Текст книги "Чистые формы невозможного. Идущий в никуда"

Гарри открыл глаза. Затхлое помещение подвала, после увиденных им бескрайних небесных просторов, казалось ещё меньше и темнее, чем раньше. «Похоже, у меня появилось склонность к клаустрофобии», – подумал Гарри и улыбнулся. Гарри опустил взгляд. Ничего не изменилось за время его отсутствия в этой реальности. Он лежал на алтаре, рядом стояла обнажённая Люсьен с жертвенным кинжалом в руках, с которого капала его кровь. Её глаза были крепко зажмурены, а по щекам текли слёзы. Вот кинжал в её руках повернулся и уперся острием под левую грудь.

– У меня нет другого пути, – прошептала она и отвела кинжал для удара.

Гарри вскочил с алтаря и схватил её за руку.

– Нет, Люсьен, не надо. Не делай этого!

Глаза Люсьен широко распахнулись. В них по очереди отразились страх, удивление, недоверие, а потом полыхнула бешеная радость. Она с визгом бросилась ему на шею, и они покатились по полу.

Странник медленно шествовал среди белого тумана. Он столько уже прошел и пройдет ещё очень много. Он прожил тысячи жизней, прежде чем стать Странником. Тысячи имен жили в его голове. Но только одно, самое первое, до сих пор откликалось в его сердце. С этого имени начался его путь. И это имя ведет его по выбранному пути. Гарри Джереми Паркс – так его когда-то звали.

Урок Гарри Паркса

Серый Странник стоял посреди клубящегося тумана. Порой в разрывах облаков сверкало яркое золотое солнце. Странник стоял на небольшом уступе скалы и смотрел в бездонную глубину. Последнее время что-то происходило в окружающем его пространстве и времени. Что-то такое, чего он не мог объяснить. И это очень сильно мешало его сосредоточению. Больше всего раздражало то, что он не мог определить мешающие факторы. Для него это было абсолютно новым восприятием. Само состояние раздражительности сильно его удивляло. Он давно уже забыл, что такое человеческие чувства, и считал, что избавился от них навсегда. Столь явное их проявление приводило его разум в замешательство. Он совсем уже забыл, как это, уметь чувствовать. Проявление человечности застало его врасплох, заставило пересмотреть свои планы и задуматься над причиной этих странных и непонятных явлений.

Сначала он подумал, что это реакция его сознания на попытку влияния извне, но сколько ни пытался, так и не нашел никаких признаков и подтверждений этой мысли. Видимо, проблема была в нем самом, в каких-то глубинах его неподвластного всеобъемлющего Я. С каждым мгновением вечности это беспокоило его все больше и больше. Чувства захлестывали его всё чаще и чаще. Неожиданно для себя он вдруг обнаруживал, что веселится и огорчается без причины, что выражает свои эмоции: восторги и страхи, блаженство и раздражение, уныние и возбуждение.

Он все чаще приходил на это место, на ту самую скалу, откуда провожал своё первое проявление личности – несмышленого, неокрепшего духом и разумом Гарри Паркаса. Почему-то именно его Странник вспоминал чаще всего. Что-то было в истории с Гарри такое, что он упустил из виду. Видимо, он допустил серьёзную ошибку в отношении Гарри. Именно с того момента в его бытии начались странные изменения. Именно с того момента он потерял покой.

На короткое мгновенье клубы тумана раскрылись, яркий луч солнца резанул Странника по глазам. Жуткая боль пронзила тело Странника, скрутило судорогами мышцы, погрузила разум в состояние нокдауна. Но Странник не был бы Странником, если бы сдавался так просто. Он прекрасно понимал, что боль лишь игра разума, наведенная кем-то псиматрица. Его тело не имело материального воплощения и не могло испытывать боль или другие ощущения, присущие лишь материальным, живым объектам. Голова прояснилось, он понял, что падает со скалы в бездну, летит вниз, раскинув руки. Сознание плыло и металось, не давая возможности сосредоточиться. Новая волна боли начала подниматься от ног и, дойдя до груди, выплеснулась наружу потоком раскаленной лавы. Падение ускорилось, как будто кто-то повесил ему на грудь тяжелую могильную плиту.

Как ни странно, но это принесло облегчение. Измученное тело стало наполняться приятной прохладой. Там же, где зарождалась боль, появилось наслаждение. Оно росло и ширилось, наполняло все тело радостью и блаженством. Напор ощущений ударил в голову, и Странник закричал в порыве божественного восторга. Странник почувствовал, как на спине между лопаток вспухает пузырь блаженного покоя. Еще мгновение – и до его слуха донеслось тихое хлопанье крыльев.

Странник распахнул глаза. Яркие прекрасные звезды сияли вокруг, а внизу, под покровом курчавых облаков, расстилалась Земля. Реки, как голубые жилки, опутывали паутиной безграничные просторы. Прекрасные зеленые леса дарили прохладу и покой. Бескрайний океан укрывал планету, как мать укрывает дитя одеялом. Прекрасный мир! Какой прекрасный мир!

Так он и падал: грудь горела от нестерпимого жара и боли, а спина наполнялась блаженством и прохладным покоем, обласкиваемая мягкими крыльями. Земля приближалась. Еще несколько секунд и…

Страшный удар заставил завибрировать стоящие рядом дома. Истошно заорали сигнализации, стоявших вдоль тротуара машин. В домах загорелись окна. Вдалеке завыла полицейская сирена. Израненное тело шевельнулось на асфальте, и хриплый тихий голос произнес:

– Вот я и снова дома.

Уже пятнадцатый день Странник находился в палате госпиталя Святого Франциска в Кёльне. Его тело выздоравливало, но его сознание все больше погружалось в прострацию. Врачи обещали сегодня вечером снять бинты с его лица, и он наконец-то сможет взглянуть глазами на этот мир. Пятнадцать дней мрака и страха заканчивались, но что ждало его дальше? Все это время Странник пытался понять произошедшее с ним, пытался найти смысл случившихся событий. Тому, кому не выпало счастья быть низвергнутым с высот нереальности на грешную Землю, трудно было понять испытываемые Странником эмоции. Его мозг лихорадочно искал ответы, на неформулируемые вопросы. Его сознание металось из крайности в крайность, не решаясь принять предложенную кем-то реальность. Да и не знал он никого в своём бытии, способного на подобное изменение.

Самое страшное для Странника было то, что за эти пятнадцать дней он обнаружил, что теряет свою иную личность. Огромные куски выпадали из памяти вмести с хранящимися там знаниями, которые он собирал так кропотливо в течение тысячи своих воплощений. Каждый новый день просыпаясь, он обнаруживал новые дыры в своём вечном подсознании. Его тело вновь было человечным и утратило привычные характеристики. Страннику пришлось заново учиться чувствовать себя человеком. Он понимал, что для принятия решения и воплощения каких-либо действий оставалось все меньше и меньше времени. Скоро он не сможет вспомнить даже простейших космогонических законов и перестанет осознано влиять на окружающий мир. Он чувствовал себя китом, запертым в консервную банку физического тела. Одно он понял точно, в данной ситуации виноват он сам. Никто из высших сознаний не пытался избавиться от него. Истоки проблемы нужно искать внутри самого себя. Он сам каким-то образом спровоцировал случившееся. Он должен что-то исправить, что-то изменить в этой реальности, чтобы вернуться обратно.

Его размышления прервал стук в дверь. Странник, не вставая с кровати, мысленно коснулся двери, разрешая ей открыться. Через минуту стук повторился. Тонкий женский голос пропищал сквозь дерево двери:

– Молодой человек, это сестра Мэри, я могу войти?

Странник резко сел на кровати. Что же это происходит, он уже не влияет на мир даже простейшими средами сознания. Ужас полыхнул глубоко внутри, дрожь пробежала по телу. Он открыл рот и произнес хриплым голосом:

– Да, войдите.

Заскрипела открываемая дверь, и по полу процокали подкованные каблучки женских туфель. Вслед за ними раздались размеренные мужские шаги. Странник напряг внутреннее зрение, и в его сознание появилась фигура высокого седовласого мужчины в белом халате.

– Добрый день, профессор Грофман.

– Добрый день, незнакомец. Не могу понять, каким образом Вы умудряетесь определять, кто пришел, но Вы еще ни разу не ошиблись.

– Это многолетняя практика, профессор.

– Многолетняя? Значит, Вы все-таки что-то вспомнили из своей прошлой жизни?

– Нет, профессор. Просто я сделал логический вывод.

– Да, и какой?

– Если я это могу делать, значит, это последствия прошлого большого опыта.

– Это бы звучало вполне правдоподобно, уважаемый незнакомец, если бы не одно но.

– Какое «но», профессор?

– Судя по вашей внешности, Вам не больше 16—17 лет, а значит, и особого опыта у Вас быть не может. Тем более многолетнего.

– Что? Я не ослышался, профессор: шестнадцать лет?

– Да, именно, вы услышали правильно. Но отложим разговоры на потом. Тем более через несколько минут Вы сами сможете в этом убедиться. Я пришел, чтобы снять с Вас бинты. Хотя смею Вас заверить, размышляете Вы гораздо более осмысленно, чем шестнадцатилетний юнец. А ваша теория отсутствия высшего суда вообще заслуживает премии Феербаха. Похоже, Вы раньше серьёзно увлекались философией, юноша.

– Это не философия, профессор, это закон бытия. Такая же незыблемая константа, как для человека число Пи или аксиома.

– А что Вы имеете в виду под понятием «аксиома», юноша?

– Аксиома – это положение некоторой данной теории, которое при дедуктивном построении этой теории не доказывается в ней, а принимается за исходное, отправное, лежащее в основе доказательств других предложений этой теории. Обычно в качестве аксиомы выбирают такие предложения рассматриваемой теории, которые являются заведомо истинными или могут в рамках этой теории считаться истинными.

– Вот именно, юноша, считаться в рамках данной теории. И сейчас это теория дрожит под ударами других теорий. Первым крупным ударом по взгляду на аксиому, как на вечные и непреложные априорные истины, явилось построение Н. И. Лобачевским неевклидовой геометрии.

Вместе с тем крушение взгляда на аксиому, как на априорные истины, привело к раздвоению понятия аксиомы. Всё возрастающая в связи с запросами практики необходимость экспериментировать в области построения новых теорий, заменять одну аксиому другой, а также их относительность, зависимость от ранее встречающихся конкретных условий опыта и уровня развития науки, приводящая к невозможности выбрать раз и навсегда и навечно в качестве аксиомы такие положения, которые будут истинны абсолютно во всех условиях, – всё это обусловило появление понятия аксиома в смысле, несколько отличном от традиционного. Понятие аксиома в этом смысле зависит от того, построение какой теории рассматривается и как оно проводится. Аксиомой данной теории при этом называются просто те предложения этой теории, которые при данном построении её как дедуктивной теории принимаются за исходные, притом совершенно независимо от того, сколь они просты и очевидны. Более того, уже из опыта, например, построения различных неевклидовых геометрий и их последующего истолкования и практического использования стала ясной невозможность при построении (или аксиоматизации) той или иной теории каждый раз требовать заранее истинности её аксиомы.

– Профессор, но мы говорим не о математике и геометрии, мы говорим о континуумах высших порядков.

– Тем более, юноша. Когда речь заходит о божественном, теория априорности не выдерживает никакой критики. Все дело в вере и выборе.

В сознании Странника неожиданно заорала сирена.

– Что Вы сейчас сказали, профессор?

– Я сказал, что все дело в вере и выборе. Каждый сам выбирает себе аксиомы. И каждый видит по-своему их сущности. Возможно, и Вам нужно взглянуть на это понятие под другим углом.

Понимание важности происходящего пронзило разум Странника. Сказанное человеком человеку было столь неосознанно значимо, что Странник почувствовал особую необходимость этой значимости.

Тем временем профессор закончил свои манипуляции с ножницами и резко сорвал повязку с глаз Странника. Яркий свет неоновых ламп заставил его зажмуриться.

– Мэри, будьте добры, приглушите свет, похоже, молодому человеку трудно сразу привыкнуть к нему. И принесите, пожалуйста, зеркало.

– Конечно, профессор Грофман, одну минутку.

Стук каблучков удалился в сторону двери, чтобы вернуться через несколько минут.

– Вот, пожалуйста, зеркало.

– Ну что, юноша, будем открывать глаза?

– Странник медленно открыл глаза.

Мягкий, рассеянный свет от небольших ночников под потолком не резал глаз и представлял все в размытом, нереальном образе сна.

– Ну как?

– Все расплывается.

– Это сейчас пройдет. Поморгайте.

Странник поморгал глазами. Боль и жжение прошли, зрение прояснилось. Он увидел сидящего перед собой на стуле профессора Грофмана. Он был именно таким, как показывало ему внутренне зрение. Высокий, седовласый мужчина с яркими голубыми глазами.

– Спасибо, профессор, я все вижу.

– Отлично. Ну что ж, тогда мне пора. Мэри, оставьте юноше зеркало, пусть полюбуется на себя на досуге. А нам пора, пациенты ждут.

Мэри сунула Страннику в руки зеркало и удалилась из палаты. Вслед за ней вышел и профессор, мягко закрыв за собой дверь. Странник не мог видеть, как сверкнули внутренним огнем его глаза, а на лице расцвела загадочная улыбка.

Странник глубоко вздохнул и посмотрел в зеркало. Оттуда на него взглянуло юное лицо мальчика, столь дорогое и столь знакомое. Но еще не поднеся зеркало к лицу, Странник уже знал, что он увидит в своём отражении. Это был он, Гарри Джереми Паркс.

За доли секунды головоломка сложилась в картину: лежащий на алтаре Гарри и стоящая рядом с ним Люсьен с жертвенным кинжалом в руках. Странник вскочил с кровати и выбежал в коридор. В углу у окна стояла ночная сиделка Агни Трейсер и смотрела на вечернюю улицу печальным взглядом.

– Простите, Агни, какое сегодня число?

Агни отвела от окна отрешенный взгляд.

– Зачем Вы вышли из палаты? Да еще и босиком. Немедленно зайдите в палату, а то пожалуюсь профессору Грофману.

– Конечно, Агни, только скажите, какое сегодня число?

– Тридцатое октября. А что?

– Спасибо, – крикнул Странник Гарри и рванул обратно в палату.

Закрыв за собой дверь, он упал на кровать и начал лихорадочно соображать. Завтра тридцать первое октября, день всех святых – Хеллоуин, именно в этот день Гарри Паркс лег на алтарь и принес себя в жертву. Именно в этот день, вернее, ночь, он лишился жизни и встретился со Странником. Учитывая все имеющиеся факторы, именно эта ночь является ключевым моментом в их с Гарри общем бытии. А значит, он должен быть там и что-то изменить, включить в известную реальность новый фактор. А может быть, наоборот, что-то убрать из этой реальности. Но об этом можно подумать в процессе. Сейчас он должен сосредоточиться на том, как ему попасть в нужное место в нужное время. Тем более что от высших сил в нем остается все меньше и меньше.

Странник сел на кровати и сосредоточился. Он просканировал внутренним зрением окружающий мир, определил динамические вариативные точки выхода направленного вмешательства, сгенерировал субдоминантную вертикаль активного действия и проанализировал корреляцию пространственного смещения. Через час план был разработан до мельчайших подробностей, и он начал действовать.

Изменив вектор действия квантового потока, он расширил точку нулевого давления и вывалился в общее русло реальности. Измученное тело упало на траву и забилось в изматывающих судорогах. Странник знал, что подобные энергетические нагрузки смертельны для человеческого тела, но у него не было выбора. Он должен был успеть спасти Гарри. Теперь он понял совершенную им ошибку. Он говорил Гарри о выборе, но фактически лишил его этого выбора. Он навязал ему своё видение мира, заставил поступить так, чтобы смог выжить сам. И теперь он должен был исправить совершенное. Он должен заменить Гарри на алтаре и отправиться… теперь он уже и не знал куда… но это не важно, главное, чтобы у Гарри, настоящего Гарри был шанс выбрать самостоятельно.

Странник с трудом встал на ноги. Мышцы были измотаны до крайности, тело умирало. До жертвоприношения осталось всего десять минут, он должен успеть. В трехстах метрах впереди в лунном свете появились развалины графского особняка. Каждый шаг давался с большим трудом, но Странник упорно шел вперед. Шаг, еще шаг. Вот и куст можжевельника, закрывающий вход в подвал. Странник шагнул вперед и упал дыру. Один поворот – и он упал на мягкий матрац. Но даже такой слабый удар был для Странника ужасен. На несколько секунд он потерял сознание, а когда, отрыв глаза, поднял голову, то увидел, как опустился жертвенный нож, пронзая сердце Гарри Паркса.

Странник выбросил вперед руку. Пространство загустело, как шоколадная патока, время испуганно замерло, остановив свой бег. Сжигая последние крохи своей жизненной силы, Странник рванулся к алтарю. Все, что еще осталось в нем от силы и духа, он собрал в ладонях и прижал их к зияющей ране на груди Гарри.

– Живи!!!

Он почувствовал, как ударило сердце Гарри. И от этого удара задрожала реальность. Дрожь пронеслась по телу Странника и влилась в сердце. Из-под распростертого на алтаре тела раскрылись белоснежные ангельские крылья. Гарри открыл глаза.

– Ты пришел, Странник, я ждал тебя. Пришло время тебе измениться. Пришло время принять непознаваемое.

– Кто ты?

– Я тот, кем станешь ты, так же, как ты тот, кем станет Гарри. Твой выбор сделан, и я рад, что он именно такой.

– Но я не понимаю…

– Ты все поймешь. Когда-то ты изменил судьбу мальчика, сделав его серым Странником. Теперь пришло время измениться и самому Страннику. Нельзя вечно стоять на перепутье. Нельзя вечно блюсти нейтралитет. В противоборстве добра и зла нет сторонних наблюдателей, нет тех, кто соблюдает нейтралитет. На лезвии бритвы можно устоять некоторое время, но нельзя построить мир. Рано или поздно чаша весов качнется, и выбор будет сделан.

Странник побледнел от гнева.

– Вы заставили меня сделать выбор. Вы все это подстроили специально. Вам нужен еще один приспешник. Я никогда не стану Вашим рабом.

Ангел откинул голову и рассмеялся чистым, светлым смехом.

– Глупышка, никакого рабства нет. Ты не можешь стать моим рабом, потому что ты это я сам. А я не могу стать рабом Бога, потому что он часть меня, а я часть его. Ну а человеческое слово «раб» имеет совсем не то значение, что ему приписывают люди. В первооснове своей оно звучало как Ра – «будь». Ра – это свет, а значит – «светом будь». Это пожелание, а не назначение. Что же касается Бога, то его и вовсе нет. Бог не личность, бог – это сущность. Он не может никого поработить. Ты можешь стать частью его или отказаться от него.

Странник обессилено упал на алтарь. Боже, как же он был глуп. Я – Гарри, Я – Странник, Я – Ангел. Вездесущая тройственность.

– Значит, это не я спасал Гарри, а Гарри спасал меня? Все это было задумано лишь с одной целью – дать мне выбор. Но если бы я шагнул в другую сторону?

– Ты бы стал частью тьмы.

– И нет никакой войны?

– Конечно, нет. Свет и тьма – две стороны одной сущности. Они не могут существовать друг без друга, они дополняют друг друга. Они дают разнообразие всем оттенкам света и тени, они рисуют узоры жизни, принимая их отражения.

– Что же будет дальше?

– Все просто: ты займешь место Гарри и продолжишь его путь на новом витке времени. Не думал же ты, что Гарри на самом деле воскрес в полном понимании этого действия? Странник поднес ладони к лицу. Сколько еще ему предстоит узнать, сколько еще воплощений прожить, прежде чем он поймет малую толику игры света и тени?

– Ты готов, Гарри?

– Да, Гарри, я готов.

Ангел обнял Странника, укутав своими крыльями. Бездонные глаза взглянули в бездонные глаза. Ангел улыбнулся и поцеловал Странника в лоб. Сознание покинуло Гарри и он обмяк в сильных нежных руках. Ангел поднял Гарри на руки и аккуратно уложил на алтарь. Белые крылья встряхнули мироздание и растаяли сверкающей пылью.

Гарри открыл глаза. Затхлое помещение подвала казалось ещё меньше и темнее, чем раньше. Похоже, у меня появилось склонность к клаустрофобии, – подумал Гарри и улыбнулся. Он лежал на алтаре, рядом стояла обнажённая Люсьен с жертвенным кинжалом в руках, с которого капала его кровь. Её глаза были крепко зажмурены, а по щекам текли слёзы. Вот кинжал в её руках повернулся и уперся острием под левую грудь.

– У меня нет другого пути, – прошептала она и отвела кинжал для удара.

Гарри вскочил с алтаря и схватил её за руку.

– Нет, Люсьен, не надо. Не делай этого.

Глаза Люсьен широко распахнулись. В них по очереди отразились страх, удивление, недоверие, а потом полыхнула бешеная радость. Она с визгом бросилась ему на шею, и они покатились по полу.