Текст книги "Усадьба Дом Совы"

12

Пары неспешно идут по залу в торжественном шествии полонеза. Рука дамы одета в перчатку. Ее кожа никогда не коснется руки кавалера, это бал, а не место разврата. Пары делают два шага, а на третьем нога чуть подламывается, танцующие дружно приседают. Делать это нужно изящно, грациозно, это танец! Я плохой танцор, и в этом танцевальном шествии похож на хромую утку с перебитой лапой. Пусть так! Никто не проявит бестактности, никто не скажет мне этого в лицо. Тем более, не скажет мне этого на балу в моем же доме.

Колонна танцующих прогуливается по овальному залу. Пары распадаются, расходятся к стенам, и снова встречаются в центре. Обходят зал кругами и сливаются по четыре человека, что бы опять распасться на пары. Поток людей скользит змеей, изгибается, сворачивает, не сбиваясь с ритма. Фигуры танца не сложно освоить, но важно в точности соблюсти. Это полонез, торжественное шествие, открывающее бал, а не народные пляски! Не прыжки дикарей, которые скачут под грохот барабанов в своих джунглях.

Платья шуршат дорогими тканями, корсеты дам не дают им дышать, а цилиндры кавалеров безжалостно натирают лбы. Бал – не просто увеселение, это еще и тяжелая работа. Поклоны и реверансы не прекращаются. Десятки тел, в камзолах и фраках, в тяжелых тугих платьях, источают тепло, свечи и камины выжигают воздух. Для того, кто заглянет в окно, бал покажется сказкой. Но скоро оркестр грянет мелодию для мазурки или галопа, и пары начнут скакать, почти как те дикари под свои барабаны. И вот тогда бал превратится в испытание выдержки и выносливости. Пот зальет лица танцоров, и никто не посмеет остановиться, что бы утереть его. Танец должен продолжаться!

Такие пляски – удел молодых и сильных. Старики, вроде меня, отягощенные годам и лишним весом, похожие на хромых уток, ограничатся полонезом. Он всегда открывает бал, что бы пары могли показать себя всем. Хозяин дома не обязан участвовать в первом танце на открытии бала, но я не пропускаю его никогда.

И это значит, что танцую я часто. Мой дом полон веселья, в нем всегда много гостей и балы идут один за другим. Посетить Дом Совы во время праздника – большая честь, и никто не скажет мне, что я недостаточно знатен, что бы проводить балы у себя дома. Главное, что я достаточно богат! А половина гостей мне задолжала приличные суммы денег.

Много лет ушло на постройку усадьбы, и еще больше золота. Когда-то я жил в Южной Африке, изучал местные культы и культуры. Древние храмы, занесенные песком, идолы, каменные алтари, завораживали меня, а золотые месторождения, алмазы и изумруды приносили суммы, которые завораживали всех остальных. Я сказочно разбогател, пока жил там. И почти разорился, пока строил дом.

Но все равно строил его и улыбался, делал вид, что все в порядке и поддерживал репутацию. Репутация – это все, и если ты почти разорен, то лучше отказаться от еды, чем от роскоши. Пусть все видят твое богатство, и тогда с тобой будут вести дела. Это сработало, дела пошли в гору, я снова разбогател, и африканские алмазы показались жалкими песчинками по сравнению с моим новым состоянием. Теперь мой дом принимает гостей, как богатейшее поместье в округе.

Много лет я провожу балы. Много раз я кормил его. И много раз мое состояние преумножалось превыше всяких ожиданий. Он не так часто требует еды, и не так много ее забирает, так что сначала мало кто заметил подвох. Я и сам не замечал его, не знал, как все будет.

Не я привез камень на этот холм, не я заложил его в фундамент храма, и не я этот храм разрушил. Очень много лет прошло с тех пор. Я лишь узнал о силе старого камня, нашел его и выстроил свой дом рядом с ним. Тогда я еще не знал, какой окажется цена.

Теперь знаю! Я улыбаюсь, раскланиваюсь со своими жертвами, и утешаю себя мыслью, что только некоторые из них обречены на смерть. Единицы среди сотен моих гостей! Никто не умер в моем доме, ни разу. А все, кто умер, расстались с жизнью быстро, а главное – за порогом Усадьбы. Но все они были среди моих гостей. И люди начали замечать это странное совпадение.

Слава отравителя уже идет за мной на мягких лапках, а скоро начнет топать и грохотать за спиной. Люди шепчутся. Называют имена тех, кто заболел после бала, и спрашивают – в доме болезнь? Или их отравили специально? Рассказывают истории про посиневшие ногти и губы. Болтают о колдовстве, черной магии и сделках с Дьяволом. Но в моем доме нет Сатаны, в нем есть место лишь для бога.

Сегодня очень важный бал. Один из тех, что на самом деле важны. Скоро я стану еще богаче, но дело не в деньгах. У меня просто нет выбора! Те, кто прыгает по бальному залу, танцуют вальс и мазурку, слышат только оркестр. Я слышу барабаны. Они уже стучат.

Я смотрю на лица своих гостей, и не знаю, кто из них умрет. Это милая девушка, краснеющая от прикосновения мужской руки к своей перчатке? Или ее тучная мамаша, предпочитающая компанию бокала вина? Офицер, задолжавший мне целое состояние? Смерть приходит неожиданно для них, но я слышу, как она стучится перед тем, как войти. В моем зале стучат барабаны. И это значит, что в мое зале танцуют мертвецы, хотя сами они этого еще не знают.

Я смотрю на них и вижу сгнившую плоть, вижу, как черепа пытаются улыбаться. Их одежда рассыпается в пыль, и остатки мяса слезают с костей. Они мертвы, и поэтому я буду жить. Да, я богат, но дело не в деньгах. Я должен решать, кто умрет – это мое бремя, мой долг и проклятие. Не я выбираю, кому именно из них суждено умереть, но мне решать, будет это кто-то из них, или моя жена и дети.

Вместо лиц я вижу черепа, и это прекрасно. Так я не вижу сами лица. Не хочу их видеть! Лица возвращаются после похорон, мертвые показывают на меня и кричат: «Это ты виноват! Ты все знал и заманил нас сюда!». Я просыпаюсь в слезах, а потом долго смотрю на свою жену. Она спит спокойно. Ей больше не снятся кошмары, все они достались только мне, и те, что во сне, и те, что наяву. Это только мое бремя. Я буду плакать во сне, но моя жена сможет спать спокойно, а дети никогда не услышат стук барабанов и шорох крыльев совы в ночи. Они не умрут, даже если ради этого умрут все остальные.

Сам я давно проклял и себя, и усадьбу, и свои деньги. Иногда желание бросить все и сжечь дом становится таким сильным, что я почти не могу ему противиться. В такие моменты ко мне приходит страх. Я боюсь, что однажды сломаюсь. Череда мертвецов на балу сведет меня с ума, и я оболью дом лампадным маслом, а потом брошу на пол свечу. Дом сгорит, и я стану свободен! Но я не знаю, что будет тогда.

Очень давно я поклялся, что пройду весь путь, и пойду на все ради своей семьи. Так пусть танцуют мертвецы, а музыка оркестра заглушает стук барабанов! Он голоден. Его надо кормить, и только мне решать, кто станет едой. Я чувствую запах гари. Мертвецы танцуют, и не знают бед, но я вижу зарево в зеркалах. Я оглядываюсь, и вижу своих детей. Их лица спокойны, а тела охвачены огнем.

– Тебе решать! – говорит моя жена, и пламя разливается по ее телу. – Ты сам сделал выбор!

Я проснулся и вскочил на кровати. Сон еще просачивался в мир яви, я махал руками и пытался сбить пламя с воображаемой жены, метался в поисках воды, пока не сделал шаг за край кровати. Короткий полет закончился ударом о дешевый линолеум, я зашиб руку, расквасил нос, и только лежа на полу, понял, что вокруг нет ни танцующих трупов, ни горящих детей. Понадобилось время, что бы отдышаться. Если теперь мои сны будут такими, то лучше вообще не спать!

Когда я поднялся, на моей кровати лежал человек. Я узнал его – себя. Я на кровати открыл глаза и сказал:

– Тебе решать!

Я вздрогнул и проснулся. Тень стояла над моей кроватью. Она наклонилась надо мной, свет упал на лицо, и я узнал его. Я стоял над своей кроватью.

– Тебе решать, кто здесь еда! – сказала тень, и я снова проснулся.

Или не проснулся? Понять, где сон, а где реальность очень сложно, когда они смешаны и завязаны в узлы. Я прислушался к своим ощущениям, и они вовсе не походили на реальность. Мои пальцы нащупали каменную стену под спиной, и я понял, что каким-то образом прилип к ней. Я висел и не мог спуститься на землю. Сон это был, или реальность, а нервы сдали. Я закричал, задергался и сел.

Стена оказалась просто камнем, на котором я лежал и который в полусне принял за каменную стену. Просто старый камень в яме под дубом. На нем я провел ночь, и увидел свой тройной сон. После всего безумия, первое, о чем я подумал, было: камень холодный, так можно и простатит подхватить! И тогда я понял, что точно проснулся. Мне снились жертвоприношения, горящие дети и бал мертвецов, но уж никак не простатит.

Вчерашний день постепенно всплывал в памяти, хотя я не был уверен, что было на самом деле, а что во сне. Стриптиз Делии на лестнице точно был просто галлюцинацией, а с врачом я говорил в реальности. Или нет? Я перезвонил ему и он ответил, но что если и это было сном?

Две кружки кофе не помогли прояснить голову, так что я отыскал в холодильнике бутылку Амаретто, и цедил его, пока не вспомнил, что в телефоне есть список вызовов. В списке числился входящий звонок, а потом мой звонок на тот же номер. Значит, с врачом я говорил. Скорее всего, это значит, что Делия вышла из комы. Но я все еще не был уверен. Чувство реальности съехало в сторону, как крышка с колодца, и теперь из него выплескивались волны безумия, одна за другой. В тот момент я даже не был уверен, что не сплю. Я хлестнул себя по лицу. Больно! Но разве мне не может сниться сон, в котором мне больно?

Когда бутылка почти опустела, я решил, что реальность не так и важна. Сон это или нет – плевать, я все равно буду вести себя так, как будто это явь! Мой палец коснулся кнопки вызова, но на той стороне сбросили звонок. Если это доктор, то он занят. Что ж, я навещу его лично!

Сон на свежем воздухе, подальше от стен, пропитанных серой плесенью, пошел на пользу. Физически я чувствовал себя куда лучше, силы прибавились, и я больше не ощущал себя медузой, которой ползает по песку и пытается найти воду. Из дома я ушел уже без всяких проблем. Я исполнил его желание – откопал камень. Теперь дом отпустил меня. Он знал, что я вернусь.

13

Дорога до больницы заняла минут двадцать. Что бы найти врача Делии и оторвать его от дел, понадобилось чуть больше времени, но я нашел его. Он и правда был занят, но я на не балу, где каждый должен строго соблюдая этикет, так что мне было плевать на вежливость и приличия. Делия в опасности, а я сам почти спятил, и врачу пришлось бросить все дела – я просто не оставил ему выбора. Вчерашний разговор мне не приснился. Делия вышла из комы, а наш ребенок не пострадал. И никаких токсинов не нашлось в крови моей жены.

В ее палату я почти бежал, и пару раз чуть не сшиб с ног встречных медсестер. Я хотел увидеть ее, поцеловать, забрать домой, но едва перешагнул порог, как шарахнулся назад и снова оказался в коридоре. Никому не стоит видеть любимых такими. Ее образ стоял перед глазами тогда, в коридоре, и стоит сейчас. Иногда она снится мне такой, как в тот день, на кровати больницы.

Делия лежала, окруженная приборами, которые до того я видел только один раз. В тот раз я стоял рядом с матерью, а она даже не знала, что я рядом. Грузовик выехал на встречную полосу, и две жизни погасли. Отец погиб сразу. Мать вырезали из груды железа, и в больнице, на такой же кровати, она провела еще два месяца. Ее мозг умер, и только насосы закачивали воздух в легкие. Когда стало ясно, что спасения нет, я подписал бумаги, и экраны приборов погасли. Она умерла окончательно, и каждый день с тех пор я помнил, что это было мое решение. Теперь дом говорил мне: «Тебе решать!». В коридоре, у палаты Делии, я по-настоящему понял, о каких решениях речь.

Пришлось глубоко вдохнуть, собрать всю свою волю, и все актерские способности, что бы спокойно войти в палату. На экране ее приборов кардиограмма прыгала и танцевала чечетку, цифры давления и температуры скакали верх и вниз. У меня на глазах цифра сорок на термометре сменилась на тридцать пять, и снова скакнула к сорока. Я не врач, но так не должно быть!

Ее губы посинели, а поверх словно покрылись пеплом, полопались и сочились кровью. Глаза покраснели от лопнувших капилляров, веки превратились в черные провалы под глазами, кожу затянул желтый налет с каплями пота. Даже ее волосы почти умерли, стали похожи на дешевый парик. Красная полоска тянулась по щеке – след от крови, которая текла из носа, и которую никто толком не потрудился стереть.

– Привет, Дели! – сказал я, улыбнулся. Ни губы, ни голос не дрогнули. Кажется, не дрогнули.

Делия взяла меня за руку, и я увидел синие ногти. Темно-синие, уже почти черные, куда темнее, чем мои, едва затронутые синевой. Если я не пойму, что происходит, то скоро сам окажусь на соседней кровати, и мои ногти будут такими же синими.

– Что-то травит… В доме… Нас, – Делия с трудом шептала, делала большие паузы между словами, но мыслила ясно, и говорила то, что думал и я сам.

И она была права, я это знал, но не хотел говорить о ядах в доме. Думаю, рефлекс любого мужчины – защитить свою семью. В том числе и от любых беспокойств. Я попробовал встать на этот путь, сделать вид, что все хорошо и не волновать ее.

– Врач сказал, что никаких ядов они не нашли. Так что нас не травят! – заверил я.

– Травят! – отрезала она так жестко, как только может человек, у которого не хватит сил, что бы сесть на постели. – А не яд… Так еще что. Я не вернусь… В дом… Пока ты… Не поймешь… Что там… И тебе не надо… Туда. Иди в отель.

Она говорила обрывками фраз, задыхалась, отдыхала между словами. Эта речь заняла несколько минут, а я упорно делал вид, что все в порядке.

– Я уже заехал в отель, – ответил я, и не стал вдаваться в детали своих непроизвольных ночевок в доме. – Но я никуда не уйду. Я с тобой, ты же знаешь. Никуда я не уйду.

– Уйдешь! – она закашлялась. – Не чего тут… Сидеть.

– Не уйду!

– Уйдешь! Этьен Ломбар! Включи мозги! И не смей нюнить. Я тут… Не умру. Я отсюда выйду. И надо будет куда-то… Идти… Троим! Ты почти отец! Так что встал… И пошел. И разобрался… Что за хрень! Тут сидеть толку нет… Разберись… Что нас травит… Найди… Кто виноват…

У меня в голове крутились стайки легкомысленных ответов, на тему: «Все в порядке, все будет хорошо!», но я знал, что это бесполезно. Делия – не тот человек, который нуждается в утешениях.

Я всегда зашучивал беды, как мог. Когда меня сбила машина, прямо на парковке перед магазином, я разбил голову и шампанское, купленное для празднования первой персональной выставки Делии. Тогда я смеялся, лежа на асфальте, шутил по пути в больницу и до сих пор мне кажется, что получилось забавно. Особенно когда старушка выскочила из-за руля с воплями: «Ай-яй-яй, откуда тут этот идиот свалился у меня на дороге, ехала же спокойно никому не мешала, кто тебя на улицу выпустил!».

Я шутил, когда в съемной квартире упала люстра, и когда придурок с ножом пытался меня ограбить, а я избил его пачкой фотобумаги для принтера. Про проблемы часто говорят: «Вы еще будете смеяться над этим в старости!», и я в старости, видимо, буду хохотать без умолку.

И пока из моей разбитой головы текла кровь, я мог шутить. Но это была моя кровь. Отшучиваться, пока Делия иссыхала на кровати, я уже не мог. Именно в тот момент я и понял окончательно, что ради своей семьи пойду на все. И это не просто слова, а суровая реальность. Я пойду на все ради своей жены и будущей дочери, у меня просто не остается другого выхода. Никто еще не знал, кого ждет Делия, но я не сомневался – у нас родится дочь. И она будет умной, красивой, здоровой, с улыбчивой судьбой и богатыми родителями. И это не просто мечты отца-ротозея. Это мне решать! Все зависит от моего выбора.

В тот момент все было решено, хотя я еще не понимал этого. Я еще сопротивлялся, суетился, спорил с судьбой, но все решил уже тогда. Я сделаю все, что будет нужно. Надо только узнать, что это за «все».

Говорят, что нет судьбы, кроме той, которую мы создаем. Свою судьбу я создал прямо в больнице, пока держал Делию за руку. Я поцеловал руку, и вместо кожи ощутил губами иссохшую бумагу, которая вот-вот рассыпятся в пыль.

Разум впереди чувств! Она права, я должен найти причину всех бед, и этого не сделать сидя в больнице. Мне нужно уйти! Я убеждал себя в этом, как мог, пока не понял, что Делия лежит с закрытыми глазами и не реагирует на меня. Сердце дернулось и пропустило удар, я хлебнул воздух, что бы заорать: «Человек умирает!», но понял, что она просто спит. Я поцеловал ее губы, покрытые кровью, вкусом похожие песок, и вышел из палаты.

Не важно, что мне придется сделать, и что отдать. Она не умрет на этой больничной койке. Моя дочь родится! И никакая цена не покажется слишком высокой. Это мне решать!

– Это тебе решать! – сказала мне медсестра, идущая навстречу. Она толкала пустое кресло на колесах перед собой, и кровь текла из ее разрезанного горла.

– Ты решаешь, кто станет едой! – сказал уборщик. Он орудовал шваброй, и сова сидела у него на плече.

Я не отвечал им, не реагировал. Сны и реальность почти не отличались, но я понимал, что эти слова, кровь, сова – просто еще одно видение. В остальном я не был так уверен, и почти ждал, что снова проснусь, и все это окажется сном. Я надеялся на это. Кошмарный сон куда лучше кошмарной реальности, от сна всегда можно проснуться.

Но я не проснулся. Явь не заканчивалась, и кошмар вокруг не прерывался звоном будильника, пока я спускался вниз, на больничную парковку, под бесконечный стук барабанов. Я шагал, и кровь капала из моего носа мне под ноги. И только в ее реальности я был уверен.

14

Звонить в лабораторию я не стал. Они взяли какую-то совершенно невообразимую сумму за скоростной анализ, и обещали выдать предварительные результаты за десять часов. Это время уже прошло, так что я просто поехал к ним лично.

Поехал медленно, как старик, стараясь держать стрелку спидометра так близко к отметке «Ноль», как только мог. Мне совершенно не хотелось уснуть, и во сне решить вернуться домой. Если такое случится, я крутну руль и въеду под случайный грузовик на встречной полосе, на полной скорости. Нет уж! Пусть лучше мне сигналят, орут и обгоняют, я никуда не спешу. Ответы, которые даст лаборатория, мне очень нужны, но есть кое-что важнее, чем ответы! Например, не погибнуть по пути за ними.

До лаборатории я доехал, но никаких ответов в тот день так и не получил.

Я не застал на месте того лаборанта, который брал анализы. Другой парень жевал жвачку и злостно нарушал правило, которое знал даже я – не есть и не пить ничего в лаборатории. Ему явно было плевать и на правила, и на свою безопасность, да и мне тоже. Главное, что он протянул мне отчет.

– Что вы нашли? – спросил я.

И парень ответил:

– А ничего, вообще. У вас все в полном порядке, никакой отравы.

Я мирный человек, даже если люди того не заслуживают. Но в тот момент я почти видел, как парень лежит на камне в моем саду, под дубом, и я кромсаю его бронзовым ножом. Барабаны бьют, кровь течет на землю, а я скачу вокруг изрезанного трупа и радуюсь смерти. И ничего личного в этом не было! Просто к тому времени мне хотелось убить почти всех, кого я встречал. Но вместо этого я показал ему посиневшие ногти.

– А это что тогда? Ногти! Они синие! Это не маникюр, если что. Моя жена в коме, и все началось в этом самом доме.

– Слушайте, я просто отдаю вам отчет и вижу только то, что в нем написано, – отмахнулся парень, и он был прав, на самом деле. – А написано в нем – вот! Смотрите!

Он открыл отчет и показал мне фразу: «Токсины не выявлены».

– А как на счет бактерий? Плесени?

– Это уже займет больше времени. А я просто отдаю отчет, и тут написано – все в порядке. Не я делал анализ, и не я собирал образцы.

Верно, не он. Парень вообще не в курсе, о чем идет речь, он просто читает с листа бумаги то, что я и сам мог бы прочесть. Глупо винить гонца за плохие вести.

– А где тот, кто собирал образцы? Такой высокий, тощий и немножко картавит?

Парень замялся, но я настаивал, и он ответил:

– Тот, который собирал образцы для анализа, заболел.

Это новость меня уже не удивила. Он заболел сразу после того, как заглянул ко мне домой. Прямо как люди во сне про бал мертвецов!

– Дай-ка я угадаю симптомы! – ответил я. – У него слабость, нарушения сна и цианоз. Губы синие, ногти синие, и все это развивается очень быстро, а началось это все сегодня утром?

– Почти! – парень кивнул. – Вчера еще началось, вечером, а вообще все так и есть, да.

Я снова показал ему руку.

– Ногти синие, губы синие! У нас с женой то же самое, только не так быстро. Моя жена была в коме от этой дряни, а он только на порог вошел, и сразу посинел. А вы мне говорите, токсинов нет?

– Так их и нет! – отрезал парень. – Вот ваш отчет.

Он сунул мне бумаги.

– Не знаю, что там! Вирус, радиация или, может, ваша бабка с цыганкой поссорилась, и та дом прокляла, но конкретно ядов в доме нет. А были бы – так мы бы нашли. Да и на заборе анализов лаборанты всегда в защитном костюме. Он бы не отравился! Если только у вас дома нет бассейна с синильной кислотой. У вас такой есть? Нет? Ну вот, тут так и написано: «Токсины не выявлены». А теперь извините, у меня много работы. Да и у вас тоже, надеюсь!

Он почти вытолкал меня за дверь, а я все прокручивал в голове его слова. Лаборант заболел еще вчера. Нас дом почти не трогал, мы жили в нем куда больше, чем один день, и болезнь нарастала медленно. Это было предупреждение, а не как стремительная атака! Дом рычал на нас, как помойный пес, но не набрасывался сразу. А на лаборанта именно набросился. Виктория, юрист по работе с завещаниями, тоже была в доме, наверняка! И ей он не повредил. Что изменилось с тех пор?

Пришло время, дом проснулся и захотел есть – вот что мне пришло тогда в голову. Наверное, эту мысль я выловил из своих снов. Дом пора кормить, и это мне решать, кто станет едой. Меня дом только предупреждает, я нужен ему, как официант и повар, а для остальных все происходит куда быстрее.

И вот что беспокоило меня больше всего – Делии стало легче именно в тот момент, когда лаборант заболел. Я отдал его в обмен на жизнь моей жены. Бред, конечно, я и сам это понимал, но не мог выкинуть из своей уже не слишком ясной мыслящей головы слова: «Тебе решать, кто будет едой». Мне решать, но только он сам решает, когда наступает время пиршества, и когда оно заканчивается, сменяется сном. Я не знал, о ком говорю, кто этот «он», но повторял, как мантру: «Его надо кормить, и мне решать, кто станет едой!».

Повторял и повторял, и сам не сразу это заметил. Вот почему химик так быстро выставил меня за дверь! Кажется, бормотать это я начал еще у него в кабинете. Я повторял эти слова и не мог остановиться. Да и не понимал, что остановиться нужно. Повторял их на каждом своем шаге, и обнаружил, что пришел к дому. Пешком. А машину бросил у лаборатории на стоянке.

Я стоял на лужайке, смотрел на дом, и он смотрел на меня. Как сказал тот парень в лаборатории? Вирус, радиация, проклятие? Не важно, что это. Важно, что оно в доме. Нет дома – нет и заразы! Во сне я бредил лампадным маслом, а наяву знал, что в гараже есть бензин. Это гораздо удобнее.

Я принес канистру и облил пол. Облил лестницу. Я не оставлял себе путей к спасению, не думал, как выберусь из пожара. Когда канистра опустела, я зажег спичку. У меня не было другого дома. В Усадьбе оставалась вся моя жизнь, все мои вещи, документы, наличность, аппаратура для съемок. Сжечь Дом Совы – самое идиотское решение в моей жизни. Но я даже не решал, а просто действовал, бездумно, как перчаточная кукла на чужой руке.

Тот другой я, из снов, мечтал избавиться от дома, сжечь его. Я знал теперь, что он попытался, но не смог. Он поджег дом и сгорел сам, вместе с семьей, а дом не пострадал. И теперь этот другой я словно стоял рядом и направлял мою руку. Он проснулся внутри меня и его желания стали моими, он шептал, что лучше сгореть вместе с домом, чем терпеть его, и смерть в огне будет спасением, свободой.

Я зажег спичку.

Дом учился и набирался опыта. Он уже знал, что такое огонь, и не хотел встретиться с ним снова. В прошлый раз огонь не убил его, но причинил боль, и больше огня в доме не будет. Так он решил. Время шло, а я стоял с потухшей спичкой в руках. Я очнулся, зажег новую, и попытался разжать пальцы, но оказалось, что снова стою с потухшей спичкой.

Спортивная попытка номер три! Я поджег коробок целиком. Моргнул. В этот раз я стоял посреди гостиной с пустыми руками. Дом еще вонял бензином, но на полу его больше не было. Я стер его, собрал тряпкам, полотенцами из ванной, шторами с окна, своей футболкой, и вынес все это из дома. Помыл пол и открыл окна.

Во всяком случае, кто-то сделал все это, а кроме меня в доме никого больше не было. И теперь я стоял в самом центре пустой гостиной и вместо коробка спичек держал в руке еще одну мертвую птицу. Прошел час или больше с тех пор, как я разлил бензин. Наваждение исчезло, и идея устроить самосожжение в горящем доме больше не казалась привлекательной, что очень радовало.

Оставалось только собраться с силами и уйти, вернуться в отель. По пути я проверил гараж и убедился, что бензина больше нет. И машины нет, она осталась стоять где-то возле лаборатории, так что в отель пришлось идти пешком. И снова барабаны стучали, а совы слетались со всех сторон. Я отгонял их, и пнул одну, но попал ногой только по воздуху. На самом деле здесь не было никаких сов, но это уже не имело значения. Для меня они были. Так что в отель я вошел, отгоняя сов руками и зажимая уши, и портье схватился за телефон.

– Сахар в крови скачет! – ляпнул я первое объяснение, которое пришло в голову. – Не обращайте внимания, я лекарство приму, и все пройдет!

Пришлось потрудиться, что бы убедить его, что я не наркоман. И как же сложно убеждать кого-то в своей вменяемости, когда на голове собеседника сидит сова, а из его глаз течет кровь! Но я справился, и получил ключ от номера. В эту ночь мне не снились кошмары. Все они и так уже стали реальностью.