Текст книги "Золотая крыса. Новые похождения Остапа"

В общем, не претендуя на чьё-либо внимание, я сначала хотел рассказать вам одну историю, потом – другую, потом третью, а в итоге задумался. И заблудился в мыслях. Нет, не ту историю я хотел рассказать, как маленькая безрукая девочка из штата Арканзас спасла тонущего боксёра-тяжеловеса Хлоя Штрукса, а потом ей наш начальник ей за это шариковую ручку подарил. Я хотел описать другое… Вероятно, во время плавания ему мешали перчатки, которые он никогда не снимал! Это было бы слишком просто – рассказать такое!

Я хотел рассказать совсем другую историю! Скорее – страшную, чем весёлую. О том, как мы – странная и словно с потолка свалившаяся компания, отправились в новый крестовый поход, и что из этой …ни получилось. Я согласен, что в мире ничего просто так не бывает, булки на деревьях растут редко, а если и растут, то, как правило, непредставимо маленькие и неописуемо чёрствые, и при этом даже за них нужно сражаться, аки львы пещерные. За всё нужно сражаться. Ну, вот мы и решили побороться! Такая история, смешная и одновременно такая грустная, что мне плакать хочется, когда я об этом начинаю вспоминать. Это ж надо умному человеку вдруг сойти с ума и отправится в очередной крестовый поход покорять индейцев! И начнётся наша история в четверть первого..надцатого сентября 2… года, прямо на полдороге между Старобыдловем и Бучурлиговкой.

Глава 1. Начало пути

Читатель! Смотри! Смотри вдаль, где появилась маленькая чёрная точка, которая быстро растёт. Посмотрите, там за большими корявыми степными деревьями пылит старая машина. В ней еду я и ещё несколько долбо…, которых жадность и глупость позвали в дорогу – к бедности и бесчестью! Но я ещё не знаю, что ждёт меня впереди, и полон самых оптимистических надежд. Сейчас я подобен немецкому мотоциклисту, несущемуся на раскалённом мотоцикле по степной дороге сквозь пыль и смрад к пылающему вдали Сталинграду.

Чьи это голоса доносятся до нас из старой машины?

– Малыш! Ты хочешь быть связистом?

– Хочу!

– Полезай в канаву! Дундуков! Я назначаю вас главным янычаром! Вы будете верховодить этой бандой пьяных прозелитов! Сделайте из них людей! Дайте им надежду и смысл жизни! Они наивны, как дети, и благодаря моим усилиям податливы, как воск! Вам предстоит выковать из этого мерзкого сброда трудовую смену новой Сан-Репы! Нас ждут великие дела! Не исключены и поразительные открытия! Город, открывающийся нашему взору, взыскует интернета! Мы должны ему его дать! Здесь есть радио, но провда уже сгнили, я слышал, что старики засовывают радиоприёмники прямо в уши! Есть, правда, старый интернет, работающий от телефона, скорость его меньше скорости больной черепахи! Эти провода лежат, надёжно укрытые слоем столетней грязи и мусора! Так говорил Человек. Человек был средних лет, одет в клетчатые штаны, и на пиратской голове его красовалась белая капитанская кепка.

– Шура! Простите! Но как вы разговариваете с людьми! Вы – простован, что думаете – то и говорите! Разве так можно? Учитесь у лучших актёров! Их опыт бесценен! Вот Гаррик Гой старший! Лондонский театр «Друри-Лейн» только благодаря ему собирал сплошные аншлаги! Шекспир был к нему просто бесплатным приложением! Сильной стороной английского актёра является способность работать в одиночку! Вы знаете это? Ничего вы не знаетете! А приодень ввас в солидный прикид, Шура – и вы настоящий англичанин! Надо воспитывать в себе самоуважение! У нас будет театр! Свой театр. Сложная и нужная человечеству антреприза! Шура! Вам известно такое слово! Вы многого не знаете, ваша душа ещ1ё не проснулась для высших проявлений духа но я вас спасу! Я подготовлю вам монолог! Может быть, там будем губернатор! Тогда нужно два монолога, один для испорченной публики, другой – для честного губернатора! Вы способны раздвоиться? Способны ли вы думать о двух вещах сразу? Сможете ли вы думать о грядущем фатуме Сан-Репы? Кстати, вы знаете, что такое фатум?

Шура молчал, как партизан перед эсэсовцем – плотно сжав зубы и изрыгая гневливые молнии из глаз.

– Брат! Остановись! Франциск Ассизский работал в саду – в конце концов стал проповедовать птицам! Хотя разговаривать с растениями – круче! С сорнякам беседа как?

Остапа несло. Долгая дорога и молчаливые спутники развязали его красноречие, и он поочерёдно освещал великие тайны и проблемы человечества.

– Господа! Мир катится в пучину! Никто не знаете правды, никому не нужна истина, и даже лучшие из лучших давно умыли руки! Когда на глаза попадаются трогательные и смешные заметки и воззвания – спасём полосатого тигра, обороним пятнистого пингвина, заласкаем голубого кита, я испытываю странное чувство. С одной стороны, полосатое, пятнистое или голубое нужно спасать обязательно, причём так, чтобы пыль под ногами клубилась, а в кармане множились неминуемые при таких делах тугрики, а с другой… представляете, какой авторитет в западном истеблишменте завоёвывает верный друг пингвинов или заботливая мать тереза тигров, франциск ассизский австралийского кролика или иисус христос слепого тверского крота, с другой стороны я понимаю, что это просто западное ханжество, пиар, фуфло, премерзкое и гадкое притом. Ведь те же люди, подобные Полу Маккартни или Мадонне, готовые, бросив дела и мужей, 24 часа в сутки спасать пингвинов и слонов, распни перед ними миллион голов сирийцев, или этих… русских, что уже не раз мы видели в истории Старобыдлова, слова не скажут в их защиту, только брезгливо отодвинутся – какие противные картинки вы нам подсовываете – сирийцы какие-то, русские… И так было всегда. Сидя в уютной английской гостиной за файф-о-клоком, и лаская горячо любимую кошку и элитного пса, лэндлорд даже в самых своих страшных снах не может допустить, что ему придётся жалеть только что ограбленного Индуса из штата Касраб или какого-нибудь замшелого Непальца. Непальца, разумеется, из Непала! Я вообще думаю, что название «непалец» появилось при этих ханжах при следующих удивительных обстоятельствах. Всё просто! Англичане приехали на своих дредноутах, долго стреляли в благотворительных целях по побережью, снесли напрочь все пальмы и дома, а потом отрезали всем жителям неизвестно как названной страны по одному пальцу на нужды британского рейха и только после этого им в голову пришла благодетельная мысль – назвать беспалых – «непальцами».

Так что, господа… Увы! Тигров, пингвинов и белых медведей, судя по состоянию морали человечества и численности двуногих тварей – не спасти! Прекратите эти поиски Коли и ананирование собственного тщеславия! Пусть Пол Маккартни лучше песенки сочиняет, а не о пингвинах думает! А нам надо задуматься, какую пользу мы можем извлечь из упоительно живительного источника денег. Денег, направляемых жестокими английскими ханжами на спасение всякой четвероногой живности, как нам взять эти святые деньги! Вам нужно спасти моржа – мы идём к вам! Вас интересует размножение тигров – нет проблем! И да услышит наши молитвы наш господь – повелитель Вселенной! – так сказал Человек!

Все с любопытством слушали бесконечные речи человека, который, поплутав на небесах, внезапно спустился с небес на довольно таки грешноватую землю:

– А теперь, Шура, отдайте мне деньги, которые я дал вам вчера! У меня они будут явно целее! Ну же!

– Что ну же? Я не буду!

– Не будете отдавать деньги? Вы слово дали!

– Я слово дал? Но тогда придётся взять его обратно! У меня их уже нет!

– И куда ж вы их дели? Солнышко моё изжелта-рыжее!

– Да так! – махнул рукой рыжеволосый, – Разошлись сами по себе!

– Вот тебе раз! Только у таких, как вы, Шура, деньги ходят сами по себе, безконтрольно! А я хотел вас взять к себе в фирму «Контроль и Учёт» – контролёром. Вот уж, вправду, как говорил мой папа турецкоподданный: «Не делай добра – не получишь зла!» Вы – живая иллюстрация незыблемости библейских истин!

– Да уж!

– Слово не надо обратно! И не дауж, а истинно говорю вам! Обратно надо – деньги!

– Деньги – у Мумукина! Спросите у него! – попытался дерзить Шура.

– .Не трогайте святынь всуе! Строго сказал Остап, – Шура! Отрешитесь от сельского бомонда! Посмотрите в мир широко открытыми глазами! Постарайтесь понять дауншифтинг! Видите, как люди борются за своё существование? Видите, как? Кулаками и головой, локтями и клыками! Они подобны сильфидам, пьющим кровь младенцев! – весело кричал молодой человек в модном пиджаке в крупную клетку, высовываясь почти до пояса из машины, несшийся по ухабам поселковой дороги, – Они доносят на друг друга, топят друг друга в ванных и травит дихлофосом и стиральным порошком, плавают по морям и палят из пушек, рисуют бездарные картинки, впаривая из дуракам, сочиняют жуткие стишки, в которых воспевают Папу Римского и вообще чёрт знает что, ходят на работу в супермаркет, умирая от невозможности обмишулить и недодать сдачу – и всё это для того, чтобы уцелеть в этом грозном, непредсказуемом, прекрасном мире. А вы кукситесь и теряете время! Ах, Шура, Шура! На что вы тратите свою короткую, незыбываемую жизнь? Кто вас выдумал? Берите пример с сильных!

– Это кто сильный?

– А вы не знаете? Взгляните на меня, и вам сразу станет понятно!

– А..ли делать? – утвердительно ответил Шура, пытаясь поднять мутные глаза.

Ему уже надоели нудные картины, мелькавшие за окнами машины и он внимательно разглядывал драную обшивку кресла.

– Шура! Никогда не суйте пальцы в кофемолку! Я не люблю кофе с привкусом жжёного ногтя! – продолжил просветительскую лекцию Остап.

– Я вообще кофе не люблю!

– Ну, вы и бука! Родину и кофе надо любить! В детстве мои родители купили новую электрическую кофемолку, о которой мечтали всю жизнь. И знаете, что случилось? Утром, когда они ушли на работу, я врубил «Сержанта Пеппера», который в 1967 году одним ударом буквально вынес всю дешёвую западную попсу и уложил её на обе лопатки. Это было величественнейшее музыкальное произведение популярной музыки всех времён и народов! Я слушал божественную музыку и одновременно молол кофе в новой кофемолке. Она имела изящную форму, форму никелированного, блестящего яйца. Такой кофемолки не было ни у у одного совка в радиусе тысячи километров! Два весьма достойных занятия! Не так ли? Молоть кофе и слушать «Битлз». Ах, Шура, Шура! Что ещё можно пожелать юноше из хорошей семьи? Не хватало только наркотиков и девушек! Слушая «Сержанта Пеппера», я напрочь забыл обо всём, в забытьи открыл крышку кофемолки и невесть зачем полез пальцем выковыривать из угла остатки смолотого кофе. А нож как закрутился! Там был такой острый нож, что парижская гильотина позавидовала бы ему! Кинжал янычара! Мгновение и скорость реакции решили всё. Чуть палец не отрубило! Кстати, Шура, вы в курсе, что говорил знаменитый французский исследователь Бак Чамберлюк о судьбе русской провинции и интеллигенции? Вернее о судьбе русской провинциальной интеллигенции? Что вы вообще знаете об интеллигентности русской провинции?

– Не знаю! Ничего не знаю! – ответил Шура, – Что же делать?

– Что-что? Становиться лучше, напористее, наглее! Открывать новые горизонты! В этом человеке всё было прекрасно – и одежда, и душа, и чувства, и мысли! Он был не так прост! Он словно хотел заглянуть в дебри зазеркалья! Это не та знаменитая статья, в которой он поносил русскую интеллигенцию за сутяжничество и эгоизм. Это другая статья! Здесь он подлил чуть-чуть елея в большую бочку дёгтя! Он смотрел на судьбу провинции глазами пророка и судьи. Он пророчил ей быстрый и страшный конец! Своё открытие он совершил в в баптистерии святой Осмениды Болшефальской, главной девы-мироносицы Бучурлиговки. Говорят, что она где-то здесь захоронена, но могилу затеряли в годы революционного лихолетья.

– Хорошо! – сказал Шура.

– Что хорошо?

– Что затеряли! Если в провинции что-то не затеряли и не украли, там что-то не так!

– Как вы думаете, Шура, если все враги мирового прогресса ополчатся на непререкаемые святыни человечества и начнут кровавый поход против истины и правды, стоит ли нам падать духом и сдаваться?

– Вы шутите, Остап Ибрагимович? – спросил Шура, с беспокойством поглядывая то на Остапа, то на пробегавший мимо грустный ландшафт, – Я не понимаю, о чём вы говорите!

Они проехали длинный мост и повернули на просёлочную дорогу с многочисленными богатырскими развилками. Машина стала трястись, как больной в горячке. Водитель матерился, одухотворяя почти каждую кочку и нарекая каждую каким-нибудь неприличным именем. Все кочки у него были суками, бл… или шлюхами.

Белая толстая рука с выколотой на ней якорем, до того лежавшая на руле, как белая подушка, хлопнула по клавише и включила в машине радио. Из него сразу же понеслись бесконечные заунывные афганские песни, которые судя по выражению лица хозяина машины, тот любил нешуточно.

В полуоткрытом бардачке, куда вскоре после этого потянулась рука в поисках сигарет, лежала пачка презервативов, плотно перетянутая чёрной резинкой, фотография круглолицей простоватой женщины в платке, должно быть матери героя, чётки и большой, светлого лака деревянный крест.

Глава 2. Требуем продолжения пира!

А хорошо ведь человеку в дороге! Гоголь только и мог жить в дороге, в дороге он приободрялся, расцветал, предавался смеху и счастливой фантазии, расфрантившейся новыми идеями и образами. А дома начинал сначала хандрить, предаваться унынию, а потом и вовсе впадал в чёрную меланхолию. И впадая в чёрную меланхолию, кромсая и сжигая романы, он продолжал мечтать о других странах, потрясающих видах и таинственных незнакомцах посреди пути. Мечтать о виде на Колизей и маленьких кофейных вдоль Аппиевой дороги. Я не могу себе позволить такой роскоши! И поэтому, только появись такая возможность, к примеру, жалобно испросив стипендию у императора, Гоголь тут же садился в удобную бричку и приказывал кучеру погонять что есть силы, дабы побыстрее покинуть любимую родину и погрузиться в иную действительность. А ведь не бедняк был, помещик. Интересно, что бы он чувствовал, попади ему в руки хороший лимузин, несущийся вдоль полей Фландрии или на худой конец вдоль виноградников Южной Германии уж куда быстрее любой брички? Наверно задохнулся бы от счастья, и строчил бы, строчил, и весело бы бежало его перо по бумаге! Эх, недолга! Нет человеку счастья на земле. Ждёт его душа чуда, надрывается ожиданием, верит в мечту. И обламывается горем или бедой.

Но это – потом.

А пока хорошо мчаться в автомобиле сквозь время и пространство, ощущая кровь в жилах и ветер в шевелКеше. Человек, путешествующий по бескрайним степям Старобыдлова, никогда не задумывается, что происходит на его родной планете. А уже давно на ней не происходит ничего хорошего. Недавно на земле было три миллиарда человек, через два дня – пять, а сегодня в семь утра – уже семь миллиардов гавриков дружно вышагивают по планете, бьют в барабаны, требуют прививок от коклюша и оспы, еды и одежды. И им так нравится жить, что мне порой становится страшно.

Живут новые поколения, и им нет дела, что ходят они по останкам своих предков, забыв об их бедах. Ничего им не надо помнить, и никто им не напомнит о былом.

Что-то неспокойно в мире. Что-то вибрирует под полом, содрогает стены и потрясает потолки, грозя обрушится на хрустальные вазы и столовое серебро. Земля вибрирует под нами. По всей видимости, как сказала Ванга, дело идёт к большой войне. Газеты пестрят сообщениями с театра боёв в Сирии, в Афганистане пылят американские броневики и шумят истребители, посылая ракеты в сторону гор, вышел новый боевик с Чаком Чмуром в главной роли, а в Фергюссоне заварилась феерическая полицейская каша. Там убили негра. Кто знает, что такое «Лесные братья»? О, лучше не знать ничего об этом! Лучше закрыть от этого свежей газетой со светской хроникой. И хотя жаркая молитва Павла Петровича о возобновлении расовых столкновений по всей Америке, увенчанная толстой свечкой возле импровизированного гроба Всех Империалистов, пока не сыграла, но ещё не вечер, как утверждает его сосед Пётр Павлович.

Так что же чувствует человек, путешествующий в Старобыдловской степи? Ничего он не чувствует. Ну, кроме краткой и преждевременной радости, что население его Земли достигло аж семи миллионов двуногих, сражающихся друг с другом за право существовать и размножаться, и некоторых из них можно обмануть. Рядовой житель степной зоны, наученный горьким опытом экономических вакханалий последних лет, не задумывается над моральными императивами. Не до того ему! Едва ли он замечает красоту степи весной и мрачное величие её просторов – зимой. Едва ли замечает мрачные низкие облака на горизонте. Он даже слов-то таких не знает, честно говоря.

Да и автор, честно говоря, тоже мало в этом разбирается, и играет в моральные императивы или в долбаную амбивалентность только из тщеславного чувства прослыть наконец умным человеком. И едет наш путешественник в даль светлую вовсе не как легкомысленный турист в Барселону или Рим, дабы спустить свои денежки, а как потерянный, ошарашенный жизнью гастарбайтер, выкинутой из привычной жизни на поиски куска хлеба. Нет, даже не так, он едет на поиски не куска хлеба, а денег – волшебной, желанной подавляющим большинством и доступной немногим субстанции. Хотя признаться в том, каков истинный бог человечества способны далеко не все, предпочитая врать с три короба, что деньги – сущность ненужная и преступная, и библия много лучше любых денег. Врёт, врёт он напропалую! Ибо знает, что если Божественные Библии довольно часто и совершенно бесплатно раздают на улицах, то деньги на улице никто раздавать не будет! И за библии они не будут рвать глотки друг друга! Желанный шелест купюр или звон монет легко способны одурачить, охмурить и извлечь человека из его родного гнезда, окружающего хозяина относительной безопасностью и комфортом и бросить в бурный водоворот событий, которые потом вспоминаются ему с ужасом, стыдом и смехом. Там, в царстве наглого обмана, круто меняется его сущность, сгорают мечты и предрассудки, черствеет и ожесточается сердце и отлетают последние мечты. И там его путь труден и тернист, полон страданий и зла. И он не знает и не хочет знать, что путь этот и исход его предрешён ещё до его начала. Откроем кулису. Нас ждут удивительные приключения.

Человек, в солнечной летний день на большой скорости несущийся в машине по Новому Нуворишскому шоссе через бескрайние поля юга Сан-Репы, всегда напевает весёлую песенку. Яркое летнее солнце, бескрайние поля подсолнечника и пшеницы, осеннее, но всё ещё греющее Солнце, лёгкие облака вдали, близость соратников и друзей наполняют сердце путешествующего покоем и верой в завтрашний день. Детское ожидание чудес оживает в такие минуты в каждом сердце. Когда ты несёшься на быстрых колёсах, время становится ощутимым, но те, кто сейчас испытывают свои колёса на прочность, ощущают разное.

Вот и эта машина, кажется корейский довольно новый пикап со злобной акульей решёткой, горящей на осеннем солнце, несётся резво. Многочисленные переделки, аварии и время сделали своё дело, и автомобиль жарко трудился, неся на своей спине четверых странных путников.

«Гений лапотного боя! Сан-Репский богатырь —Иван Блюев» – значилось на растяжке, натянутой посреди дороги. Ещё на растяжке была довольно толстая и чересчур глумливая физиономия. Она трепалась на свежем ветру, придавая лицу шоколадного кроманьонца всё новые и новые выражения и оттенки. Издали казалось, что вывеска гримасничает, как паяц в цирке. Сидящие в машине стали высовываться в окна и показывать пальцем на плакат.

Сидящие в машине персонажи долго не давали повода обратить на них внимание. Они почти не разговаривали между собой, и только после полудня их языки развязались, да и то не без участия пива.

За рулём сидел плотный, жлобоватого вида крупный, горилообразный, чрезвычайно немногословный парень лет пятидесяти с лишним, с лицом, опалённым вчерашним пьянством и тяжёлой работой в отрочестве. Он имел густые бесформенные брови, топорщившиеся на низком лбу, как две маленькие сапожные щётки, картофелевидный бугристый нос. Фамилию имел странную, не то Брондуков, не то Чердаков. По всему было видно, что ведёт он свою родословную из самого бедного слоя крестьянского сословья, и за всю жизнь исстрадался комплексами и завистью, оставившими такие кровавые следы в душе, что там души-то не осталось. Ходил он кособоко, слегка переваливаясь на кривоватых ногах. «Ну, типичная Старобыдловская жлобина» – сказал бы любой просвещённый обитатель Бучурлиговки, увидя такое. Одет водитель был в цветастую рубаху с широким воротником. Так в 60-е годы одевались выпускники американских вузов, готовые примкнуть к движению хиппи. Из разговоров выяснилось, что парня звали Кеша. Вернее, ему бы понравилось, если бы его называли Кешей Борисычем, но все окружающие звали его Кеша. На нём была новая одежда, но было видно, что изнутри он сгнил. Какие-то стафиллококовые шрамы на подбородке, шрамы на лбу и огромная бродавка у носа – свидетельствовали о подорванном здоровье. Да, при первом взгляде на описываемого персонажа сразу было видно, что при всей видимой крепкой натуре его, при всём видимом здоровье человек этот внутренне давно и крайне тяжко болен. Это вскоре подтвердилось, когда в запале беседы он задрал рубаху и продемонстрировал всем огромный кривой шрам, протянувшийся через весь живот. Всё его тело покрывали какие-то шрамы, белые полосы, лицо оказалось в струпьях и оспинах. Вообще вид был такой, как будто его в детстве пропустили через мясорубку. Итак, о водителе было известно только то. Что его зовут Кеша Дурдуков и он бывший афганец – воевал в лихие годы в какой-то общевойсковой бригаде. Об этой славной странице жизни Кеши Дурдукова, которой он столь помпезно гордился, говорила куча скверных полузасвеченых фотографий, лежавший на бардачке автомобиля. На древних фотографиях Кеша позировал вместе со своими приятелями, всегда раздетый по пояс, в выцветшей афганской панамке и с автоматом на колене. При воспоминании о славных страницах прошлого лицо бывшего афганца сразу принимало вид жилистого кулака, который давно сжали, да почему-то забыли разжать, и оно, если бы не бурно косматившиеся на костяшках лба брови и горевшие безумием глаза – кулаком бы и было. Когда он поворачивал толстую шею и вертел головой, а ещё смотрел на собеседника, того больше всего поражали совершенно пустые, белые, бесцветные глаза. Глаза бывшего алкоголика, как замечал автор, всегда имеют такое выражение. Касательно его вкусов в искусстве можно было с определённостью сказать, что они были донельзя просты и непритязательны – несколько афганских песенок, перепетых стиле «Ласкового Мая», знаете, эти, в которых про горы и паренька, которого убили, а мама узнала потом, в общем, очень слёзные и трогательные песни, но сделанные без особой выдумки. Сюда же относятся не лучшие песенки Высоцкого и весь как на подбор репертуар какой-то смазливой певички из тех, которых люд, сидя на кухнях, называет Любами, Кешами или Катями со всеми применяющимися здесь определениями, и префиксами. В общем – всё то, что любит и перед чем преклоняется нормальный Старобыдловский жлоб. Слушать такое нормальному человеку никогда не придёт в голову, но все ехавшие в машине вот уже три часа наслаждались таким творчеством. Видно было, как Кеше нравятся эти песни. Дикий смех и невиданно грязный и изобретательный мат, из которого собственно и состоял подавляющий массив речи, на фоне жалостливых афганских песенок разухабисто разливались в шустро пролетавшие поля и также изливался бурным потоком и на целых трёх пассажиров, плотно зажатых в один пёстрый комок на заднем сиденье машины. Сидевшего впереди Остапа этот тип не трогал, видимо испытывая невольное уважение к перстню, горевшему алмазным огнём на среднем пальце левой руки и в прошлом шикарному костюму в клетку, который ладно сидел на гренадёрском торсе. Трое сидевших на заднем сиденье, были попроще. Как эта троица спрессовалась на узком заднем седалище джипа, – одному богу известно, но головы путников были так близко к друг другу, что издали можно было подумать, что это троица влюблённых ангелков. Слева, держа в руках кудлатую собаку, которую, судя по запаху, не мыли лет пятьсот, сидел толстенький гражданин лет пятидесяти с лицом опущенного Пьером Безуховым француза в битве под Бородино.

В хозяине собаки, кроме аккуратно постриженной бородки и интеллигентских очочков под густыми седыми бровями не было ровным счётом ничего интересного. Он был попросту незаметен на фоне величественно-жлобоватого водилы.

Руки водилы были так грубы, и столь напоминали надутые воздухом подушки, что баранка с трудом давалась его усилиям. Мозоли, порезы, следы давно и надёжно въевшейся краски создавали ландшафт, сходный с лунным, и хозяин рук несколько раз с гордостью демонстрировал их подельникам – вот, мол, как мы работали, вот как. В основном он молчал, лишь изредка поддакивая и поглядывая на своего соседа – тоже крепыша с невероятно наглым и глупым лицом. А почувствовав толику внимания, разражался апокрифической тирадой или бородатым анекдотом из кочевой жизни шабашника. И всегда в конце такой истории воздымал свои трудовые ручищи – вот, мол, какие мы. Свои руки во время вождения он клал поверх руля. На среднем пальце водителя красовался огромный золотой перстень с печаткой в форме Во время движения он почти не говорил, а то, что вылетало из его обычно плотно захлопнутого рта, сплошь было грязным, нечеловеческим матом и фразами, в которых склонения воевали со спряжениями, а слова с предлогами. Голос его был хриплым, как у вороны.

На среднем пальце водителя красовался огромный золотой перстень с печаткой в форме паука..

Его сосед имел лицо тоже наглое, но это была наглость другого рода. Пальцы его имели вид вареных сосисок и свидетельствовали о крестьянском происхождении владельца. Наглолицый сосед, впрочем, на руки своенравного, трудолюбивого шофёра смотрел скорее с презрением и сам имел руки холёные. Ему не нравились ладони крестьянские ладони соседа, как будто надутые, да ещё с рыжими противными волосками. Грязные панцирные ногти шофёра производили на него отпугивающее впечатление

– Когда я в последний раз потерял работу, – говорил один из пассажиров машины, то после хотел заниматься декорированием!

– Он планировал заниматься декорированием! – отвечал ему другой, чей грубый голос наполнял всю машину! – Что это такое? Хватит тебе! Это всё отмаз, который прикрывает намеренье человека ничего не делать, лежать на диване целыми днями, бить баклуши и уверять старых женщин в своей состоятельности. Это удел несчастных придурков, живущих в бардаке, посреди живописно разбросанных по квартире носков и пакетов от молока, среди неоплаченных счетов за электроэнергию. Я тебе говорю – стань человеком! Иди воровать! Стань пиратом, грабь банки, отправься на запад захватывать индейские земли. Научись наконец идеально снимать скальпы! И-де-аль-но! Продай их в коллекции богатых свидомитских меценатов! Нельзя же быть в двадцать первом веке маменькиным сынком! Ты – кормилец! Столп семьи, нах!

– Тогда у меня должна быть огромная грудь! – пошутил обвиняемый, но его шутку никто не понял. Чуя ущербность своей позиции, обвиняемый продолжил: «Ничего! Я элегантный! Денег бы только побольше! У Чижова – распродажа. Саквояжи продают! Вот тут заработаю, хорошие времена настанут поеду куплю хороший саквояж! Не всю же жизнь с мешками за спиной ходить!

– Денег хочешь?! – со смехом отвечал наглый шофёр с дёргающимся усом, – Бодливой корове бог рогов не даёт! Денег нельзя желать! Они сами должны тебя желать и бегать за тобой! Вот это кайф! Когда деньги сами за тобой насаются, как бешеные! Кайф!

– А бес… му быку бог вообще ничего не даёт! – отвечал обиженный.

– Даже яиц?

– Даже!

Шофёр помрачнел и на время перестал улыбаться. Все знали, что у него была серьёзная операция, его порезали вдоль и поперёк, он бросил пить, курить и ещё не ясно, чем это всё кончится.

– Ничтяк! Хорош! Пойдёт! – вдруг сказал Кеша, следуя своим тайным мыслям и хмуро оглянувшись на троих попутчиков – одного на переднем сиденье и троих на заднем.

Тут все присутствовавшие, сами не зная отчего, как по команде повернули головы и обратили внимание на водителя машины. Дневной свет на секунду преобразил его.

На секунду его облик затмился, и глаза зрителей предстал изъеденный гнилью пират с чёрной повязкой через левый глаз. В ярком солнечном освещении рельефно выступила его шкафовидная фигура и большой, почти женский таз, чудовищно вдавленный в сгнившее от пота и морской соли сиденье. Лицо пирата, словно вырубленное в соседнем лесу случайным железным дровосеком, было испещрено следами юношеской оспы, какими-то ужасными шрамами и страшными последствиями недавнего алкоголизма. Тяжёлый сизый нос нависал над бесформенными усами, топорщившимися в разные стороны. И одна сторона рта этого грубого человека подёргивалась. Дышал он прерывисто и тяжело. Также было видно, что после болезни и больничной койки он уже года два ничего не пьёт и вообще-то если курит, то курит очень редко. Причём, как правило, такие люди не просто, сами по себе бросают пить и курить, потому что помогает им в этом только страшная беда – смертельная болезнь. Под влияние ужасного удара судьбы они не только прекращают пить, но ещё и становятся ярыми, фанатическими поклонниками здорового образа жизни.

Все на секунду отвели глаза от пламенного, дикого взгляда и когда снова взглянули, перед ними был их старый приятель – водила Кеша, тип неприятный, но вида в общем —то терпимого.

Меж тем водила выключил афганскую занудь, и тут же включил радио. Оттуда понеслись стихи, прочитанные с нечеловеческим выражением:

«С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь,

С любимыми не расставайтесь…» – кричал надсадный голос, педалируя эмоции.

Стихотворение было хорошим, трогательным и не очень длинным. Таким, каким должно быть хорошее стихотворение. Его очень внимательно прослушал импозантный мужчина в дорогом клетчатом костюме и белой капитанской фуражке, всю дорогу молча сидевший рядом с хмурым матершинником. Он то и дело поправлял кипельный белый шарф, непокорно сползавший на грудь. В разговорах он не участвовал никак, и так ровно держал голову, что могло показаться, что она вообще утратила способность вращаться на толстой шее. Медальный профиль его горел на фоне холодного осеннего неба. Хотя он молчал, было видно, что перед нами очень неглупый и очень весёлый человек себе на уме.

Второй пассажир на заднем сиденье – невнятного возраста парень с фигурой увальня и глупым лицом посматривал на соседа, а потом переводил отсутствующий взгляд в пыльное окно.