Текст книги "Золотая крыса. Новые похождения Остапа"

– Новостей хороших побольше бы! – таков был его первый мессидж.

При этом он стал тереть лапой лоб, испещрённый морщинами.

– Петя! Каких тебе новостей надо? – грубо проскрипел матершинник, почти улыбнувшись. Видно было, что он запанибрата с Петей, сто тон соли, похоже, съели, но при том он понимает разницу субстанций и в глубине души подплинтусно презирает Петю, как не ровню себе, лоха и простофана.

– Денежных… по преимуществу! – ответил Петя, разводя огромные рабоче-крестьянские руки и чуть не зацепив соседей.

У Пети были большие глупые, воловьи глаза и африканские потресканные губы.

– Это как работать будете, б…! – почти злорадно прошипел Юрок, впиваясь в руль на повороте и налегая на него грудью, – … мою черешню! Будете работать, всё ничтяк, в беде не оставлю, не будете, …. – пеняйте на себя! Раз… у вчистую! Рас… рю!

Он сказал это с такой нечеловеческой яростью и так при этом ударил по баранке, что сердца всех пассажиров похолодели и ушли в пятки.

– А в чём будет заключаться работа? – взвизгнул рыжий, вихрастый молодой парень с заднего сиденья, сидевший с краю. Это были также первые слова, сказанные им в машине за весь долгий, петляющий путь.

– Как тебя зовут, малыш? – спросил Кеша, дёргая приклеенным аля-Михалков усом.

– Шура! – просто ответил парень, – Вернее меня мама Сашей звала, но она умерла! А вам Остап Ибрагимович, что, о нас не рассказывал?

– Не рассказывал! Так вот, малыш Шура, о котором нечего рассказывать! Если будешь плохо работать, то тоже умрёшь! Все умрут, и те, кто пашет, как вол, и кто шлангует, как лох! Но если что не так, ты умрёшь не своей смертью! Я просто тебя убью! Возьму кол и зарублю! Мама и у меня умерла, и мы все умрём! Но лучше если мы умрём от старости! А не от безделья и тупости! Ты понял?

– А как вы нам платить будете, если не секрет? – нагло поинтересовался Шура, хотя сосед дёргал его за рукав, чтобы он попусту не высовывался.

– Как я заплачу? Ты ещё не знаешь, как я вам заплачу! – презрительно-уклончиво сказал Кеша, скосив глаз на говорившего, – Если будешь задавать слишком много глупых вопросов, умрёшь гораздо раньше!

– Как это? – только и смог ответить Шура, не вполне оценивший новый вид шутки.

– Всё! Там узнаешь! – брезгливо отреагировал нагломордый водила, почёсывая выпиравшее..де, – Я хочу, чтоб сразу все поняли! И переспрашивать меня не надо! Не будете работать хорошо, ничего не дам! Это, б…, что получается? Я должен платить всяким …плётам и бездельникам! Вы пока только языками болтаете! Мне не нужны …дила стоеросовые! Мне работники и профессионалы нужны! Вот такие! Крепкие, простые, работящие! Такие, чтоб в руках звенело! Вот такие! Что делать, Петя, тебе там объяснят! Мы с ним уже как-то работали, в Тырятине, помнишь, тонну соли съели! Он всё знает! Правда, Петюнь?

– Правда-правда! Работали! Правда! – зачастил простофан Петя, – Ой, помню, Кеша Борисыч, помню!

Он лебезил перед этим дегенератом довольно умело, хотя всем остальным сразу стало противно. Он вообще предпочитал с Юрцом не спорить и всё поддакивал, да поддакивал. А порой, когда Кеша начинал ржать грубым крестьянским смехом, Петюня заливался вслед ему несвойственной для его могучего телосложения педерастической фистулой. Тут водила остановил машину у маленького леска, и побежал вероятно отлить, а потом вернулся, подтягивая синие спортивные штаны с просерью на коленках, вызвал Петю и уединился с ним под сенью большого корявого дуба. Наблюдать, как колобок с наглой усатой мордой, засунув клешни в карманы трико, насупившись, разговаривает с долговязым худым дебилом, который только поднимает брови и разводит руками, было так же потешно, как смотреть на Пата и Паташона в старом фильме.

Шура подошёл к Бендеру и хихикнул. Бендер прервал его смех одним движением руки. Усатый хмурила разговаривал с собакой и учил её уму-разуму, называя «Дурилкой». Собака была молодая, кудлатая и совсем не слушалась хозяина. Вырвавшись из тесного пространства, заполненного людьми и пухлыми баулами на свободу, она сразу погналась за какой-то мышью, и хозяину стоило больших трудов загнать её обратно в машину.

Потом все снова сели в машину и поехали дальше.

– Знаете, куда и почему мы едем? А я знаю! Наша родина, не помню её названия, хочет на свои деньги проложить интернет-кабеля в те города, которые ей известны. Это называется «Президентская программа «Провода родины». Мы должны выбрать эти деньги! Вернее, выбирать буду я, а вы будете пахать, не покладая рук. Готовы ли умереть на работе? Вот о чём я думаю! Жить будете в старом офисе «Фалтелекома» – гундел Кеша, – Это старая их контора, там теперь почти никого нет, кроме дежурного! Там есть гостевая комната! Там отстаиваются всякие начальники, мычальники, которые туда приезжают, по всяким делам, там же будете жить вы! Место хорошее! Я ручаюсь! Даже биллиард есть! Слушаете? Нах! Вас, идиоты, когда-нибудь кто-то инструктировал? Что вы не слушаете, падлы? Я повторять не буду! Кто не спрятался, я не виноват! Я говорю х…ю какую-то, что ли? Это вы х..ю говорите! Я им говорю, а меня никто не слушает! Вести себя там – как мыши! Тихо! Понятно? Я беспорядка не потерплю! Мне порядок нужен! Порядок и чтоб всё хорошо! И ни капли в рот!

Петюня рассмеялся в кулачок, и Кеша посмотрел на него с презрением. Про такой взгляд обычно говорят, что так смотрит солдат на вошь.

– Я не это имел в виду! Соси, что хочешь! Я пить не разрешаю, а сосать можно! Соси, Петя, у кого хочешь! Там на конюшне конь есть, у него можешь отсосать! Или сам у себя научись! Я не против! Только бы работали все хорошо!

Петя при словах шефа от смеха отвалился на сиденье и стал давиться смехом, так ему шутка понравилась. А может, сделал вид, что ему смешно, видно было, как он тонко лебезит перед своим бывшим начальником. Все остальные сидели хмуро и юмора не поняли.

– Нет, вы не поняли! Будет пьянка – на месте зарублю лопатой! Я сам когда-то пил, как лошадь, в день по две бутылки, но операция на сердце, теперь – всё! Как отрубило! А для вас у меня другая медицина! Лопатой зарублю! И потом не жалуйтесь! Я вам не благотворитель! Водку в рот лить не буду! Пьянки и девки – побоку! Работа – в первую очередь! Работать до упаду! Мне нужны трудяги! Сильные! Смелые! Сомоотверженные! Не сопляки! Нам надо сосредоточится на работе! Товарищи! Землю крестьянам и совки рабочим будем раздавать потом! А сейчас – труд! Работа, работа и ещё раз работа! Никаких увольнительных и выходных не будет! Работать будем по двадцать пять часов в сутки! Сделал дело – гуляй смело! Умри, но не сдавайся! Не сделал – иди на …! Такая математика, парни! Я вас сюда не звал! Гробы покупайте сами! Ясно?

– Как это не звали? А кто же нас пригласил на работу? – спросил удивлённый нежданным поворотом винта Шура.

– Вы сами пришли! Я звал!! Уши мой, матрос! Три раза ха-ха!..ли..дишь тут? Как, ты говоришь, тебя звать?

– Шура!

– Шурик – чмурик! Твоими ушами я займусь сам лично! Отрежу и приклею потом к ж…!

– Что вы так? – ещё больше удивился рыжий Шура, ероша непокорные волосы, – Мы ещё к работе не приступали, а вы уже нас прессуете! Мы не успели родиться, а нас уже хоронят! Странно как-то!

– Шурик! Малыш! Что, математика Иловайского не понравилася? – хрипло хохотнул крепыш, – Подгузникик я м сменю! топором и ломом! Тебе надо учиться понимать то, что я говорю – с полуслова! С первого раза то исть! Хватать на лету бесценные указания! Сечёшь? Иначе тебе со мной будет тяжело! Очень тяжело! Так тяжело, что ад с чертями покажется санаторием! А ты не слушаешь ни …! Я тебе лепрозорий тут устрою! Рассеянный какой-то! Боюсь, ты не жилец! Запомни, бедолага! Ты профессионал, а не… собачий! Запомни это! Лови всё на лету! Сенька! Понял?

– Да, я словил!

– Вот то-то же! Шурка, говоришь? Не понравилась, я спрашиваю? – сказал Кеша, натягивая бейсболку на самые глаза, – А то я переспрашивать не буду! Ё. ну ломом по голове – и всё! Айда! Брык! Взразг! Трак!

При этих словах лицо Кеши на секунду исказилось и приобрело неземной вид. Он стал похож на какого-то Босховского персонаха, возведённого в квадрат. Кеша шуток не любил. Свои угрозы он всегда пропускал через свою немытую душу.

– Да не понравилась! Вернее понравилось, но не очень! – упорствоаал Шура.

Лицо идиота налилось кровью.

– Дурак ты, я вижу! – прошипел Кеша, – Ничего не понимаешь! Как тебя зовут, ты говоришь?

– Шура! Я же сказал!

– Говорю здесь я! Ты моженшь подать прошение по команде! И не резон, что оно будет удовлетворено! Ну и так, Шурчок! Шурчишка! Шурчок! Шуряк! Запомни, как тебя зовут! В конце работы, я тебе гарантирую, ты забудешь и это!

– Нам главное, чтобы платили!

– Заплатить? – кепка водилы даже подпрыгнула при словах Шуры, – Заплатить??? Я вам так заплачу, что вы всю жизнь у меня вспоминать будете, как я вам заплатил! Всю жизнь! Я добрый! Моё слово крепкое!

Когда Кеша выплёвывал изо рта не то угрозы, не то обещания, Шура пытался понять, где тут угрозы, а где обещания вечного блаженства. И не понял.

Лицо Остапа приняло примирительное выражение. Он взял Кешу за пухлую лапу и проворковал:

– Кеша имеет в виду, что в работе у нас – Норвежская модель, а во всём остальном – Шведская!

– Ну, типа! – мерзким голосом ответил Кеша и, вырвав руку, вытер её о потный живот.

На этом разговор надолго прекратился. Шура выслушал водительскую отповедь, удивлённо переглянулся с соседом и замолк. Видно было, что ни у кого из находившихся в машине нет никакого желания после такой вводной лекции разговаривать о чём-либо. Кеша так не думал. Его тянуло на общение.

– Так я тебя, Шурка, спрашиваю! Что, таки математика Иловайского не понравилась? – снова хрипло хохотнул крепыш, которого явно распирало желание гуторить с кем и как угодно, – Тебе надо учиться понимать то, что я говорю, с полуслова! Каждое слово – это золото, если жить захочешь! Молчание – серебро!,Твой понос от страха – медь! Это надо зарубить на носу! Иначе тебе со мной будет очень плохо! Очень тяжело! Очень! Так тяжело, что ад покажется раем! Я уже тебе, кажется, говорил об этом, да ты меня не слушал! Ты не слушаешь ни …! Ты трудяга, а не… собачий! Лови всё на лету! Понял? Словил?

– Да, словил!

– Не понравилась, я спрашиваю?

– Да не понравилась! Вернее понравилось, но не очень.

– Дурак ты, я вижу! Ничего не понимаешь! Как тебя зовут, ты говоришь?

– Шура!

– Ну и так! Вадик! Запомни, как тебя зовут! В конце работы, я тебе гарантирую, ты всё на свете забудешь и это тоже!

Балаганов удивлённо посмотерл в сторону водилы. Эта странная особенность повторять одно и то же по нескольку раз насторожила его. Было видно, что водила не шутит, а просто бессознательно крутит всё время прокручивающуюся платинку, которая вероятно грохочет в его голове. Пластинка эта явно не была хитом поп-культуры.

На этом разговор снова надолго прекратился. Шура выслушал водительскую отповедь, ещё ра удивлённо переглянулся с соседом и замолк. Видно было, что ни у кого из находящихся в машине нет никакого желания разговаривать о чём-либо.

Щура ещё раз посмотрел на своих приятелей и незаметно покрутил пальцем у виска. В мозгу в водителя явно была вставлена шарманка, которая раз за разом крутилась, выдавая одну и ту же песню. Остапу стало вслед за Шурой смешно, но на первый раз он решил не показывать и виду.

Тут Остапа предательски разморило, и он внезапно заснул.

Ему сразу приснился удивительный город, плоский, как блин, разнесённый на тысячи километров в какй-то чахлой пустыне. Единственной видной издалека приметой его был чудовищный шпиль прямо посреди центральной площади. Люди были странные, в каких-то шароварах и тюрбанах. Машины были странные, похожие на инвалидные коляски былых времён. Шпиль тоже был странный, если не сказать более. Он как будто состоял из рыбьих рёбер, покрыт серебряной чешуёй и терялся в кучевых облаках, словно цеплявшихся за его крючковатую вершину. Внезапно нестерпимо блиставшее тело башни потемнело, налилось чем-то зелено-красным, стало раздуваться. Потом башня громко квакнула и с диким треском лопнула.

«Следующим в этот день вышел из строя Остап" – сообщил незнаемый голос. Он врал. Остап сражался до последнего. Едва он схватил железного монстра под уздцы, как закричал:

– Шура! Идите на замену! У меня понос!

И Шура бросился спасать Остапа, и снизу видел волосатые ляжки гиганта. Жёлтой волной, обрушившейся сверху его сорвало с мягкого холма и пронесло мимо горшка, о котором теперь мечталось как об очаге стабильности и тепла. Мутный горячий поток вынес его через горную долину и бросил на цветущий луг, где сидели зеленоглазые мухи и комары. Они о чём-то чинно беседовали, и два кузнечика держали над головами шпильку, изображая Золотые Ворота. На востоке вставало мутное квадратное горячее Солнце».

Огромная красная волна понеслась над кровлями хижин прямо на Остапа и он, дико вскрикнув во сне, проснулся.

Глава 3. Под крышей «МММ», или Первый масленичный дроч Алёши

Итак, вернёмся к нашим баранам.

Итак, 19 сентября 2014 года по совершенно пустой в утренние часы дороге в направлении города Бучурлиговки, более напоминающего, как мы мотом убедимся, бескрайнюю совершенно безнадёжную деревню, и в самом деле неслась старая, грязная и пыльная машина – пикап неизвестной модели. Человек с чувством юмора мог бы назвать машину каким-нибудь «Лорен-Дитрихом», «Испаной Сюизой», «Малюткой Жу», «Антилопой Гну» или даже «Детройтским Адом» – это всё равно ничего бы не изменило. Как ни назови старую развалину, юной красоткой ей всё равно не быть! И было неизвестно, сможет ли она доехать до Бучурлиговки, куда нашей компании нужно было попасть кровь из носу.

Город Бучурлиговка, неизвестно даже, помещённый ли на мировые карты, и уж точно отсутствовавший на поисковых картах Гугла, по какой-то непонятной причине был вожделенной целью компании, передвигающейся сначала по широкому Старо-Клюевскому шоссе, потом по узкому Павловскому тракту, а потом по неизвестной просёлочной дороге, петлявшей между сёлами и холмами.

Это был день, когда на Украине взорвали очередной автобус, во Франции – перестреляли весь состав юмористического журнала «Шарли Птикуй», что было воспринято французами, как самая классная шутка за прошедшие полвека, в Сирии – прорыли самый длинный подземный тоннель к центру Дамасска, дабы взорвать ненавистную городскую комендатуру. Да, ещё в Америке вынули из морозильника знаменитого философа Збигнеффа Бжезинского, который, даже толком не оттаяв, стал снова, как попугай Попа, верещать о русской угрозе, а также стал призывать залезть в подбрюшье великой страны, с тем, чтобы взять её стальной империалистической клешнёй за медово-сметанное вымя.

Таковы были основные новости мира к десяти часам утра того приснопамятного дня.

Однако все эти великие события совершенно не интересовали обитателей машины. Они находились в эйфории. Они были захвачены по-настоящему великой идеей – мгновенно обогатиться за счёт медлительных и ленивых дураков, которые, как казалось, ожидали их в пункте назначения с открытыми настежь кошельками и душами. Их не интересовали ни великие искусства прошлого, ни великая любовь настоящего, ни страдания малых народов будущего, они не вспоминали о зулусах, теснимых империалистами, им было наплевать, подумать только, даже на холокост, теракты и поджоги обошли стороной их возвышенные мысли, им были по… балет и космос. Плевать им было на великую литературу и дизайн – их интересовал более насущный предмет – деньги. Вдохновенная речь вождя, полная циничных реминисценций из популярных голливудских гангстерских фильмов и неизбежных цитат Дейла Карнеги поселила в мозгах невероятную, светлую детскую надежду, а появление в их рядах наёмного менеджера, в честности которого, по словам Остапа, мог сомневаться только безумец, привела компанию в неистовый восторг. Они не задавали себе вполне уместных вопросов, почему их новый менеджер, столь превозносимый по неизвесным причинам Остапом, так похож на какого-то мерзкого бандита и отбитка, выкинутого машиной времени из самого горнила девяностых. Он и одет-то в общем был, как персонаж бандитского фильма, в грязную майку и синие штаны «Адидас» с классическими пузырями на коленках. И усы его были мерзкие. Почему он так грязно ругается, почему он не слушается даже Остапа, таких вопросов в тот день никто почему-то не задавал.

Машину то и дело сотрясал богатырский хохот – водитель рассказывал матерные афганские байки. Надежда была столь основательна, что на время пригасила чувство голода, вот уже две недели мучившее путешественников.

Даже скорый крах благотворительной фирмы «Зачатие на дому» не был теперь так актуален, как новая инициатива Остапа.

Читатель поневоле спросит, а какие же деньги интересовали людей, устремившихся из горнила большого богатого города в неизвестные, аборигенские дали, туда, где, по мнению большинства, обретаются только грязь и бедность? Вот то-то и то, знай, читатель, что деньги на блюдечке с золотой каёмочкой находятся не в больших городах, а как раз там, где шастают бедность и грязь. Этот парадокс был замечен ещё знаменитым французским философом Монтенем, вы случайно не знаете такого?

Вообще деньги интересуют всех. Не верьте тем, кто говорит, что его не волнуют деньги. Если вы встретите человека, убеждающего вас в величии пророков и даже самого Иисуса Христа, с пеной у рта отметающего обвинения в шкурности, и даже готового бесплатно вручить вам библию в синем ледериновом переплёте, знайте, врёт, вот видит бог, врёт, и занялся проповедью благотворительности и смирения только потому, что дела его приняли плохой оборот, а благотворительность и смирение – самый простой способ для ушлого бедняка набить бабла за счёт ротозеев-слушателей, важно развесивших уши. Ясно, что такому человеку не досталась в наследство бабушкина квартира, а если и досталась, то набежавшие как муравьи дальние родственники почти наверняка лишили его удовольствия одинокой неспешной трапезы и разорвали маленький изящный кусочек мяса на его тарелке на множество микроскопических кусков, к тому же согласно вековой традиции подвергнув его изнеженное тело побоям и оскорблениям. И не поможет ему завещание бабушки, отчаянно взывающей к ангелам в раю. Хотя, может быть, это его счастье, что не попала в руки бабушкина квартира, а то бы давно попал в лапы чёрных риэлторов и имел могилу в лесу на девятом километре. А если он не может к тому же написать популярную книгу «Как стать богатым» и продать её миллиону облизывающихся ослов – его дело совсем плохо, пора делать ксерокопии с квитанций и идти за пособием на квартиру в местный ЖЭК.

За исключением нагловатого водителя, всё время дёргавшего коротким усом и приятно одетого денди в поношенном опрятном костюме, все остальные совершенно не напоминали людей, которым на голову свалилась бабушка с квартирой. Подозревать их в том, что они напишут какую-то книгу, было вообще нелепо. Никто из них не прочитал за всю свою жизнь ни одной серьёзной книги. По виду, это были люди тёмные, слегка потрёпанные, потерянные в круговерти жизненных коллизий, изрядно помятые и забывшие или никогда не знавшие основных императивов признанного отца философии Иммануила Канта. Солидные мешки под глазами большинства свидетельствовали о буйном пьянстве и напрасно проведённых годах. Самым битым жизнью из всех несомненно был Шура. За два года до происходящих событий он попал в компанию маргинальных художников, которые жили в таком мире, который не нёс ничего хорошего и Шуре. Маленький москвич Сёма, в годы перестройки сделавший немалое состояние на водке, которую он рефрижираторами доставлял северным оленеводам и южным пастухам. Удачная конъюктура и природная ушлость позволила ему даже прикупить две квартиры. Но скоро он сел на иглу «МММ» и, увлечённый дикой игрой, даже не заметил, как лишился сначала двух заработанных квартир, а потом и наследственной маминой. Потом он набрал кредитов на несколько миллионов рублей, которых лишился так же быстро, как всего остального. К Миллениуму, подводившему итоги века, от всего нажитого у него осталась только новенькая корейская машина и старый ноутбук, который он выиграл в карты у приятеля. Теперь он поочерёдно жил то у одного, то у другого знакомого, всячески привлекая их к своему разорительному хобби. Люди поддавались его магическому остроумию и давали деньги. Результат был везде одинаков. Сначала, когда деньги были только вложены, его спонсоры были в восторге от его обходительности и ума, но потом, когда неминуемо приходили трагические вести, и деньги пропадали, его всегда жестоко били. Иногда даже ногами в живот и голову.

Потом перед его преступным красноречием разоружился романтичный Кирилл. Кирилл происходил из хорошей советской семьи и был парень добрый и спокойный. Он рисовал морские пейзажи, овеянные тёплым южным ветром, испанские города, завершавшиеся всегдашними горами, и порой ему удавалось продавать эти незатейливые картинки домохозяйкам. Всю жизнь он провёл в туристических поездках по стране, и наизусть знал всех алкоголиков на всех фестивалях туристической песни. У него было доброе всепрощающее сердце, и его любили романтичные женщины, готовые поверить во что угодно ради ночи под звёздами с любимым. К тому времени лучшая пора юности осталась позади. Путешествия становились не по карману. Сёма, один Сёма мог поправить пошатнувшееся финансовое положение, он был опытен и знал, что делать. Автор присутствовал при одном таком сеансе обработки Кирилла, и даже его основательные сомнения не поколебали Кирилла в уверенности предприятия Сёмы. По наущению Сёмы Кирилл таки взял в банке кредит на двадцать тысяч рублей и отдал его Сёме, дабы он быстренько преумножил их в «МММ». После чего стал ждать денег, которые должны были вернуться к нему через два месяца. Сёма очень любил «МММ» и даже, кажется, был там не то сотником, не то десятником, что повышало его статус в собственных глазах. Он с пиететом и радостью рассказывал всем тайны мадридского двора – скрытые и удивительные механизмы функционирования этой организации, и был настоящим поэтом и первопроходцем среди других аферистов.

Ему нравилось произносить слово «Кабинет» – в этом слове был шарм, оно было окутано ароматом роскоши и процветания, наконец, оно было в высокой степени амбивалентно.

Шуре не очень понравилась доморощенная идея приятеля, когда он посчитал годовую прибыль на этот проект – десять тысяч процентов, он ужаснулся, понял всё, повертел сам у себя пальцем у виска и улыбнулся, но он не стал спорить, потому что Сёма пообещал подарить ему бесплатно несколько сот бонусных виртуальных рублей, какие давались в этой «МММ» за какие-то особые заслуги, и дал только, чтобы наглядно показать, как стремительно в умелых руках деньги могут прибывать к деньгам. А также настоятельно посоветовал подобно Кириллу взять в банке смешные двадцать тысяч рублей кредита и вложить их в этот железобетонный проект. Шура наотрез отказался. Мама в детстве приказала ему никогда не брать в долг, если даёшь расписку. Шура знал, что за это всегда бьют и иногда даже убивают.

– Ты ещё пожалеешь! – сказал Шуре огорчённый его тупизмом Сёма, – Когда я принесу Кириллу пачки денег, я распакую их прямо на твоих глазах, вот тут, на этом же самом месте, и ты увидишь, что ты прозевал! Счастье пройдёт мимо тебя стороной! Потом не жалуйся! Поздно будет! Пожалеешь ведь потом!

– Всё равно не надо! – отрезал Шура.

– Ты мог бы купить маме новое пальто! Твоя мать ходит в старом пальто, как нищенка, а ты ни сном, ни духом! Будь заботливым сыном! Что с тобой! Ты мне не веришь? – как опытный гид-обольститель не унимался Сёма, – Дурила! Ты не понимаешь! Я ведь счастья тебе хочу!

– Не надо! – снова сказал Шура и отвернулся.

На своё счастье он проявил недюжинную стойкость, и отказался, хотя надо признать, что в те мгновения жадность и здравомыслие вели бешеную борьбу в его большой рыжей голове.

И результат этой борьбы был не столь уж предсказуем, как думают некоторые.

Понимал ли он, что возможность купить маме новое пальто много меньше возможности лишить её старого – бог знает!

Подозрения Шуры на время рассеялись, он знал, что его виртуальные, подаренные Сёмой денежки, крутятся где-то в шестернях «МММ» и уже готовы к выходу на свет. Сёма почти каждый день сообщал ему увеличение ставок, резкое увеличение капитала и просил сообщить номер кредитной карты, на которую переводятся и с которой снимаются ставки «взаимопомощи». Он говорил, что как-то удостоился даже личного звонка небезызвестного основателя «МММ» – Мавроди, и хотя звонок был записан на плёнку, как обычная реклама, это подействовало на новоявленного десятника афёры Сёму Палюшкина самым ободряющим и вдохновляющим образом. Мавроди в своей речи вкрадчивым и одновременно нагловатым, запанибратским образом напоминал своим жертвам, что очередной тур ЭМЭМЭМовской карусели только начинается, и всем любителям халявных заработков надо поторопиться и вовремя вложить деньги. Потом звонки внезапно прекратились, и подозрительный Шура, ужасно переживавший за Кирилла, почувствовал неладное. Тогда-то он первый раз позвонил Кириллу и сказал ему завязывать с «МММ». Но Кирилл настолько верил в финасовую непогрешимость Сёмы, что даже не стал тому звонить, понадеявшись на свою интуицию.

Сёма меж тем куда-то пропал и больше не звонил ни Шуре, ни Кириллу.

Через два месяца Шура снова посоветовал ему начать шевелиться и потребовать у Сёмы возврата денег. Не чая беды и ожидая поживы, Кирилл позвонил Сёме. Сёма стал уводить разговор в джунгли и попросил Кирилла подождать ещё недельку, дабы он успел ещё приумножить полученный капитал. Кирилл радостно согласился. Но упоротый Шура не отставал со своими сомнениями. Он заставил Кирилла звонить Сёме снова и снова, пока Сёма не раскололся и не сказал правду. Наконец они встретились. Прижатый к стенке Сёма с улыбкой развёл руками и сказал, что есть мелкие трудности, в фирме идёт переоформление личных кабинетов (у них так банкротство называлось), поэтому надо подождать ещё месячишко. Не стоит беспокоиться! Всё будет хорошо! Готовь новый кошелёк для бабла! И исчез.

Через месяц коматозное молчание Сёмы вконец насторожило Кирилла. От него уже требовали процентов по кредиту, он хотел, чтобы его родители были не сном, ни духом относительно его финансовых махинаций. Хотя Кирилл свято верил в финансовые способности Сёмы, и был стоически спокоен за свои деньги, за деньги друга стал опасаться Шура, постоянно подталкивая друга к более решительному выяснению обстановки. Сёма вёл себя странно, шутил, подсмеивался над опасениями приятеля, а вскоре вообще стал избегать встреч как с психиатрически романтичным Кириллом, так и с настойчивым в своём скептицизме Шурой. Когда наконец Шура и Кирилл поймали Сёму во дворе около машины в тот момент, когда он чертыхался по поводу снятых ночью колёс, Сёма признал, что, ах-ах, дело плохо, пирамида разрушилась раньше времени и хотя деньги пропали, не всё ещё потеряно. Нет, разумеется, он понимает проблемы друга и пойдёт навстречу Кириллу – будет выплачивать проценты по кредиту. Он не обманул, и в самом деле два раза оплатил проценты по кредиту, а потом исчез – отправился в Калининград заниматься свадебным извозом. Кредит он больше не оплачивал. Когда возмущённый Кирилл позвонил ему и спросил, что происходит, Сёма засмеялся и бросил трубку. На самом деле самым страшным для Кирилла оказалось не исчезновение денег, а новый опыт, который он поимел в результате Сёминых афёр. Он приучился к кредитам. В кармане у него теперь всегда были халявные деньги, которые, разумеется —чужие, которые когда-то придётся вернуть с драконовыми процентами, но которые можно тратить сегодня и с шиком. Сегодня можно купить дорогое чешское пиво и копчёную красную рыбу, травку и поездку на юг, наконец, приобрести новые колонковые кисти и краски для живописи. Эти деньги тратились легко, они уходили, как песня. Кирилл стал привыкать к новой жизни на чужие деньги. Теперь он не отказывал себе ни в чём и вёл вольную сибаритскую жизнь. Однако побочным эффектом такой жизни стало то, что деньги с каждым разом заканчивались всё быстрее. Не успевал он взять очередной кредит, как он разлетался на всякие приятные мелочи. Девушки тоже требовали внимания и подарков. Он не отказывал им ни в чём. Они стали драться за кавалера. Один за другим он стал брать кредиты, и уже помимо процентов платил своим приятелям за устройство очередного кредита, чем они активно пользовались. Долг рос, как снежный ком. Через полтора года вольготной жизни у Кирилла было больше восьмисот тысяч долгов перед банками и возрастающее опасение, что родители наконец узнают о нарастающей, как цунами, финансовой катастрофе. Оставалось лечь в психиатрическую клинику и на время скрыться от мира. День «Ч» приблизился скорее, чем ожидалось. Поссорившись с родителями, он как-то неудачно отключил телефон. Банк прекратил звонить по сотовому телефону и переключился на городской телефон родителей. Он переступил порог гостеприимной клиники в тот момент, когда в квартире родителей раздался звонок из банка с требованием оплатить проценты по долгу. «Какому кредиту? Мы не брали никаких кредитов!» – спросила у банковского оператора мать Кирилла. Узнав всё, мать Кирилла была в шоке. Она сломала дверь сына и в большом ящике письменного стола под запылившимися в бездействии кистями и тюбиками с краской нашла коробочку с травкой и огромную кипу договоров с разными банками, на сумму, составлявшую около миллиона рублей. Родителя Кирилла были потрясены. После чего Анна Леопольдовна сразу же примчалась в клинику, где как раз давали утреннюю манную кашу.

Встреча их прошла тяжело. Только некоторые избранные полотна Рембрандта и одна картина Ге могут передать атмосферу этих кармических встреч. Мать говорила междометиями, Кирилл – предлогами. Печальные глаза матери, устремлённые прямо в грешную душу Кирилла, приносили ему немыслимое страдание. Страшная сцена, столь живописно нарисованная Рембрандтом в виде возвращения блудного сына, не шла в сравнение со сценой, участником которой был теперь легкомысленный Кирюша. Его впечатлительной натуре показалось, что за окнами психиатрического отделения на время померк свет. Кирюша поклялся матери разрубить гордиев узел в ближайшее время, как – он знает один, будет торговать картинами, уже есть подходы, кое-как успокоил растревоженную мать и отправился к доктору Прахову укреплять расшатанную нервную систему. Когда он рассказал и Прахову о своих горестях, Прахов хохотал до слёз и поощрительно похлопал Кирюшу по плечу.