Текст книги "Главный противник"

* * *

Россия, 27 сентября 2011 года. 12.35 по местному времени. Юго-восточный Салаир, реликтовый пещерный комплекс в районе горы Пихтовой. Примерно 638 километров от ближайшего населённого пункта и около 580 метров над уровнем моря. Район постоянного базирования партизанского отряда. Антон «Ропша» Варламов. Новое задание, старые друзья и таинственный незнакомец.

…Удивительная штука чувство – личного комфорта: сейчас тебе кажется недостаточно мягким кресло с ортопедической спинкой и подогревом, ну не сидится в нём удобно, как ни ёрзай. И вот спустя всего пару месяцев в грязи, под пулями да с лишней парой дырок вдобавок к уже имеющимся в организме от природы условия жизни кардинально влияют на систему ценностей. Горячая вода и кусок хозяйственного мыла кажутся верхом цивилизации и действительно способствуют улучшению настроения. Вода была очень горячей, однако избитое и продрогшее тело требовало именно тепла. Жаркого, поглощающего всё существо живого тепла. Может быть, оно выгонит стужу, ощущение которой наравне с иссушающей жаждой были и остались моими главными спутниками на войне. Эту разновидность озноба и жажды не излечить, настолько глубоко они въедаются в тело, вплоть до костного мозга. Скорее всего это не физические, а психологические симптомы особого военного невроза. На уровне сознания ты уже ничего толком не ощущаешь, даже такое сильное чувство, как страх смерти, кажется, уходит. Остаются только жажда и озноб, природу не обманешь.

Зажмурившись, я оттолкнулся от отполированного проточным течением края просторной каменной чаши и, присев на корточки, погрузился в исходящую паром воду. Снова звуки стали гулко отдаваться в ушах, тёплая темень в который раз вызвала прилив тихой радости. И на данный момент действительно повод был: живым до подгорных пещер добрался отряд Леры, потеряв четверых бойцов, что для совершенно пикового расклада было хоть и горько, но приемлемо. Также благодаря почти фанатичной вере в мой военный гений Варенуха, торчавший у подошвы горы почти неделю без смены, навёл нашу сбившуюся с дороги группу на второй вход в катакомбы. Мы, таким образом, не блуждали в поисках точки входа, рискуя или нарваться на американцев, или быть обстрелянными своими. Это было фантастическое везение, однако я не обольщался удачей, которая, как известно, дама капризная.

Столь удачному стечению обстоятельств способствовала, как мне думается, общая неготовность амеров к тому, что у них в тылу оказался способный к сопротивлению отряд. Плюс выбранный мной район как нельзя лучше подходил для укрытия, в придачу про пещеры никому из официальных властей даже в мирное время известно не было. Район Салаира – это старые, рыхлые горы, изрытые заброшенными выработками, тоннелями без начала и конца, в которых затеряется любое количество людей: как небольшой отряд беглых страйкболистов, так и хоть целый полк, посланный на их поиски. Выходов на поверхность существует масса, однако все они в такой чащобе, что найти дыру в земле или трещину в скальной породе очень маловероятно, даже если знаешь, что вход где-то поблизости. Подошва и склоны Салаира – сплошняком чернолесье, густой частокол из деревьев и кустарника, войдя в который, можно остаться там навсегда.

…После отчаянного налёта на КП амеровской части нас на удивление вяло преследовали. Пару дней разрозненные поисковые группы выходили на наш след, но мы, всякий раз уклоняясь от их попыток завязать бой, уходили. Наконец на шестые сутки безостановочного бега мы вышли к неглубокой лощине ведущей к юго-восточному склону горного хребта. Мы остановились, укротив мерный темп бега, и почти сутки, сменяя друг друга, отсиживались в отвалах старой породы, заросшей кустарником и сосняком. Отдежурив свои три часа перед самым рассветом, я тогда забылся тяжёлым, чутким сном, который пришёл тотчас, как только голова коснулась нарубленных Алексом пихтовых веток, служивших нам постелью. Спальники и многое другое я приказал схоронить до лучших времён ещё перед самым началом акции, чтобы уходить налегке. И если быть откровенным до конца, не особо верилось, что получится вырваться из вражеского логова живым. Мы все страдали от промозглой погоды, а из еды были только коренья и грибы, да однажды мне удалось поймать в силки двух рябчиков, которых мы съели практически сырыми. Усталость как ощущение уже давно существовала где-то отдельно: все мы представляли собой компанию грязных, отощавших существ, с неотвратимым упорством двигавшихся к одной, известной только нам, цели. Ирину мы подкармливали ягодами, которые удавалось собирать на ходу. Но девушка хоть и принимала знаки заботы о себе, однако тайком делилась с тем из нас, кто оступался и падал, ослаб сильнее остальных. Такого приходилось подхватывать под руки и тащить на себе какое-то время, но в целом выдержали все. Поэтому на седьмые сутки группа уже потеряла остатки боеготовности, и случись напороться на реального противника, думаю, что всё решилось бы не в нашу пользу и в довольно короткий срок.

В сон вкрался запах сырой одежды, пота и оружейной смазки, кто-то тянул руку, чтобы потормошить меня за плечо, однако рефлекс оказался сильнее усталости и я поймал за узкое запястье осторожно подползшую ко мне Ирину. Та вздрогнула от неожиданности, но прежде чем девушка попыталась освободиться, я уже разжал пальцы и, глядя ей в глаза вопросительно, мотнул подбородком. Знаками девушка дала понять, что впереди есть кто-то чужой. Осторожно, чтобы не делать лишнего шума, я перекатился на живот и, сгруппировавшись в полуприседе, поманил Иру, чтобы поговорить. Присев и склонившись головами почти лоб в лоб, мы наконец смогли начать перешёптываться:

– Командир, – голос девушки звучал с шипящими интонациями: простуда, как и у всех нас, – впереди чужой. Идёт по сухому руслу, вооружён, но «ствол» не американский. Идёт осторожно… Всё время смотрит по сторонам, похоже, что-то ищет.

Чтобы окончательно отогнать сон, я провёл ладонью по росшим вокруг низким кустам, собирая повисшие на стеблях и круглых листьях холодные капли дождевой воды. Из-за постоянного ощущения холода кожа лица совершенно задубела, и холодная вода только слегка обожгла веки, но в голове немного прояснилось, и я кивнул девушке, предлагая вместе идти на облюбованный ею передовой НП. Это была груда замшелых камней на правом, северном склоне лощины, к которой со стороны места, избранного нами под стоянку, вела неглубокая извилистая промоина, поросшая кустарником, совершенно не видимая с противоположной стороны той части русла, откуда только и можно было пройти со стороны гор в лес. Поэтому мы незамеченными пробрались на позицию Ирины, и она жестами указала на еле заметную невооружённым глазом едва перемещающуюся серо-зелёную точку среди валунов и невысоких деревьев которыми было усеяно сухое речное русло. Мой трофейный прицел тут снова был бесполезен, поэтому девушка осторожно передала мне свою винтовку. Оптика, конечно, была отменная: приблизив глаз к обрезиненному окуляру, я увидел в сетке прицела слегка неуклюже скачущую по камням крупную фигуру в знакомом самодельном костюме, вроде того, что в своё время я шил для себя и обоих артельщиков. Но от приветственного крика удержало то, что Семёныч, а это без всяких сомнений был он, шёл не один. Следом за бывшим дальнобойщиком, на расстоянии десятка метров шустро прыгал по камням невысокий мужичок в вылинявшем дождевике с полноразмерной мосинской «трёхлинейкой» на плече, грамотно повёрнутой стволом вниз{7}7
  Среди форумных «оружейников» ходят всевозможные легенды о знаменитой винтовке Мосина. Легенды эти столь противоположны по своей сути, что лично у меня, как пользователя карабина той же марки они вызывают одинаковую неприязнь. Сторонники «крутости» говорят о необычайной (до 3000 м) дальнобойности «трёхлинейки» (3 линии в старинной русской системе мер равны 0,3 дюйма, или по-современному – 7,62 мм) и её полной безотказности в работе даже после тотального небрежения владельцем в течение очень длительного времени. Это ложь. Также ложью является то, что противники винтовки приводят как недостатки данного изделия: конструкция «содрана» с бельгийской винтовки, топорно сработанное ложе, отсутствие эргономики органов управления в принципе, неудовлетворительную точность на расстоянии свыше восьмисот метров по ростовой фигуре и якобы чувствительность к загрязнению после семи-десяти выстрелов подряд.
  Первым на нелепые восторги возражу: оружие без стрелка – бесполезный набор запчастей, поэтому не надейтесь, что оно будет хорошо и безотказно служить без соответствующих усилий с вашей стороны. Вторым (ну поклонникам «западного» и «особо точного») повторяю: если б делали плохо, в войне не победили бы. В те суровые годы, проблемные конструкции отсекались практически мгновенно, как это было к примеру со знаменитой СВТ или в просторечии «светкой». Винтовка конструкции Мосина вобрала в себя всё лучшее от зарубежных образцов, однако идея и основа конструкции принадлежали офицеру русской армии С. И. Мосину. В 1891 г. выиграла конкурс у изделия знаменитого Нагана (это не рэппер, это такой бельгийский конструктор-оружейник, звали его Леон, но не «киллер», а просто очень талантливый инженер-конструктор). Конструкция выдержала четыре войны (две мировых и две крупных но более локального характера), даже в наше время мосинская винтовка нашла своё воплощение в ряде модификаций снайперского оружия.
  Лесник Чернов в романе вооружён модификацией от 1930 г. (кольцевой предохранитель мушки, планка крепления снайперских прицелов марок ПЕ или ПУ, возможность установки ПББС конструкции братьев Митиных «БРАМИТ», ореховая ложа).
  ТТХ: калибр – 7.62 × 54 мм R; тип УСМ – ручное перезаряжание, продольно скользящий поворотный затвор; длина (без предустановленного ПББС) – 1234 мм; вес (без патронов, оптического прицела и предустановленного ПББС) – 3,8 кг. Ёмкость магазина – 5 патронов в неотъемном коробчатом магазине, снаряжение из обойм.


[Закрыть]. Человек имел загорелые до черна лицо и руки, короткая, ухоженная седая борода и такие же усы скрывали лицо до половины. Волос не было видно из-за надвинутой на глаза серой кепки, а дождевик скрывал фигуру почти до пят. Про себя я отметил, что лет человеку может быть не так уж и мало, скорее всего пенсионер – шестьдесят, может, шестьдесят пять годков. Уж слишком шустро этот гражданин поспешал за нашим пятидесятилетним партизаном. Появления Семеныча совершенно не ожидал и был искренне рад увидеть знакомое лицо. Неожиданно случилось то, чего никак нельзя было ожидать: «пыльник», как я про себя окрестил спутника Варенухи, остановился и негромко что-то сказав тоже замершему почти мгновенно Семёнычу, снял с головы кепку и помахал ею над головой, словно бы смотря прямо на меня. Мысль о засаде пришла в голову почти сразу же, поэтому, наклонившись к девушке вплотную и передав ей винтовку, я тихо приказал:

– Ира, тот старый гриб-боровик наверняка нас не заметил, однако присутствие людей каким-то образом почувствовал. Иди в лагерь, буди ребят – пусть займут оборону с вектором прорыва на северо-восток. Там длинный овраг, он идёт в сторону двух низких сопок, в тайге легче будет затеряться. Сама возвращайся обратно, осматривайся по секторам, когда я выйду им навстречу. Если это ловушка, противник так или иначе себя выдаст…

– Без тебя мы не уйдём.

– Отставить! – Я, пусть и шёпотом, но чутка надавил голосом. – Просто прикрывай меня, сколько сможешь. Но только после того, как я упаду и начну палить. Если всё будет ровно и дед этот безвредный, откину капюшон и подтягивайтесь сюда.

Девушка упрямо мотнула головой, но послушалась. С дисциплиной у бывших поклонников импортного аналога «Зарницы» всё же получше, чем в нашем невеликом отряде народных мстителей. Костюм, доставшийся мне в наследство от некоего покойного «туриста», уже притёрся по фигуре и почти не стеснял движений. Однако за время, проведённое в «секрете», роса и мелкий моросящий дождик сделали ткань сырой и тяжёлой. Проверив, как вынимается из левой нарукавной петли нож, и расстегнув кобуру, чтобы в случае чего сразу выйти на парную серию из двух выстрелов, я пристегнул автомат карабином к поясу сзади и поднялся из укрытия, держа руки чуть расставленными в стороны. Дед уловил мое движение в тот же миг, когда я только ворохнулся, что говорило об отменном зрении и реакции престарелого аборигена. Он, ещё раз помахав кепкой, ринулся мне навстречу, даже обогнав Варенуху, и совсем уже было разогнался, но Семёныч, увидев меня, удержал старика на месте и сам вприпрыжку поскакал по камням в мою сторону. По мере приближения водилы я понял, что старик каким-то образом сумел завоевать его доверие: Семёныч своего спутника нисколько не опасался. Я шёл навстречу, осматривая попутно скаты узкой, заросшей кустарником теснины. Силясь разглядеть движение за низкорослыми стволами деревьев или в зарослях боярышника, обшарил всё, но ничего не уловил. Чувства молчали, и теперь уже трудно было различить причину этой немоты. Тут одно из двух: или всё реально чисто, или я настолько загнал организм, что кроме навязчивой паранойи ничего вообще ощущать не способен, покуда не высплюсь и не отогреюсь…

– Командир!.. – Варенуха добежал-таки первым, но, видя моё напускное спокойствие, замер в трёх метрах – Мы… я… Лера сказала, чтобы я искал, она отправила ещё три группы. А я… мы с Андрей Иванычем… Он сказал…

Продолжая осматриваться, я только кивнул, не убирая рук далеко от пистолета и ножа. Кругом было обычное туманное утро, пахло сыростью и над всем стоял особый запах мокрого замшелого камня, который ни с чем не спутаешь. Подстава или нет, но придётся рискнуть. Опустив руки и расслабившись, я шагнул навстречу бывшему водиле, и мы крепко, до костяного хруста обнялись.

– Здоров, Виталий Семёныч!..

Голос мой проскрежетал с непривычки особенно громко, так что я не узнал сам себя. Во время рейда всё больше говорили шёпотом и знаками, ловя звуки окружающего нас леса, слушая, не проявится ли жужжание беспилотника или стрёкот мощных винтов вражеского вертолёта. Варенуха жестом позвал стоявшего чуть поодаль старика:

– Там, в лесу, в самой чащобе, я на заимку лесническую набрёл. Вот, командир, знакомься: это местный егерь Чернов Андрей Иваныч. Местные леса как свои пять пальцев… Он мне и подсказал, где искать вас.

Неожиданно Варенуха присел на ближайший валун и, сняв шапку-маску, уткнулся в неё лицом глухо простонал:

– Все вернулись ни с чем… Говорили, что ты и остальные погибли… Я один искал… не верил… Знал, просто знал, что ты живой, и всё.

После этих слов у меня словно что-то оттаяло внутри. Скинув капюшон, я присел рядом с бывшим водилой и, приобняв его обширную тушу в свалявшейся мохнатой накидке, только и смог произнести:

– Нет пока моей пули ни у кого… Ждёт, не торопится. Ты не ошибся, поживём пока что.

– Хорошо, что девке своей не сказал стрелять, – подал голос старик Чернов. – Перетрухал я маленько, когда она оптикой меня щупала. Грамотно спряталась, не сразу найдёшь. А вон и твои архаровцы бегут…

Встав с камня, я увидел, что старик показывает мне за спину и повернул голову так, чтобы всё же не упускать нового человека из виду. Бросив взгляд через плечо, обнаружил, что вся группа уже в полном составе цепочкой движется по левому скату лощины в нашем направлении. Дождавшись, пока заметно отдохнувшие и набравшиеся сил ребята дойдут, я внимательно рассматривал старика. К ранее увиденному мало что добавилось: одежда удобная, ношенная, сапоги шитые на заказ из твёрдой кожи на толстой резиновой подошве, скорее всего с подшипниковыми набойками, чтобы не скользить на камнях и по льду. Оружие ухоженное, прицел импортный, переменной кратности, не из дешёвых. На стволе у дульного среза характерный крепёж – винтовка специальная, на неё можно поставить ещё и «тихарь». А судя по свежим царапинам, старик такое приспособление имеет и по крайней мере с неделю назад им пользовался. Когда все подтянулись, я отдал команду построиться, следуя указанному стариком направлению на юго-запад, где узкие скаты лощины расступались, переходя в густой лес, где, по словам нового проводника, есть неприметная тропка, ведущая «аккурат туда». Под этими словами Чернов подразумевал вход в пещерный лабиринт, откуда можно было пройти за трое-четверо суток к тем пещерам, где сейчас находился базовый лагерь отряда Леры.

Отправив знавшего маршрут Варенуху в голову колонны на пару с Ириной, я сам пошёл в хвосте, чтобы получше присмотреться к леснику, ненавязчиво пригласив его пойти рядом. Только идиот стал бы говорить на марше, тем более в лесу, где любой звук может быть услышан тем, кто умеет это делать. Поэтому следующие десять часов пути мы просто шли вперёд, пока к вечеру не вступили в лес. Всё это время только пару раз на севере и северо-востоке слышалась отдалённая канонада. Вертолётов и беспилотников ни разу засечь не вышло, думаю, оккупанты все силы бросили на усиление охраны железнодорожного узла и авиабазы. Если поиски всё ещё ведутся, то южнее. Иными словами, не там, где потеряли, а там, где светло. Чёрная тайга встретила нас сухим полумраком и запахами готовящегося к спячке леса: хвойных иголок и коры, палых листьев и усыхающего кустарника, а также тонким ароматом грибов да перезревающих ягод. Тут было не так сыро, как у подошвы рыхлой плоской горы, сказывалась плотность смешанной лиственно-хвойной поросли. В таком лесу можно не бояться обычного осмотра с воздуха, но, учитывая шагнувшую вдаль технику, я особо не расслаблялся сам и предупредил по цепочке остальных, чтобы в случае чего расходились под прикрытие самых больших сосен или пихт, чьи кроны может быть смогут затруднить визуальное опознание в нас людей. Когда мы прошли по петляющей звериной тропке километра два, Чернов показал мне спрятавшуюся в поросли молодых сосен замшелую скалу, в которой время высверлило довольно широкую выемку, образовывающую глубокую нишу с высоким трёхметровым потолком. Собрав немного хвороста, мы разбили лагерь. Выставив в охранение Алекса и Ирину, как самых опытных, я присел к костру на собранные в кучу палые листья, коих в нише оказалось вполне достаточно, чтобы всем нам зарыться в них с головой. Собранные в стороне от маршрута грибы уже нанизаны на тонкие прутья и, сбрызнутые солёной водой, подрумяниваются на небольшом, но дающем ровное тепло костерке. Старик сел рядом, прислонив винтовку с зачехлённым прицелом к стене ниши, чтобы в случае чего сразу взять оружие. Оптика была пристроена таким образом, чтобы как можно меньше увеличивать силуэт стрелка, поэтому рамка крепёжной планки была хитро изогнута, и сделано это несомненно вручную. Вообще, «трёхлинейка» производила впечатление гораздо более сильное, нежели снайперская «раскладушка» Ирины. В ней чувствовалась некая солидность, ощущалось количество вложенного владельцем труда и в какой-то мере, конечно же, денег. Тёмное, ореховое ложе, воронёный ствол и рычаг затвора с машинной гравировкой… Нет, непростой это дед с непростой винтовкой. Разгадывание шарад и кроссвордов – как раз тот вид деятельности, который я более всего не жалую. С одной стороны, Чернов ведёт нас уверенно, даже когда я два раза произвольно менял маршрут, чтобы проверить, как поведёт себя старик на местности. Не моргнув глазом, новый знакомец Варенухи выбирал всякий раз самую удобную дорогу, только хитровато щурился, украдкой глядя в мою сторону. С другой стороны, ложе из орешника, в то время как наши отечественные «трёхлинейки» и карабины все из сосны и берёзы. Опять же гравировка на рычаге и хитрая планка под прицел – всё говорило о том, что винтовочка дорабатывалась в заводских условиях. Американский агент, из тех, что внедрялись заранее? Но тогда подгорная база тоже была бы раскрыта, и довольно давно. Варенуха из тех, кого можно обмануть, однако запугать человека, потерявшего всю семью… Есть идея! Встав от костра, я сделал успокаивающий жест встрепенувшемуся было Чернову:

– Пойду, перекинусь парой слов с боевым товарищем, не виделись давно, вы уж извините, Андрей Иваныч.

Старик кивнул и на удивление спокойно улыбнулся в бороду, показав прокуренные жёлтые зубы:

– Ничего, я пока тут посижу, кости погрею.

Варенуха, до того с каким-то одержимым тщанием чистивший пулемёт, быстро собрал оружие и отошёл со мной метров на десять от костра. Я повёл бывшего водилу за южный выступ ниши, чтобы ветер не относил слова в сторону сидевшего к нам спиной Чернова. Семёныч сильно изменился: движения стали более скупыми и расчетливыми, взгляд настороженным. Пулемёт он теперь держал более уверенно, видно, что привык к оружию, полюбил его. Но стоило нам заговорить, как я узнал прежнего, немного растерянного гражданского водилу, придавленного навалившимся вдруг грузом обстоятельств. Присев на корточки и пригласив артельщика сесть напротив, я спросил:

– Виталий Семёныч, расскажи, как добрались, как устроился на новом месте?

– Да нормально… ну почти так: три больших зала, есть спуск к речке подземной и даже горячий ключ прямо из-под земли бьёт…

Варенуха, сначала сбивчиво, а по мере продолжения расспросов всё более последовательно и спокойно, рассказал про новый лагерь отряда. До описанного мной спуска в пещеру отряд добрался без помех, поскольку дезориентированные преследователи изначально отвели основные силы восточнее, сконцентрировав усилия на поисках в наиболее слабо проходимой части Шиковичей. Тактически это было верно – место глухое, для укрытия самое оно. Миновав открытое пространство и держась правой, северо-восточной стороны ущелья, отряд за три часа быстрого марша сумел достичь подошвы довольно высокой горы. Группа, в которую входил и Варенуха, поднявшись на почти стометровую отметку, обнаружила неширокую террасу, с которой приметная расселина в виде трезубца оказалась доступна для спуска. Ещё спустя два часа трое добровольцев спустились по узкому проходу на дно расселины, где, к вящей их радости, действительно обнаружился искомый проход в целый подземный город. Подъём и последующий спуск раненых и наиболее выбившихся из сил членов отряда занял ещё порядка пяти часов. Амеры опомнились только к вечеру, а вернее, к шести часам пополудни. В тот самый момент, когда последняя партия уже заканчивала подъём на карниз, по ущелью начала работать ствольная артиллерия, миномёты и авиация. Из шедших последними бойцов во главе с раненым Кэрри накрыло шестерых. Двоим удалось укрыться в складках расселины и спуститься ближе к полуночи. Сам Кэрри погиб одним из первых: спасая висящих на частично оборванной страховочной связке товарищей, он хладнокровно обрезал трос и упал вниз. Остальных накрыло уже после того, как первая пара начала спуск в расселину: люди оказались на открытом месте, чем воспользовался ведущий амеровской вертолётной пары и расстрелял «туристов» из курсового пулемёта. В общей сложности выжило двадцать восемь человек из изначально составлявших отряд. Из этого числа две трети – раненые и даже трое, детей от шести до тринадцати лет. Однако спасшимся повезло: пещеры, служившие стойбищем для древних людей, оказались вполне пригодными для жилья, на местах старых костровищ люди вновь, как и тысячи лет назад развели огонь. Горячий источник, о котором я уже упомянул, оказался каскадным комплексом сообщающихся озёр, образующих три огромных, неправильной формы чаши, до трёх метров глубиной в самой нижней точке. Горячей, бурлящим крутым кипятком, вода была только в озере, расположенном на уступе выше двух остальных, в нижние озёра вода стекала, когда переполнялся верхний резервуар, и поэтому в среднем температура воды достигала приемлемой, градусов до сорока по Цельсию. На вкус, по словам водилы, вода была чуть солоноватой, отдавающей тухлятиной. Однако питьевую воду вскоре нашли ниже: несколько тоннелей вели к берегам подземной реки с довольно быстрым течением, там вода была совершенно чистая. Некоторые даже видели рыбу, но пока никто не ловил её. Получалась довольно интересная картина: три больших зала на уровне двухсот-трёхсот метров сообщались между собой сетью узких и не очень коридоров. Как оказалось, гора, словно кусок сыра, была пронизана извилистыми коридорами, которые пробили здесь некогда речные потоки. Часто такие ходы никуда не вели, однако спустя несколько дней высланные на разведку поисковые группы обнаружили три выхода наружу. Так в лагере появилось топливо, которого первоначально сильно не хватало. Во время одной из таких вылазок Варенуха и встретил старика Чернова. Бывший дальнобойщик поделился соображением, что старик выследил их точку входа, поскольку народ в отряде соблюдал осторожность довольно своеобразно, и опытному следопыту обнаружить, откуда приходят заготовители валежника, было проще простого. Нужно, однако, отдать «туристам» должное – сначала лесовику никто не поверил, однако тот пошёл с ними, не сопротивляясь, отдал винтовку и позволил завязать себе глаза. Но Варенуха снова высказался в том смысле, что старик даже в пещерах вёл себя так, будто находился тут не впервые. Когда я спросил, какова же была реакция Леры на пленника, то Семёныч, выказывая явное благоволение девушке, с плохо скрываемым восхищением сказал, что Лера поверила Чернову только после долгой, двухчасовой беседы с глазу на глаз. Это меня несколько отрезвило, ибо, во-первых, я сам доверял чутью нового командира отряда и, во-вторых, Чернов действительно хоть и выглядел подозрительно, однако я не чувствовал в нём угрозы. Кроме того, было и одно практическое соображение: раз лесник так ловко ориентируется не только в труднопроходимом чернолесье, но и бывал в пещерах, у него много раз уже была возможность дать сигнал тем, кто нас так тщетно, но усердно разыскивал. Как я уже заметил ранее, амеры очень сильно полагаются на всякие технические приспособления, и будь Чернов их креатурой, то церемониться с обнаруженными беглецами никто бы не стал. Американцы без колебаний пожертвуют даже ценным агентом, коли возникнет хоть малейший риск упустить партизан. Пещеры бы уже выжгли, а прилегающую к горе местность накрыли плотным артогнём. Всё указывает на простой вывод, сделанный оккупантами: прозевали незначительный отряд недобитков, поэтому давайте быстро решим эту мелкую проблемку самым простым способом. Пока нас действительно держат за дурачка в чужом преферансе, на которого и так потрачено много лишних сил и средств. Громоздкая, пусть и современная, но всё же в целом неповоротливая армейская машина, что тот слон, просто покуда ещё не ощущала нашего мелкого укуса. Но всё изменится, стоит нам выжить и приспособиться, тогда в игру вступят совершенно иные силы, но пока что удача, а главное – время всё же на стороне слабейшего. Как бы то ни было, покуда информации к размышлению было вполне достаточно. Прокачку старика Чернова придётся отложить на некоторое время, если он друг – попрошу прощения, если засланец… Ну тогда будем надеяться, что обезвредить его удастся прежде, чем он успеет причинить существенный вред отряду. Поднявшись и размяв начавшие неметь ноги, я вместе с Варенухой вернулся к костру и снова сел рядом со стариком. Семёныч же, напротив, отошёл от огня и, завернувшись в накидку, заснул, отвернувшись к стене. Чернов за время нашего с артельщиком отсутствия, казалось, ни разу не переменил позы, только глаза время от времени щурил, когда смотрел поверх пламени в темноту перед собой. Ночь тут была абсолютно чёрной, неба, как и везде в чащобе, видно не было. Ветер гудел в верхушках деревьев, трепал ветки, вдали опять слышалась канонада, по звуку на юго-востоке работали тяжёлые миномёты. Теперь война была везде, от безмятежности первых недель ничего не осталось, скоро в любой глухомани будет небезопасно. Неожиданно захотелось закурить, да так сильно, что свело скулы.

– У меня табак есть, коли свой весь извёл. Будешь?

В руках старика оказался раскрытый золотой портсигар, украшенный богатой гравировкой, изображавшей сцены каких-то греческих побоищ. Вот и ещё один сюрприз: золото отливало кроваво-красным оттенком, а клеймо на внутренней стороне верхней крышки говорило об авторской работе. Иными словами, вещь была опять с закавыкой, как и мудрёный «винтарь». Внутри лежали папиросы, но без заводского клейма, видимо, старик набивал их сам, что в принципе для такой глуши нормально – таким многие балуются, когда табак проще вырастить самому, чем покупать. Я не удержался и, втянув носом одуряющий аромат терпкого «зелья», с сожалением отказался:

– Благодарю, но, раз бросил, то более не начну.

– Разумно. – Спрятав диковинный портсигар, старик снова уставился в огонь. – А я вот не могу избавиться. Как в тринадцать лет пристрастился, так до сих пор и смолю. Ты, если чего спросить хочешь, то спрашивай, не дичись.

Вызов на откровенный разговор тоже может быть ловушкой: излагать легенду очень удобно, когда инициатива в твоих руках и контроль над нитью беседы перехватить очень сложно. Однако вариантов как баран чихнул, поэтому я только поощрительно кивнул:

– Хорошо, тогда расскажите, как и зачем вышли на контакт с отрядом, ведь с таким знанием местности и припасами вы вполне могли просидеть тут сколь угодно долго.

– Просиде-е-еть! – Чернов с горечью мотнул головой и, снова вынув портсигар, выудил из него папиросу, сунул незажжённой в рот. – Вот именно, что просидеть! Все вокруг заладили: моя хата с краю, ничего не знаю. Я раньше по Амуру баржи водил, потом золото мыл, всякое видел. Сам знаешь, народ там рисковый да разный. Убивцы, жульё – всех видел, но хоть шкурного было много, такого, как теперь, не припомню. Бывало, возьмётся пал лесной или вода высоко подымется – все свои распри забудут и вместе спасаются. А сейчас… тьфу, вспомнить противно! Я сам-то на заимке живу, радио на батарейках, да и ловит погано из-за сопок этих. Аккурат в воскресенье, двадцать восьмого… ну августа то есть, пошёл в посёлок Выриково, это вёрст триста отсюда, если по прямой. Прихожу, а посёлок пустой стоит, никого нету, и даже ни одна собака из-за забора не брешет.

– Каратели?

– Они, они самые. – Глаза Чернова превратились в узкие щёлочки, и меня передёрнуло, до чего тёмным огнём они сверкнули. – Только я сначала не понял ничего, пока за околицей костёр не запалили…

– Закапывать не стали?

– А чем они будут копать, коли тракторов всего два, и те без соляры ещё с весны? Продали соляру-то. Техника вся у фирмы, которая лес заготавливает, а это не ближний свет, почитай вёрст сто от посёлка, да и посёлок наш – одно название, десяток дворов и вся недолга. Так думаю, что оттуда ради трупов бульдозер никто не погонит.

Разгильдяйство оказалось и на сей раз на руку выжившим. Я уже догадывался, что услышу дальше, но не перебивал. Хотелось понять, почему Лера поверила старику так скоро, ведь история пока повода не давала. Перекинув пожёванную папиросу в левый угол рта, Чернов с тихой яростью в голосе продолжил:

– Свалили всех в кучу за околицей в овраг, завалили дровами из поленниц да подожгли. А сами стоят возле ямы и добро их, выпотрошенное из изб, перебирают. Ясное дело, ценности искали. Да только чего там ценного у старух да пьяни, что в город не сбёгла? Ну пока оне там ёрзали, я обратно в сторожку – приспособа у меня к винтовке есть, чтобы без шума стрелять. Да знаешь, поди учёный, а я медвежью шкуру да флягу мёда за неё одному умельцу отдал… Как знал, что не только для охоты сгодится.

Пока всё было похоже на моё первое знакомство с карателями, но, видимо, старик сделал нечто такое, отчего Лера сняла с него все подозрения, и я подтолкнул замолчавшего деда уточняющим вопросом:

– Андрей Иваныч, а как вы поняли, что это не простые бандиты? Ведь край глухой, всякое может быть.

Чернов, не отрывая взгляда от пламени костра, кивнул и, разлущив ветку валежника на мелкие щепки, подкормил затухающий огонь.

– Опять твоя правда, солдат. Отморози всякой теперь не в пример прежним годам больше стало. Могли прийти, наехать по беспределу, это верно, даже пожечь всех тоже могли, и никакая власть их не остановила бы. Оне теперь, – старик споткнулся на слове и, сощурившись, поправился, – до войны, то есть, и были настоящая наша власть. Как волки среди овец рыскали… да только волк это зверь, он такой жестокости над добычей, как человек, измыслить не может. Но эти всё чище делали: в посёлке три бабы-молодухи, да мужики, хоть и пьющие, но все с оружием – стрельба бы получилась, начни бандиты беспредел. А я бы услышал, чай, не оглох ещё. Но тихо всё было: баб никто не трогал, стрельбы и криков тож не слыхать. Химией какой-то пахло, и запах незнакомый, потравили, точно крыс, я так мыслю. Не будь огня за околицей, то и мы с тобой бы сейчас не беседовали.

Пока всё выглядело логично, я помаленьку начинал верить в рассказ лесника. Рассказ его, полный шероховатостей и мелких нестыковок – это именно то, что в реале называется правдой. Множество специфических слов неожиданно прояснило для меня возможное происхождение винтовки и портсигара: старик, скорее всего, долгое время был на золотоносных приисках, но не сидел, это совершенно точно. Старатели – народ по большей части авантюрного склада характера, с морем тёмных пятен в биографии, но не обязательно это криминал, часто просто какая-то личная драма или склонность к приключениям. Лера тоже не вчера родилась – увидела атрибуты «вольного старателя» и, может быть, с этого и началось доверие. Тем временем Чернов продолжал, рассказ его выглядел всё интереснее и интереснее: