Текст книги "Зуб дракона"

– Как, Андрей, все нормально?

– Так точно, нормально.

Поднимаясь с кушетки, я похлопал его по плечу.

– Ну, ложись, сержант, отдыхай…

Умывшись в кухне холодной водой из-под крана, и выпив крепкого остывшего чая, я закурил и сел к столу, в угол, подальше от окна.

За последующие два часа я обкурился до одури. Сидеть в засаде мне было не впервой, в этом Доронин был прав. Еще когда я учился в училище, мне приходилось участвовать в трех десятках задержаний. Но привыкнуть к томительному ожиданию я так и не смог за эти годы. Все напряжение, которое скапливалось за долгие часы ожидания, в какой-то момент ударяет в голову, как хорошая доза алкоголя, и тогда мир перестает казаться реальным, приобретая оттенок фантастичности. Впрочем, в нужный момент это ощущение проходит, это я тоже знаю по опыту. И тогда голова становится кристально чистой, а движения четкими и безошибочными. И все же ждать да догонять, – хуже некуда. Подумав об этом, я усмехнулся. По сути, вся моя работа именно в этом и заключается: ждать и догонять, догонять и ждать…

В семь часов я разбудил Дронова и занял его место, наказав разбудить меня в девять часов.

Поднялся я совершенно разбитым, чувствуя нездоровую дрожь во всем теле, и потому на предложение Сафаровой выпить чего-нибудь, с удовольствием согласился, наплевав на неподкупную чекистскую репутацию. Две рюмки холодной водки и горячий шницель несколько вернули меня к жизни. Во всяком случае, настолько, что я стал способен внятно говорить и действовать. В девять тридцать я набрал номер Доронина. Доклад мой был краток и не изобиловал эмоциями.

– Товарищ полковник, Безуглов докладывает. Ночь прошла без происшествий, Бугаев не появился. Ждем.

Доронин, явно недовольный, пробурчал:

– То, что Бугаев не появился, уже само собой по себе ЧП. А может он совсем не появится, а, Безуглов?

Покосившись на Сафарову, я подумал, что она все же, пожалуй, обманула меня вчера. Жить рядом с такой аппетитной дамочкой да быть монахом? И потому Доронину я ответил довольно твердо:

– Появится, товарищ полковник, уверен. Никуда он не денется.

– Ну, хорошо, коли ты уверен. А уверен в том, что помощь вам не потребуется?

– Так точно, не потребуется. Оружие мы у него изъяли…

Доронин перебил меня, пресекая мой оптимизм на корню:

– Ну, ты не очень-то обольщайся, Безуглов. То, что вы у него раритетные «ТТ» с обрезом изъяли, еще не значит, что у него больше ничего нет. Не забывай, что пистолет Решетова так и не был найден. Учти, старлей, Бугаев нам нужен. Очень нужен. Через него уйма наркотиков в город идет, а вот откуда, через кого, как – этого мы не знаем. А должны. Положение с наркоманией в городе угрожающее. Ты знаешь, сколько совершается преступлений в состоянии наркотического опьянения? Не забываешь сводки для разнообразия почитывать?

Поморщившись, я ответил:

– Так точно, почитываю, товарищ полковник.

Про себя я подумал «И что за манера у этих начальников читать нотации? Как чуть выше майора, – так сразу же тяга к лекторскому искусству появляется…». Доронин между тем невозмутимо продолжил, не догадываясь о моем недовольстве:

– Тогда сам должен понимать… Ну ладно, ждите этого субчика. Если что – немедленно звони мне. Понял?

Облегченно вздохнув от того, что лекция не имела продолжения, я ответил:

– Понял. Буду докладывать.

Время опять потянулось медленно, как патока. Ко всему еще Сафарова стала действовать мне на нервы. Она бесцельно слонялась по квартире, всем своим видом давая понять, что наше присутствие осточертело ей до крайней степени. Наконец, проведя предварительную подготовку, она пошла в открытое наступление. Сев в кресло напротив меня, она бессовестно оголила белую ляжку из-под полы халата, забросив ногу на ногу, и в упор уставилась на меня выпуклыми глазищами.

– Послушай, начальник, я знакома с законами гостеприимства, но ваше пребывание здесь затягивается, и я…

Я, и без того взвинченный бесплодным ожиданием, ответил ей тоном, далеким от любезного:

– Ты меня глазенками-то своими не гипнотизируй, не надо. Я тебе не Бугаев. И к тебе пришел не глазки строить. А чтобы жить спокойно, надо было замуж за работягу выходить, а не за жулика.

Эту стерву, похоже, трудно было чем-то смутить. Встряхнув облаком черных волос, она возмутилась с видом оскорбленного достоинства:

– Черт побери! Это мое дело, за кого замуж выходить! Дайте мне хотя бы в магазин выйти, у меня продукты кончаются.

Спустив немного пар, я успокоился и ответил ей почти беззлобно:

– В магазин наш человек сходит. Приготовь список продуктов и…

Прерывая меня, мягко промурлыкал телефон. Покосившись на него, я спросил:

– Кто тебе может звонить?

Сафарова презрительно дернула плечом.

– Почем я знаю?!

Я прикрикнул:

– Перестань дурить, Наташа! Возьми трубку. И если это Бугаев – не умничай. Ясно?

Осторожно, словно стеклянную, подняв трубку, Сафарова пару секунд выждала и хрипло выдавила:

– Да.

Откашлявшись, она спросила увереннее, чистым и звучным голосом:

– Алло. Я слушаю, кто это?

Я подался вперед, пытаясь услышать голос звонившего, но кроме невнятного бормотания ничего не смог разобрать. Мысленно я свирепо выругал себя за халатность: ведь надо же было поставить «двойника»!

Сафарова между тем обворожительно улыбнулась и почти пропела в трубку:

– Го-о-ша! Здравствуй. Ты откуда звонишь? … Хорошо… хорошо, сделаю. Когда ждать?.. Пока, до встречи…

Положив трубку, она хмуро посмотрела на меня.

– С железнодорожного вокзала звонит. Будет через полчаса.

Мое мрачное состояние мгновенно улетучилось. Я был готов расцеловать эту ухоженную стерву.

– Молодец, Наташа! Тебе это зачтется.

Оборачиваясь, я приказал ребятам:

– Проверить оружие. Козлов, в подъезд на третий этаж, отрежешь его. Дронов, останешься со мной…

Минут через двадцать стоявшая у окна Сафарова негромко сказала:

– К подъезду такси подъехало. Это он.

Вдоль стены я прошел к окну и взял Наташу за локоть.

– Иди. Откроешь дверь и сразу уходи. Скажи, на кухне обед пригорает.

Звонок прозвенел настойчиво, по-хозяйски. Сафарова прошла к двери, кутаясь в халат, язычок замка клацнул, и я услышал мужской голос:

– Золотце мое, я приехал… Соскучилась?

Послышался звук поцелуя и приглушенный смех Сафаровой.

– Пусти медведь, задушишь.

В голове у меня мелькнуло: «Ну, Ашот, за семь лет рога у тебя густые вырастут…»

Сафарова в прихожей воскликнула:

– Ой, у меня же обед пригорает! Ты проходи, Гоша.

Я слышал, как она пробежала на кухню и открыла, как было условлено, воду. Порядок. Дронов, затаив дыхание, стоял напротив меня, с другой стороны двери, подняв вверх руку с пистолетом и напружинившись. Я подмигнул ему ободряюще, качнул головой в сторону прихожей и кивнул. Поняв мою поддержку, он благодарно улыбнулся. Пока все шло отлично. Бугаев в квартире, Козлов ждет его за дверью и не позволит уйти, в случае чего. Еще несколько секунд, и мы его скрутим.

Я лихорадочно отсчитывал секунды для тех нескольких шагов, что должен был сделать Бугаев, чтобы войти из прихожей в зал, и вдруг… Вот так всегда, неожиданно появляется это вдруг, как в детективных романах. Вместо того, чтобы сделать эти несколько шагов, отделяющие его от свободы действий до щелчка «браслетов», Бугаев спросил:

– Наташа, золотце, у тебя кто-то был? Пахнет чужими сигаретами.

Я мысленно выругался, проклиная его собачий нюх. Ушами, кожей, всем своим существом я почувствовал в его голосе звериную настороженность. Пока я лихорадочно соображал в те короткие мгновения, что мне были отпущены, как поступить, Дронов выкинул фортель, которого я меньше всего ожидал. Он выскочил на середину дверного проема, выбросил вперед руку с «Макаровым» и звонко выкрикнул:

– Ни с места, Бугаев!!!

В ответ мгновенно грохнул выстрел, неестественно громкий и оглушающий в замкнутом пространстве узкой прихожей. Выронив пистолет, Дронов схватился руками за живот и упал на пол.

Все происходило слишком быстро, чтобы я успевал анализировать ситуацию и фиксировать увиденное. Следующее, что я помню: я в прихожей с поднятым пистолетом для стрельбы и широченная спина Бугаева, бегущего в кухню. Я уже было нажал на курок, но Бугаев прыгнул в сторону и исчез из вида. Опустив пистолет, я ринулся следом за ним.

В следующую секунду Бугаев снова показался в дверном проеме, прикрываясь Сафаровой. Схватив за волосы, он выставил ее перед собой, и, злобно прохрипев «Сучка ментовская», с силой толкнул ее на меня. В узости коридорчика нам было не разминуться. Сафарова упала на меня, я машинально обнял ее, и оба мы грохнулись на пол. Бугаев извиняться на доставленное неудобство не стал, и времени не терял.

Краем глаза я видел, как он схватил один из кухонных табуретов, высадил им стекло и исчез в оконном проеме.

Столкнув с себя Сафарову, я вскочил на ноги, крикнул ей «Вызови „скорую“!» и рванулся к окну. Заслонив рукой с пистолетом лицо, я прыгнул в окно, больно распоров себе щеку зазубренным обломком стекла, и полетел со второго этажа на газон, вслед за Бугаевым.

Прежде чем я грохнулся на землю, я успел заметить все еще стоявшее возле подъезда такси с работающим мотором. Под открытой крышкой багажника согнувшись стоял водитель, перебирая инструменты. Оттолкнув его в сторону, Бугаев схватился за ручку двери и рванул ее на себя. Из подъезда выскочил Козлов. Бугаев выстрелил. Уже почти приземлившись, я заметил, как Козлов отскочил в сторону, в падении дважды выстрелив в сторону машины.

Как вылетело стекло в машине, я уже не видел. Услышал только треск и плашмя рухнул на газон. Когда я вскочил, машина уже удалялась к углу дома, завывая двигателем и хлопая незакрытой крышкой багажника.

Козлов, слава Богу, живой, подскочил ко мне.

– Жив, старлей?!

От возбуждения он криво улыбался, и все время сплевывал в сторону. Не обращая внимания на его фамильярность, я отер рукавом кровь с порезанной щеки и прохрипел.

– Жив.

– А Володька?

– Ранен Володька, Сафарова «скорую» вызовет.

Козлов свирепо выругался:

– Ну, ублюдок! Я его достану… Старлей, у тебя вся щека разворочена, давай хоть платком перетянем.

Прихрамывая от боли в подвернутой ноге, я побежал к машине, крикнув ему на ходу:

– К ядреней матери щеку, некогда! Давай в машину, никуда он, гаденыш, не уйдет.

Заскочив за угол, мы бросились к моей машине. Такси уже находилось в конце улицы. Еще несколько секунд – и скроется за угловым домом, выскочив на оживленную улицу.

Покрышки моей «девятки» жалобно взвизгнули от резкого разгона. Вот когда я от души порадовался резвости своей машины! Видел бы меня сейчас Игорек, не стал бы шутить о тяге к вещизму.

До угла мы долетели в считанные секунды. Выворачивая руль направо, я лихорадочно шарил глазами по потоку машин, ползущих непрерывной лентой по дороге. Козлов закричал, указывая мне рукой с пистолетом вперед:

– Вот она! За «КамАЗом» – рефрижератором.

Вцепившись в баранку и не отрывая взгляда от канареечной «Волги», я просипел:

– Вижу, Андрей. Держись крепче. И прилепи мигалку на крышу.

Козлов выбросил маячок на крышу и включил сирену.

В оживленном потоке я вел машину, как в хорошем слаломе. Не снимая ноги с акселератора я швырял машину из стороны в сторону, подрезая каждого второго, то и дело рискуя устроить хорошую свалку на дороге. Вслед мне неслись все мыслимые и немыслимые проклятия, прорывающиеся сквозь завывания сирены. На светофоре впереди зеленый свет сменился желтым. Вполголоса выругавшись, я шел по левой полосе, не снижая скорости и отчаянно сигналя. К счастью, мигалка и непрерывный сигнал моей машины привлекли внимание, люди шарахнулись с проезжей части обратно на тротуар, и я умудрился никого не сбить. На следующем перекрестке желтая «Волга» вильнула в сторону. Заложив крутой вираж, и едва не опрокинувшись, я упрямо двигался за ней, стараясь сократить расстояние.

Козлов прокричал мне на ухо:

– Через два квартала вокзал. Если он там выскочит – труба дело! Слишком много народу, а он стрелять не побоится.

Я молча кивнул, думая о том же.

Случилось именно то, чего мы так боялись. Бросив машину на автостоянке, Бугаев ринулся через площадь, размахивая пистолетом и расталкивая в стороны людей. Я приткнул свою «девятку» рядом с «Волгой», мы с Козловым выскочили и бросились за ним. Люди испуганно шарахались от нас, глядя на мою зверски оскаленную и окровавленную рожу.

От угла здания вокзала, наперерез Бугаеву, бросился патрульный из ППС, на ходу вынимая пистолет из кобуры. Встав у Бугаева на пути, он поднял руку с пистолетом, выкрикнул: «Ни с места!», – и тут же опрокинулся на асфальт, получив пулю в плечо.

Бегущий на полкорпуса позади меня Козлов хрипло выругался.

Перескочив через лежащего ничком патрульного, Бугаев добежал до угла с указателем «ВЫХОД НА ПУТИ», и пропал из вида. Я прибавил скорость, выскочил за угол и тут же бросился на заплеванный асфальт, увидев Бугаева с поднятым для стрельбы пистолетом. Пуля выбила кирпичную крошку и срикошетила вверх, тоскливо взвыв на излете. Бугаев бросился вдоль путей в сторону закопченных пакгаузов. Я вскочил на ноги и тут же грохнулся обратно сбитый вылетевшим на меня из-за угла Козловым. Несколько секунд побарахтавшись, мы вскочили на ноги и продолжили эту сумасшедшую гонку.

Бугаев был уже метрах в ста от нас. Не снижая скорости, он бежал по шпалам, нелепо подпрыгивая при каждом шаге, и стремительно удалялся. Упав на одно колено, я вскинул пистолет, и тут же опустил его, потеряв Бугаева из вида. Резко свернув влево, он скрылся за углом пакгауза. Добежав до угла, я крикнул Козлову «Давай в обход!» и побежал дальше, чтобы обогнуть пакгауз с другой стороны.

Пробираясь вдоль стены и держа руку с пистолетом наготове, я лихорадочно шарил глазами по сторонам, чтобы первым заметить Бугаева и не получить от него пулю в лоб.

И все же он засек меня раньше. То ли шустрее меня оказался, то ли чувство безысходности обострило в нем слух и зрение, но выстрелил он первым. Пробираясь в узком проходе между стеной пакгауза и штабелем бревен, наваленных грудой почти впритык, я заметил коротко мелькнувшую тень в конце прохода и, прежде чем я вскинул пистолет, услышал грохот выстрела и почувствовал как мне опалило волосы. Пуля, нежно чмокнув, впилась в толстый комель бревна. Обдирая локти, я грохнулся на землю и, не целясь, выстрелил. Ответного выстрела не было. Не рискуя подняться, я пополз, извиваясь всем телом, как уж в траве. Так быстро я, наверное, еще никогда не ползал, даже в армии. Мысль, что эта пуля могла поцеловать не бревно, а меня в лоб, прибавляла мне скорости. К тому же там оставался один Козлов, а Бугаев, похоже, не из тех, кто легко признает свой проигрыш.

До конца импровизированного тоннеля я дополз за считанные секунды. И тут же услышал крик Козлова.

– Ни с места, Бугаев! Буду стрелять!

Вслед за криком прогремели три выстрела подряд. Вскочив на ноги, я побежал вдоль стены.

За углом, на пропитанной креозотом земле, лежал Козлов, негромко постанывая и зажимая руками простреленную ногу. Заметив меня, он махнул рукой в направлении путей.

– Туда, старлей! Я его ранил в руку. Давай за ним, я сам как-нибудь…

Бросив ему свой брючный ремень, я крикнул «Перетяни ногу!» и бросился за Бугаевым. От дикой ярости во мне все кипело. Только сегодня, у меня на глазах, этот ублюдок подстрелил троих. Продираясь сквозь завалы старых шпал и кучи угля, я бормотал вполголоса «Ну ладно, сука, ладно… Подожди немного».

Слева от меня загудел поезд. Преодолев последнюю кучу угля, я вывалился к рельсам и увидел надвигающийся прямо на меня локомотив с товарным составом. А метрах в тридцати, по ту сторону рельсов, бежал Бугаев, зажимая правой рукой с пистолетом левое плечо.

Все это я видел не более трех-четырех секунд. Локомотив снова тоскливо заревел, я выстрелил, не целясь, вслед Бугаеву, и отскочил в сторону бросившись лицом в кучу с углем. Сзади, в двух метрах от меня, громыхал состав. Волосы у меня на затылке поднялись дыбом от ветра, пропахшего мазутом, ноздри и рот моментально забило мелкой угольной пылью. Перевернувшись на спину, я увидел по ту сторону рельсов бегущего Бугаева, мелькавшего в коротких просветах между катящихся по рельсам колесных пар, и выругался от бессилия и отчаяния. Дважды выстрелил, хотя и понимал, что это бесполезно. Пули высекли искры, ударившись о мелькающие колеса, и ушли в сторону. Состав был длинным, нечего было и надеяться, что я увижу Бугаева, когда прогрохочет последний вагон.

В памяти у меня промелькнуло воспоминание из детства. Когда-то мы приходили с мальчишками на товарную станцию и на спор, кто больше, перекатывались под маневрирующими составами, за что нас не раз ловили стрелочники и дорожные рабочие и сдавали транспортной милиции. Правда, скорость там была не та, что у этого состава, и гонять меня сейчас было некому, разве что самому себя. Но выбирать сейчас тоже не приходилось, и я решил рискнуть.

Подобравшись к линии вплотную, насколько это было возможно, я вытянулся вдоль рельсов и стал высчитывать те доли секунды, что были у меня, чтобы проскочить между колес. Мысленно я сказал себе «Так. Теперь спокойно, старлей. Выбрать момент, и – рывок. На шпалах пауза, и снова рывок, уже на другую сторону. Только без паники, спокойно».

Не меньше пяти вагонов прогрохотало мимо, прежде чем я собрался с духом и перекатился через гудящий рельс. Замерший хрусталик глаза напряженно следил за сверкающими, отполированными километрами рельсов, колесами. Сердце бешено стучало и беспомощно трепыхалось в груди. И виски прямо-таки раскалывало от мысли: «Чуть не рассчитаю и – хана. Из одного Безуглова два получится». В эти секунды я даже про Бугаева забыл, занятый одной мыслью: как бы мне преодолеть рельсы, и желательно не по частям, а целиком, с руками и ногами?

Мне повезло. Момент был рассчитан верно, и первый рельс я преодолел благополучно. Упав спиной на шпалы, уже между рельсов, я замер и затаил дыхание. Надо мной, сплошной серой лентой, змеилось одно бесконечно длинное брюхо поезда. Несколько секунд я лежал без движения, слушая горячий ток крови в висках и моля Бога, чтобы в следующем вагоне не оказалось каких-нибудь железин на днище. Но, похоже, судьба была сегодня настроена по отношению ко мне добродушно, видно не пришло еще мне помирать, или просто еще не был выбран способ. По счастью, все вагоны оказались без всяких хреновин, которые неизвестно для чего цепляют к брюху вагонов, иначе потащило бы мой труп аж до самых до окраин, наматывая кишки на оси вагонов. Чтобы не искушать судьбу, я решился на второй отчаянный бросок. Отметив боковым зрением очередную пару колес, я резко бросился влево, перелетел через рельс и покатился вниз по насыпи, в ложбину между путей.

Задыхаясь и отплевываясь от угольной пыли, забивший рот, полез наверх, перемахнул соседний путь и увидел Бугаева. Вскочив на ноги, припустил за ним, твердо решив догнать его сейчас, чего бы мне это не стоило. За последними привокзальными постройками начиналась лесопосадка, и заросли там – будь здоров. А за посадкой трасса. Останови Бугаев любую машину – и достанутся доблестному оперу Безуглову от мертвого осла уши.

Сократив расстояние между нами метров до пятидесяти, я выстрелил в воздух и крикнул:

– Бугаев, остановись! Я буду стрелять!

Обернувшись на бегу, он выстрелил. Плашмя бросившись на землю, лицом прямо в гравий и шлак, я скрипнул зубами, и мысленно выматерился: «Твою мать… Нажрался я этой пыли сегодня, хватит с меня. Теперь твоя очередь». Привстав на одно колено, я выбросил вперед правую руку с «Макаровым», положил ее на согнутую левую для устойчивости и поймал в прорезь прицела бугаевскую фигуру.

Желание нажать на курок, и покончить со всем этим разом, было велико, и все же несколько секунд я не решался этого сделать, терзаемый сомнениями. Перед глазами мелькнуло лицо Игоря, и я явственно услышал его слова: «И все же ты неправ, Валька». Потом я увидел Дронова, скрючившегося на полу сафаровской квартиры, сержанта из ППС, падающего на асфальт привокзальной площади, Козлова, сжимающего окровавленную ногу, и портрет Решетова, стоящий на столе Доронина.

Соленый пот заливал глаза, и я то и дело смаргивал, чтобы не упустить Бугаева из вида. Сквозь звон в ушах прорвались слова майора Олсуфьева «Хрен его знает, может нам и нужны такие диковатые, как ты, может, иначе нельзя».

Рука мелко подрагивала от напряжения, и Бугаев удалялся от меня все дальше. Патроны у него кончились. Последний, восьмой, он выпустил в меня минуту назад, и теперь я вполне мог догнать его и скрутить, не рискуя получить пулю в лоб. Я уже опустил пистолет, и вдруг меня как током прошило. Как живую я увидел перед собой Валю с такой грустной улыбкой, что у меня заломило затылок от жгучей боли и стало вдруг тяжело дышать от жжения в груди. Ни секунды больше не колеблясь, я приподнял ствол пистолета, поймал на мушку верхнюю часть спины Бугаева и нажал на курок. Силуэт Бугаева в прорези прицела подскочил вверх и пропал. Спокойно, твердо зная, что не промахнулся, я опустил пистолет, поднялся и пошел к нему.

Бугаев лежал, вытянув вперед обе руки, с поджатой левой ногой, словно еще и сейчас пытался убежать от меня. В коротко остриженном затылке чернела аккуратная дырочка. Пистолет, новехонький «ПМ», лежал в полуметре впереди. Я опустился рядом с Бугаевым на насыпь, нащупал в кармане помятую пачку «Кэмэл», закурил и задумался.

Вот и еще одна жизнь оборвалась с моей помощью. Только теперь, в отличие от предыдущих случаев, меня гложут сомнения: а прав ли я? И только ли в упреках Игоря дело? Ведь мог стрелять и Дронов, но не стал этого делать. Может быть не только благодаря своей святой вере в законные требования? Может было еще что-то, из-за чего он предпочел кинуться под пулю, вместо того, чтобы продырявить Бугаева на месте? А ведь мог. Не кричать, не предупреждать, а стрелять сразу, не раздумывая. Плохо мне стало от этих мыслей. Пробил все же Игорек брешь в моей обороне, и я, похоже, теряю уверенность в себе. А разве можно жить без веры, без уверенности в том, что действуешь верно? И где, черт возьми, критерии этой социальной справедливости? Кто их знает? Кто должен быть наказан? Без вины виноватые, или же виновные по своим деяниям? И кем наказан?

Муторно мне стало от этих рассуждений. Так муторно, словно не матерого бандита я пристрелил пятью минутами раньше, а безобидную собачонку, робко и умильно заглядывающую мне в глаза.

Услышав за спиной звуки шагов, я обернулся. Козлов, приволакивая раненую ногу по насыпи и морщась от боли, подходил ко мне. Приблизившись, он поднял пистолет, лежащий рядом с Бугаевым, вытащил обойму, и передернул затвор. Посмотрев на номер, глухо сказал:

– Сашкин… Сашки Решетова «Макаров».

Помолчав немного, он поднял на меня глаза и, холодно глядя в упор, спросил:

– Зачем ты грохнул его, старлей? У него же патроны кончились.

Глухой злости, бурлившей во мне, трудно было найти оправдание. Да я, признаться, и не пытался, и Козлову ответил резко.

– Я не считал – сколько раз он стрелял, не до того было.

Козлов моментально ощетинился:

– А ты должен считать. В тебя он стрелял последним патроном. Я же кричал тебе, чтобы ты не стрелял.

– Я не слышал.

Щелчком откинув сигарету, я поднялся на ноги и со злостью спросил:

– Ты что, сержант, допрос мне устраиваешь?

Не обращая внимания на мой вопрос, Козлов наседал.

– Пусть ты не слышал, пусть не считал. А по ногам ты не мог стрелять?

Задыхаясь от злости, я рявкнул:

– Слушай ты! А ты не допускаешь мысли, что я мог промахнуться?! Я стрелял по ногам…

Козлов изумленно уставился на меня.

– Ты? Промахнулся? Ты за кого меня держишь?! Я же видел, как ты стреляешь в тире. С пяти положений навскидку в центр яблочка и ни на миллиметр в сторону. И теперь ты будешь заливать мне, что промахнулся? Промахнулся, да? Да ты… Ты ковбой, вот ты кто! Ты же только о себе и думаешь! Ты думаешь, его Решетов не мог подстрелить? Или Дронов? Они тоже могли, но не стали этого делать, потому что Бугаев нам живым нужен. Понял ты, – живым! Нам связи его нужны, это ты понимаешь, ты… Ковбой!

От того, что я почувствовал его правоту, я рассвирепел еще больше.

– Ты не забывайся, сержант! Прибереги свои выводы для себя. Мои действия разбирать будет Доронин, а не ты.

Тяжело дыша и с трудом сдерживаясь, Козлов просипел:

– Хорошо, товарищ старший лейтенант. Я буду соблюдать субординацию. Но рапорт на имя полковника Доронина я все же напишу. И мне наплевать…

Я холодно оборвал его.

– Пиши, это твое право. И мне наплевать на то, что тебе наплевать… А сейчас убирайся, тошнотик, к такой-то матери.

Заметив его нерешительность, я вторично рявкнул.

– Я сказал, убирайся! Доползешь до машины, вызови по рации бригаду. С ними и уедешь. А мне больше на глаза не попадайся, понял, ты?..

Час спустя, помытый и почищенный, с заклеенной пластырем физиономией, я входил в кабинет Доронина. На мое «Разрешите?» говоривший по телефону полковник замахал рукой, указывая мне на стул. Минут пять я слушал его разговор, состоящий из длинных пауз и уставных «Так точно» и «Никак нет». Пару раз проскользнуло: «Понял, товарищ генерал» из чего я сделал вывод, что разговор идет с начальником городского управления. Настроение мое, и без того паршивое, стало еще гаже. Настучал-таки, Козлов, сосунок хренов, правдолюбец, мать его за ногу. Уже и до генерала дошло. Приготовившись к хорошему разносу, я терпеливо ждал окончания разговора, хмуро упершись взглядом в поверхность стола.

Положив трубку, Доронин несколько минут помолчал, сжав ладонями виски, потом озабоченно посмотрел на меня и, непонятно к чему, сказал:

– Такие дела, Безуглов… Я сейчас говорил с генералом…

Опережая его нотации, я пошел в контратаку:

– Не знаю, товарищ полковник, что Вам там Козлов наплел, а я готов понести наказание за свои промахи, если таковые были. Только, пожалуйста, не надо нравоучений, прошу вас. У меня к нравоучениям организм не приспособлен. Виноват – накажите. Только без нотаций…

Несколько секунд Доронин смотрел на меня с откровенным изумлением.

– Ты о чем это, Безуглов?

Я хмуро буркнул:

– О Бугаеве, конечно.

– Ах, о Бугаеве… Так ты еще ничего не знаешь?..

Пожевав губами, Доронин пытливо посмотрел мне в глаза:

– Что касается Козлова, то он мне ничего не плел, как ты изволил выразиться. Разбор операции по задержанию Бугаева пройдет в обычном порядке. А заранее могу тебе сказать свое мнение: задержание ты провел безобразно.

Заметив, что я хочу возразить, он хлопнул ладонью по столу и прикрикнул:

– Да, да! Безобразно. Если опер вместо того, чтобы взять преступника тихо и причем – живого на месте засады, гоняется за ним по всему городу и при этом позволяет ему палить из нагана, то характеризуется это одним словом – безобразно!

Доронин откинулся в кресле и возмущенно буравил меня глазами:

– Трое сотрудников ранены, Бугаев убит, а он еще смеет заявлять «Если таковые были». Да у тебя вся операция – сплошной промах! И если у тебя, старлей, организм чего-то не переваривает, так тебе не в милиции работать надо, а санитаром в доме отдыха.

Это было уже слишком. Я поднялся и отчеканил, принимая строевую стойку:

– Товарищ полковник, я попросил бы…

Доронин резко оборвал меня:

– Сядь, Безуглов!

С первого раза его слова не возымели действия, и он вторично прикрикнул:

– Садись, я сказал! Мне еще твоих эмоций не хватало. Не опер, а смольная институтка.

Стиснув зубы, я молча проглотил пилюлю и опустился на стул. Доронин, немного смягчившись, сочувственно спросил:

– Что, ребята чего-нибудь учудили?

Коротко взглянув на него, я нехотя пробурчал:

– Дронов… Выскочил не вовремя…

– Понятно… Если и не оправдывает, то многое объясняет. О твоих геройствах Козлов мне докладывал, вел ты себя решительно. Но учти, Безуглов, ты не каскадер, ты опер. А оперу, прежде всего, следует вести себя грамотно. А вел ты себя… Словом, с ошибками. Бугаев нам живым был нужен. Понимаешь? Живым… Впрочем, ладно, к этому мы еще вернемся, а сейчас покруче бугаевского дело есть…

Выдержав паузу в несколько секунд, Доронин нерешительно помялся, словно не зная, как лучше сказать, и продолжил:

– Полчаса назад была совершена попытка ограбления почтамта. Туда сегодня привезли деньги для пенсионеров, почти полмиллиарда рублей. Какую-то часть денег успели по домам разнести, но не в этом суть… Ограбление не удалось. Кто-то из посетителей сумел выскочить на улицу и поднять шум. По счастливой случайности, рядом оказалась патрульная машина. Грабителей блокировали…

– Их взяли?

От моего вопроса Доронин неожиданно взвился:

– И что у тебя за манера, Безуглов, старших перебивать?!

Я не совсем понял, чего ради он снова разъярился на меня, но счел за благо промолчать и терпеливо ждал продолжения. Немного помолчав, Доронин успокоился и продолжил:

– В том-то и дело, что не взяли. Вместо того, чтобы лапки поднять, они… Черт, в голове не укладывается. Тридцать лет служу, а такое в моей практике впервые… Словом, они захватили в заложники всех посетителей и служащих и при малейшей попытке вооруженного захвата почтамта грозятся перестрелять всех заложников к чертовой матери.

Я ошалело посмотрел на полковника.

– Это что же, в нашем городишке – и террористы?!

Доронин невесело усмехнулся.

– Вот, вот. Когда мне доложили, я примерно так же отреагировал. Только какие они, на хрен, террористы… Но я тебе сейчас, для большего, так сказать, балдежа, еще кое-что сообщу. Налетчиков было трое. Один из них, некий Ведерников Александр, совсем пацан, девятнадцати лет, перепугался и дал оттуда тягу. Его сразу же на выходе и взяли. Патрульные, молодцы ребята, оперативно блокировали выходы. Так вот, этот Ведерников сообщил о двоих других. Один числится в нашей картотеке. Шарин Евгений Ильич, сорок восьмого года, кличка Ханыга, три судимости за вооруженные грабежи. А второй ни кто иной, как твой «крестник» Танаев Владимир, прошу любить и жаловать.

У меня, наверное, челюсть до стола отвисла, потому что Доронин, хмуро глядя на меня, сказал:

– Изумляться потом будешь, сейчас не до того. И отвечать за свою халатность тоже будешь потом.

Заметив, что я хочу возразить, Доронин прикрикнул:

– Все, Безуглов, никаких возражений! Два дня назад ты меня уверял, что он безобидный придурок, сегодня он с пистолетом, боевым, кстати, а не игрушечным, врывается на почту, а завтра ты мне будешь заливать, что все это только роковая случайность. У тебя есть только один шанс оправдаться – взять их. Освободить заложников и взять. Я имел беседу с генералом, к нам пришлют из Москвы спецназ, но на это уйдет время. Да потом на подготовку операции… А там люди, понимаешь? Случайные люди. Много пенсионеров. А здоровьишко у них не ахти. Им и меньших потрясений достаточно, чтобы к Богу в гости отправиться, а тут такое… Пока что нам рекомендовано торговаться и тянуть время. Как можно дольше тянуть. Но я так думаю: один уголовник и молодой парень – это не профессиональные террористы, и мы вполне можем справиться с ними своими силами. Тем более, что они и сами не были готовы к такому повороту событий, а получилось так под влиянием момента. Они уже потребовали кое-что…