Текст книги "Усадьба Дом Совы"

5

Удар барабана бухнул над самым ухом, я сел на кровати и посмотрел на часы: 04—20. Ночь в разгаре. Дом спал и посапывал во сне, храпел и стонал, его стены его двигались, как грудь моей спящей жены. Вдох – и стены коридора расходятся в стороны, так что места хватит даже автобусу. Выдох – стены сжимаются, и шторы выносит наружу через разбитые окна.

Дом жил. Он хотел есть. Но дом – это просто стены и потолок, вот и все! Он не живет, не спит и не ест. Кормить нужно не стены и потолок, а кого-то еще. Я вышел наружу, и выдох дома толкнул меня в спину. Огромный дуб смотрел с высоты небес. Он звал меня и я подошел ближе, и понял, что зовет не дуб, а тот, кто похоронен под ним, прямо там, где зарыт голубь. Я начал копать. Мягкая земля летела во все стороны, а я отбрасывал ее руками, как собака, который надо спрятать кость. Кто-то звал меня, и я копал, звал в ответ, кричал, и комки земли летели мне в лицо.

Когда яма ушла под самые корни дуба, я нашел ее – маленькая девочка звала меня. Я протянул руку к ней.

– Хватайся, я тебя вытащу! – крикнул я.

И увидел нож в свое руке. Кровь капала с его лезвия. Я отбросил его, и снова посмотрел на девочку, но увидел только ее изрезанный труп. Барабаны били, и их бой говорил со мной.

– Выбирай! – говорил бой барабанов, – Жить ей или умереть?

Считается, что от кошмарного сна люди подскакивают с воплями, но я просто медленно выползал из него. Так человек на замершем озере ползет по льдинам, слышит их треск и не смеет вздрогнуть. Так и я боялся провалиться в сон, вернуться к дереву, мертвой девочке в яме, и очень медленно вползал в мир яви.

Горло саднило, как будто я пил кислоту вместо воды. Руки болели. Делия металась по кровати и что-то бормотала, а я не мог понять ни слова. Я гладил ее волосы, целовал шею, пока она ни затихла. Ей тоже снились кошмары.

Я прошел в ванную. Никаких кровавых потеков на зеркале, в этот раз. Никаких галлюцинаций. Наверняка их вызвал стресс, вот и все. Стресс и нехватка сна. Или так, или я просто спятил. Хотя тот, кто спятил, не считает себя психом, так что я не сошел с ума, раз думаю, что мог сойти. Это умозаключение меня немного успокоило. Все дело в стрессе от переезда! Просто я не высыпаюсь и пью слишком много кофе! Или слишком мало. Надо умыться, взбодриться, и как-то уже прийти в себя.

Я протянул руку к крану. Исцарапанную руку, покрытую грязью. Мокрая земля, размазалась по пальцам, набилась под ногти. Я ободрал кожу и загнал занозу в мизинец. Горло саднило все сильнее, я закашлялся, и выплюнул комок земли в раковину. Мой нос забит ей, горло покрыто грязью, вот почему я так хочу пить, вот почему горло першит! Во сне я копал и кричал, звал ту девочку. Но наяву мои руки и лицо покрыты землей. И мои ноги.

Босые стопы оставляли грязные пятна на полу ванной, следы шли к кровати, а от нее дальше, через весь дом, до самой входной двери. Я прошел по ним к началу пути, и вышел к дубу.

Дом не дышал, и никто не звал меня, все это было просто сном. Но во сне я действительно пришел сюда и вырыл яму в мягкой земле, руками, как зверь. На дне неглубокой ямы лежал труп голубя. Я выкопал его обратно, но копал дальше, и выбрасывал кости, которые находил в земле. Крохотные кости лежали теперь в траве, и я уверял себя, что они, наверняка, птичьи! Даже если они очень похожи на фаланги пальцев человека. Но кто я такой, что бы судить? Я не врач, я не могу точно знать, чьи это кости! А если во дворе зарыт старый труп, то не стоит рассказывать об этом посторонним.

Видеть на пороге толпу криминалистов, которые ищут тела, перекапывают двор, выкорчевывают деревья, и ломают пол в доме, я совсем не хотел. И прорываться через толпу журналистов, вопящих: «Правда, что ваши предки были серийными убийцами?» – тоже. Если кто-то кого-то убил, давным-давно, и зарыл под деревом, то ко мне это не имело никакого отношения. Я сложил все обратно, и кости, и голубя, бросил сверху горсть земли, и еще одну. И понял, что яма стала глубже. Вставало Солнце. Прошло несколько часов, и все это время я стоял на коленях перед дубом, и не зарывал яму, а раскапывал ее.

Со второй попытке я все же смог забросать кости землей. Я принял душ, пока Делия спала, помыл пол, замел следы, как только мог. Мне не хотелось беспокоить жену. Если я схожу с ума, то рассказать ей об этом еще успею. А если не схожу, то и говорить не о чем.

6

Затворы камер щелкали, объективы взвизгивали, вспышки сверкали. Привычная работа в родной стихии помогала забыть о бое барабанов и шорохе крыльев сов. Никаких сов на съемочной площадке! Только красивые девушки в видоискателе – мы снимали бесконечную вереницу комплектов женской одежды. Это не так уж интересно, но за это хорошо платят, а деньги скоро будет очень нужны. Дом обойдется в огромную сумму каждый месяц, и если не зарабатывать, то и все накопления быстро растают.

Эту съемка не планировалась заранее, но я ухватился за неожиданный заказ и теперь просто делал привычное дело. Когда всю ночь копаешь яму голыми руками, то утром как-то не получается выспаться и настроиться на творческий процесс. Но снимать я мог, как ремесленник с камерой наперевес. Делия страховала меня, не давала испортить съемку, но и сама выглядела не лучше, чем то, что я видел в отражении. «Бурная ночка!» – так скажут за нашей спиной. И да – еще какая бурная! Но вовсе не в том смысле, какой обычно подразумевается.

Каждую ночь я видел кошмары, и почти не спал уже несколько дней. В голове стоял туман. За тот месяц, что мы прожили в Доме Совы, я пару раз собирался сходить к врачу, но что-то каждый раз мешало. То ли обстоятельства, то ли та ненависть, которую я питаю к больничным палатам и койкам с капельницами. Слишком много я их видел. Видел, когда навещал Делию после выкидышей. И когда навещал мать после аварии, сидел с ней и знал, что с постели ей уже не подняться. Белые стены, боль, человек в коме. И смерть, которая идет за ним по больничным коридорам. Так я запомнил больницы, и если выбирать между ними и ночными кошмарами, я выберу кошмары. Они приятнее.

Так что к врачу я так и не пошел, зато пошел в интернет, что бы узнать больше о своем доме. Он старый и знаменитый, и сеть должна что-то знать о нем! Я ошибся – о Доме Совы не нашлось почти никаких сведений, кроме нескольких заметок о старейшем доме Артиаполиса, его исторической ценности, и о смерти пары владельцев в прошлом. Как они умерли, я так и не узнал. Эти смерти не были важной новостью города, где люди умирают постоянно, гибнут в авариях и случайных перестрелках, режут себе вены и принимают слишком много наркотиков. Артиаполис никогда не был спокойным местом, и скоропостижная смерть владельцев старого дома мало волновала журналистов. Захват заложников и эпидемия гриппа – вот что им нравилось.

Крохотная статья в электронной копии местной газеты мельком рассказывала о прошлом владельце. Он умер, вероятно, от какой-то болезни, которая затронула всю его семью. Автор заметки критиковал врачей, уверял, что власти скрывают правду о новой эпидемии и мельком упоминал о таких же смертях в Доме Совы чуть раньше. Статья заканчивалась оптимистичным уверением, что в городе скоро грянет новая чума и в моргах не хватит места для трупов. А в следующей заметке журналисты смаковали подробности тройного убийства в винном магазине, и до Дома Совы большие никому не было дела.

Этого не хватило, что бы понять, что происходит, а думать становилось все труднее. Я не мог спать и не мог до конца проснуться, а мысли с трудом находили дорогу в моей голове, затянутой туманом. Туман укутывал всю мою жизнь, и я уже почти насмелился пойти к врачу, когда зазвонил телефон. Я взял трубку, и принял заказ на съемку для каталога одежды.

На работе я вошел в привычный ритм, и жизнь снова начала казаться нормальной. Комплект одежды, фон, поза – бах! Всполох света от огромной студийной вспышки. Бах! Вторая вспышка – это Делия жмет на свой спуск. Мы снимали разные планы и ракурсы, работали параллельно, и съемка ускорялась вдвое. Новая модель, новый комплект одежды. Пока снимаем ее, остальные переодеваются. Я могу не спать всю ночь, напиться, заболеть, но я все равно смогу снимать, в любом состоянии. Так мне казалось, во всяком случае, и пока это самомнение не подводило. Но все бывает когда-то в первый раз.

– Не так! – я притормозил съемку. Модель стояла как солдат на посту, руки по швам, подбородок в небо. – Повернись, в пол-оборота. Покажи фигуру. Да не в профиль же! Это в каталог, а не на плакат «Внимание, розыск!». Мне нужна естественная поза.

Она чуть повернулась, но лучше не стало. Краем глаза я видел, как Делия сдерживает улыбку. Она знала, что бывает, когда меня не устраивает чужое позирование. Хочешь сделать хорошо – делай сам! Я встал рядом с моделью и поймал себя на желании пританцовывать. Барабаны били далеко, но так велело, что хотелось притоптывать ногой с ними в одном ритме.

– Смотри. Вот так! Повторяй за мной.

Я встал в пол-оборота к камере, демонстрируя позу. Когда возмущенный мужик на площадке показывает модели женское позирование, это всегда довольно забавно смотрится, и вспышка света показала, что Делия не упустила шанс увековечить меня, показывающего как эффектнее подать в кадре несуществующую грудь. У нее целая коллекция таких снимков.

Это забавно, но это работает. Девочка повторила за мной, и стало куда лучше. Я поправил ее руку, подбородок – отлично! Отошел, скопировал ее позу. Отбросил с лица воображаемые волосы. Вот тут она улыбнулась – бах! Вспышка света залила студию. Делия поймала ее улыбку на фото. Я посмотрел на экран камеры. Отличный снимок, отличная поза и изумительная, настоящая и совершенно естественная, улыбка. Даже в работе ремесленника можно делать стоящие вещи.

– Смотри! – я отобрал камеру у Делии и показал снимок модели. – Отличный кадр, ты шикарно всмотришься!

Похвала всегда полезна. Путь она расслабится, почувствует себя звездой. Настоящей модели не нужны ни мои похвалы, ни мои указания, она сама знает, что делать. Но на такие съемки, как эта, постоянно нанимают девчонок без всякого опыта. Они мечтают о модельной карьере, готовы работать за полтора медяка в день, и не умеют почти ничего. Им нужно ощутить уверенность и расслабиться. Им нужна похвала. Иначе они застывают как вырезанные из дерева, а по своему изяществу могут соревноваться с черепахой.

– А ты чего так орешь? – тихо спросила Делия, пока забирала камеру обратно.

Ну да, я орал. Сам не сразу это понял, но я орал. Барабаны били уже очень громко, и пытался перекричать их. Так же человек в наушниках кричит, потому что не слышит сам себя.

– Подмени меня, ладно? – сказал я, и вышел за дверь.

Немного отдышался, перевел дух. Отогнал сову, летящую по коридору, дошел до туалета и умылся ледяной водой. Кажется, все было в порядке!

Съемка и без меня шла своим ходом, затвор камеры щелкал, вспышка сверкала, барабаны били. Я вошел в студию, снова взялся за камеру и уже не мог сдержаться. Я снимал и притопывал в такт барабанам, пока очередной удар не звучал иначе, не так, как другие. Ближе. Сильнее. Не в моей голове, а за моей спиной. Я оглянулся. Делия стояла и смотрела в пустоту, а ее камера лежала на полу. Удар, который я слышал – это звук, с которым разбитая об пол камера отправляется в рай для фототехники.

– Дели? Ты чего? – спросил я. Она посмотрела сквозь меня. Сделала шаг. И упала. Я подхватил ее, и сам не удержался на ногах.

– Врача вызывайте! – заорал я, пока выбирался из-под ее тела и рылся в карманах.

Телефон вылетел из рук, но я поймал его, каким-то чудом, набрал номер, и вместо гудков в трубке били барабаны. Они били и били, а я продолжал копать. Земля летела во все стороны, ее комья падали на траву и громко стучали. Это новый звук и вернул меня обратно в реальность.

Я копал землю под дубом, и мертвый голубь лежала на земле рядом со мной. Не тот, что в прошлый раз, а новый голубь со свернутой шеей. Я понятия не имел, как попал сюда, где нашел голубя, и что случилось с моей женой. И где мой телефон? Я вернулся в дом, но телефона нигде не было, ни в карманах, ни дома.

Как лунатик я бродил по комнатам, звал жену и натыкался на мебель. Ничего не соображал и не знал, сплю или нет. Путь моих блужданий закончился на полу старой душевой кабины. Ледяная вода лупила по спине, я дрожал и сидел там, пока не продрог. Но когда я выбрался наружу, память вернулась. Я вспомнил, что случилось.

Для начала, я запорол съемку, и почти наверняка потерял плату за нее, но не это важно. Делии стало плохо, и она упала в обморок – вот что важно. Я помнил, как ждал скорую, и держал Делию за руку. Она не пользовалась лаком в тот день, и я видел ее ногти – они посинели. Не как синее небо или незабудки, но легкий голубой отсвет покрывал их. Не знаю, почему, но я провел рукой по ее губам, и помада испачкала мои пальцы. Я стер ее всю. И под слоем красной краски ее губы были синими.

– Только мне решать, ты или кто-то еще! – сказал я тогда. – Его надо кормить, и мне решать, кто станет едой.

В больницу я приехал вместе с врачами. Делия не приходила в сознание, и ее увезли куда-то, а я ждал в холле больницы, и слушал стук барабанов. Они не музыка – они зов. Приглашение к трапезе. Барабаны звали прочь, подальше от ненавистных белых коридоров, и я пошел за ними. Это я еще смутно помнил, а вот как оказался в яме, и где взял мертвую птицу, вспомнить уже не удалось.

Все это походило на безумие, но безумие – не худший вариант. Если я схожу с ума, то это касается только меня. Но Делии тоже снятся кошмары, и она сейчас одна, в больнице, без сознания. Синие ногти, синие губы… Я не знаток химии и ядов, но разве синие ногти и губы – не симптом нехватки кислорода? Мы задыхаемся в собственных телах! Задыхаемся в этом доме. Вот и причина бесконечной слабости, вот и повод для галлюцинаций. Мы дышим полной грудью, но задыхаемся.

Мои ногти пока не синели, но наверняка еще посинеют. Мы больны или отравлены. Этот дом заражен чем-то, что мы вдыхаем, с чем соприкасаемся. Это яд? Радиация? Бактерии? Я должен был найти телефон! Найти телефон, позвонить жене, должен найти врача, должен копать. Это самое главное – я должен копать!

И я копал, сколько мог.

7

Утром я нашел телефон. Он не пропал, а спокойно лежал рядом со мной, в моей любимой яме под дубом, где я и провел ночь. Новый мертвый голубь лежал рядом, в траве. Птицы гибли одна за другой, и в новой теории о зараженном доме я пока не мог найти им место. Дом может быть отравлен, но у голубей сломаны шеи. Какой яд может сделать с ними такое? Я вооружился совком для мусора, сбросил голубя в яму, и в этот раз смог ее зарыть.

Память о вчерашнем дне все еще потихоньку возвращалась, и я вспомнил, куда именно отвезли мою жену. В городе много больниц, но теперь я знал, куда надо ехать.

Больница бурлила. Белые халаты мельтешили в коридорах, кто-то скандалил в приемном покое и требовал врачей, кого-то везли на каталке, а кого-то тащили силком. Похоже, в психиатрическое отделение. Если так пойдет дальше, скоро так же потащат меня. Я слонялся от одного окна к другому, пока не нашел свободную медсестру.

– Я ищу свою жену!

– Подождите! – медсестра сняла трубку и начала набирать номер на древнем проводном телефоне. Я просунул руку в окно и нажал на рычаг. Связь прервалась.

– Что вы себе… – заверещала медсестра, и я почти по слогам повторил:

– Я. Ищу. Жену.

Напомаженный рот искривился, готовясь к крику, но она посмотрела в мои глаза. В них били барабаны и лилась кровь. В них я резал глотки людей на большом камне. Она видела мое состояние после ночи, проведенной в яме под дубом. А я видел, как ее алая помада становится каплями крови, стекает на пол, и из крови растет трава. Кровь – это жизнь. И ее кровь отлично подойдет, что бы полить ей мой дуб во дворе. Нужно только провести ножом ей по горлу.

Ее рот сжался в тонкую линию, и я не услышал ни слова, ни крика, ни ругани. У нее нервная работа, мимо сплошным потоком идут раненые и безумные, умирающие и невменяемые, а следом еще и их родственники. И все срываются на нее. Я почти сочувствовал, но не мог перестать думать о ее теле, привязанном к камню, и о бое барабанов. Она много раз видела, таких как я – людей на грани, готовых убивать в ответ на слова: «Посещения запрещены лечащим врачом!». И не стала ничего говорить, только выплюнула одно слово:

– Фамилия!

– Ломбар. Делия Ломбар.

Красный ноготь медленно вбил имя в систему.

– Ну? Что там, где она?

– Доктор Варгут сейчас подойдет к вам! – ответила она, и быстро вышла.

Я ждал, ходил от стены к стене, терял время и терпение. Люди начали коситься на меня, и я сел. Глубокое дыхание помогает помочь успокоиться. Дыхание, немного медитации и созерцание совы. Сова сидела снаружи окна, разглядывала меня, и стучала клювом в окно, в одном ритме с боем барабанов.

– Этьен Ломбар! – я вздрогнул, и барабаны пропали. Сова исчезла, хотя я не видел, как она взлетела.

– Да, это я, да!

– Я доктор Варгут.

Он протянул руку, и я пожал ее.

– Что с ней?

– Не нужно нервничать!

– ЧТО С НЕЙ? – заорал я. Ничто не заставляете нервничать сильнее, чем слова: «Не нужно нервничать!».

Невозмутимый доктор сел на диванчик для посетителей, а я плюхнулся рядом. Не к добру это все!

– Ваша супруга сейчас спит, и сразу скажу – нет, пока ее нельзя увидеть. Мы провели обследование. Ситуация стабильная.

– А что с ней?

– Мы не знаем. Она без сознания, но угрозы жизни нет, насколько я могу судить. Сейчас ждем результат анализов и остальные обследования. Но пока физически все в полном порядке, никаких травм, опухолей, и это не кома.

– Так что это? Что с ней? Диагноз у нее какой? Она просто упала! Что случилось?

Я с трудом сдерживал желание схватить доктора за горло и вытряхнуть из халата.

– Мы обязательно найдем причину. А пока вам лучше пойти домой и успокоиться. Я немедленно позвоню вам, как только что-то изменится.

Я отказывался уходить и требовал права войти в палату, увидеть жену. Мне отказывали. Я снова требовал, но врач повторял одно:

– Жизнь вашей супруги вне опасности. И ребенка тоже.

– Ребенка?

– Ох, ты ж! – доктор явно смутился. – Я думал, вы знаете. Как-то неловко вышло.

Вот так я узнал, что стану отцом. Делия беременна. Случайно, неожиданно, без всяких планов, словно сам переезд в Дом Совы решил все наши проблемы. И теперь не только ее жизнь в опасности, что бы там ни твердил доктор, но и жизнь нашей дочери. Почему-то я не сомневался, что Делия ждет девочку.

Я ушел, как требовал врач. Сидя в больнице и осложняя жизнь врачам, я ничем ей не помогу. Можно кинуться в палату и сидеть на полу, держать жену за руку, пока полиция не выкинет меня за дверь. Вполне понятный порыв. Но чисто эмоциональный, а от эмоций нет толку, когда приходят проблемы. Проблемы пришли, и это значит, что мне пора последовать голосу разума. А чувствам пора убраться подальше и не мешать делать, что я должен сделать.

С этой мыслью я бросил совок обратно в яму. Хватит копать, пора и делом заняться!

Копать? Ну да, копать! Я снова копал яму под дубом, и снова понятия не имел, как сюда попал. Мой разум обычно идет далеко впереди чувств. Но на сей раз, он шел так далеко впереди, что я совершенно потерял его из виду.

Хватит! Виктория Андермуд оформила завещание, нашла меня и привела в этот дом, как наследника. Она должна знать, что не так с этим домом. Или знать того, кто знает. Вот с нее и начну.

8

Я бы рад сказать, что ворвался в кабинет госпожи Андермуд как лев. Что вышиб сначала дверь ногой, а потом правду о своем доме из самой Виктории Андермуд. Это бы польстило моему самолюбию куда больше, чем реальность, в которой я вполз в кабинет как мокрый мышонок.

Подъем на третий этаж не казался сложной задачей на первом этаже. Зачем мне лифт? Я пошел по лестнице, и на втором этаже задача стала сложной. На третьем – невыполнимой. Сердце колотилось, как будто это не третий этаж, а тридцатый, и их все я преодолел бегом. Я задыхался на лестнице, а стук сердца перетекал в грохот барабанов. Я сжал руку в кулак и почувствовал в ней бронзовый нож. Лицо Делии, залитое кровью, мелькнула перед глазами, а чей-то голос снова шепнул на ухо: «Тебе решать!». А потом все исчезло. И видение, и бешеное биение сердца.

Но не пот. Я взмок при восхождении на третий этаж, рубашка прилипала к телу, с волос почти капало. Кто-то закинул мне на спину мешок камней, привязал гири к ногам, и я едва передвигал ноги, когда ввалился в двери кабинета.

Виктория предложила присесть и выпить воды, и это было уже не очень хорошо. Эффектное появление явно не удалось, и я потерял инициативу, передал ей весь контроль. Не такое начало разговора рисовалось в моей голове.

Она терпеливо дождалась, пока я отдышался. Виктория отлично помнила меня и мой дом. Не так много времени прошло, но и дел у нее не так уж и мало, и я бы не удивился, если бы пришлось напоминать о себе. Но она помнила – во всяком случае, помнила мой странный дом.

– Усадьба Дом Совы, я помню, да. Странный дом, со странным названием. Круглый, со шпилем и с башенками по краям. Да.

– И со странной историей! – добавил я.

– Разве? – брови специалиста по завещаниям взметнулись вверх.

– А разве нет? Он стоит годами брошенный, там не живет никто. Ничего не хотите мне рассказать? О людях, которые там заболели до меня, например.

Она замялась и ответила что-то вроде:

– Хм, да, ну вы знаете, я бы не стала так уж категорично судить, потому что, как ни крути, а бывает всякое. И тут уж если да – то уж да, и сложно сказать наверняка!

Слова лились потоком, и не было в них никакого смысла, и слушать ее – все равно, что ловить туман. Так говорят, когда не знают, что сказать, и тянут время, что бы придумать убедительную ложь.

Я не слушал, что говорила Виктория. Я рассматривал ее саму. Говорят нельзя судить о людях по внешности. Это вранье – можно судить, половину жизни я оценивал именно внешность людей, и неплохо научился это делать. Немолодая, одинокая женщина, утро которой, похоже, начинается не с кофе, а с виски. Мешки под глазами и поры на коже говорят лучше любых слов. На шее – кулон. Золотая подвеска в виде головы совы. От сов в этих краях нет спасения! Виктория прячется за косметикой и отрепетированной улыбкой, а стоит копнуть чуть глубже, и найдется обида на весь мир. И ей что-то от меня нужно. Виктория Андермуд мне не друг.

Я протянул руку к стакану воды и легонько задел его край пальцем. Он покатился по столу, разливая остатки воды, и Виктория замолчала. Я подождал, пока она вытрет воду со стола. Настольный потоп заставил ее заткнуться, и я сказал:

– Насколько я понимаю, ваша работа была найти наследников, новых владельцев дома. И вы нашли меня.

– Да, я как раз… – ответила Виктория, но я пока не дал ей продолжить.

– И раз это я, то вы должны оформить все документы на дом, вручить мне ключи и объяснить, с чем я имею дело. Рассказать про техническое состояние дома, про налоги, сообщить обо всех странных деталях и происшествиях, связанных с домом.

– Нет, я, конечно, все оформила, но что за происшествия – я не знаю. Ваш дом в полном порядке, уверяю вас! Живите спокойно.

– Не надо! – я рубанул ладонью по столу и отбил руку, но не подал виду. Я начал злиться. Мокрый мышонок просох и начал превращаться во льва.

– Не надо! Я имел право отказаться от наследства, не был обязан принимать этот дом! А что бы принять решение, мне нужна была вся информация о доме, полная, исчерпывающая, а вы ее не предоставили!

– По закону я не… – снова вставила Виктория, но лев уже проснулся, и не дал ей договорить.

– Это по закону вы «не», а по сути, вы – да! А вместо этого «да» – вы вдруг ваше «нет». А суд потом что скажет – да или нет?

Она умолкла, и пыталась понять, что я сказал. Я тоже пытался это понять. И не понял, но прозвучало сильно и напористо. Это сработало, и Виктория сменила тактику.

– Понимаете, то, что было с вашим домом раньше – далекое прошлое, такое, которое не имеет значение для сути вопроса.

– Имеет! Моя жена в больнице, в доме полно токсинов! Там и до нас люди все время болели. Так что давайте начнем с начала, и вы расскажите все, что известно вам, я сравню со всем тем, что выяснил сам, и тогда уж посмотрим, да или нет!

Виктория вздохнула, и начала рассказ. Она не многое знала, и не интересовалась историей дома, что вполне понятно. Она юрист, а не волонтер Исторического Общества, ее дело – спихнуть дом новому владельцу и оформить бумаги. Но она знала куда больше меня. И куда больше, чем поисковик в интернете.

Мой предшественник, удостоенный посмертной заметки в новостях, продержался в доме полгода. Что случилось, точно никто не знал, кроме того, что он умер последним в своей семье. Умер уже после того, как похоронил трех своих детей, а за ними жену. И все за шесть месяцев.

– И что, вас ничего тут не смутило? – спросил я.

– Они болели! – пожала плечами Виктория.

– Болели? А чем? Что именно с ними было не так? Какие симптомы, это известно?

– Симптомы – это медицинская тайна! – ответила Виктория.

– А сокрытие информации, важной для жизни и здоровья граждан – это большой судебный иск, – парировал я. – Моя жена в больнице, и кому-то придется ответить. Хотите быть в числе этих «кому-то»?

– Они жаловались на упадок сил, галлюцинации и шум в ушах. И на стук, похожий на гром или барабаны. И на цианоз. Это когда кислорода в организме мало, и от этого синеют ногти и губы.

Я посмотрел на свои ногти. Едва заметный синий оттенок затронул уже их кончики.

– И никто ничего не делал?

– Что вы! Как раз наоборот! Уверяю, были приняты все меры, выявлена причина. Я видела официальное заключение – это все плесень!

– Плесень?

– Ну да! И Дом Совы, и соседние постройки, были заражены серой плесенью. Не помню, как она на латыни называется. Она почти как черная, только токсичнее. Ее сложно вытравить, а споры влияют на легкие, на нервную систему. Нарушается поток крови к мозгу. Поэтому возникает цианоз и галлюцинации. А еще повалы в памяти, нарушение поведения, кошмарные сны. Так что после похорон той семьи дом тщательно обработали, уничтожили всю заразу. А когда нашелся наследник, дом обработали еще раз, прямо перед вашим приездом. Дом теперь чистый и безопасный!

Мои синие ногти и кома Делии разоблачали ее вранье про чистый дом. И про обработку от плесени перед моим приездом она тоже соврала. Если огромный дом пропитать химикатами, их запах еще долго не выветрится. Но в доме ничем не пахло, разве что затхлостью и спертым воздухом. Эти ароматы сохранились в неприкосновенности, и никто не проветривал дом уже очень давно. А значит, никто не открывал окна, что бы выпустить запах химикатов.

А вот сама история про плесень могла быть ответом. Плесень вызывает отравления, это я и сам знал. Черная плесень может вызвать галлюцинации. Как-то я даже читал статью, в которой уверяли, что дома с привидениями на самом деле просто поражены плесенью, и призраки – это галлюцинации, вызванные ее спорами.

И тогда я не сошел с ума – я отравлен. Сны, барабаны, совы – просто агония отравленного разума. И кома Делии – тоже. Она беременна, и ее телу приходится заботиться о двоих, ей сложнее, и споры свалили ее раньше, чем меня. Все сошлось. Хотя я и не видел в доме саму плесень, но эта гадость может расти в самых дальних углах, а таких углов в Доме Совы полно.

– Значит, дом безопасен? – я улыбнулся, как от отличных новостей.

– Полностью безопасен! – Виктория тоже осторожно улыбнулась.

– А тогда заходите в гости! Познакомитесь с моей женой. Попьете чаю, походите по комнатам, подышите воздухом в безопасном доме.

– Я думаю, это не уместно, – ответила она. – Наши отношения строго профессиональные, и ничего больше. В дом я не войду, хотя он, конечно же, совершенно безопасен. Есть у вас что-то еще?

– Нет! – я встал.

Пока нет, но если в доме все еще полно отравы, то у меня будет еще много вопросов. И однажды ей придется войти в мой дом и вдохнуть его воздух, хочет она того или нет.