Текст книги "Японская разведка против СССР"

Алексей Алексеевич Кириченко
Японская разведка против СССР

© Кириченко А.А., 2016

© ООО «Издательство „Вече“», 2016

© ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2019

Вместо пролога

В 1995 году в японском журнале «Verdad» (№ 1–6) были опубликованы мои заметки. По замыслу редакции журнала, такие заметки должны были публиковаться ежемесячно в течение года, а затем их намеревались издать отдельной книгой.

Но неожиданно публикация прекратилась без объяснения автору, по какой причине. По-моему, японцы их встретили благожелательно и с интересом. Мой знакомый профессор Фукиура сказал, что с удовольствием прочитал мною написанное и выразил удивление, почему меня перестали печатать.

Я и сам не мог понять, что же произошло. Формальная причина этого, как мне объяснил советник ассоциации «Дзэнъёккё»[1]1
  Дзэнъёккё – Всеяпонская ассоциация принудительно интернированных.


[Закрыть] Исидзаки-сан, была связана с уходом Сайто и переориентацией журнала. Однако потом я выяснил, что именно я спровоцировал свое отлучение от журнала – в одной из статей я опубликовал архивные данные о малоизвестных деталях японской интервенции на российском Дальнем Востоке в конце 1920 года. Эта тема достойна подробного освещения, но я бы хотел хотя бы вкратце о ней сказать.

За два года интервенции (с апреля 1918 года) на Дальнем Востоке России японские экспедиционные войска в стычках с дальневосточными партизанами потеряли около 4 тысяч человек. Правящим кругам Японии было не так просто восполнять эти потери за счет новых своих войск, ибо японская общественность все решительнее стала протестовать против вмешательства Японии в российские дела.

Поэтому японским стратегам показалось заманчивым восполнить свои потери за счет армии барона Врангеля, бежавшей в ноябре 1920 года из Крыма в Турцию. Заручившись поддержкой Англии (через какое-то время Королевство уклонилось от этой затеи) и Франции, Генеральный штаб Японии стал готовить операцию по переброске на Дальний Восток «оказавшихся не у дел» врангелевцев, где они смогли бы прикрыть бреши на фронтах борьбы с красными. Такой план был близок к завершению, но в самый кульминационный момент, когда Белую гвардию уже погрузили на транспорты и собирались отправить на Дальний Восток, вдруг вмешались Соединенные Штаты Америки и в ультимативной форме потребовали отказаться от этого замысла.

Данные о ходе подготовки указанной акции американцы регулярно получали от майора японской армии Т., служившего в Генеральном штабе Японии и принимавшего непосредственное участие в этой операции. Это и позволило американцам точно нанести удар по Японии.

Хранящиеся в российских архивах материалы об этой детективной истории уже давно рассекречены, но почему-то никто из исследователей не проявил к ним интереса и они не были обнародованы. Возможно, потому, что эти документальные данные противоречили утверждениям отечественных историков об одинаковой роли Японии и США в «сибирской интервенции» и им запрещалось писать о том, что США здорово помогли России в срыве японской интервенции. К сожалению, из архивных материалов невозможно определить истинную причину такого подвижничества меркантильных американцев, которые, как говорится, «за здорово живешь» стали спасать революционную Россию. Возможно, им Троцкий что-то обещал?

Видимо, главный мой промах заключался в том, что статью я заканчивал обещанием рассказать в следующих публикациях о других тайнах российско(советско) – японских отношений.

Опасаясь, как бы в обещанных статьях я не обнародовал еще какие-нибудь секреты, японский деятель Сэдзима Рёдзо (ныне покойный) употребил все свое влияние, чтобы помешать дальнейшей публикации таких материалов.

Фамилия Р. Сэдзима и после его смерти не сходит со страниц японской печати. Он продолжает оставаться в Японии одной из загадок ХХ века. Это предмет особого разговора. Я хотел бы только отметить, что бывший подполковник японской армии Р. Сэдзима во время Второй мировой войны служил в Генеральном штабе японских сухопутных войск, а в апреле 1945 года был назначен на должность начальника оперативного отдела штаба Квантунской армии. 19 августа 1945 года он принимал участие в переговорах начальника штаба Квантунской армии генерал-лейтенанта Х. Хата с главнокомандующим группировкой советских войск на Дальнем Востоке маршалом А.М. Василевским.

В 1946 году Сэдзима выступил свидетелем обвинения советской стороны на Международном военном трибунале для Дальнего Востока. Его разоблачительная речь сыграла не последнюю роль в осуждении японского милитаризма, так как он знал немало сокровенного из жизни правящей верхушки Японии, о чем честно и откровенно дал показания. Однако после выступления на процессе в Токио он был возвращен в Советский Союз и в 1948 году осужден на 25 лет по ст. 58-6, часть 1 УК РСФСР (шпионаж). Вернулся на родину только в июле 1956 года[2]2
  После окончания в 1950 году репатриации на родину японских военнопленных было задержано в СССР более тысячи японцев, в отношении которых имелись данные о том, что они работали в различных органах (разведка, жандармерия, антисоветские организации, судебные органы и т. д.). Все они были осуждены по ст. 58 УК РСФСР к длительным срокам заключения. Большинство из них содержалось в специальном режимном лагере № 16 в г. Хабаровске, а генералы содержались в «генеральском» лагере № 48 в поселке Чернцы Ивановской области.


[Закрыть].

В Японии ходят упорные слухи о возможном сотрудничестве Р. Сэдзима с советскими спецслужбами. Но мало ли о чем можно домысливать? Возможно, Сэдзима-сан опасался, что я выдам какой-то его личный секрет? Но я таким секретом не обладаю, а если бы и знал что-либо, то не стал бы выплескивать это на пересуды. Как бы там ни было, бдительный Р. Сэдзима сделал свое дело и дальнейшая публикация моих записок в Японии сорвалась.

В моих записках нет ни захватывающих сюжетов с побегами и стрельбой, ни погонь за опасными преступниками, что могло бы пощекотать нервы. Нет и тех разоблачений КГБ, на которые так падки авторы, порой только понаслышке делающие свои безапелляционные умозаключения.

Я 30 лет проработал в КГБ, о котором много напечатано и правды и неправды. Я не буду ни порицать, ни защищать эту организацию, а хочу рассказать о некоторых моментах своей работы в этом учреждении. Я был от начала и до конца оперативным работником и занимался рутинной черновой работой, ничего общего не имеющей с героикой детективов.

Я пришел на работу в Центральный аппарат контрразведки КГБ после окончания Высшей школы КГБ при СМ СССР им. Ф.Э. Дзержинского (ныне – Академия ФСБ) в ноябре 1965 года, то есть в тот период, когда беззакония 30-50-х годов ХХ столетия, инициированные и во многом осуществленные НКВД-МГБ по личному указанию Сталина, были подвергнуты справедливому и суровому осуждению. КГБ СССР ко времени моей работы в этом учреждении был наименее коррумпированным правительственным органом в Советском государстве. Я уверен, что кому-то шибко не понравится мое утверждение, но я говорю правду.

Я работал в классической контрразведке, которая имела дело с контрпартнером – японскими специальными органами. Я не имел отношения ни к психушкам, ни к борьбе с диссидентами и так называемой идеологической диверсии противника.

В записках я не касаюсь вопросов, которые являются прерогативой российской контрразведки и японских спецорганов – пусть они сами между собой разбираются. Я не сомневаюсь, что придет время, когда представители специальных служб России и Японии будут поддерживать партнерские отношения.

Я начал изучать японский язык, как язык противника. Но чем больше познавал эту страну, ее народ, тем больше понимал, что не знал Японию, как не знает подавляющее число людей России.

По долгу службы мне приходилось сталкиваться с японцами в различных ситуациях. Возможно, мне повезло, но я не встретил среди них ни одного подлеца, того «коварного самурая», образ которого сложился у нашего народа благодаря пропаганде прошлых времен. Мне кажется, что японцы во многом похожи на русских, поэтому с ними можно легко и быстро найти общий язык.

Отношениям между нашими странами, если считать контакты на неофициальном уровне, немногим более 300 лет. В историческом плане срок совсем маленький. Но за это «историческое мгновение» Россия и Япония (во многом благодаря активным стараниям США и Великобритании) умудрились настолько испортить отношения друг с другом, что понадобятся кропотливые усилия не одного поколения, чтобы добиться доверия и взаимопонимания между нашими народами и странами.

Япония тоже повинна в этом, и отечественные историки справедливо разделали ее вдоль и поперек. Но, изучая архивные материалы, я пришел к убеждению, что Россия (СССР) была тоже далеко не ангелом и многих неприятностей в прошлом можно было бы избежать, прояви обе стороны терпение и сдержанность. Понятно, что прошлого не вернешь. Но, чтобы добиться положительных сдвигов в будущем, нужно беспристрастно сказать правду о прошлом.

В основном в записках я употребляю настоящие имена и фамилии. Если же по каким-то причинам не называю истинную фамилию лица, то выделяю ее курсивом.

Немного о себе

Я не по книжкам, а на собственной, как говорится, шкуре испытал все «прелести» немецкой оккупации и той трагедии, которая не обошла ни одну семью в Белоруссии во время Великой Отечественной войны. Случилась странная вещь: все, что происходило на моих глазах до освобождения нашего села Красной армией в октябре 1943 года, я прекрасно помню, а то, что происходило потом – отложилось в моей памяти только отдельными фрагментами. Например, в моей памяти и сейчас встает картина, как в 10 часов утра 22 июня 1941 года над нашим селом медленно проплыла со страшным заунывным ревом огромная армада «юнкерсов» со смертоносным грузом на борту в сторону Киева.

После освобождения Красной армией нашей местности из-под фашистской неволи в декабре 1943 года я пошел в первый класс. Еще доносился грохот канонады, а мы уже изучали буквы. Каких-либо учебников или тетрадей и в помине не было. Писали на клочках бумаги или на конфетных обертках, которые во время немецкой оккупации растащили с ликвидированной немцами Наровлянской конфетной фабрики.

Мне в школе все предметы давались легко, и никто не сомневался, что я обязательно поступлю в высшее учебное заведение. Случилось так, что я очень пассивно повел себя на вступительных экзаменах и не набрал нужного количества баллов, чтобы быть зачисленным на учебу.

Осенью 1954 года меня приняли на работу учеником деревомодельщика на Минский автозавод. Жесткий порядок и дисциплина, работа в две смены и обязательное выполнение производственных заданий – все это не вызывало во мне чувства протеста или скрытого недовольства. Сама профессия мне нравилась, тем более что я был с некоторыми работами по дереву знаком с детства, а полученные в средней школе знания по черчению позволяли быстро разбираться в чертежах, что в глазах начальства выгодно отличало меня от моих сверстников.

В ноябре 1955 года я был призван в армию.

В то время, когда меня призвали в армию, министром обороны был маршал Г.К. Жуков, который жесткими мерами пытался навести в Советской армии образцовый порядок, по поводу чего ежедневно издавал грозные приказы о различных наказаниях провинившихся, которые на утренних построениях нам исправно зачитывали.

У меня уже в тот, армейский период сложилось свое отношение к загадочной фигуре маршала, которое с годами не только не уменьшилось, а скорее увеличилось. Знакомство с архивными материалами, чем я занимаюсь в последние годы, только усилило мою настороженность к роли этого человека в войне, и я думаю, что история еще не сказала своего последнего слова о цене его гениальности и прозорливости.

После службы в армии меня приняли на учебу на исторический факультет Белгосуниверситета. Все дисциплины были для меня интересны, и у меня даже мысли не было уйти из университета.

Однако после зимней экзаменационной сессии меня пригласили зайти в КГБ Белоруссии. После состоявшейся там беседы и различных проверочных мероприятий я оставил университет и уехал на учебу в Ленинград.

«Кормушка»

Институт иностранных языков КГБ при Совете Министров СССР был образован в 1951 году на базе специальных курсов иностранных языков, созданных во время Великой Отечественной войны. На этих курсах в ускоренном темпе изучали немецкий язык сотрудники НКВД, которым предстояла работа на фронте или в тылу врага.

Институт располагался в трехэтажном здании бывшего Павловского юнкерского военного училища по улице Малая Гребецкая, 6, на Петроградской стороне.

Кто-то из обитателей этого учебного заведения дал ему наименование «кормушка», которое прижилось и до сих пор употребляется выпускниками этого учебного заведения. В институте действительно были созданы идеальные, даже по нынешним временам, условия, чтобы слушатели (так именовался переменный состав) института имели возможность отдавать все силы учебе. Помимо того что все слушатели обеспечивались на уровне курсантов военных училищ, каждый ежемесячно получал стипендию в размере 600 рублей в месяц независимо от результатов учебы. Это была по тем временам довольно приличная сумма. Я, например, в университете получал на первом курсе стипендию 35 рублей.

Печально известный отставной генерал О.Д. Калугин, сбежавший в США, тоже был выпускником «кормушки», хотя по разработанной им легенде твердит, что закончил Ленинградский университет.

В 1960 году, однако, эта «кормушка» была ликвидирована, а весь переменный состав был переведен в Москву. И я стал учиться на факультете иностранных языков Высшей школы КГБ при СМ СССР им. Ф.Э. Дзержинского (ныне – Академия ФСБ). Трудно судить, насколько оправдано было такое решение, но власти поступили при этом, как всегда, не по-хозяйски, ибо непомерная жажда гигантомании разрушила прекрасно функционировавшее высшее учебное заведение. Богатая библиотека института была безжалостно ликвидирована, и все книги сданы в макулатуру, а оборудование уничтожено или разграблено. Ныне в обветшалом и долгое время не видевшем ремонта здании размещается районная поликлиника.

В год моего поступления в институт прибыло в четыре раза больше абитуриентов, чем требовалось. Это значит, что в институте при подборе будущих слушателей существовал плановый конкурс.

Я решил, что вернусь назад в университет. Поэтому вместо подготовки к очередному экзамену я все дни проводил в музеях Ленинграда, хотя сдавать экзамены и ходил. Как ни странно, но мне поставили на экзаменах довольно высокие оценки.

Как бы там ни было, я успешно сдал вступительные экзамены и был включен в состав тех, кого вызывали на мандатную комиссию, где происходило первое публичное знакомство руководства института с будущими слушателями.

На собрании вновь зачисленных слушателей было объявлено волевым порядком, что я буду изучать японский язык.

Бюро дезинформации

В 1923 году решением ЦК ВКП(б) в ОГПУ было создано Бюро по дезинформации. Бюро по дезинформации, которому должны были подчиняться все организации СССР. Впоследствии это бюро неоднократно реформировалось, но суть его работы оставалась прежней – продвигать необходимые Советскому Союзу решения и настроения. Многие разработки бюро до сего времени закрыты. Возможно, это и правильно: нужно иметь японскую выдержку и не выкладывать все карты на стол.

Но о двух гениальных операциях Бюро по дезинформации я хотел бы рассказать.

Первая – это знаменитый «меморандум позитивной политики Танака». В мировой печати был опубликован в 1927 году как доклад премьер-министра Японии Танака Гиити императору Хирохито. В меморандуме излагался план последовательного покорения Японией всего мира. Танака Гиити до конца дней своих пытался доказать, что никакого меморандума он не писал, что это фальшивка. Но чем больше он доказывал, тем меньше ему верили.

В последних российских публикациях начинают сомневаться в реальности «меморандума Танаки». Да и как не сомневаться, если влиятельные советские деятели даже в сталинские времена признавали, что меморандум – фальшивка. Если бы такой документ действительно существовал, он бы в обязательном порядке был затребован Токийским трибуналом в качестве доказательства агрессивности Японии.

Советская сторона обвинения на Токийском трибунале избегала даже упоминания об этом документе. Лучшим доказательством этого служит следующее письмо:

«Тов. Вышинскому А.Я.

Маршалом Чойбалсан по нашей просьбе было прислано в Токио на имя обвинителя от СССР заявление об обстоятельствах нападения японских войск на Монгольскую Народную Республику в 1939 г. в районе реки Халхин-Гол. Это заявление имелось в виду представить в Международный военный трибунал в качестве доказательства агрессивных действий Японии, поскольку документы Генерального штаба Советской армии, которыми мы располагаем, недостаточно освещали начальную фазу японского нападения.

Однако в заявлении Маршала Чойбалсана содержится несколько ссылок на меморандум Танаки, написанный в 1927 г., подлинность которого в настоящее время подвергается сомнению. По данным американского обвинения, можно опасаться, что подложность меморандума Танаки будет доказана защитой в стадии ее выступления. Поэтому обвинение избегало ссылок на него, чтобы этим не скомпрометировать своего доказательственного материала.

Мы в своих выступлениях на процессе также ни разу не упоминали о меморандуме Танаки.

В связи с этим прошу Вашего разрешения на возвращение через нашего посла в Монгольской Народной Республике Маршалу Чойбалсану его заявления для пересоставления с целью исключения из него ссылок на меморандум Танаки.

20 ноября 1946 г. подпись (С. Голунский)»

Комментарии здесь излишни, в документе все сказано предельно откровенно. Хотел бы только напомнить, что в то время заместитель министра иностранных дел СССР А. Вышинский был председателем комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по руководству советской частью обвинения на Токийском трибунале, а генерал-майор юстиции С. Голунский был на процессе главным обвинителем советской части обвинения. Монголия не была допущена союзниками для участия в Токийским трибунале, так как считалась частью Китая и только Советский Союз признавал ее независимой страной и представлял ее интересы на процессе.

Результатом реакции А. Вышинского на докладную С. Голунского явилось следующее. Каким-то образом представителям СССР удалось добиться не только того, чтобы «меморандум Танаки» был признан официальным обвинительным документом за № 169, но и чтобы он был представлен… американской стороной обвинения! Вот это политическая игра! Чем же за такую любезность Советский Союз расплатился с «неподкупными» американцами?

Вторым неоспоримым успехом работы Бюро по дезинформации по «японской линии» явилось обеспечение «информацией» оперативной игры, которую вело ОГПУ (НКВД) с японской военной разведкой в Москве и на Дальнем Востоке.

После полученного из Генштаба Японии одобрения и утверждения вербовки «генерала» он был буквально засыпан заданиями японской военной разведки.

Первым серьезным заданием были вопросы о танковых войсках РККА (количество танков, их модификация, тактико-технические данные машин, места дислокации, укомплектованность личным составом, его моральное состояние и т. д.).

Через двадцать дней после «вербовки» на «генерала» обрушилось срочное задание японской военной разведки – двадцать семь вопросов по военной авиации РККА. По здравому рассуждению, выполнение такого задания для одного человека явно невозможно. Но через пять (!) дней «генерал» обрадовал своих «работодателей» отличной дезой, изготовленной Бюро по дезинформации ОГПУ.

Такая активность «генерала» продолжалась до 1938 года, когда новый шеф НКВД Ежов подрубил под корень детище Ягоды – он выкорчевал все с корнем и объявил участников этой игры японскими шпионами, и все они были расстреляны. Удалось сохранить жизнь только оперативному переводчику Роману Николаевичу Киму. Его спасло то, что он блестяще владел японским языком, который оказался востребованным даже во время войны.

По каким вопросам Бюро по дезинформации отличалось своими познаниями – смотрите Приложение № 3.

Когда раскроются тайны?

Самым знаменитым советским разведчиком продолжает оставаться Рихард Зорге. О нем написано очень много, но пока нет сведений о причине его провала. В этом деле могли бы помочь японские спецслужбы. Но, как говорится, не на тех напали. Японцы молчат и будут молчать.

Ко многим версиям о причинах провала Рихарда Зорге я хочу добавить свою.

В последние годы в отечественных средствах массовой информации начинают прорываться материалы об измене в 1938 году начальника УНКВД по Дальневосточному краю Г.С. Люшкова.

Но никто даже словом не обмолвился, что по совместительству он был правой рукой маршала Блюхера – начальником Особого отдела 1-й Краснознаменной дальневосточной армии. Оставим в стороне все безобразия, которые творил Люшков с командным и офицерским составом этой армии, а обратим внимание читателя на тот факт, что по своему служебному положению он имел право и возможность знакомиться со всеми, в том числе разведывательными, документами о Японии, которая по праву считалась основным противником Советского Союза на Дальнем Востоке. Он не мог не обратить внимания на обстоятельные сообщения «Рамзая», который имел доступ к высшим кругам Японии. Когда он махнул в Японию, то на допросах, видимо, поделился своим мнением, что в высших кругах Японии нужно искать советского разведчика, через которого уходит информация в Кремль. Японские спецслужбы основательно «прошерстили» высшие круги и к осени 1941 года вышли на группу «Рамзая».

Ныне покойный генерал ГРУ Михаил Иванович Иванов (1912–2014), который всю войну находился в советском посольстве в Токио и работал с «Рамзаем», говорил мне, что японцы поспешили с реализацией дела Зорге, они могли бы нанести нам более чувствительный удар.

Это моя версия провала «Рамзая». Я буду только благодарен японцам, если они меня поправят.

Когда я работал в КГБ, то несколько раз пытался ознакомиться с архивно-следственным делом на атамана Семенова, которого в 1946 году приговорили к смерти и повесили на гитарной струне. Причину недопуска к делу объясняли моей небольшой должностью. Но до должности председателя я не дотянул и ушел на пенсию, так и не ознакомившись с делом на атамана Семенова.

И вдруг мой хороший знакомый, работающий в Университете Индиана (США), профессор Куромия Хироаки (японец) присылает мне по электронной почте любопытнейший документ – рапорт наркома НКВД Г. Ягоды Сталину о том, что атаман Семенов готов работать на Советский Союз.

Мне не удалось установить, как дальше развивались события и почему атамана Семенова постиг такой суровый приговор. Хотя его дети не были репрессированы.