Стоит вспомнить, что теперь должны обсуживаться участь 20 миллионов жителей и судьба будущего экономического быта России. Все стороны общей государственной жизни народа касаются этих вопросов, и следовательно, потребуют реформ, тем более существенных, чем более их связь с интересами помещиков и земледельцев. В таких обстоятельствах каждый истинный сын отечества обязан сказать правительству все свои верования прямо и откровенно, без всякой боязни и утайки, объяснить все, к чему, по его мнению, может и должно вести обсуждение настоящего вопроса и вместе с сим показать, если имеет в виду, какой способ он считает возможным и более удобным для перехода от старого порядка к новому.

Необходимость упразднения крепостного права

Необходимость освобождения крестьян очевидна. Стоит лишь сравнить нынешние отношения крестьян к помещикам с теми, которые существовали лет за 20-ть перед сим, и всякий беспристрастный человек убедится, что патриархальные начала, на которых основываются эти отношения, слабеют с каждым днем и, боже сохрани, если они исчезнут, и мы не постараемся их заменить новыми, более рациональными.

К чему же отнести, к чему приписать это ослабление патриархальных начал, прежде так тесно связавших помещика с крестьянином? Здесь время и просвещение имеют важное значение. Образ жизни, характер, привычки, потребности народа – все изменяется, а с ними изменяется и направление народного труда. Зависимость одного частного лица от другого в младенческие эпохи народов есть факт всеобщий. Но как бы ни был порабощен народ, все часть его с известным временем нечувствительно освобождается, и возле труда обязательного является труд свободный. Этот свободный труд, не имея возможности соперничать с трудом обязательным в одной и той же промышленности, переходит к другим родам деятельности. Таким образом, в одной промышленности, обеспеченной вследствие обязательного труда достаточными выгодами, забот об улучшении не прилагается; все идет рутиною, допотопный порядок и невежество остаются нетронутыми и полагают непреодолимую преграду всякому успеху. В других же сферах деятельности предприниматель, не имея верного обеспечения в неволе ближнего, старается вознаградить себя улучшениями всякого рода (вот причина, почему наше сельское хозяйство на такой низкой степени в сравнении с другими отраслями промышленности). Успехи в других родах деятельности порождают необходимость усовершенствований в промышленности отсталой и вызывают мнения о вреде труда обязательного. Выше было сказано, что просвещение здесь имеет также свое значение. Просвещение не может проникать одинаково все слои общества: помещики, как люди с большими средствами, должны были необходимо уйти далеко вперед от своих крепостных людей и начать жизнь совершенно иную. Прежде помещики жили жизнью, если неодинаковою с их крепостными людьми, то, по крайней мере, близкою к их жизни и имели с ними много общего. Теперь с каждым шагом помещиков на пути к просвещению, эти два класса все более и более расходятся между собою в жизни и образе мыслей. Вместе с тем цивилизация, проникая и в низшие слои общества, порождает в крепостном сословии сознание несправедливости существующих отношений, чему способствует соседство свободных сословий. А так как цивилизация и соседство свободных сословий суть явления необходимые, то и сознание несправедливости крепостного права есть также необходимость и растет с временем.

Вот внутренние, исторические, необходимые причины ослабления тех начал, на которых держится крепостное право. Они незаметно ослабляют патриархальные связи помещиков и крестьян; но есть еще причины другие, внешние, происходящие от сознательной деятельности или самого общества, или правительства. Общее сознание несправедливой зависимости и желание сколько-нибудь оградить личность от произвола и насилия порождают ряд мер законодательных, которые, ограничивая власть владельцев, явно разрушают в народе сознание законности крепостного права и порождают антагонизм между помещиками и крестьянами. Этот антагонизм вследствие необходимости самых мер является, в свою очередь, необходимостью и существует более или менее повсеместно, скрываясь в глубине души. Хотя явной борьбы еще нет, но попытки к ней являлись уже в некоторых местностях[3]3
  Всего в 1850–1857 гг. по России было зафиксировано 514 волнений помещичьих крестьян. См.: Крестьянское движение в России в 1850–1856 гг. Сб. документов. М., 1962. С. 732–733; Крестьянское движение в России в 1857 – мае 1861 гг. Сб. документов. М., 1963. С. 736.


[Закрыть]. Зато язва общественной деморализации начинает свое дело. Крепостной человек, будучи бесправным в отношении к своему господину, сознавая в глубине души незаконность его власти и нуждаясь в необходимом, остается в невежестве и против власти может прибегать лишь к лжи, обману, воровству и плутням. Владелец, имеющий в своем имении и полицейскую, и судебную власть, обличая часто эти пороки, принужден обращаться к телесным наказаниям, при повторении которых теряет всякое уважение к личности человека, ему принадлежащего; обязанный же государственною службою он переносит и в служебную деятельность это неуважение к личности человека. Руководствуясь произволом в своих отношениях к людям, ему принадлежащим, он переносит, по привычке, этот произвол и на службу. Таким образом, крепостное право порождает естественным путем недобросовестность чиновников и, следовательно, недоверие к ним народа. Даже свободные сословия не имеют сочувствия к дворянству, ибо будучи ближе по степени образования и образу жизни к лицам зависимым, они естественно тяготеют более к сим последним. Вот следствия настоящего положения вещей, откуда прямо вытекает необходимость упразднения крепостного права. В этом немногие сомневаются. Эти немногие редко возвышаются мыслию над тем, что существует. Привычка к обыденному порядку, при отсутствии всякой мысли вне этого порядка, порождает страх за будущее. Страх этот извинителен, потому что общество не имеет ни малейшего понятия о тех началах, которыми будет руководствоваться правительство в экономической, финансовой и административной жизни государства. Выбор пути для перехода и объяснения с правительством с полною откровенностию должен уничтожить последние опасения.

Невозможность постепенного освобождения крестьян

Теперь является вопрос: каким путем придти к новому порядку вещей. Возможно ли улучшение быта помещичьих крестьян без совершенного освобождения их от власти помещиков и возможен ли в этом случае постепенный переход, как предлагает правительство, или нужно разом и совершенно прекратить зависимость? С первого взгляда кажется, что постепенный переход, без нарушения всех хозяйственных отношений землевладельцев к работнику, есть лучший, но чем глубже мы вникаем в существующий порядок и в будущие отношения этих двух сословий, тем более убеждаемся в противном. Выше мы видели, что полумеры для ограничения власти помещика и ограждения личности крестьянина, в сущности необходимые, порождают антагонизм, ибо поселяют в крестьянине уверенность, что правительство желает его освобождения, но что помещики противополагают этому все возможные препятствия. Настроение в этом смысле крестьян в настоящее время до того сильно и неведение их в законах так велико, что самые неосновательные поводы, не имеющие даже и тени здравого смысла, принимаются ими за полное доказательство для отыскивания вольности, а с тем вместе является и полное неповиновение. В настоящее время довольно, чтобы крестьяне подали какую-нибудь просьбу об освобождении, и они совершенно убеждены в том, что повиновение помещику лишит их свободы и даже составит преступление против Особы Государя Императора. Всякому, кто бывал при увещании таковых крестьян, конечно, удавалось слышать следующие слова: «Что же я буду против великого Государя, если, утруждая его просьбою, обяжусь повиноваться помещику». И никакие убеждения не только местных властей, но даже лиц, командируемых по Высочайшим повелениям, не могут заставить его верить, что он обязан повиновением. Крестьянин ложится с крестом под розги, повторяя, что святые больше терпели. Наконец, когда уже меры строгости превышают человеческое терпение, тогда только крестьянин покоряется необходимости. Такое настроение крестьян есть плод разных полумер, принятых в последнее время правительством для ограничения помещичьей власти, полумер, в сущности, вовсе недействительных, и хотя можно сказать, что борьбы между дворянством и крестьянами еще нет, но она уже наготове. Переходное состояние, которое предлагает правительство[4]4
  В соответствии с рескриптами императора Александра II от 20 ноября и 5 декабря 1857 г. отмена крепостного права должна была проводиться «постепенно, шаг за шагом», «осторожно и благоразумно».


[Закрыть], породит повсеместно то, что теперь является в редких случаях и приведет к совершенной анархии. Ненависть между двумя сословиями, обязанными жить вместе и на добром согласии которых должно основываться все благосостояние государства, поселится окончательно. Улучшить быт крестьян без их освобождения, оградить крепостного человека от произвола помещика, не уничтожая вовсе его власти, согласовать свободу и неволю, полицейскую и административную власть помещика и самостоятельность крестьянина – задача чисто невозможная; а между тем эта-то задача и лежит в основании идеи постоянного[5]5
  Очевидно, в тексте допущена описка: вместо слова «постоянного» должно стоять «постепенного».


[Закрыть] перехода от зависимости к свободе. Крестьяне переходного состояния должны получить право жаловаться на помещика и вместе с тем подлежат его полицейским взысканиям. Возможно ли такое положение? Да и к чему поведет это право жалоб? Может ли существовать беспристрастный суд, когда он будет в руках чиновников, которые также помещики? Возможно ли допустить беспристрастный суд, когда власть и подчинение должны остаться и после суда? Сверх того, давно уже в народе ходят слухи, что он должен быть свободным. Он чувствует, что наступило время, в которое он может надеяться на лучшую участь, ожидает этого со спокойствием и с твердым убеждением, что это необходимо. Можно ли при этом настроении народа поставить его в полузависимость и растолковать ему необходимость этой полузависимости в видах административных? Он не поймет как этих целей, так и их необходимости, а что всего хуже, он не поверит, что на это есть Высочайшая воля. Он будет разочарован в своих ожиданиях, и негодование вследствие этого разочарования обратится опять на помещиков, в которых он увидит своих притеснителей. Неминуемым следствием такого положения дел будет совершенное нарушение всего хозяйственного порядка, который желают поддержать постепенным переходом к свободе, и притом разрушение не временное, которое бы могло пройти, как скоро уляжется брожение умов, – нет! Разрушение, порожденное ненавистью, следовательно, на долгое время, если не навсегда. Остзейские провинции[6]6
  Имеются в виду три губернии Российской империи: Курляндская, Лифляндская и Эстляндская (современные государства – Латвия и Эстония). В соответствии с законами 1816–1817 гг. и 1819 г. крестьяне этих губерний получали личную свободу. Однако земля оставалась в руках у помещиков, у которых крестьяне вынуждены были брать ее в аренду


[Закрыть] не могут служить в этом случае примером. Не говоря уже о том, в какой мере сносно настоящее положение тамошнего работника и лучше ли оно в сравнении с положением помещичьего крестьянина в Тверской губернии (что подлежит большому сомнению). Следует заметить, что остзейский крестьянин до сих пор находится еще в переходном состоянии. Преимущественный способ отбывания крестьянами Эстляндской губернии господских повинностей есть барщина, и помещик может подвергать неисправных работников телесному наказанию. Такое положение после долгих стремлений к освобождению и самый продолжительный срок переходного состояния вовсе не говорят в пользу подобного учреждения. Где то хваленое освобождение, когда существует барщина и розги? Этого освобождения не было и нет! Оно существует только на одной бумаге. Во всяком случае, это переходное состояние возможно было в Остзейских провинциях, но не у нас. Там крестьянин относился к помещику как раб; он сделался им вследствие завоеваний. Там крестьянин принадлежит к одному племени, а помещик к другому, и крестьянин никогда не считал себя собственником той земли, на которой жил. У нас наоборот, крестьянин никогда не был в полном смысле рабом, сословие русских помещиков не есть сословие завоевателей, а потому отношения между ними и крестьянами должны были образоваться более мягкие, на началах патриархального быта, и крестьянин наш, будучи всегда владельцем земли, а не батраком, привык себя считать собственником земли. Для него положение остзейского батрака будет невыносимым. Сверх того, количество крепостных в трех остзейских губерниях, поставленных в такое положение, совершенно ничтожно в сравнении с десятью миллионами душ великороссийского крепостного сословия. Что могли сделать остзейцы? Они были поставлены в совершенную необходимость подчиниться безропотно своей участи, даже если и не были ею довольны. Будет ли это так у нас – отвечать трудно. Из всего этого ясно, что постепенное освобождение крестьян представляет такие опасности, которыми рисковать не следует. Совсем другое дело переход решительный, так, чтоб между крестьянином и помещиком не оставалось никаких отношений, кроме могущих установиться впоследствии по обоюдному соглашению. Такой переход не породит никаких неудовольствий со стороны народа. Возможность разрешения вопроса этим способом рассмотрим ниже, а здесь будем разбирать предположения, сообщенные правительством.

Увольнение с одной усадебной землей не представляет гарантии для свободы крестьянина

Возможно ли увольнение крестьян с одной усадебной землей? Рассматривая предположение правительства в этом отношении, мы видим, что усадебная земля предоставляется крестьянам в избежание вредной подвижности и бродяжничества. Достигается ли эта цель? Отвечать на это возможно по рассмотрении всех отношений крестьянина к помещику. Мы видим, что крестьянину предоставляется вся усадебная земля в собственность и вместе с тем право на пользование участками земли, принадлежащими помещику, и вознаграждение, которое он должен платить деньгами или работою за владение этими участками, определяется комитетом. Если такой обязательный наем земли будет временным, то по окончании переходного состояния он заменится добровольным соглашением и, в таком случае, на нем не следует останавливаться, хотя бы неудобства его и были очевидны. Неудобства могут быть оправданы административными целями, если они непродолжительны. Если же этот обязательный наем помещичьей земли будет вечный, то где же свобода крестьянина? В таком случае земледелец или община крестьян должны, несмотря ни на какие обстоятельства, в которые может поставить их судьба, по чужому усмотрению, нести обязательства, которые принять на себя, быть может, не желают. При этом надо вспомнить, что обязательства, в которые таким образом будет поставлен человек, будут обязательствами не временными и преходящими, но обязательствами на всю жизнь, и от которых зависят все средства существования человека. Если наука осуждает все возможные ограничения свободы при размене услуг, даже маловажных, то как же допустить это ограничение в вопросе: быть или не быть? И какая возможность, какие средства определить справедливую цену услуг без взаимного соглашения заинтересованных сторон? Какой добросовестный человек возьмет на себя эту обязанность? Ошибки, злоупотребления будут встречаться на каждом шагу и упадут всею своею тяжестию на бедных тружеников, не имеющих никакой возможности представить на вид ценителей все те мелкие подробности, от которых могут зависеть цены на наем земли в известной местности. Из этого видно, что вместо освобождения крестьянин при таком положении вещей будет подчинен еще большему произволу, нежели в крепостном состоянии, когда собственная выгода помещика требовала, чтобы крестьянин не приходил в разорение. Всякий комитет при определении количества вознаграждения необходимо должен руководствоваться известными правилами; но разве возможно предположить, чтобы все условия земледельческого быта могли быть подведены под одинаковые правила? Словом, здесь произвол одного заменится произволом многих, с тою только разницею, что этому одному были знакомы все подробности, все мелочи этих условий, от которых зависит благосостояние земледельца, а этим многим почти ничего не известно. Из этого ясно, что добровольное соглашение здесь необходимо и что с окончанием переходного срока оно должно быть допущено. Посмотрим же, насколько обеспечивается свобода крестьянина при этом порядке вещей? Оседлому человеку, имеющему свой дом и хозяйство, не все равно нанять землю где бы то ни было. Для него необходима именно та земля, которая окружает его оседлость. Здесь он имеет одобрение[7]7
  По всей вероятности, вместо слова «одобрение» должно стоять «удобрение».


[Закрыть], вывозка которого составляет значительный труд; сюда только он может выйти и выгнать скот во всякое время. В разнообразном сельском хозяйстве сколько есть невыгод и неудобств, когда земля чужого владения не только окружает, но даже подходит близко к оседлости. Представим себе несколько человек людей, которым принадлежит в собственность средняя комната большого дома и которые не имеют средств из нее переселиться, между тем как все остальные комнаты находятся в распоряжении другого владельца. Вот положение крестьян, уволенных с одной усадебной землей. По необходимости они должны будут соглашаться на всякие условия, которые вздумается назначить помещику. Если бы еще наш крестьянин не имел никакой собственности, если б он был бездомным работником, то тогда он не принял бы тягостных условий помещика и не[8]8
  Очевидно, описка: частица «не» перед словом «перешел» лишает рассуждение смысла.


[Закрыть] перешел бы к другому, предлагающему ему более выгодные. Но теперь он имеет клочок земли, принадлежащий ему в собственность, на котором устроен его дом и заведено все его хозяйство. Не говоря уже о привязанности нашего крестьянина к месту своей родины и общине, к которой он принадлежит от рождения, не говоря о связях родства и знакомства, которые оставить для него будет тяжело, он не может переселиться на другую землю без совершенного разорения. Вся его постройка на месте имеет одну цену, а при перевозке едва ли сохранит и треть этой цены. Наконец, самая перевозка разве не отнимет у него времени, которое для него дороже собственности и сполна посвящено заботе о насущном пропитании себя и семьи своей. И что он будет делать с купленным им клочком усадебной земли, который он должен оставить? Может ли он найти для него покупателя за настоящую цену, когда известно, что он поставлен в необходимость продать его? Все эти соображения заставят его постоянно соглашаться на все тягостные условия до тех пор, пока у него останется какая-либо собственность. Спрашивается, где же тут свобода крестьянина и улучшение его быта?

При недостатке оседлости неизбежно уничтожение характера земледельца

В таком положении вещей крестьянин будет поставлен в необходимость выбирать одно из двух: или, оставаясь земледельцем, придти к совершенному разорению, или, продав свой скот и все земледельческие орудия, обратиться к торговле, ремеслам и заработкам даже потерею своего огорода. Само собою разумеется, что он изберет последнее средство, и тогда останется ли в нем земледелец. Нет, он обратится в того же бездомного батрака, подверженного всем бедствиям бродячей жизни, которую правительство желает предупредить. С полным убеждением можно сказать, что одна усадебная земля не может иметь достаточного залога для того, чтоб крестьянин сохранил свою оседлость. Представим же себе десять миллионов ревизских душ или двадцать миллионов жителей, принадлежащих сельскому населению, не имеющих ни малейшего обеспечения в средствах существования и никаких общих интересов с остальным народонаселением России! Не нарушит ли такое положение вещей весь хозяйственный порядок, о поддержании которого заботится правительство? И не доставит ли оно крестьянину вместо свободы самую тяжкую неволю. Такой порядок вещей изменит весь характер нашего крестьянина. Он убьет в нем земледельца и обратит его в горожанина или бездомного батрака. Прибавим ко всему этому, что наш крестьянин привык себя считать собственником владеемой земли. Причину этому надо искать во всей исторической жизни народа: вспомним одно только, что, может быть, значительная часть наших крестьян поступила в крепостное сословие с землею, которая им принадлежала в собственность. Легко ли и возможно ли им будет отказаться от мысли, что владеемая ими земля принадлежит им в собственность, от того убеждения, которое охватило весь их быт, слилось со всем их существованием? Только увольнение крестьян с землею, обеспечивающею им по крайней мере средства пропитания, доставит им возможность сохранить настоящий хозяйственный быт, служащий твердым залогом будущего благоденствия России, и примирит их с дворянством, с которым они должны будут иметь много общих интересов как мелкие землевладельцы с богатыми. Вместо борьбы между этими сословиями образуется союз, из которого государственная жизнь будет почерпать новые силы на пути к ее развитию.